AlexKap2015

Портреты и судьбы семнадцати человек, участвовавших в Бородинской битве

7 сентября 1812 года неподалёку от деревни Бородино состоялась грандиозная битва между Великой армией французского императора Наполеона I Бонапарта и русскими войсками под командованием генерала от инфантерии Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Бородинская битва стала самым масштабным и кровопролитным на тот момент сражением в мировой истории – с каждой из сторон в ней участвовало более ста тысяч человек. Одни нашли на Бородинском поле свою смерть, другие – получили раны и увечья, третьи – обрели славу и своё место в мировой истории. Определённо можно сказать лишь одно – никто из них не вышел из сражения прежним.

В начале сентября 1812 года армия Наполеона теснила русский арьергард, продвигаясь по дороге от Гжатска к Москве. Вся стратегия великого корсиканца основывалась на быстрой победе в генеральном сражении, но уже почти три месяца враг уклонялся от решительного боя. Теперь, когда в русскую армию прибыл Кутузов, а до Москвы оставалось сто с лишним верст, желанная битва должна была состояться. Письма и приказы, написанные Наполеоном накануне сражения, показывают, что его весьма заботило состояние растянувшейся французской армии, одолеваемой дождём и плохими дорогами. 5 сентября французы взяли Шевардинский редут и встали напротив русской армии. Их главнокомандующий плохо спал в ту ночь и много беседовал с генерал-адъютантом Жаном Раппом. «Счастье – самая настоящая куртизанка», – говорил Наполеон тогда.

Утром 6 сентября Наполеон отправился на рекогносцировку и убедился в том, что русская армия всё ещё стоит напротив него. Это вселило и в Наполеона, и в его солдат воодушевление, с которым они начали готовиться к бою.

«Солдаты! Вот сражение, которого вы так желали. Победа в ваших руках. Она нам необходима. Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение домой!» – гласил приказ Наполеона накануне Бородина.

В отличие от Наполеона, Михаилу Илларионовичу Голенищеву-Кутузову приходилось думать многих о вещах, не имевших прямого отношения к предстоящей битве. В качестве нового главнокомандующего он прибыл в армию 29 августа – всего за девять дней до Бородинского сражения. Хотя его назначение приветствовала аристократия обеих столиц и многие армейские высшие чины, Кутузов не мог не чувствовать шаткости своего положения. Генералу было уже 65 лет, и многие, включая Александра I, сомневались в его энергии. Отношения с командующими армиями Барклаем де Толли, Багратионом и их штабами, которые ещё недавно действовали по собственному усмотрению, не могли не ухудшиться. Наконец, Кутузов мог с равной вероятностью стать спасителем Отечества и могильщиком русских надежд в кампании 1812 года.

Вероятно, все эти соображения повлияли на решение Кутузова дать бой при Бородине в самой осторожной, сугубо оборонительной манере. Войска выстроились довольно узким фронтом и максимально плотно, чтобы исключить возможность прорыва и заставить французов «расшибить лоб» о спешно воздвигнутые укрепления. Резервы стояли близко, готовые в любой момент поддержать войска первой линии. Цена этих решений была высока – 587 орудий Наполеона могли перекрестно обстреливать плотные ряды русских войск, и почти ни одно ядро не пропадало даром.

БАРКЛАЙ-ДЕ-ТОЛЛИ

1-й армией командовал генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, незадолго до Бородинского сражения смещённый с поста главнокомандующего. На нём лежала ответственность за долгое отступление и сдачу русских городов, и после того как был оставлен Смоленск, положение генерала стало нестерпимым. Солдаты называли его «Болтай-да-только», имея в виду нарушенные обещания дать генеральное сражение. Более того, против «немца» интриговали русские генералы, считавшие его едва ли не предателем.

Впоследствии многие участники сражения считали, что Барклай искал смерти на Бородинском поле. Весь день 7 сентября он провёл в седле, одетый в полную форму со всеми орденами. Большинство его адъютантов были ранены или погибли. Хотя пули и ядра миновали генерала, его спокойствие, храбрость и грамотные распоряжения заставили бывших недоброжелателей отдать ему должное. После войны Барклай-де-Толли составил несколько оправдательных записок, в одной из которых писал:

«[…] пусть князь Кутузов наслаждается своими трофеями, пусть он утешается мыслью, что обратил в ничтожество того, кто подготовил ему их, ибо он только слепо и, надо сказать, вяло следовал за нитью событий, вытекающих из предшествовавших действий».

БЕННИГСЕН

Начальником Главного штаба русской армии был генерал от кавалерии Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Хотя он был близким другом Кутузова, отношения между ними быстро стали натянутыми. Без сомнения, Беннигсен был не менее амбициозен и честолюбив, чем сам главнокомандующий. К тому же находились люди, верившие в то, что именно он, а не Кутузов, способен привести Россию к победе над Наполеоном. Беннигсен действительно имел определённые основания быть уверенным в себе. В память о сражении при Прейсиш-Эйлау 1807 года, которое можно назвать «ничьёй» между Беннигсеном и Наполеоном, «Леон Леонтич» заказал свой гравированный портрет с подписью: «Победитель непобедимого». Позднее Беннигсен писал:

«Из честолюбия и отчасти из самолюбия, которое всегда должно быть присуще военному, мне было неприятно служить под начальством другого генерала после того, как я командовал войсками против Наполеона и самых искусных его маршалов».

ТОЛЬ

Генерал-квартирмейстер русской армии полковник Карл Федорович Толь принадлежит к числу малоизвестных, но очень важных участников событий 1812 года. Толь учился в Инженерно-артиллерийском шляхетском корпусе, когда его начальником был Кутузов, и будущий фельдмаршал заботился о своём воспитаннике, как о родном сыне. В 1812 году Толь, будучи одним из самых начитанных и образованных высших офицеров, стал настоящей опорой главнокомандующего.

Помимо всего прочего, в задачи генерал-квартирмейстера входила организация маршей и размещение войск во время стоянок, и именно Толь выбрал Бородино в качестве поля будущего сражения. Кроме того, он отвечал за размещение на нём войск и укреплений. «Полковник Толь являлся решительным сторонником глубокого построения, т. е. занятия короткого фронта и сохранения сильных резервов», – вспоминал участник сражения Карл фон Клаузевиц. Большое влияние молодого полковника вызывало раздражение едва ли не всех «стариков» в командовании. Беннигсен писал, что «полковник Толь овладел умом Кутузова». Кроме того, многие помнили случай, когда под Дорогобужем Толь сплоховал, разместив часть войск спиной к неприятелю. Впрочем, его выбор Бородинского поля был, видимо, лучшим из имевшихся вариантов.

ДАВУ

Луи-Николя Даву – «железный маршал» Наполеона – был одним из наиболее выдающихся сподвижников императора. Известно, что этот человек обладал весьма жёстким и конфликтным характером. 29 августа 1812 года Даву едва не бросился с кулаками на маршала Мюрата, когда последний вздумал самовольно повести часть его корпуса на поддержку своей кавалерии. Взбешённый этим инцидентом, Наполеон передал предмет ссоры двух маршалов – 5-ю пехотную дивизию – под командование Мюрата. Этот эпизод сказался на отношениях среди командования Великой армии. 6 сентября, во время рекогносцировки Наполеоном русских позиций, Даву предложил императору идею глубокого обхода южного фланга русских войск силами двух корпусов. Наполеон отбросил эту идею, буркнув: «Вечно вы со своими обходами! Это слишком опасный манёвр». В наши дни далеко не все историки соглашаются с тем, что предложение Даву было бестолковым.

На рассвете 7 сентября корпус Даву ринулся на Багратионовы флеши. В самом начале боя под маршалом была ранена лошадь, а картечные пули попали в один из пистолетов, и маршал получил контузию бедра. Когда Даву упал на землю, Наполеону донесли, что он убит. Придя в себя, Даву увидел перед собой Мюрата, но решительно отказался передать командование своему старому обидчику. Около 9 часов утра французы взяли Багратионовы флеши.

БАГРАТИОН

Флеши обороняла 2-я армия генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона. Как и многие другие офицеры русской армии, Багратион был недоволен как пассивной стратегией русского командования, так и ролью, которую ему отводили обстоятельства. «Служил [в] Италии, Австрии, Пруссии, кажется, говорить смело о своём надо больше, – сетовал Пётр Иванович в письме к Ф. В. Ростопчину. – Ей-богу, мой почтенный друг, я рад [служить], рвусь, мучаюсь, но не моя вина – руки связаны как прежде, так и теперь».

Багратион жаждал дать французам бой, и ему выпало выдержать их первый натиск. До сих пор не вполне ясно, сколько раз французы брали флеши и сколько раз солдаты Багратиона выбивали их оттуда, однако, судя по недавним исследованиям, около 9 часов утра флеши пали окончательно, а русский генерал получил роковую рану.

Осколок гранаты попал в Багратиона и раздробил берцовую кость его левой ноги. Некоторое время мужественный генерал пытался скрыть рану, чтобы не смущать подчинённых, но вскоре потерял сознание. На следующий день генерал продиктовал рапорт Александру I, в котором описал сражение, «столь жестокое, отчаянное и убийственное, что едва ли были подобные примеры». Багратион был вывезен в Москву, где 9 сентября у него начался жар. Несмотря на очевидность воспаления, Пётр Иванович отказался от ампутации ноги и 24 сентября скончался от гангрены в имении Сима Владимирской губернии.

На графе Александре Ивановиче Кутайсове лежала важная задача организации артиллерийского огня в сражении. В 1812 году этому генералу было всего 28 лет, но он уже успел заслужить любовь и уважение в армии. Кутайсов был убеждённым противником обычая беречь орудия, что видно из его знаменитого приказа перед Бородинским сражением:

«Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что, отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут Вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесёт неприятелю вред, вполне, искупающий потерю орудий».

После захвата флешей усилия французов перекинулись на центр русской позиции – батарею Раевского. Когда французы ворвались на батарею, генералы Ермолов и Кутайсов организовали контратаку, в ходе которой Кутайсов погиб. Гибель начальника артиллерии дезорганизовала действия русских батарей. Значительная часть артиллерийского резерва не была задействована до конца сражения, а подкрепления поступали частями и быстро подавлялись слаженными действиями наполеоновских артиллеристов. Тело Кутайсова так и не было найдено.

7-й корпус генерала Раевского стоял в центре русской позиции, позади Курганной батареи, ставшей известной как «батарея Раевского». Бой под Салтановкой 23 июля 1812 года принёс Раевскому громкую славу, которую затмит только само Бородинское сражение. Офицер С. И. Маевский вспоминал:

«Раевский взвёл меня на высоту батареи, которая в отношении к полю была то ж, что бельведер в отношении к городу. Сто орудий засыпали её. Раевский с торжествующей миной сказал мне: «Скажи князю [Кутузову] – вот что у нас делается».

Некоторые исследователи Бородинского боя считают, что именно Раевскому принадлежит честь отбития батареи, которую Ермолов затем приписал себе и Кутайсову. Русские войска возвратились на батарею и в штыковом бою практически уничтожили 30-й полк французов. Батарея Раевского была взята лишь под конец сражения стремительной атакой французских кирасир, ведомых генералом Огюстом Коленкуром. В ходе этой атаки Коленкур погиб.

ПЛАТОВ

С именем донского атамана Матвея Платова связана одна из загадок Бородинского сражения. Хотя казаки Платова внесли большой вклад в победу над авангардом короля Жерома Бонапарта под Миром (8–10 июля 1812 года), многие в армии были недовольны действиями донцев, которые, по их мнению, недостаточно хорошо обеспечивали прикрытие основных сил во время отступления. 29 августа командование авангардом было передано генералу от инфантерии П. П. Коновницыну.

Опальный атаман, узнав, что правому флангу русских войск практически никто не противостоит, предложил провести рейд. Казаки Платова и 1-й кавалерийский корпус генерала от кавалерии Ф. П. Уварова переправились через реку Колочу и начали проникать в тыл французских войск. Поддержанные лишь двумя батареями конной артиллерии, кавалеристы не могли сделать многого. Уваров провёл несколько нерешительных атак на пехоту, а казаки «пощипали» обоз войск принца Евгения Богарне. Многие историки сходятся на том, что рейд Платова и Уварова дал русским войскам два часа драгоценного времени, и те перевели дух перед решающими атаками врага на батарею Раевского. Однако Кутузов придерживался другого мнения – Уваров и Платов стали единственными высшими чинами в русской армии, которых «обделили» наградами за Бородино.

При корпусе графа Уварова состоял прусский поданный Карл фон Клаузевиц, впоследствии ставший известным военным теоретиком. Как и некоторые другие прусские патриоты, он предпочёл выйти в отставку и поступить на русскую службу, но не воевать на стороне Наполеона. К своему разочарованию, в России Клаузевиц оказался не у дел из-за незнания языка и недоверия к иностранцам, господствовавшего в русской армии. 24 августа он написал жене:

«Я сомневаюсь в том, что нам удастся выиграть это сражение, но с точки зрения войны в целом мы от этого потеряем лишь немного, если хватит возможности выдержать два года борьбы […] Если война затянется и будет иметь место ещё кампания, то я надеюсь стать более пригодным, так как зимой буду изучать русский язык».

Когда кавалерия Уварова пошла в рейд, Клаузевиц принял в нём участие, хотя в успех этого предприятия не верил. «Автор благодарит Бога, что в этих обстоятельствах его роль сводилась к нулю, и он даже не смог участвовать в разговорах, которые генерал Уваров вёл по-русски с присылаемыми к нему офицерами», – вспоминал позже Клауезвиц. За Бородинское сражение он был удостоен ордена Св. Владимира. Позднее прусский офицер сослужил большую службу России, участвуя в переговорах с генералом Йорком, окончившихся 30 декабря подписанием Таурогенской конвенции, после чего Пруссия фактически перешла на сторону России.

В 1814 году Клаузевиц вернулся на прусскую службу и вскоре начал работу над знаменитым трактатом «О войне».

О большинстве из 130 000 солдат и офицеров, вышедших на Бородинское поле 7 сентября 1812 года, никаких сведений нет. В этой статье мы приведём собирательный портрет русского офицера, участника этого сражения.

Естественно, подавляющая часть русских офицеров была дворянами, однако 15% носивших эполеты были выходцами из «неблагородных» сословий. 4,5% офицеров выслужились из солдатских детей, ещё 1% – поступили на службу из крестьян, но дослужились до офицерского чина. За вычетом небольшого процента детей купцов и священников остальные офицеры-недворяне происходили из разночинцев.

Москву защищали не только офицеры, являвшиеся русскими по происхождению. Если присутствие в русской армии 4,5% офицеров из прибалтийских немцев предсказуемо, то весьма неожиданно будет узнать, что с войсками Наполеона, в том числе и со своими единоплеменниками, сражались польские офицеры, которых насчитывалось 3,4%.

Уровень образования русских офицеров был невысок. Только 22,3% из них прошли обучение в кадетском корпусе. Половина офицеров имела только начальное образование, то есть, умела лишь читать и писать. Быть может, самым поразительным фактом является то, что на Бородинском поле сражались два неграмотных офицера (один из них происходил из дворян-однодворцев, а другой – из крестьян).

Русская армия была очень молодой. 19 офицеров, участвовавших в битве, были подростками 16 лет и младше. При этом всех юношей до 20 лет набирается чуть менее 20% офицерского корпуса. Таким образом, русский офицер был в среднем на 5–7 лет моложе своего французского визави.

Офицер французской интендантской службы Мари-Анри Бейль не испытывал восторгов ни относительно военной службы, ни относительно политики Наполеона. Он мечтал о карьере драматурга и отрывал время от службы, чтобы писать заметки о живописи и музыке. С юности влюблённый в Италию, этот француз нашёл мало привлекательного в России: «В этом океане варварства нет ни звука, который бы отвечал моей душе! Всё грубое, грязное, вонючее как в физическом плане, так и в моральном».

К сожалению, о впечатлениях Бейля в день 7 сентября ничего не известно. В Москве он, как и все, предался грабежу – правда, из чертогов московской аристократии молодой человек вынес не вино и меха, а томик Вольтера. В отличие от многих соотечественников, Бейль не потерял голову в ходе отступления, а принял его, по собственному выражению, «как стакан лимонада». Он старался следовать своим привычкам и даже брился каждый день – формальность, о которой в армии Наполеона к тому моменту уже не заботились.

При переправе через Березину в конце ноября 1812 года Бейль потеряет большую часть своих тетрадей, но это не помешает ему после реставрации Бурбонов издать записки об Италии, которые будут пользоваться успехом. Настоящая же слава к этому участнику русского похода 1812 года придёт значительно позже. В 1830 году он опубликует «Красное и чёрное», а в 1839 году выйдет «Пармская обитель». Мари-Анри Бейль станет знаменит под псевдонимом Стендаль.

Адъютант графа М. А. Милорадовича поручик Фёдор Глинка провёл день перед сражением в селе Бородино и не раз поднимался на колокольню, чтобы обозреть французские войска, готовившиеся к битве: «Они роются, как кроты, в земле; строят преогромные редуты, а пушек, пушек, и сказать страшно! На одном только окопе насчитал я – сто!»

«Мой друг! – писал Глинка в «Письмах русского офицера». – Я видел это неимоверно жестокое сражение и ничего подобного в жизнь мою не видал, ни о чём подобном не слыхал и едва ли читывал». Глинка провёл сражение рядом с Кутузовым, бывал в местах перевязки раненых и оставил описания боя, скорее поэтические, нежели документальные: «Сколько потоков крови! Сколько тысяч тел! ''Не заглядывайте в этот лесок, – сказал мне один из лекарей, перевязывавший раны, – там целые костры отпиленных рук и ног!''»

После войны Глинка участвовал в деятельности декабристских кружков. Поскольку он не был среди тех, кто вышел на Сенатскую площадь 14 декабря, Фёдор Николаевич подвергся довольно мягкому наказанию – ссылке в Петрозаводск. Уже в 1835 году он смог поселиться в Москве. На склоне лет Глинка занимался археологией и филантропической деятельностью.

Когда сумерки прервали сражение при Бородине, главный врач Действующей армии Яков Виллие отправился за русские аванпосты, чтобы оказать помощь раненым, оставшимся на поле боя. Всего во время Бородинского сражения Виллие провёл до 80 операций и лично пользовал около 200 больных, включая князя Багратиона.

Виллие родился в Шотландии и там же получил степень доктора медицины. С 1790 года он служил русским монархам и был лейб-медиком Павла I, Александра I, а затем и Николая I. Начиная с Аустерлицкой кампании 1805 года, Виллие был при войсках. Тогда он был неприятно поражён тем, что врачи почти всё внимание оказывали офицерам, пренебрегая своими обязанностями в отношении солдат. С 1806 года Виллие стал главным инспектором по медицинской части в войсках и полностью перестроил работу военных врачей. Он лично участвовал в операциях, посещал госпитали, требовал подробных отчётов, издавал наставления для врачей, разрабатывал методы очистки воды, чтобы уменьшить санитарные потери в армии.

Точные потери в Бородинском сражении с русской стороны неизвестны до сих пор. Видимо, они составляли 40–50 тысяч человек. Стараниями Виллие и его коллег было спасено немало жизней. Несмотря на тяжёлые условия, раненые получали уход, горячую пищу и вино. К сожалению, не всё было в руках врачей, и многие раненые погибли из-за спешного отступления армии, в условиях которого невозможно было обеспечить им покой и правильный медицинский уход.

Прапорщик гвардейской артиллерии Авраам Норов участвовал в обороне Багратионовых флешей. Неприятельское ядро оторвало 17-летнему офицеру ступню. По воспоминаниям сослуживцев, при ранении Норов произнёс: «Заставили меня французы ходить на одной ножке!». Затем ногу пришлось ампутировать до колена. Норов был оставлен в Москве и попал в плен, где выжил благодаря уходу французских врачей.

Несмотря на тяжёлое увечье, Норова ожидало в будущем имя в литературном мире и блестящая карьера. В 1853 году он станет министром народного просвещения. В 1868 году престарелый Норов обрушился с резкой критикой на только что вышедший роман графа Л. Н. Толстого «Война и мир». По мнению Норова, в романе эпоха 1812 года выставлена «мыльным пузырём», а «целая фаланга наших генералов […] составлена из бездарных, слепых орудий случая».

автор Максим Соколов

Предвыборные выступления кандидата в депутаты от ПАРНАСа профессора Андрея Зубова привлекли внимание публики. Граждане дивуются как импозантному внешнему виду кандидата — «Эким Брахмагуптой вырядился», так и смелости его речей.

Что свидетельствует как о пользе избирательных кампаний, позволяющих любому сделаться центром общественного внимания и донести до сограждан свои ценные идеи, так и о том, что граждане ленивы и нелюбопытны. Ибо свои идеи Андрей Зубов вынашивал и высказывал от юности своей. Избирательная кампания не внесла тут ничего нового.

Правда, отыскание программы профессора, носящей название «12 шагов», сопряжена с трудностями. Гугль все время отсылает вместо профессора на страницу анонимных алкоголиков — оказывается, их программа также называется «12 шагов». Но сумевшего преодолеть анонимный алкоголизм и отыскать страницу профессора ждет воистину пир духа

Среди «12 шагов» есть совершенно замечательные, но незаслуженно обойденные вниманием публики.

«Шаг 3 — Запрет на использование имен преступников» предполагает, наряду с прочим, запрет на «публичное использование символов, атрибутов и реалий тоталитарного коммунистического режима». Символы — это еще понятно: красный флаг, серп и молот. Что такое «атрибуты и реалии» понятно менее. Относится ли к подлежащим запрету реалиям жилой фонд советского времени (куда уж реальнее)? Творожные сырки в щоколадной глазури? Папиросы «Беломор»? Жигулевское пиво? Ретроавтомобили «Победа» и «Волга» ГАЗ-21? Здесь большой простор для революционно-демократических инициатив.

«Шаг 6 — Компенсация за лагерный и колхозный труд». Собственно, в начале 90-х ВС РФ уже принимал законы о компенсации жертвам политрепрессий, но компенсации были малы и оказались съедены галопирующей инфляцией. Теперь щедрости будет больше, а круг лиц, имеющих право на компенсацию, существенно расширен. В него будут включены также «участники борьбы с советским режимом в эмиграции, а также лица, которые под угрозой репрессий открыто выступали за свободу творчества, вероисповедания и интеллектуального поиска». Где деньги на это? — Очевидно, в тумбочке.

Причем тумбочка должна быть довольно большая, ибо компенсацию нужно будет платить также и колхозникам, работавшим в колхозах до 1966 г., причем «Право на получение компенсации распространяется на лиц, привлеченных к… недоплаченному труду, а также на их детей и внуков». Все эти компенсации будут получены «в форме участия в капитале приватизированных предприятий либо регулярных выплат из специально созданных частно-государственных фондов» (знаем, плавали).

«Шаг 6» заставляет меня задуматься, над конкретным казусом из жизни колхоза «Сознательный», что в Тверской области. Мой знакомец тракторист, а ныне пенсионер Димка Данилов 1945 г. р., очевидно, имеет право (вместе с детьми и внуками) на компенсацию — он успел поработать в колхозе до 1966 г. С другой стороны, Димка до 1991 г. состоял в КПСС и, следовательно, заслужил люстрацию (шаг 4), а вовсе не компенсацию. Но проблема еще сложнее. В годы тоталитаризма Димка пострадал от коммунистов. Мучимый ревнивыми чувствами, он стрелял из ружья в потолок собственной избы, после чего колхозная парторганизация за бытовое разложение вынесла коммунисту Данилову строгача с занесением. Что в соответствии с «Шагом 2 — Реабилитацией всех патриотов» предполагает выплату ему компенсации не только как человеку, принужденному к подневольному колхозному труду, но и как жертве политических гонений. В общем, здесь работы для целой бригады адвокатов.

Но это еще ничего, адвокаты произносят речи, контора пишет. Более интересные последствия может принести предпоследний «Шаг 11 — Политическая федерация регионов». В рамках этого шага «Каждый гражданин России может объявить себя членом одного национального сообщества (народа) и получить право избирать и быть избранным в общероссийский национальный совет этого сообщества. Национальные советы должны располагать собственными средствами, получаемыми как от налоговых платежей членов сообщества (им можно направить небольшую долю поступлений от подоходного дохода), так и от государственных дотаций. На эти средства осуществляется развитие образования, культуры и искусства народов России. Каждое национальное сообщество непосредственно избирает двух своих представителей в Совете Федерации».

Предложить каждому гражданину России приписаться к той или иной национальной курии есть вернейший способ разбудить лихо, которое пока еще спит тихо. Особенно в землях со смешанным населением

Например, в Башкирии начать выяснять, кто башкирец, а кто татарин. Это как щедро полить бензином, а потом кинуть спичку. Понятно, что Зубов — человек божественный, не могущий отвечать за последствия своих речей, но жителям полыхнувших регионов от этого легче не станет.

Однако наибольшее внимание привлекли два профессорских шага — люстрация и реституция. Это, очевидно, связано с тем, что о люстрации и реституции, как о трагически упущенной (или не вполне упущенной, после победы над нынешним режимом надо обязательно провести) возможности, рассуждают весьма многие освободители. Особенно это было хорошо видно в дни 25-летия ГКЧП, когда множество людей с хорошими лицами рассуждало о том, что надо было (и надо будет) действовать смелее и жестче.

«Шаг 5 — Справедливая реституция» предполагает, что «Владельцы имущества, изъятого из собственности советской властью, и их наследники, вправе получить его обратно у государства, либо, если возвращение в натуре невозможно, получить возмещение причиненного вреда». Правда, для аграриев делается исключение — «Учитывая сомнительное в нравственном отношении происхождение значительной части помещичьей собственности на землю (как результат закрепощения крестьян), арендуемая крестьянами на 1917 год помещичья земля должна быть передана как собственность наследникам арендаторов».

Если говорить о заводах и фабриках, то реституция через сто лет вообще загадочна. Капитал имеет свойство обновляться, и на заводах образца 1917 г., хотя бы формально они и сохранились в этом качестве, нет буквально ни одного станка, оставшегося с 1917 г. и продолжающего действовать. То же относится к железным дорогам etc. Разве что имеется в виду возвращение производственной площадки. Например, наследникам А. И. Путилова следует отдать территорию Кировского завода, а что будет с производством — это уже не профессорское дело.

Более или менее реальна реституция жилой недвижимости. В ЦАО г. Москвы, где баллотируется Андрей Зубов, с одной стороны, квартиросъемщики, а ныне собственники квартир менялись неоднократно, с другой стороны, доля дореволюционного жилого фонда довольно велика.

Несомненно, жители Патриков или Остоженки, узнав, что они со своими миллионами могут идти к бую, а квартиры вернутся наследникам дореволюционных владельцев, наперебой побегут отдавать свои голоса Андрею Зубову

Тут вот что странно — причем относится это не только к Зубову. Мечтаний о реституции у нас хоть отбавляй, но ни разу не был предъявлен пилотный проект реституции по какому-нибудь малонаселенному нечерноземному району. Взять хоть г. Зубцов Тверской обл. (население 6380 человек). Поработать с кадастровой палатой, выяснить, какие дома подлежат реституции, кто является наследником бывших владельцев, и предъявить набор реституционных документов для последующей дискуссии. Тогда хотя бы было о чем говорить. Без такой предварительной работы можно лишь посоветовать мечтающим о реституции через сто лет помечтать еще о реституции через четыре с половиной века — во времена Иоанна Васильевича многие прежние владельцы вотчин также их лишились.

И наконец, пункт, вызывающий наиболее сладострастные мечтания прогрессивной общественности — это «Шаг 4 — Люстрация». «Ограничение прав на занятие государственных должностей для бывших сотрудников и осведомителей КГБ, лиц, занимавших освобожденные должности (руководящие и в аппарате) в КПСС и ВЛКСМ».

Тут, конечно, будет много забавного — под люстрацию подпадет и поддерживающий Зубова на выборах Михаил Ходорковский и, например, начальник ВШЭ Ярослав Кузьминов. Но самое забавное может произойти с самим Андреем Зубовым — известный из истории сюжет «Люстрированный люстратор».

Начнем с того, что сыну советского контр-адмирала, начальника оборонного главка и воспитаннику совершенно закрытого в те годы от неправильных людей пажеского корпуса, т. е. МГИМО — только о люстрации и говорить. Но простодушный Андрей Зубов рассказывает о себе еще более интересные вещи: «В МГИМО я был абсолютным антисоветчиком. Я говорил о том, какое безобразие – ввод войск в Чехословакию. Я это публично говорил! От меня шарахались, но ничего со мной сделать не могли. А я еще в «Кофеварке» нашего института говорил друзьям, как, мол, досадно, что Сталин не проиграл войну Гитлеру. Потому что все равно, в конце концов, союзники бы нас освободили, но тогда бы англичане и американцы установили бы у нас демократию и сменили бы людоедский сталинский режим».

Первое объяснение — публика в МГИМО была столь благородна, что никто не донес — представляется крайне сомнительным. В совзагранучреждениях (а МГИМО был предбанником к столь желанной загранкомандировке) стук распространялся быстрее звука. Доносчик и свою бдительность показывал, и конкурента на загранку устранял.

Второе объяснение дает сам профессор — «По положениям, разработанным после 1956 года Политбюро, семьи номенклатуры – жен и детей – нельзя было вызывать в КГБ без разрешения главы семьи». А благородный отец не разрешал.

Но есть и третье, совсем неприятное объяснение. В переводе В. С. Курочкина из Беранже говорится:

Он способен и готов

Самых рьяных либералов

Напугать потоком слов.

Вскрикнет громко: «Гласность! гласность!

Проводник святых идей!»

Но кто ведает людей,

Шепчет, чувствуя опасность:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов —

Приближается сюда

Желающие могут вспомнить также сыщика Бретшнейдера, державшего перед Швейком неистово вольнодумные речи. Это классика сыска — «Я злословием притворным // Тогда желал тебя лишь испытать, // Верней узнать твой тайный образ мыслей». Возможно, собеседники юного Андрюши Зубова обоснованно или необоснованно видели в нем провокатора — и не поддавались на провокацию.

Проблема в том, что в гипотетической люстрационной комиссии скорее всего подумают то же самое. Так что блюдите, сколь опасно ходите. Мы-то знаем, что профессор — человек блаженный, но члены комиссии могут не знать.

Это уже не говоря о том, что сторонники люстраций, не учитывают одно обстоятельство. Теоретически можно разработать крайне софистичную процедуру, позволяющую идеально отделять агнцев от козлищ — и при этом еще сохранить хоть какие-то опытные кадры для государственного служения. Но для следования такой процедуре нужны деньги, время, а главное — честная и компетентная администрация. Что невозможно — все революционные эпохи характеризуются крайним падением уровня администрирования. Тут невозможна никакая софистичная процедура — а только революционное правосознание со всеми вытекающими.

И все же можно приветствовать выдвижение проф. Зубова — такое доведение освободительного антикоммунизма до логического конца дорогого стоит, ибо до крайности назидательно.

Автор статьи: Алексей Рыбин

https://um.plus/2016/05/11/iosif-stalin-v-predelah-razuma/

В книгах Умберто Эко довольно подробно разбирается (помимо разного прочего и ужасно интересного) феномен — или не феномен, а составляющая нашей жизни? — создания новой реальности через печатное слово. Ну, либо создание новой идеологии, которая, в свою очередь, меняет реальность. И приводит либо к миллионам жертв — как в случае «Протоколов Сионских мудрецов», либо к жертвам локальным — когда гибнет, собственно, тот, кто решил поиграть со СЛОВОМ, создал литературную мистификацию, которая из шутки или досужей игры ума вдруг стала истиной, направляющей поступки серьезных взрослых людей, готовых пожертвовать всем — в первую очередь, жизнью ближнего своего ради следования этой новой истине.

Сила печатного слова, сила литературы легко меняет мир. Собственно, это единственное, что его меняет. Литература — это не приятное времяпрепровождение.

Вначале было слово. И слово было — Бог.

Только глядя на окружающий мир и его изменения, трудно отрицать божественную, направляющую, созидающую и разрушающую силу Слова. По силе воздействия оно и равно богу, всемогущему, для которого не существует понятия «время», который способен возвысить или уничтожить не просто человека, а целые нации — если не все человечество. Ну, или облагодетельствовать его.

Только влияние Слова на историю — непостижимо.

Историю делают не политики и генералы. Ее делают литераторы. Достижения политиков и военачальников моментны и недолговечны. Любой военный триумф, стараниями литераторов легко превращается в полный разгром, самое замечательное государственное устройство начинает выглядеть концлагерем — если оно, всего-навсего, не понравится паре-тройке хороших писателей.

Конечно, это происходит не вдруг, но несколько десятилетий — не срок для полной смены картины мира в головах миллионов граждан. А смена картины мира в головах ведет к изменениям в реальной жизни.

Люди узнают об истории из художественной литературы. Это данность. И изменить это нельзя. Уроки в школе дают основу, фактологию ( в той или иной степени искаженную), но, подросток, молодой человек — любознателен. Ну, если не идеализировать, то — пусть не любознателен. Пусть он просто любит перечить (а он любит перечить). И он всегда ищет альтернативные источники информации — желательно, интересные и увлекательные, не такие, во всяком случае, скучные и сухие, как школьные учебники, окруженные к тому же массой негативных ассоциаций (оценки, контрольные, невыученные уроки и т.д.).

Куда как интересней — хорошая книга. В особенности, если ее содержание полностью противоречит тому, что парень слышит на школьных уроках от учителя.

Что вы знаете о Ленине? О Сталине? О репрессиях? О пресловутом «37-м годе»? Что? То, что написано в книгах Солженицына, Шаламова, Гроссмана, Алешковского, Синявского. Одна тысячная процента нашего населения (да и вообще — населения) — обращается к документам чтобы составить какое-то представление о реально происходивших исторических событиях. Это не так просто. Это затратно. Это не Википедия и другие Интернет-ресурсы всемирной мудрости.

Это Публичная библиотека, букинистические магазины, это время для прочтения массы мемуарной литературы, прессы, архивных документов. Проще взять том Солженицына и, не без приятности проведя время после работы, на диване, в тепле и удобной позе и нарисовать для себя ясную и однозначную картину мира. Ведь такие книги не обманывают. Правда же? И с чистой совестью потом писать в Фэйсбуке о «37-м», «кровавой гэбне», «режиме» и «сталинизме».

Уважаемые ТЕ, кто пишет в соцсетях о «страшном 37-м». Будьте честны перед собой. Вы же знаете (то есть, воображаете) о нем опираясь на художественную литературу — в лучшем случае. Во всех остальных случаях — на пересказ этой художественной литературы теми, кто ее читал, или, кому ее пересказали те, кто читал.

И если вы, ТЕ, что воображают, цитируете (искаженно, поскольку целиком и внимательно не читали) «Жизнь и судьбу» Гроссмана, то вспомните (или узнайте), что это вторая часть дилогии. Первая же называется «За правое дело» и идеологически отличается от второй части, вами нежно любимой (пусть и заочно), как день от ночи.

Где автор был искренен? В первой части или во второй?

Мировоззрение не может меняться столь радикально — что бы ни происходило вокруг. Да и смешно думать, что вот вдруг у писателя Гроссмана открылись глаза на ужасы сталинского режима и он быстро написал еще одну книгу, идущую вразрез с предыдущей…

А правда о войне — она у кого — «правда»? У Астафьева или у Бондарева? У Быкова (Василя) или у Симонова, у Фадеева?

Где правда у Леонова — в «Саранче» и «Скуртаревском», где упиваешься мощью, целеустремленностью, жертвенностью и героизмом строительства нового государства — или в «Пирамиде», где житье-бытье народное рисуется куда более темными красками — хотя и там, если вспомнить — и детские площадки с каруселями строятся, и кино снимают, и много чего еще происходит кроме «ужасов сталинских соколов».

По каким текстам составлять представление о прошлом? По «Золотому теленку»? Очень хорошо. Книга была закончена в 1931 году. Герои ее — кроме обаятельных «положительных» жуликов — кто? Не те ли, кто сядет в тридцать седьмом? Скумбриевич, Берлага, Полыхаев, Корейко — какова судьба этих откровенных, циничных ворюг?

«Мне вы больше не нужны, а вот государство, оно, вероятно, вами скоро заинтересуется», говорит главный герой кандидату в сидельцы.

Так и случилось. Через пять-шесть лет стали мести всех Скумбриевичей и Полыхаевых.

Даже такой легкий, яркий, авантюрный и совсем «не политический роман, как «Теленок» рассказывает читателю о… ну, да, о репрессиях.

Это правда? Да правда, правда, истинная правда. «Вор должен сидеть в тюрьме. Я сказал».

Когда арестуют милягу Скумбриевича, железного Полыхаева и несчастного Берлагу, какая волна слухов прокатится по Черноморску… Приехали, схватили, увезли… Репрессии. Вот они. Хватают невинных. Для родных, друзей и соседей Скумбриевичи и Берлаги — невинные жертвы. Достойные граждане.

Так же, как и сотни «красных баронов» — военных и гражданских, особо отличившихся во время революции и гражданской войны, захвативших большие «профессорские» квартиры, созвавшие собственные военные дружины из однополчан, друзей-окопников и революционных матросов и начавших жить такими мелкими феодалами в столице и ее окрестностях.

Между прочим, герой «Утомленных солнцем» Котов в исполнении Никиты Михалкова — такой вот, типичный совершенно, красный барон — феодал. И крови на его руках вполне достаточно для того, чтобы получить возмездие — форма этого возмездия может разной. У Котова же (у Котовых) — как случилось, так случилось.

Ведь это он, Котов, зарубил священника шашкой. Он, Котов (они, Котовы) пустили на взбунтовавшихся крестьян ядовитый газ. Они залили кровью Кронштадт. Они много чего натворили.

И пришло время расплачиваться.

Тем более, что все очевидней становилась близость большой войны. Жестоко? Конечно, жестоко. Были невинные жертвы? Были. Только основная масса «репрессированных» — это не Булгаков, который в конце тридцать седьмого написал в дневнике о том, что «тяжелый, черный год прошел» — не дословно привожу цитату…

Но дневник этот Михаил Афанасьевич писал не в Бутырке, а в собственном кабинете.

И в этом году был поставлен знаменитый памятник Мухиной «Рабочий и колхозница», которым мы все по сию пору любуемся. В Ленинграде был установлен первый светофор и открыт музей Арктики и Антарктики, открыт памятник на месте дуэли Пушкина и организован Государственный ансамбль танца СССР Игоря Моисеева, открылся Дворец пионеров и школьников в здании Аничкова дворца, введены ученые степени и ученые звания, которые присуждают до сих пор, во МХАТе прошла премьера «Анны Карениной», Полярная воздушная экспедиция Академии наук СССР достигла Северного полюса, «Я готов пойти в Москву пешком» — говорит в этом же году Александр Куприн и отправляется на родину, в Ленинградской Консерватории проходит первое исполнение Пятой симфонии Шостаковича, завершается строительство канала «Москва — Волга» — и много чего еще происходит в тридцать седьмом.

Но современный читатель получает информацию очень выборочно. Забывая о том, что полуправда хуже лжи.

Об истории СССР пишут Солженицын, Гроссман и Алексиевич… Ну, Улицкая. Не цитируется в прессе Симонов, не обсуждается Бондарев, кажется, забыт роман Шолохова «Они сражались за Родину», даже либеральный Окуджава с его романтикой революции как-то ушел в тень.

И картина мира (картина жизни в СССР) у молодого поколения складывается вполне однозначная. Мрак, тлен и ужас. Что Ленин, что Сталин — не хочется приводить эпитеты, которыми их награждают люди, не удосужившиеся даже прочесть работы этих людей, людей, между прочим, основавших и построивших государство, в котором мы все живем.

Ленина я еще застал. В смысле ознакомления с его работами, биографией и, худо-бедно, его деятельностью. Но я родился в 1960-м — в школьной программе про Ленина еще говорили. Много. Тогда казалось, что слишком. Сейчас я понимаю, что недостаточно.

А вот фигура Сталина была вообще исключена из обращения.

То есть, Сталин упоминался так, между делом, формально, примерно, Как в кино того времени — немногословный человек во френче с трубкой, совершенно лишенный каких-то характерных черт.

И это — глава государства, Генералиссимус, выигравший самую страшную войну в истории человечества, построивший сильнейшую страну и общество равноправия, общество социальное, социалистическое, не имеющее аналогов в мире, общество, реализовавшее самые смелые утопические прогнозы.

Стараниями Никиты Сергеевича Хрущева все, что касалось Сталина медленно, но аккуратно и тщательно стиралось, вымарывалось из истории — и к 70-м история СССР оказалась вполне выхолощенной, фигура Сталина стала совсем уже мифической, эфемерной и бестелесной.

Эта стерильная почва не могла не принять семена, рассыпанные книгами Солженицына и других антисталинистов — и понеслось. Солженицын писал правду. Свою правду. Полуправду. Так и получилось, что Сталин — «убийца», «садист», «маньяк», Ленин — «упырь»… Это все мнения граждан из социальных сетей, убежденных в том, что так все и есть на самом деле.

А вот фигура Сталина была вообще исключена из обращения.

То есть, Сталин упоминался так, между делом, формально, примерно, Как в кино того времени — немногословный человек во френче с трубкой, совершенно лишенный каких-то характерных черт.

И это — глава государства, Генералиссимус, выигравший самую страшную войну в истории человечества, построивший сильнейшую страну и общество равноправия, общество социальное, социалистическое, не имеющее аналогов в мире, общество, реализовавшее самые смелые утопические прогнозы.

Стараниями Никиты Сергеевича Хрущева все, что касалось Сталина медленно, но аккуратно и тщательно стиралось, вымарывалось из истории — и к 70-м история СССР оказалась вполне выхолощенной, фигура Сталина стала совсем уже мифической, эфемерной и бестелесной.

Эта стерильная почва не могла не принять семена, рассыпанные книгами Солженицына и других антисталинистов — и понеслось. Солженицын писал правду. Свою правду. Полуправду. Так и получилось, что Сталин — «убийца», «садист», «маньяк», Ленин — «упырь»… Это все мнения граждан из социальных сетей, убежденных в том, что так все и есть на самом деле.

И продолжая логическую цепочку эти самые граждане поют о том, что и сейчас — СЕЙЧАС у нас — тот же «тридцать седьмой». Что сейчас в России — чудовищные репрессии, сотни политзаключенных и «кровавый режим».

Это можно было посчитать чистым бредом, но это не бред — это всего лишь следствие избирательного чтения.

Люди, которые спустя пятьдесят лет будут читать о нашем времени у Быкова и Алексиевич — как они будут представлять нашу жизнь? Да так и будут. Как современные «либералы» представляют 1937-й. Мрак, голод, нищета, репрессии, зверства полиции и прочая и прочая.

Похоже это на правду? Выйдите на улицу. Посмотрите по сторонам. Погуляйте по Невскому. Ничего общего. Ничего.

Так, может быть, и реальный 37-й имеет мало общего с тем, что говорят и пишут о нем либеральные писатели, журналисты (о, это отдельная статья) и граждане в соцсетях? Да я уверен, что это так.

Предвоенное время в СССР — это великое, героическое время. Время колоссального строительства, глобальных изменений, время создания новой России.

Скажут — «он оправдывает сталинские репрессии». Нет. Я вообще никаких репрессий не оправдываю. Только были ли «сталинские репрессии» Сталинскими? Кто ответит на этот вопрос, учитывая тот факт, что Сталин стал главой государства лишь в июне 1941 года? Да-да, если кто забыл — в июне 41-го. И репрессии над Полыхаевыми и Скумбриевичами — это не репрессии. Это торжество закона. Сурового, предвоенного времени, закона.

Вот вам третья реальность, которая имеет точно такое же право на существование, как первая «консервативная» и вторая — «либеральная». Поскольку и та, и другая и третья основаны лишь на чтении художественной литературы.

Григорий Пушкин, боец Красной армии. Конец 1937 г.

Григорий Григорьевич Пушкин – правнук поэта. Его родной дед, храбрый генерал Александр Пушкин, был любимым сыном поэта. Григорий Григорьевич не нарушил ратных семейных традиций.

Григорий Григорьевич Пушкин – прямой потомок А.С. Пушкина – родился 6 декабря 1913 г. в Нарве. Когда началась первая мировая война, отец, Григорий Александрович, ушел на фронт, а мать, Юлия Николаевна, осталась с пятью детьми.

В 1915 году сестры Гончаровы пригласили Юлию Николаевну переехать с детьми в Лопасню (см. фото), где всем вместе легче было прожить в тяжелых условиях военного времени. Только в 1921 году Григорий впервые увидел своего отца, демобилизованного из армии...

После того, как семья Пушкиных переехала в Москву, Григорий работал во Всесоюзном институте животноводства в микробиологической лаборатории. С 1934 года Г.Г. Пушкин служил в армии, участвовал в финской военной компании. В 1940 году по комсомольской путевке направлен в Московский уголовный розыск, а уже в 1941 году – работал оперуполномоченным.

Когда началась Великая Отечественная война, Григорий Григорьевич добровольно вступил в специальный партизанский отряд, который действовал на Наро-Фоминском и Волоколамском направлениях. "После выполнения задания - рассказывал Григорий Григорьевич -  наш партизанский отряд возвратился в Москву и был расформирован. Меня вызвали в райком партии и предложили возглавить новый партизанский отряд, вести разведку в тылу врага. Нас на автомашинах доставили в район Волоколамска. Мною была установлена связь с армейской разведкой, действовавшей в этом районе. Глубокой ночью мы через лес перешли линию фронта. Выполнив задание, отряд возвратился из вражеского тыла. Я был ранен, и друзья перенесли меня через линию фронта, лежал в госпитале. Позже один из немецких офицеров очень удивлялся, что попал к отряду, во главе которого стоял правнук поэта Пушкина».

После выздоровления Григорий Григорьевич сражался на Западном фронте, освобождал Тверь, участвовал в боях на Курском направлении, на Курской дуге, освобождал Сумы, Харьков, Николаев. Был контужен при форсировании Днепра, воевал под Керчью. Награжден орденами Отечественной войны I и II степени, орденом Красной Звезды и медалями.

Скончался в октябре 1997 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

___

Потомки А.С. Пушкина – участники Великой Отечественной войны. Художник В. Переяславец. 1957 г. Слева направо: О.В. Кологривов, Г.Г. Пушкин, С.Е. Клименко, С.Б. Пушкин, Б.Б. Пушкин, А.В. Кологривов

Григорий Григорьевич всего немного не дожил до 200-летия своего великого прадеда, отметить юбилей которого он так мечтал. Он умер 17 октября 1997 года в московском госпитале для инвалидов войны. Накануне заветного дня Лицейской годовщины…

Но ровно за сорок лет до этой скорбной даты, в 1957-м, народному художнику России Владимиру Переяславцу пришла счастливая мысль: написать картину «Потомки Пушкина – участники Великой Отечественной войны». К слову, двенадцать потомков русского гения, включая и зарубежных, воевали на фронтах Второй мировой.

Александр Всеволодович Кологривов (1916 – 1968), праправнук поэта. С начала войны курсант Муромского училища связи. В октябре 1941-го защищал Москву. Вместе с боевыми друзьями держал оборону под Истрой и Волоколамском.

В феврале 1942-го под Вязьмой был ранен в ногу, попал в госпиталь. А уже в апреле в звании младшего лейтенанта вновь уходит на фронт. Командир взвода связи стрелковой дивизии Второго Белорусского фронта. Форсировал Одер: под шквальным огнем немцев доставлял в лодке кабель, нужный для связи между частями наступавших советских войск. Дошел до Берлина.

Награждён орденом Красной Звезды, боевыми медалями.

Олег Всеволодович Кологривов (1919 – 1984), праправнук поэта. С начала войны – в народном ополчении. Ушел на фронт добровольцем. В декабре 1941-го под Москвой ранен в ногу осколком разорвавшейся мины. В 1942-м минометчик Олег Кологривов участвует в прорыве блокады Ленинграда. В боях на Синявских болотах (Волховский фронт) получил тяжелое ранение в грудь навылет. Гвардии рядовой Олег Кологривов сражался под Гдовом, Псковом, Порховом – в местах, хранивших память его великого предка. Тогда же впервые побывал в пушкинском Михайловском. После очередного ранения вновь встал в строй: освобождал Прибалтику, Польшу, Восточную Пруссию. Как и старший брат, дошёл до Берлина.

В октябре победного 1945-го братья Кологривовы случайно, не зная ничего друг о друге, встретились в столице поверженной Германии. Тогда между фронтами проводились соревнования по плаванию, и братья, отличные пловцы, участвовали в них. По команде: «Приготовиться Кологривову!» на старт вышли… оба родных брата.

Олег Кологривов занял одно из призовых мест: сам маршал Константин Рокоссовский пожал руку победителю.

Награждён орденом Красной Звезды, боевыми медалями.

Сергей Евгеньевич Клименко (1918 – 1990), праправнук поэта. Командир приборного отделения зенитной батареи. Защищал от налетов вражеской авиации московское небо. Его батарея находилась на площади Коммуны (ныне носящей имя Суворова), неподалеку от театра Советской армии. А штаб московского корпуса противовоздушной обороны разместился в центре столицы, поблизости от памятника Пушкину.

Участвовал в отражении фашистских танковых атак на Волоколамском и Ленинградском шоссе. В 1943 – 1944 гг. – курсант Оренбургского училища зенитной артиллерии. Войну закончил в звании младшего лейтенанта.

Награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Москвы».

Борис Борисович Пушкин (1926 – 2013), праправнук поэта.

На фронте с осени 1943 года. В свои неполные семнадцать – курсант морского училища в Кронштадте.

Начал службу моряком-зенитчиком Краснознаменного Балтийского флота, плавал на минных тральщиках. Служил на боевом корабле «Минск» в составе орудийного расчета, командиром орудийного расчета на минных тральщиках. Выполнял боевую задачу по обезвреживанию вражеских мин и расчистке проходов в акватории Рижского и Финского заливов.

Награжден боевыми наградами.

Сергей Борисович Пушкин (1925 г.р.), праправнук поэта.

В семнадцать лет стал курсантом Красноярского авиационно-технического училища. Получил специальность механика-моториста: возвращал в строй после боевых вылетов самолеты-штурмовики «Ил-2» и истребители. Победу встретил в Маньчжурии, где служил механиком самолетов штурмовой авиации.

Имеет боевые награды.

Сергей Борисович Пушкин – заслуженный человек, многие годы его жизни связаны с работой во Всесоюзном научно-исследовательском институте физико-технических и радиотехнических измерений. Специалист по точному измерению времени и частоты. Главный конструктор первых в нашей стране атомных часов. Член комиссии Международного астрономического союза. Автор семидесяти научных работ. Лауреат Государственной премии СССР.

25 августа 1921 года произошли первые вооружённые столкновения в ходе так называемой «битвы у горы Блэр» — одного из крупнейших и хорошо организованных восстаний в истории США со времён Гражданской войны 1861–1865 годов. На протяжении пяти дней более десяти тысяч рабочих угольных шахт в графстве Логан на юге Западной Вирджинии сражались с тремя тысячами местных шерифов, маршалов и сотрудников детективных агентств, а затем и армией США. Боевые действия во время этого восстания носили весьма ожесточённый характер. Обоими сторонами конфликта было израсходовано более миллиона патронов, погибли от 50 до 100 человек со стороны шахтёров и от 10 до 30 их противников. Сотни участников столкновений получили ранения.

Рабочие пошли на радикальные меры после того, как владельцы угольных шахт на юге Западной Вирджинии воспротивились организации шахтерского профсоюза. Лидеры профсоюзного движения и сторонники рабочих подвергались преследованию со стороны нанятых горнодобывающими компаниями наёмников. В частности, 1 августа 1921 года сотрудниками частного детективного агентства был убит Сид Хэтфилд, начальник полиции города Мэтоун, который подростком работал на угольных шахтах и симпатизировал шахтёрам.

Это убийство переполнило чашу терпения горняков. 7 августа их лидеры встретились с губернатором Западной Вирджинии Морганом и передали ему список требований, которые тот отверг. Вооружившиеся шахтёры собрались у горы Ленз-Кик, откуда отправились в графство Минго, чтобы освободить арестованных товарищей. У горы Блэр в графстве Логан они столкнулись с целой частной армией из сотрудников детективных агентств, которую собрал при финансовой поддержке угледобывающих компаний местный шериф Дон Чафин. В его распоряжении были даже гражданские самолёты, которые сбрасывали на восставших шахтёров бомбы. 2 сентября в битву у горы Блэр вмешалась и американская армия, после чего руководители профсоюзов, опасаясь ещё больших жертв, распустили шахтёров по домам.

Почти тысяче горняков после подавления восстания были предъявлены различные обвинения. Часть из них была оправдана присяжными, но многие были приговорены к различным срокам тюремного заключения. Впрочем, в 1925 году и они были досрочно освобождены.