Лукашенко назначил Анастасию Вашукевич послом Беларуси в РФ
После возвращения из Сочи, где президент Беларуси Александр Лукашенко встречался со своим российским коллегой Владимиром Путиным, подписал указ о назначении послом страны в Российскую Федерацию Анастасии Вашукевич, более известной в определённых кругах как Настя Рыбка.
Вашукевич (в девичестве Костина) родилась 27 февраля 1990 года в Бобруйске. После получения диплома о среднем образовании поступила в Мозырский государственный педагогический университет имени Шамякина. Однако в связи с материальными трудностями и рождением сына она вынуждена была перевестись на заочное отделение. Заочно окончила вуз и получила профессию учителя биологии. С начала 2016 года живёт в Москве, где занимается различными видами деятельности. В частности, имеет активные контакты с представителями крупного российского бизнеса, такими как Олег Дерипаска.
«Назначение Вашукевич послом в Россию - очень важное решение для российско-белорусских отношений. Анастасия Ивановна давно проживает в Москве и глубоко интегрирована в российское бизнес-сообщество. Она прекрасно владеет языком, я бы даже сказал языками, включая английский, и умеет жёстко отстаивать в ходе переговоров национальные интересы Беларуси», - прокомментировал назначение нового посла Лукашенко.
Сайт непредвзятой и объективной информации
Герой Своей Эпохи Глава 23
Следующим вечером Громов сидел в кресле Свиридьянова. Тот нервно метался по кабинету и оправдывался.
– А как, по-вашему, я должен был поступить? Это же стандартная реакция. Вдруг что-то вышло бы из-под контроля? Ну, вы же знаете? – Жалобно говорил он.
– А сами вы почему там не были? – Громов закинул ноги на стол, каблуки ботинок стукнули о дерево.
– Александр Сергеевич, – молил Свиридьянов, – ну очень много дел вчера было. Я сам не мог… Тут бумаги разбирать, и потом ехать в…
– Ладно, ладно, – перебил его Громов, – так уж и быть, я сам разобрался. Часто у вас тут такое?
– Вообще-то, да, – признался Свиридьянов, – как Жизнелев спился, тут всё стало приходить в упадок. Сначала больницы, школы. Когда оттуда всё выдоили по максимуму, добрались и до заводов.
Свиридьянов проникнулся доверием к Громову и говорил всё открыто, надеясь на понимание.
– А что же ты тогда не вписался? – Спросил Громов.
– Жизнелев всё-таки мой друг. Он человек властный, не хотел никого лишнего впускать. Я с ним до конца стоял, – расправил плечи Свиридьянов.
– И далеко достоял? – С издевкой спросил Громов.
– Далеко, – не понял сарказма Свиридьянов. – Иногда даже кажется, что войны избежали. Гвардейцы Пахана тут уже потом появились. И всё стали контролировать. Сейчас им противостоять невозможно.
– Вижу, вижу, – сказал Громов, рассматривая ногти на левой руке. – Архиерей Димитрий – ещё тот фрукт, – задумчиво сказал он.
– Я с ним вообще стараюсь видеться как можно меньше, – признался Свиридьянов.
Он ещё немного походил по кабинету, теперь уже медленнее, – и вдруг кинулся к столу, стараясь как можно больше приблизиться к Громову. Громов чуть откинулся назад, не понимая, что означает этот бросок.
– Слушайте, ко мне вчера приходили священники, – он говорил нервно и быстро. – Тут есть двое местных, они как псы архиерея, агрессивные и бешенные. Один из них, огромный, людей крестом избивает. Тут один прихожанин уже второй месяц от этого креста в коме валяется.
– Хм-м-м, – задумался Громов. – И чего хотели? – Поведение Свиридьянова его неприятно удивило, ему только не хватало истерик и психических обострений
– Мне кажется, меня скоро уберут с поста. Я ещё не знаю как. Но у архиерея Димитрия свои возможности. Он до меня доберётся. И что потом мне делать? Куда идти? А вдруг вообще убьют? – Свиридьянов схватился за грудь, его дыхание участилось, стало прерывистым.
Громов убрал ноги со стола и подвинулся ближе к хозяину кабинета.
– Ты тут что, откинуться при мне решил? – Серьёзно спросил он. – Может, хватит, а? Ничего, пройдёт. Никто тебя никуда не уберёт. Ещё архиерея пересидишь.
Громов встал и, стуча каблуками о деревянные половицы, подошёл к вешалке, снял пальто. Засунув руки в рукава, он сказал:
– Ладно, ты тут держись, не унывай.
Свиридьянов поднялся и, не глядя на Громова, протянул ему руку. Громов её пожал.
– Не знаю, увидимся ли ещё. Я думаю, скоро уеду. Там, в Москве, дел много. Телевизор не смотришь? – Настороженно спросил Громов.
– Да времени нет, Александр Сергеевич, – сказал Свиридьянов, – вы заходите перед отъездом. Я тут буду.
– Ну, хорошо, хорошо, – пробормотал Громов и вышел из кабинета.
* * *
На улице темнело. Небо затянуло плотными облаками. Вдалеке виднелись вспышки молнии, освещавшие тёмные клубы туч. Не то снег, не то дождь падал на лицо Громова, вызывая отвратительные ощущения. Он залез в машину и поехал к Аникею.
Громову казалось, что вдали от столицы дни пролетают быстрее. О разговоре с Начальником он старался не думать. Сейчас он мало что мог изменить, поэтому лучше себя не накручивать. Как-нибудь всё само собой образуется: так всегда было и всегда будет.
Фары освещали чёрное полотно асфальта, тёмно-синие силуэты голых деревьев пролетали по обеим сторонам дороги. По радио играла отвратительная электронная музыка, заглушаемая сильными шумовыми помехами.
Дождь со снегом усиливался. Дворники соскребали потоки воды. Вспышки света показывались за кронами деревьев. В стороне в небе гремело. Свернув с шоссе на дорогу, ведущую к церкви, Громов заметил в темноте что-то движущееся перед машиной. Через десяток метров фары осветили трёх существ, с виду похожих на людей: двое стояли над третьим, лежащим на земле. Попав под яркий свет, двое схватили третьего и быстро поволокли его в сторону леса. Громов притормозил. В этот момент на дорогу выбежал ещё один и сильно ударился о капот машины. Громов резко нажал на тормоз, он был уверен, что сбил кого-то. Но тот резко выскочил из-под капота, вытаращенными, какими-то нечеловеческими глазами уставился на Громова и побежал за остальными в лес. Громов заметил обильную растительность на лице и жёлтые, бешенные зрачки. Из бардачка он достал «глок» и зарядил его. Две мыcли боролись в его голове: ехать дальше или выйти и проверить, что произошло и были ли это люди?
Не заглушая двигатель, Громов открыл дверь, ливень тут же накрыл его плотным потоком. Решив, что раз уж он вышел и намок, то терять уже нечего и действовать надо быстро, он побежал в сторону, где исчезли убегавшие. Удар молнии осветил голые стволы деревьев и поломанные ветки, подтверждавшие, что Громов на правильном пути. Снеговая каша, смешанная с дождём, хлюпала под ногами. Пару раз Громов поскальзывался, но, зацепившись за ближайший ствол, сохранял равновесие. Вскоре он услышал где-то впереди пронзительный крик. Очередная молния осветила три тёмные фигуры в нескольких десятках метров. Нагнувшись, они копошились над чем-то на земле. Подбегая ближе, Громов выстрелил в воздух, раздался негромкий хлопок, но существа его услышали и обернулись.
– Не двигаться, суки! – Закричал он.
Двое из них вскочили на обе ноги, третье продолжало сидеть, нагнувшись над чем-то, что напоминало человеческое тело. Громов остановился, как вкопанный. На него смотрели две пары жёлтых нечеловеческих глаз. Третье существо, не вставая, подняло голову и уставилось на Громова. До нитки промокший, он направил пистолет на одного из них.
– Вы чем там занимаетесь? – С угрозой в голосе громко спросил он.
Снова ударила молния и озарила весь лес ярким, каким-то неестественным светом. В этот момент время замедлилось, а все ощущения усилились. Громов почувствовал удар каждой капли, падающей на его лицо и мокрые волосы, каждую струю воды, текущую ему за шиворот. Он увидел каждое дерево с торчавшими в стороны голыми ветками, окружавшие его.
Под этой вспышкой молнии, а ему казалось, что она длится целую вечность, он успел рассмотреть тех, за кем гнался. Он увидел, что существа полностью покрыты мокрой, похожей на собачью, шерстью. Ноги существ, на которых шерсти было больше, чем на груди, заканчивались лошадиными копытами. Запах мокрой шерсти ударил Громову в нос. Страшными были и морды существ: жёлтые страшные глаза с узкими, как чёрточки, зрачками; над ними, прямо изо лбов извивались по два кривых рога, изо рта вылезали грязные клыки, а вместо носа торчали чёрные с двумя мокрыми ноздрями пятаки. За спинами, как змеи, извивались хвосты. Не снимая существ с мушки пистолета, Громов понял, что перед ним – черти. Ему никогда раньше не доводилось сталкиваться с чертями. И сейчас, под этой вспышкой света молнии, его пронзил страх. Громов отчетливо понимал, что эта вспышка дана всем, чтобы хорошенько продумать следующие действия. Как только молния погаснет, черти ринуться на него всей группой. Он направил пистолет на того, кто стоял ближе. Молния погасла. В момент, когда кромешная темнота ударила по глазам, Громов дважды нажал на курок, и «глок» выпустил два плевка в ринувшегося на него чёрта. Громову пришлось уворачиваться, чтобы тело со страшным воплем не сбило его с ног. Второй чёрт, с пронзительным свинячьим визгом накинулся на Громова и повалил на землю. Уставившись на него горящими жёлтыми зрачками, он раскрыл рот, и лицо Громова обдало влажной гнилью. Упершись локтем в волосатое горло, Громов приставил пистолет к животу и ещё два раза нажал на курок. Чёрт замолчал, жёлтые глаза потухли. Громов скинул с себя тело и быстро встал, приготовившись к обороне от последнего. Тот всё это время сидел, согнувшись над лежащим на земле телом. Он медленно поднялся, сверкнул на Громова жёлтыми глазами, и, развернувшись с таким же визгом, как и остальные, поскакал в сторону, сбивая ветки и маленькие деревья на своём пути. Раздался особенно громкий раскат грома. Громов опустил пистолет и осмотрелся. Два тела убитых им чертей растворились в темноте. Громов подошёл к лежащему на земле телу, нагнулся. Это был человек, он ещё дышал. Громов убрал пистолет и взвалил тело себе на плечо. Не видя почти ничего перед собой, Громов направился, как ему казалось, по направлению к дороге. После схватки стало темнее, и разбирать дорогу стало ещё сложнее. К тому же, тело оказалось тяжёлым и тянуло Громова вниз, на холодную, мокрую землю.
Громов шёл медленно, осторожно, стараясь не поскользнуться и не упасть. Неожиданно начавшаяся гроза закончилось, молнии уже не вспыхивали, озаряя светом землю, и Громову приходилось надеяться, что направление он выбрал правильное. Громов был уверен, что идёт уже больше часа и что ходит по кругу, когда между деревьями он заметил две светящиеся фары и услышал шелест работающих дворников.
Открыв дверь автомобиля, он усадил человека на пассажирское сиденье. Потом сам уселся за руль. Вода стекала по кожаной обивке кресел. Сидеть в холодных, мокрых брюках было неудобно и неприятно. Громов включил подогрев сидений, зажёг свет в салоне и посмотрел на человека. Это была пожилая женщина. Выбившиеся из пучка на макушке мокрые седые волосы прилипли ко лбу и щекам. По бледному лицу с синими губами стекали капли воды.
– Мать, а мать… – Тихо окликнул её Громов.
Женщина не отзывалась.
– Мать, очнись, – сказал Громов громче.
Женщина пришла в себя, открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света в салоне. Лицо её стало оживать, морщины медленно задвигались. Она опять приоткрыла глаза. Рассматривая Громова, она не понимала, что происходит и, на всякий случай, забилась в угол.
– Тише, тише, мать, – сказал Громов. Он весь промок, волосы прилипли ко лбу. – Всё в порядке.
– Ушли эти? – Дрожащим голосом спросила женщина.
– Ушли, ушли, – постарался успокоить её Громов, стараясь говорить как можно мягче.
– Слава Господу, – она быстро трижды перекрестилась. – А то я думала, что уже и не спасуся.
Громов завел машину и тронулся, сам толком не зная, куда едет. Ему хотелось начать двигаться как можно скорее.
– Куда тебя отвести, мать? – Спросил он, не выключая свет в салоне.
Женщина осматривалась вокруг, явно не понимая, ни где она, ни что только что произошло.
– Как я сюда попала? – Пробормотала она, вглядываясь в уходящую вдаль дорогу.
– Так я тебя принёс, – сказал Громов.
– Как принёс? Откуда? – Всполошилась она.
– Да ты не волнуйся, мать, я тебе зла не желаю. – Попытался успокоить её Громов. – Я по дороге ехал, к священнику Аникею. Знаешь такого?
– Знаю, знаю, – торопливо сказала женщина, – хороший священник, добрый. Он такие проповеди ведёт, заслушаешься. Каждое воскресенье к нему…
– Да, да, мать, так и есть, – прервал её Громов. – Я к нему и ехал. Смотрю, в темноте что-то шевелиться. Подъезжаю, освещаю фарами обочину. То ли люди, то ли не люди, никак не пойму. И тебя куда-то в лес тащат. Один чуть под колёса не бросился. Ну, я выбежал и за ними.
– Ой, ой, – испуганно воскликнула женщина. Она закрыла уши ладонями и что-то быстро-быстро зашептала. Громов чуть притормозил.
– Да что ты будешь делать, – сказал он тихо сам себе. – Мать успокойся, хватит.
Но женщина не останавливалась. Таращась на дорогу, она продолжала бубнить какие-то заклинания.
Громова это разозлило, схватив её руку, он с силой отдернул её от уха.
– Да успокойся же ты!
Она пришла в себя.
– Это всё черти, – с ужасом сказала она, – опасно ночью из церкви выходить. Ой, опасно. А я вышла, понадеялась, что пронесёт, дура. Сама уже не помню, зачем вышла, как в трансе каком-то была. А тут меня чёртики эти – хвать. Чуть не пропала. – Она покачала головой.
Громов не знал, что говорить, но точно понял одно: ему как можно быстрее надо выдвигаться в Москву. Разбираться, что тут происходит на самом деле, он совсем не хотел: кто знает, чем это всё может обернуться...
– Ох, мамочки, мамочки, – запричитала она. – Как же всё это плохо. Ведь эти черти… Они не первый раз… Батюшки наши их всё изгоняют, изгоняют, да никак изгнать-то и не могут. Те всё лезут...
Громов думал, как бы осторожно прервать женщину, чтобы её монолог не затянулся на всю дорогу.
– Но, ничего, голубчик. Скоро всё изменится. Старое закончится, начнётся новое. – Вздохнула она.
Громов насторожился.
– Мать, это что ещё значит? Ты о чём?
– Так ведь Он придёт. Придёт, и все исправит, наладит…
Громов подумал, что бабка совсем сумасшедшая, и заволновался, как бы ни начать сходить с ума вместе с ней.
– Кто Он? – Вполголоса спросил Громов. – Куда придёт?
Бабка странно засмеялась, её смех заставил Громова вздрогнуть, ему вдруг стало холодно.
– Как же кто? – удивилась она. – Он самый. К нам придёт, сюда. В страну нашу. Всё по-новому будет, – ласково сказала она.
Громов все больше чувствовал, что сходит с ума.
– Вот и церковь моя, чуть подальше. – Указала бабка в стекло корявым пальцем. – Я там и выйду. А звать-то тебя как?
– Александр я, – с неохотой ответил Громов.
– Буду молиться за тебя, Александр. А то чтобы со мной стало сегодня, если бы не ты, и Богу самому неизвестно…
Громов ничего не ответил.
«Кадиллак» подъехал к большой архиерейской церкви, построенной по дороге к дому Аникея. Дождь почти закончился. Только вдалеке всё ещё раздавались раскаты грома.
– Ну, всё мать, береги себя, – сказал Громов, открывая ей дверь.
– Спасибо тебе, сынок, – сказала женщина и трижды перекрестила Громова. Он закрыл дверь и поехал дальше.
Громов хотел избавиться от этой сумасшедшей как можно скорее. Есть такие люди, в присутствии которых думаешь, что реальность искажается, и ты сам сходишь с ума вместе с ними. Вот эта бабка – одна из них. Адреналин всё ещё играл в его жилах, и мысли в голове сбивались: что за черти, что за бабка?
Доехав до дачи Аникея, он вышел из машины. Передние сидения пропитались водой. «Как бы ни пришлось менять обивку», – подумал Громов. Идя через темноту дачного участка, Громов, на всякий случай, достал пистолет. Но, к счастью, ничего страшного не произошло, и он спокойно дошёл до дома. В коридоре он с полминуты стоял, уставившись в красный угол, не зная, что делать. Он сильно волновался, но все же решил подойти. Впервые он искренне поклонился и перекрестился трижды, на всякий случай. Потом прошёл на кухню, включил свет. Сняв мокрое пальто, он положил его на всё ещё тёплую печь. В коридоре послышался звук. Громов наставил дуло пистолета на дверной проём; свет из кухни освещал деревянный пол в коридоре. Громов был готов ко всему. Но из темноты появился всего лишь Аникей в тулупе. Увидев направленное на него дуло пистолета, он замер. Громов выдохнул и опустил оружие. Аникей вошёл на кухню.
– Дождик сильный? – Спросил он, осматривая мокрую одежду Громова. – Вот выпейте, чтобы не простудиться, – он достал графин с самогоном и налил Громову. – Вы какой-то весь грязный, взъерошенный.., – Громов осмотрел свои брюки, они и впрямь были все в грязи. – Страшно выглядите, как будто чёрта увидели, – с опаской сказал Аникей. – Не уж то ли наткнулись? Ох, ты, батюшки, – он покачал головой.
Громов посмотрел на него исподлобья и залпом выпил.
– Ну, ничего. Завтра жена постирает, – сказал Аникей.
– Не надо, – отрезал Громов – я утром уезжаю.
– Ну что же вы… Где же вы всё-таки так испачкались, мокрый весь, – покачал головой Аникей.
Громов на минуту задумался.
– Аникей, – обратился он к священнику, – ты разве грома не слышал? Гроза на улице была страшная…
– Разве? – Изумился Аникей, – не слышал. Глух стал на старости. Что уж поделать…
Громов выпил ещё. Он бы выпил всё содержимое графина, но наутро надо было ехать и, желательно, как можно раньше.
Громов попросил Аникея разбудить его. Аникей кивнул, пожелал спокойной ночи и, аккуратно прикрыв дверь, удалился. Громов разделся и залез на печь. Положив под подушку пистолет, он заснул крепким сном.
* * *
На следующее утро Громова разбудил Аникей. Он схватил его за руку и сильно затряс. Громов моментально проснулся и машинально схватил Аникея за шкирку, готовый напасть.
– Тише, тише, Александр Сергеевич, – Аникей поднял обе руки.
– Сколько времени? – Спросил гость, жмурясь от резкого света включенной лампы. На улице ещё было темно.
– Полседьмого, Александр Сергеевич.
Громов потёр глаза и начал слезать с печи, пока хозяин копошился на кухне, готовя завтрак.
– Такие новости… вы не представляете… только что узнал…
– Что? – Спросил Громов, доставая новую пару брюк из своей сумки, – ни свет ни заря же ещё.
– Да как же… У нас все рано встают, тут же все новости и разлетаются.
– Что за новости? – спросил он, широко зевая и продевая ногу в штанину.
– Два трупа в лесу нашли, тут недалеко. Местные мужики. Поговаривают, что один, вроде, из гвардии Пахана.
Громов замер. Он совсем забыл о вчерашнем происшествии в лесу. Стало трудно дышать.
– И что? – Голос Громова сорвался, он откашлялся и переспросил, – нашли убийцу?
– Никак нет, – Аникей не заметил вдруг изменившегося состояния Громова, – да и как их найдут? Вы же видели, какая у нас тут полиция, ничего же не могут.
– А они уже приехали на место? – КНОПБовец почувствовал, что ему становится нехорошо. Он прокручивал в голове всё, случившееся ночью. Значит, это были никакие не черти, а обычные люди. Но как же та бабка, которая валялась еле живая на земле? Она тоже видела чертей! Ему становилось всё хуже. С трудом застегнув молнию на брюках, он отодвинул от стола стул и осторожно, чтобы не потерять равновесие, сел. «А один ведь успел удрать», – вспомнил он. Если это всё-таки были не черти, а люди, то он уже бы сидел в кабинете Свиридьянова, или, ещё хуже у Димитрия. Ведь если Громов так хорошо рассмотрел их при вспышке молнии, то и они его наверняка тоже заметили. Но что они там делали, да ещё с той бабкой?..
Громов потёр ладонью лицо. «Не просто же так они там собрались, – думал он, – ведь чего-то хотели они от той женщины… Можно сказать, что я её защитил… Они сами под колеса бросились… И предупредительный выстрел в воздух, как надо, сделал... Да и вообще, двое из них на меня напали, это была самозащита... Нужно срочно ехать к Свиридьянову».
Громов побросал всю валявшуюся в комнате одежду в сумку, застегнул молнию.
– Я не буду завтракать, – сказал он, натягивая пиджак, – в Москве срочные дела. Надо как можно быстрее ехать.
– Ну, как же так, – развёл руками Аникей, – уже? Жалко, жалко. Будем по вас скучать. Я думал, может хоть, в полицию заедете, поможете им. Им любая помощь нужна.
– Не уверен, вряд ли, – отрезал Громов, – дел много, надо ехать.
Громов представил себе, как в один момент всё может рухнуть, развалиться, как детские куличики в песочнице под дождём. Как всплывут все конфликты со Следственным Комитетом, к ним добавятся все эти огромные суммы налички, найденные в квартирах работников Комитета, да ещё выяснится, что высокопоставленный работник КНОПБа, будучи на задании, по ночам бегает по лесу и стреляет в людей. Надо позвонить Начальнику.
Наспех попрощавшись с Аникеем, Громов забрался в машину и поспешил в город. Кожаные сиденья высохли и даже выглядели не так плохо, менять обивку не надо. Выехав из посёлка, Громов погнал, как ещё несколько дней назад гнал сюда Аникей. Он проехал мимо злосчастной огромной церкви, мимо нескольких полицейских машин и карет скорой помощи, стоявших у дороги на том месте, где вчера Громов подобрал бабку.
Набрав номер Начальника, он, нервничая, ждал ответа.
– Да, Громов, – ответил ему строгий голос.
– Алексей Алексеевич, говорить можете? – Спросил Громов.
– Могу.
– А я могу? – Спросил Громов.
– И ты можешь, Саша. Всё проверили – чисто.
– Тут пиздец, Алексей Алексеевич, полный. Если это всплывёт, то Комитет может попасть под реальный удар.
– Ну, не знаю, что ты там натворил, – сказал Начальник, – но Виктор Церберев больше не проблема, так же, как и Здорин.
– Как не проблема? – удивлённо спросил Громов. – А как же аресты?
Громов резко дёрнул руль и подрезал ржавые «жигули», «жигули» загудели и дёрнулись в сторону.
– Один отправляется замом губернатора X-ской области, второй – на должность уполномоченного Пахана по вопросам занятости в Б-скую. Оба занимают свои новые должности через два месяца. Пахан подпишет все бумаги о переводах на днях. Нехера им обоим было…
– А деньги? – Спросил Громов, не сбавляя скорости. – А как же Лейбман, он сядет?
– Да, помурыжат его немного. Ничего, утрясётся.
– Как ты всё это прокрутил? – Спросил Громов.
– Приедешь – расскажу. Это только начало. У меня планы большие... Кстати, что у тебя там? Пиздец-то какой?
– Да я тут, – начал Громов, запинаясь, – как бы сказать… Двух типов положил. Местных.
– Блядь, Громов, только этого нам не хватало. – Разозлился Начальник. – Кто об этом знает? Кто знает, что это ты их завалил?
– Пока, надеюсь, никто. Может быть, если только глава местного УВД, но он вряд ли что-то сделает. Совсем бесполезный тип.
– Блядь, да ты охуел?! Как глава местного УВД?! – Взревел Начальник. Но очень быстро замолчал. – А кто там глава, кстати? – Уже спокойнее спросил он.
– Вот именно, – сказал Громов. – Свиридьянов. Он совсем никакой, его этот архиерей местный задавил, как вошь. У них тут, кстати, полный пиздец. Если разбираться, то можно по подбородок в дерьме утонуть.
– Правильно, не просто же так мы тебя туда отправили. Но, на самом деле, то, что там происходит, нас не касается. Если дело в Комитет передадут, то тогда ладно. А пока убери там за собой всё, понял, а? А то, и правда, не нужно нам сейчас столько негатива в наш адрес. Всё, отбой. – Начальник повесил трубку.
Под гудки клаксонов встречных автомобилей, нарушая все возможные правила, Громов влетел в город и уже скоро остановился у здания полиции.
Пройдя по знакомому коридору, не обращая внимания на красный угол, он без стука вошел в кабинет Свиридьянова.
– Доброе утро, Александр Сергеевич, – Свиридьянов поднял голову от заполнения каких-то бланков.
– Доброе, – ответил Громов.
– Слышали, у нас тут двойное убийство, – сказал он как-то уж слишком спокойно. – В лесу два трупа нашли.
– Слышал, тут у вас новости быстро расходятся. Я приехал попрощаться.
– Всё-таки решили зайти напоследок? – Улыбнулся он, вставая с кресла. – Вот уж и не ожидал. Но раз вы зашли, позвольте мне задать пару вопросов. Тут дело складывается так, что вы можете стать одним из подозреваемых в убийстве. – Свиридьянов говорил спокойно и даже добродушно. Верил ли он в то, что это Громов вчера расстрелял двух местных жителей, Громов не мог сказать. Как ему показалось, Свиридьянову было абсолютно всё равно.
– А что, есть свидетели или какие-то улики против меня? – Так же спокойно спросил Громов.
– Да вот мужчина сегодня утром пришёл. Весь взъерошенный, – сказал Свиридьянов, указывая на бумаги, лежащие на столе. – Сказал, что вчера был при происшествии, когда убили двух его друзей. Свидетель он, значит. Ночью шёл дождь. Они гуляли по лесу. Появился мужчина с пистолетом. По описанию очень на вас похож.
– Раз они ночью по лесу ходили, – перебил его Громов – как он мог вообще увидеть, кто это стрелял?
– Говорит, молния сверкнула, вот он и увидел, – сказал Свиридьянов, садясь обратно в кресло. – Да вы присаживаетесь-присаживаетесь, – он показал на стул.
– Спасибо, спешу, – отрезал Громов. – И откуда он знал, как я выгляжу? – Он вспомнил, что ездил к заводоуправлению. Маловероятно, что это был кто-то из той толпы.
– Он и не знал, – вздохнув, сказал Свиридьянов, – я знаю. Описание – один в один вы. Странно, не правда ли?
– Очень странно, – сказал Громов. – Кто это вообще были, потерпевшие?
– Да трое местных алкашей. Один когда-то давно сидел за тунеядство, второй проходил недавно по статье за экстремизм, но был оправдан. В общем, не знаю, кому понадобилось в них стрелять? От того, который пришёл, такая вонь стояла… Весь кабинет провонял, пока он показания давал.
– Аникей сказал, что один из них, вроде бы, из Гвардии Пахана?
– Чепуха. Аникей и не такое может сказать.
Громову намного полегчало. Не хватало только влезть в драку с Гвардией! А так, оказывается, всё не так плохо.
– А ещё полицейский привез бабку, местную прихожанку. Она к нему сама подошла. Сказала, что видела кого-то. Рассказала, что с ней случилось. – Продолжал Свиридьянов.
«Вот же сука», – подумал Громов.
– Её поздно вечером подвёз мужчина на чёрной большой машине. Подобрал недалеко от места происшествия. Она долго вспоминала, и узнала место, где её подобрали. Оказалось, рядом с местом преступления. Имя водителя, правда, не смогла вспомнить. Но описание водителя точь-в-точь совпадает с тем, которое дал алкаш, то есть с вашим описанием. Хотя, вообще-то она плохо всё помнит. Говорит, как из церкви вышла, так память и отшибло. Только какие-то обрывки: лес, машина…
Свиридьянов говорил всё это так спокойно, даже немного устало, как будто подобное он уже слышал и говорил много раз. От его интонации Громову стало не по себе.
– Я не знаю, что произошло на самом деле, – продолжал Свиридьянов, – да и знать на самом деле не хочу. Но я вас предупреждал, Александр Сергеевич, чего бы вы тут не делали, не исправить. У нас своя реальность.
– Я не понимаю, – начал Громов.
– И не пытайтесь понять, – перебил его Свиридьянов, – вам повезло, что единственные, кто вас видел, это алкаш и местная сумасшедшая, и застрелили вы двух деревенских алкашей, а не ещё кого-нибудь.
– Деревенская сумасшедшая? – Переспросил Громов. Он вспомнил, как бабка несла какую-то ахинею.
– Ну, да, – сказал Свиридьянов, – она вообще больная. Её постоянно находят в разных местах губернии, и она никогда не может объяснить, ни что она там делает, ни как она туда попала. Постоянно про чертей рассказывает. Мол, они её крадут. Однажды местным дачникам пришлось её вытаскивать из болота. Все подумали, что та решила утопиться. Но нет, она всем трындела, как общалась с водяным, и тот зазывал её жить к себе. А что эти трое в лесу делали, я вообще не представляю. Их деревня-то далеко, а они у элитных дач ошивались. Налакались опять самогона. Свидетель этот, видно не первый день в запое.
– А вы этот самогон не пьёте? – Настороженно спросил Громов.
– Больше не пью, – ответил Свиридьянов, – когда-то пил. Его не понятно на чём гонят. На херне какой-то.
– Мне понравился, – буркнул себе под нос Громов.
– И всем нравится, – грустно сказал Свиридьянов, – и алкашам, даже Гвардейцы им глаза заливают. Всё-таки вам очень повезло, что это алкаши в лесу на вас наткнулись, а не Гвардейцы.
– Это правда, – признался Громов.
– Ехать бы вам, – сказал Свиридьянов. – До архиерея случившееся не дойдёт. Да и до таких мелочей ему дела нет. Об алкашах никто и не вспомнит. Третий недельку послоняется, а потом и сам куда-нибудь сгинет. А бабку эту никто слушать не будет.
– Тогда, до свиданья, – Громов протянул ему руку. – Всего хорошего.
Свиридьянов встал, и добродушно улыбаясь, ответил рукопожатием.
– Спасибо вам, – негромко сказал Громов, уже стоя у двери.
– Да чего уж там. Всё равно это же асоциальные кадры. Считайте, пользу принесли.
Свиридьянов выглядел очень усталым, у него впереди был длинный рабочий день. А у Громова – долгая дорога в столицу.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Герой Своей Эпохи Глава 22
Плотно пообедав разносолами грузинской кухни, Громов решил, что всё не так уж и плохо. Деньги, хранящиеся у него, хорошо спрятаны. Конечно, по приезду в ситуации придётся разбираться. Но пока, можно положиться на Начальника. Всё равно другого выхода не было, в Москву ехать нельзя.
По адресу, присланному Начальником, он отправился прямо из ресторана. Первый раз за всё время пребывания в губернии Громов вёл машину спокойно, расслабленно.
«Кадиллак» Громова въехал в город. Старой его части, по сути, не было, её снесли под новое строительство. Кружа по центру города, он оказался на главной площади. Всё пространство вокруг было застроено торговыми центрами – их количество явно превышало потребности города, и многие ещё не открылись. Кое-где они перемежались с новыми, ещё не заселёнными жилыми домами. Территорию под неработающими торговыми центрами перепродавали, пустующие коробки сносили и на их местах возводили церкви. Так церкви и чередовались с торговыми центрами, заполняя всё свободное пространство.
Проезжая по городской площади, уложенной треснувшими во многих местах плитами, он взглянул на проходящих мимо людей. Они не спешили, просто брели. Но выглядели лучше и здоровее, чем те призраки, которых Громов видел из окна «тойоты» Просвина. В столице губернии призраков было не так много. Но стоит выехать в провинцию, и кроме них – никого.
Предприятие, куда надо ехать Громову, находилось в двух часах езды от грузинского ресторана, и он решил, не заезжая в дом Аникея, выдвинуться сегодня же, тем более, что дорога помогла бы отвлечься от неприятных мыслей.
Выехав из города, машина полетела мимо дачных посёлков. Они заставили Громова вспомнить детство, сейчас почти забытые моменты. Мысли витали где-то в стороне, в подсознании.
До подросткового возраста Громов каждое лето, все три месяца, проводил на небольшой даче в восьмидесяти километрах на восток от Москвы. Последний раз Громов провёл всё лето там лет в пятнадцать-шестнадцать, он уже точно и не помнил. В детстве это место ему казалось волшебным. Каждый май он не мог дождаться, когда мамин автомобиль понесёт его по так хорошо знакомому шоссе. Не мог дождаться, когда мимо начнут проноситься знакомые места: поля, перелески, навсегда врезавшиеся в память. Он всю дорогу смотрел в окно. Вот этот грязно-розовый дом с когда-то белыми ставнями с каждым годом всё больше заваливается на одну сторону. Если его только проехали, значит ехать ещё долго.
Вот большой гастроном рядом с шоссе, однажды там был пожар, но на следующий год его снова отстроили: значит – уже ближе. А те леса с обеих сторон трассы – это уже последний этап путешествия, и скоро слева, через встречку, будет поворот с большим знаком. Знак – металлический щит, где белым по синему было написано название городка, через который ведёт дорога на дачу. Будучи ребенком, Саша всегда радовался при въезде в этот городок: старые пятиэтажки, зелёные опушки, со временем обустроенные в парки, вокзал с большой стоянкой для автобусов... Слева – площадь, где по выходным открывался рынок, куда каждую субботу Саша с мамой ездили за продуктами. Стараясь не потеряться, он не отходил от матери, держа её за руку, протискиваясь между дачниками. Те оживлённо беседовали с продавцами: интересовались, сколько стоят овощи и фрукты, откуда их привезли, спелые ли.
Потом проезжали мимо высокой трубы, одиноко стоящей на территории огромной электростанции, вокруг которой и образовался город: значит ехать оставалось минут пятнадцать. Саша с замирающим сердцем узнавал за окном до боли знакомые картинки. Вот большой магазин стройматериалов, вот узкий проезд через кусты, а за ними озеро, куда Саша часто ездил с мамой купаться. Дорожное полотно ещё немного извивается и, наконец, упирается в длинную бетонку, машина пересекает её и едет дальше по гравию, в лес. Проехав через лес, мимо зелёных кудрявых берез и мачтовых сосен он уже мог разглядеть знакомые шиферные крыши домов их дачного посёлка.
В детстве Саша никогда не скучал на даче: ему с друзьями всегда было чем заняться. Они залезали в заброшенные дома и играли там в войну или в пиратов, гоняли мяч, ездили на велосипедах в дальние деревни или просто наматывали круги по посёлку.
Людей в дачном посёлке всегда было много, особенно в выходные. Среди его обитателей встречались самые разные персонажи, иногда весьма любопытные. Вот старик Иваныч, держа руки в карманах потрёпанных, изношенных брюк, жаловался одному своему соседу на другого. Он всегда на кого-то жаловался и никогда не упускал возможности упомянуть о своей карьере советского журналиста: «я, между прочим, объехал четверть Европы, треть Африки». Он поднимал палец и чуть выпучивал глаза: «Журналист-международник всё-таки, а он со мной так разговаривает!».
На соседнем участке, мужским, хриплым голосом орала Петровна, невысокая, пожилая женщина с коричневыми от постоянного курения зубами. Она громко материлась; её немудрёный мат был слышан даже на соседних улицах. Но к Саше она всегда относилась хорошо.
Какой-то высокий, лысый дедок в наколках катался на старом красном велосипеде; каждый день по одному и тому же маршруту, иногда насвистывая непонятные мелодии.
В местной палатке торговал дядя Валя. Немного ещё оставшихся длинных волос он зачёсывал набок, через лысую макушку. Саша с друзьями бегали туда покупать жвачки с разноцветными наклейками под обёртками.
Одно из самых ярких воспоминаний оставило происшествие, случившиеся, когда Саше исполнялось четырнадцать. После этого он с каждым годом появлялся на даче всё с меньшим удовольствием, а годам к семнадцати и вообще перестал там бывать.
Дело было так. Кроме компании Саши на даче проводили лето компании ребят постарше. С одной из них, осознавая всю бесполезность своего существования, таскался тридцатипятилетний Тёма. Никто не знал ни его фамилии, ни отчества; вообще о нём мало что было известно, кроме одного эпизода из жизни. Рассказывали, как однажды он в пылу конфликта схватил нож и несколько раз пырнул какого-то мужика. Было ли это самозащитой или нападением, каждый раз зависело от человека, рассказывающего эту историю. После этого происшествия Тёма отсидел – от восьми до двенадцати лет, срок отсидки тоже зависел от рассказчика. Саша с ним почти не общался, но иногда попадал в одну компанию. Его, как и каждого подростка, тянуло к старшим ребятам, с ними было интересней, чем со сверстниками. От мысли, что старшие ребята, почти взрослые, приняли его в свою компанию, Саша чувствовал себя важнее и сильнее. На самом же деле они просто не возражали, если он посидит рядом. До Саши им дела не было. Теперь-то Александр понимал, что в полном смысле слова общением это было назвать нельзя, он просто слушал их разговоры, иногда мог вставить слово, что-то спросить, но не более того.
Как-то вечером Саша с другом решили поехать на опушку леса, где собирались старшие ребята. Уже темнело, подпившая компания сидела на поваленных стволах деревьев, сложенных полукругом; в середине затухал костёр. Везде валялись кучи мусора – стеклянные бутылки, порванные пластиковые упаковки, пакеты. Рыжий парень перебирал аккорды на расстроенной гитаре, в темноте целовалась пара подростков, кто-то, видимо выпив лишнего, сидел, положа руки на коленки, голову – на руки и пьяно постанывал. В старом кресле, притащенным компанией с местной помойки, сидел Тёма – невысокий мужичок с бритой налысо головой, тюремными наколками на руках и хромой на левую ногу, после недавнего падения с мотоцикла, опять же в пьяном состоянии. Через очки с толстыми стёклами он полузакрытыми пьяными глазами смотрел на оранжевые угли и выскальзывавшие из них язычки пламени. Перемолвившись парой слов с ребятами, Саша и его друг сели на поваленную берёзу, как на скамейку.
Глядя в темноту перед собой, Тёма прокричал кому-то, чтобы принесли дров. Тёма редко говорил тихо, обычно он орал, обильно пересыпая речь затейливым матом, таким, какого в компании никогда не слышали.
Саша встал и, найдя рядом с собой пару палок, бросил их в костёр. Тёма немного успокоился. Двое парней завели разговор на интересную Саше тему, и он полностью погрузился в беседу. В этот момент пламя в костре снова стало затухать, и Тёма опять закричал в темноту. На этот раз никто не пошевелился, парни не прерывали свой разговор. Саша, увидев, что они не обращают на Тёму внимания, продолжал их слушать, не реагируя на тёмин ор. Тёма орал ещё и ещё, но никто так и не шелохнулся. Вдруг Тёма вскочил, опершись на ручки кресла, и проковылял на другую сторону костра, где сидели Александр с ребятами.
– Вам западло, что ли!? – Прокричал он.
Все замолчали и уставились на Тёму.
– Вам западло, что ли дров принести а!? Чё я тут ору!?
– Тём, это ты мне? – Удивился парень, начавший интересный Саше разговор.
– Не, не тебе, – пьяно мотнул головой Тёма.
– Мне? – Робко спросил Саша.
– Да! Тебе! – Неистово проорал Тёма.
Внутри у Саши что-то закололо. Только сейчас он заметил, какие у Тёмы кривые зубы и ненатурально выпученные глаза, пялившиеся на него через толстые стёкла очков, какой у него короткий нос и маленький скошенный подбородок.
– Чё те, сука, западло мне дров принести!? Ты чё тут, самый крутой, сука!? – Орал Тёма.
Саша вскочил, встал по стойке смирно, держа руки по швам. От страха он не мог выговорить ни слова.
– Ты чё молчишь!? Пшёл вон отсюда, падла, говно ёбанное! – продолжал орать Тёма.
– Тём, ты что? – Саша собрался и еле-еле выдавил из себя.
– Пшёл вон отсюда, говно, прям при мне встал и пошёл! – Всё орал Тема, – чё те, впадлу дров принести, палок набрать?!
Он поднял руку и указал в сторону тропинки, ведущей с опушки на дорогу.
С другой стороны костра к Тёме подошёл один из парней, положил руку ему на плечо.
– Тём ты что, чё те парень сделал? – Спросил он миролюбиво.
Тёма вырвал плечо.
– Да пшёл он на хуй. Чё ты стоишь, – обратился он к побелевшему от страха Саше, – пшёл вон, чтобы я прям видел, давай, пиздуй.
Саша чувствовал, как глаза наливаются слезами. Он дрожал от страха, от обиды, от невозможности что-то сделать, как-то ответить. Он вообще не знал, что ему делать, как поступить.
Саша машинально поднял свой велосипед. Еле усевшись и с трудом найдя педали, он медленно их закрутил, выезжая на тропинку. Вслед он слышал матерные крики пьяного Тёмы.
– Давай-давай, крути, говно ёбанное, чтобы я тебя тут больше не видел.
Выехав на дорогу, покрытую гравием, он всё быстрее крутил педали. Он хотел как можно скорее попасть домой, туда, где безопасно и спокойно, где мама. Саша уже не сдерживал слёзы, и они полились по щекам. Доехав до дома, он бросился через калитку на веранду, где его встретила мывшая посуду мать. Весь красный от слёз, дрожащий от обиды, он кинулся к ней и обхватил руками длинное, до пола, домашнее платье. Она стала его расспрашивать, потом присела, обняла. Саша уткнулся в её пахнущие чем-то родным плечи. Он ничего не мог ответить сквозь слёзы, но, постепенно успокаиваясь, он, сквозь одиночные всхлипывания, рассказал маме всю историю. Мама выслушала спокойно и уложила его спать. Что случилось дальше, Саша не знал. Только на следующее утро мама ушла, её не было дома около часа. Вернулась она гордая и спокойная, как человек, хорошо выполнивший свою работу.
Через несколько дней он немного успокоился и начал продумывать варианты: что должен был сделать, как поступить в той ситуации: может быть, тоже наорать, выматериться?.. «Не надо было уходить, особенно при всех, – ещё через какое-то время подумал он, – а если такая ситуация повторится, то можно так и поступить, ответить обидчику».
Больше Тёму он не видел. Только однажды встретил его, идущего по просёлочной дороге. Внутри Саши что-то кольнуло, и страх снова охватил его, как в тот раз. Он понял: все его фантазии безмерно далеки от реальности, и он не сможет сказать Тёме и четверти того, что тогда так удачно придумал. Тёма, увидев его, выматерился себе под нос, и поковылял в сторону.
Это происшествие навсегда отпечаталось в сознании Саши. Каждый раз он вспоминал об этом эпизоде с дрожью. Со временем он потускнел и уходил всё глубже в подсознание, но каждый раз при любом серьёзном конфликте Саша испытывал то отчётливое чувство животного страха, какое впервые испытал тогда, на даче. Только через пару лет Саша узнал, после этого происшествия Тёму снова арестовали. А тогда он не понимал, почему соседи по даче стали обходить его стороной, замолкали, когда он проезжал мимо них на велосипеде, и провожали его взглядом: кто испуганным, кто презрительным или даже злобным.
Со временем желание ездить на дачу стало пропадать. В шестнадцать лет он последний раз провел там все три летних месяца, перессорился со многими из своих друзей из-за каких-то мальчишеских глупостей. В следующие годы он приезжал максимум на неделю и очень сильно там скучал, редко выходя за пределы участка.
Последний раз Громов там был с Оксаной.
Она посмотрела на старый, облезлый, вросший в землю дом. Казавшийся ему раньше таким родным и уютным, сейчас он больше походил на сарай; весь когда-то ухоженный участок порос высоченной травой. Она предложила его продать. Он не стал возражать. Иногда Громову самому приходила в голову мысль о продаже, но он гнал её от себя: ему просто не хотелось туда возвращаться, смотреть на разруху, видеться с соседями. Оксана дала ему столь необходимый толчок. Воспоминания о даче и детстве теперь всплывали чрезвычайно редко.
* * *
За поворотом показались три высокие красно-белые заводские трубы. Они одиноко упирались в низкое серое небо. Только из одной лениво выплывали клубы пара. За высоким бетонным забором стоял главный корпус завода – вместительный трёхэтажный ангар с производственными цехами тянулся почти на километр. Белая краска со стен облезла, многие из когда-то чисто вымытых окон были выбиты. Из ворот иногда выезжали старые проржавевшие «газели», редко – фуры. Сейчас завод еле-еле работал на треть своей мощности, но в своё время, как Громов узнал из присланных ему документов, он обеспечивал всю область.
Как утверждали сами работники завода, нынешнее бедственное положение стало результатом безалаберности и неэффективности решений пришедшего два года назад на смену прежнему нового совета директоров и верхушки управления. Громов не стал вдаваться в причины смены власти и в детали судебных рассмотрений. Пройдясь по строчкам, светившимся с экрана телефона, и выделив пару знакомых слов, он понял: или «отжали» или «подарили», а дальше – хоть синем пламенем. Вот на это синее пламя Громов и приехал смотреть.
Показав удостоверение Комитета по Надзору у въезда на территорию завода, Громов медленно объехал огромный цех по заасфальтированной дороге, всей в трещинах и ухабах. За бетонным забором виднелись ещё несколько зданий: бойлерные, отдельные цеха. Выйдя из машины, Громов осмотрел постройки. Не нужно быть специалистом и разбираться в технике безопасности чтобы увидеть, до какого состояния довели завод, по крайней мере, снаружи.
За всё время осмотра Громов не встретил ни единого рабочего, кроме охранника в будке при въезде. Что ему тут надо охранять? Он не понимал…
Только когда он объехал комплекс во второй раз, увидел непонятно откуда появившегося мужичка – невысокого, потрепанного, в поношенной, грязной одежде и нахлобученной на сальные волосы мятой кепке. Держа руки в карманах штанов, он грустно брёл незнамо куда. Громов затормозил и опустил окно. Салон автомобиля наполнился запахом палёного алкоголя, крепких дешёвых сигарет и автомобильного масла.
Мужичок остановился и повернул небритое морщинистое лицо. Он широко раскрыл заспанные глаза: то ли никогда не видел таких автомобилей, то ли, не понял, откуда он так внезапно появился за его спиной.
– Эй, ты, – окликнул его Громов, – где тут все: рабочие, начальство?
– Рабочие все разошлись, а начальства тут уже больше года не видать. – Сказал мужичок хриплым голосом, посмотрев по сторонам и пожав плечами
«И нахера я приехал?», – подумал Громов.
– Куда разошлись? Они же бастуют, вроде? Или надоело?
– Так они же в городе бастуют, у здания управления. Что им тут-то делать?..
Громов спросил, где находится здание управления; и мужичок объяснил ему дорогу; ехать, как оказалось, не более пятнадцати минут.
– Начальник, – сказал мужичок заискивающим тоном, – дай мелочи, а? Тут же платят через раз. – И на фоне кожаной кремовой обивки салона с полированными деревянными вставками протянулась грязная сухая ручонка, с обвисшей шершавой кожей, чёрной грязью под ногтями и седеющими волосками, вылезающими из-под замызганного рукава; повернулась к Громову мозолистой ладошкой. Громов сунул в неё пятьсот рублей. Глаза мужичка раскрылись ещё шире, он крепко сжал бумажку и быстро засунул её в карман.
– Спасибо, начальник, – с изумлением поблагодарил он.
– Не бери в голову, – ответил Громов и поднял окно.
Как и говорил мужичок, ехать пришлось не дольше пятнадцати минут. Небольшое трехэтажное здание управления выглядело намного лучше завода. У входа собралось много народу –примерно, больше двухсот человек рабочих. По обеим сторонам улицы стояли ОМОНовские серые «камазы» с будками вместо кузова и пара полицейских автобусов. Громов припарковал свой «кадиллак» между двумя «камазами», через дорогу, напротив здания. ОМОНовцы, ошивавшиеся около грузовиков, косо на него посмотрели, когда он вылез из машины и достал пачку сигарет. Однако разглядев номер «кадиллака», они переглянулись и отошли в сторону.
Громов не спеша пересёк улицу. Толпа бастующих шумела; иногда слышались выкрики, многие просто громко обсуждали что-то своё. Как он заметил, большую часть толпы составляли люди пенсионного возраста: простые, уставшие, седые – основная часть рабочих завода. Встречались в толпе и люди среднего возраста, и уж совсем немного было молодых. Как Громов и предполагал, не обошлось без активной молодежи с камерами и телефонами; они кричали громче всех. По сторонам толпы стояли, прижавшись друг к другу, сотрудники ОМОНа. Несколько полицейских, как позже выяснилось, присланных Свиридьяновым, пытались договориться с толпой по-хорошему: успокоить, разрешить конфликт, не прибегая к насилию. Представитель руководства – мужчина в чёрном костюме в окружении трёх крепких амбалов из охраны, тоже что-то кричал в толпу.
Громов остановился в десятке шагов от толпы и спокойно курил, прислушиваясь к переговорам.
– Это уже не первый месяц, что нам есть? – Громко возмущался мужчина средних лет, стоящий в первом ряду, – как мне кормить семью?
– Это не мои проблемы! – Рявкал на него мужчина в костюме, – экономьте! Сажать картошку летом надо было!
Передние ряды охнули, ОМОН передвинулся на шаг ближе. Толпа завозмущалась.
– Мы не выйдем на работу!
– Мы тоже люди!
– Есть нечего!
– Как жить?
– Уже полтора года!
Молодой парень с камерой в телефоне подобрался к мужчине в костюме.
– Да как вам не стыдно!? Это же ваши рабочие, вы отвечаете за их благополучие! А вы вместо этого!.. Вы специально обанкротили завод! Мы всё знаем! Это единственное крупное предприятие в городе, на нём всё держалось! А теперь работы больше нет! Вы бандит! Вас в тюрьму надо! Что вы стоите?! – Он орал на полицейских, – задержите же его! Вы продали свою совесть! Посмотрите на этих людей! Вы не защищаете их! Из-за таких, как вы…
Мужчина в костюме закипал от ярости.
– Да ты кто такой?! Уберите его сейчас же! Выключи камеру, сука! Я тебя достану! Как тебя зовут?! Падла! Сволочь!
Потом он рявкнул, отдавая приказ троим охранявшим его амбалам, те бросились на парня. Они вцепились в него и выхватили телефон. Один бросил телефон о землю, второй начал яростно его топтать, а третий со всей силы ударил парня в живот. Парень орал на полицейских:
– Беспредел! Бандитизм! Задержите их!
Те, в свою очередь, спокойно посмотрели на разыгравшуюся сцену и медленно отвели глаза в сторону.
Охранники заломали парня, провели мимо Громова через дорогу и бросили в снег. Докурив, Громов бросил окурок на тротуар. Возвращаясь, охранники отряхивали руки, как от прилипшей к ним грязи; встали на исходные места вокруг мужчины в костюме.
После этого инцидента толпа ещё сильнее зашумела, а сотрудники ОМОНа приблизились ещё на шаг. Теперь они стояли прямо напротив первого ряда, и толпа переключилась на них.
– И до вас черёд дойдет!
– Тут же одни старики!
– Как вы спите по ночам!?
– Кого вы собрались бить!?
После долгой поездки Громов захотел курить – он уже привык к отвратительным сигаретам, к тому же ситуация располагала. Он вынул пачку, достал еще одну сигарету, закурил.
Мужчина в пиджаке орал в ответ:
– Да я вас всех, шпионов, шантажистов, уродов посажу. Кто вам заплатил? Что вы тут стоите?
– Мы потому и стоим, что нам не платят.
– Все вы, вредители, – мужчина распалялся, – если так вести себя будете, ничего не получите!
В первом ряду толпы появился пожилой мужчина невысокого роста с седыми волосами и усами, в клетчатой рубашке и легкой серой куртке. Озлобленными, чуть сумасшедшими глазами он бегал по лицам стоявших перед ним ОМОНовцев. Неожиданно его взгляд остановился, и на мгновение даже потеплел, но только на мгновение. Он воскликнул в сторону одного из сотрудников ОМОНа. Громов затянулся сигаретой и шагнул вперёд.
– Ваня, да что же ты?! – Воскликнул старик. – Я же тебя вот таким ещё помню. – Он показал, каким маленьким был тот, вытянув руку вниз.
Как Громов выяснил позже, сегодняшний старик, а когда-то ещё совсем молодой Григорий Харитонович Лаптев жил за городом на небольшой даче с женой Галиной, и всю жизнь проработал на этом самом заводе, дослужился до заведующего цехом. На соседней даче, в доме побольше, жила семья Вавилевых. У Татьяны и Михаила с разницей в два года родились три сына, Первый сын, Алексей, – амбициозный парень. Он вырвался из провинции и поступил в хороший московский вуз. Средний – Семён – был трудолюбивым малым и любил путешествовать по России. Именно там, в далёком турпоходе, он, заразившись туберкулёзом, скоропостижно скончался. Младшего сына, названного простым русским именем Иван, ещё младенцем родители, уходя на работу, оставляли под присмотром соседки Галины – жены Григория Харитоновича. Супруги Лаптевы всегда мечтали о своих детях, но, к сожалению, как говорится, Бог не дал. Иван вырос добрым мальчуганом, много времени проводил на улице, гуляя с друзьями. Уважительно относился к супругам Лаптевым, по сути, вырастившим его, Галину звал и вовсе по-семейному «баба Галя». Да и Григорий Харитонович всегда интересовался успехами Вани, дарил ему разные подарки: игрушки, машинки, мячики. Только вот с успехами у Вани было сложно: в школе он не преуспел, поступать в вуз у него не было ни желания, ни возможности. Интереса к путешествиям он не проявлял. Так Ваня попал в армию. Не то чтобы ему очень там понравилось, но другого выбора он для себя не видел. И, отслужив срочную службу, подписал контракт. Со временем детская наивность, доброта куда-то пропали, и осталась только простота и тупость. После службы вихрь жизни занёс его в местный ОМОН, где он чувствовал себя, как рыба в воде. Родители не очень одобряли его выбор, но были рады, что Ваня хоть чем-то заинтересовался. Так Ваня нашёл себя. И вот он стоит с чёрной полицейской дубинкой напротив рвущей глотки толпы не самых молодых людей, среди которых был и муж покойной Галины, отдавшей столько времени и любви его воспитанию.
Громов затянулся и посмотрел на одного из полицейских, тот негромко разговаривал с командующим взвода ОМОНа.
– Да как же ты можешь? – Продолжал надрываться старик, – нас, как скот выгоняют, разве ты не видишь?
ОМОНовец стоял с каменным лицом и смотрел в сторону, абсолютно глухой к мольбам старика.
Начальник взвода что-то громко крикнул, ОМОНовцы начали наседать на толпу, тех, кто сопротивлялся, скручивали и тащили в автобусы.
Усатый старик упёрся руками в грудь того, кого он называл Ваней. Тот крепко схватил его за руку и ударил дубинкой по ноге. Громов затянулся сигаретой. Ноги старика подкосились. Падая, он кричал.
– Ты что же, ну!
ОМОНовец ударил его в живот. Громов выпустил струйку дыма; чуть закрутившись в воздухе, она растаяла, унесённая ветром. Старик согнулся пополам.
– Ваня! – Прохрипел он.
Ваня поднял его и поволок к серому автобусу. Громов бросил окурок на землю, вынул удостоверение Комитета и подошёл к командиру отряда ОМОНа. Тот злобно на него посмотрел и уже был готов сказать что-то резкое, но, увидев корочку, окаменел. Проведя дважды глазами по удостоверению, он убедился, что тот, кто перед ним предстал, и тот, чьё фото он видел на корочке, один и тот же человек. Он что-то громко закричал подчинённым. Большинство из них услышали окрик и встали, как вкопанные, но некоторые, особенно рьяные, продолжали крутить людям руки и таскать их в автобусы, остановившись только тогда, когда командир прокричал их фамилии. Всё замерло: ОМОНовцы остановились, толпа успокоилась и перестала кричать. Мужчина в пиджаке, окружённый своей охраной, неожиданно исчезнувший во время потасовки, вдруг так же неожиданно появился из ниоткуда.
– Ну, у вас тут и бардак, – сказал Громов мужчине в пиджаке.
– А вы кто такой? – Резко и неприязненно спросил тот.
Громов показал ему удостоверение, и мужчина медленно побелел. В толпе послышался шёпот. Люди гадали, кто же перед ними появился.
– Сотрудник Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности Александр Сергеевич Громов, – громко, с гордостью и с жёсткостью в голосе представился Громов.
Мужчина в пиджаке побелел ещё больше, а сотрудники ОМОНа, всё ещё удерживающие людей, тут же их отпустили. Толпа охнула. Мужчина в пиджаке бросил несколько озлобленных взглядов в толпу и, перешёптываясь с одним из своих охранников, пытался понять, кто и почему прислал сюда столь высокого гостя, и, главное, чем это грозит.
– Ну, вы уж тут.., – Громов сделал многозначительную паузу.
– Семён Михайлович, – выдавил из себя человек в костюме.
– Ну, вы уж тут, Семён Михайлович, наведите порядок, – с сарказмом сказал Громов, – а то мне ведь снова придётся сюда наведаться. А то, что я сегодня увидел, мне ой как не понравилось, – он покачал головой.
– Да, да, конечно, Алексей Сергеевич…
– Александр Сергеевич, – строго перебил его Громов.
– Ой, простите, Александр Сергеевич. Всё сделаем. А, собственно, вы тут как? Ну, в смысле, разве Комитет в курсе всего…
– Комитет всегда в курсе, Семён Михайлович. Мы пока просто справки наводим. Но ваша губерния особенно привлекла наше внимание.
– Это почему же наша? – С откровенным недоумением спросил командир ОМОНа и почесал макушку.
– А вот потому! – Рявкнул на него Громов. – Потому, что я так сказал! Потому, что Комитет решил!
Командир ОМОНа и Сёмен Михайлович замерли с широко открытыми глазами.
– Людей выпустите, – негромко сказал Громов.
Никто сначала не понял, к кому Громов обратился, к ОМОНу или Семёну Михайловичу. Но Семён Михайлович, опомнился первым. Он быстро повернулся к командиру взвода ОМОНа и потребовал, чтобы всех задержанных выпустили. Потом он, в расчёте на одобрение толпы, запричитал, что то, чем ОМОН тут занимается, это произвол, и он это ни в коем случае не одобряет и, вообще, это бесчеловечно, так нельзя. Командир ОМОНовцев смутился, приказал выпустить людей из автобусов. Явно нервничая, он делал замечания каждому, следил, чтобы с только что задержанными обращались осторожно; в порыве служебного рвения кто-то из ОМОНовцев даже попытались привести в порядок потрёпанные вещи демонстрантов.
Тем временем Громов отвел в сторону Семёна Михайловича и приказал незамедлительно выплатить зарплату всем бастующим.
– Но понимаете, – начал жалобно оправдываться вконец испугавшийся за свою шкуру Семён Михайлович. – Денег же нет… Я только управляющий… Мне тоже зарплату платят… Я платил им, как мог… Нужно общаться с советом директоров… Это же они всё потратили… Это они всё.., – он вдруг осёкся, пожалев, что проговорился.
– Вот ты с советом директоров и поговори. – Громов говорил медленно, надменно. – И скажи им, кто тут был, и что он видел, как вы тут со всем управляетесь. Ещё передай, что всё о них узнать мы можем, просто нажав на кнопку. И тогда мы будем в курсе всего: что и где у них есть, как это всё они получили, и сколько у них ещё осталось.
Ноги у Семёна Михайловича подкашивались. Он подозвал одного из своих охранников, тот подошёл и Семён Михайлович опёрся на его руку. Видя, какой эффект на него произвёл, Громов решил напугать управляющего ещё сильнее.
– Так что посоветуй своим директорам от чего-нибудь избавиться и поделиться вырученным со своими работниками, которые имеют на это право – заработали в поте лица. А то ведь мы начнём всё отбирать и делить сами, никого не спрашивая. – Громов по-дружески улыбнулся и хлопнул Семёна Михайловича по плечу. – А ты ведь этого не хочешь?
– Нет, – промямлил тот.
– Вот и хорошо.
Громов направился к машине, когда кто-то из толпы его окликнул.
– А что же будет с нами? Что нам делать?
– Всё будет хорошо, – громко успокоил собравшихся Громов. – Расходитесь.
Он повернулся и пошёл через дорогу к «кадиллаку». Заведя мотор и тронувшись, он заметил, что настроение резко улучшилось. Вот, ведь, сделал что-то полезное: людям помог, приструнил командира ОМОНа, нагнал страху на управляющего заводом. И всё это он – Александр Сергеевич Громов. Он ещё раз вспомнил момент, когда произнёс вслух перед толпой своё имя и место службы, и как одно только упоминание Комитета остановило потасовку. Всё-таки удивительный эффект производит упоминание Комитета на людей, особенно если ты один из его самых высокопоставленных сотрудников. Ведь если подумать, над Громовым только Начальник, а над Начальником – уже сам Пахан. А Пахан – это же всё! Это – безграничная, никем не контролируемая власть. Это – исполнение любого желания. Это –безмерное богатство. Это – уважение и страх. Это – преклонение и безоговорочное подчинение. Только потому, что ты близок к Пахану, что с ним у тебя налажена особая, не доступная другим связь, тебе никто не смеет перечить, спорить с тобой. С тобой ищут знакомства, перед тобой заискивают, ведь через тебя можно решить любые проблемы, ты можешь всё уладить, помирить старинных врагов и поссорить друзей детства, настроить брата против брата. Ты разрешаешь и запрещаешь. Потому что Пахан – вот он рядом, через одного: ты, Начальник и сам Пахан. А кто над Паханом? Над Паханом – Бог.
Герой Своей Эпохи Глава 21
Громов проснулся на всё ещё тёплой печи в восьмом часу утра. Не смотря на ополовиненный им графин самогона, голова не болела. Сон был глубокий и намного крепче и здоровее, чем в столице. Громов чувствовал себя прекрасно. Он слез с печи, оделся, поставил графин на место и накрыл его салфеткой. В комнату вошел Аникей всё в той же одежде, что и вчера, держа в руках несколько поленьев. Копошась около печки, он поинтересовался у Громова, как прошла встреча с Димитрием.
– К Димитрию нужен особый подход, – объяснял он Громову, – Он не сложный человек, но тоже ведь может обидеться, – Аникей поджёг спичкой бумагу, уложенную между деревяшками в печке, и закрыл чёрную дверцу топки.
– Увидьтесь с ним ещё раз. Я уверен, вы обо всём договоритесь, – сказал он, вытирая руки о ватник.
Громов пожал плечами. Аникей открыл дверцу холодильника и достал завтрак: творог, молоко, сметану, масло.
– Всё домашнее, – сказал он, улыбаясь, – никакой импортовщины.
Из коридора донёсся звук работающего телевизора. Позавтракав, Громов отправился смотреть новости. На стене просторной гостиной висела огромная плазма. «А говорил, что разгромили все», – подумал Громов. В губернии показывали всего пять телеканалов, государственных и православных. Аникей приглушил звук, рассказывая, что самый популярный канал в губернии – телеканал «Спаси». Если телевизор включали, то почти всегда смотрели именно его. Тут были и дебаты, и новости, но большая часть посвящалась проповедям и интервью со священнослужителями. Сейчас закончилась очередная проповедь, и начинались дебаты между священником, профессором столичного института и почетным деятелем науки. Громов попросил переключить на канал Пахана, Аникей выполнил просьбу и, извинившись, пошёл хлопотать по хозяйству.
На телеэкране диктор сидела за столом и читала анонсы новостей: Пахан принимал важные решения, встречался с западными коллегами, пытавшимися то подставить подножку, то напасть исподтишка, Митенин снова поймал группу шпионов. В качестве главной новости вдруг объявили Комитет по Надзору за Органами Порядка и Безопасности. Громова это смутило. Деятельность Комитета была скрыта от посторонних глаз, и только иногда и только самые высокопоставленные его сотрудники могли давать интервью. Начальник же появлялся совсем редко и по большей части в одном кадре с Паханом. Громов, нахмурившись, уселся на диван. Он начал волноваться. У него не было сведений о каких-либо происшествиях. Если только кто-то из его коллег закрыл громкое дело, но тогда бы он был в курсе. Начальник с утра не звонил, значит, ничего экстраординарного не случилось. Или случилось? И именно с Начальником? Тогда он просто не смог позвонить… Громов пялился в экран, ожидая, пока диктор, осветив все остальные новости, перейдёт к Комитету.
Металлическим голосом, с расстановкой, вещал: «сегодня ночью сотрудниками Федеральной Службы Безопасности и Следственного Комитета был задержан работник Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности Никита Лейбман. Арест и обыск провели сотрудники Федеральной Службы Безопасности и Следственного Комитета. В его десятикомнатной квартире в одном из престижных районов столицы прошли обыски. Среди личных вещей были обнаружены драгоценности на сумму в несколько миллионов зарубежной валюты, ключи от четырёх люксовых автомобилей, редчайшие произведения искусства. Но самая большая находка, поразившая следователей – четыре дорожные сумки, набитые пачками иностранной валюты на общую сумму до ста миллионов.»
Громов обомлел. Слушая диктора, он не мог поверить, что это правда. На какое-то время он перестал соображать. Обыск – это самое страшное, что он вообще мог себе представить. Если проводят обыск на квартире сотрудника Комитета невысокого ранга, то вполне могут скоро наведаться и к нему. На плазменном экране репортёр расхаживал по шикарной квартире и рассказывал о висевших на стенах картинах известных художников. Потом оператор перевёл камеру на задержанного Лейбмана; он сидел на кухне; на запястьях – наручники.
– Это не мои деньги, я их впервые вижу, – сказал он; на все остальные вопросы он отвечать отказался.
Лейбман – преданный сотрудник, прекрасный следователь и юрист. Громов был с ним достаточно хорошо знаком, хотя виделись они не часто из-за чрезвычайной занятости обоих. Громов только примерно представлял, какую роль играет Лейбман во всей системе: Начальник никогда полностью не раскрывал все схемы, даже Громову. Но, поскольку его кабинет располагался в здании Комитета на этаж ниже кабинета Громова, его положение в системе КНОПБа всё-таки было достаточно высоким.
«Что же это получается, – думал Громов, – Кислов и Церберев пришли к Лейбману, зная, где хранятся деньги. Откуда?». У Громова тоже были деньги, много денег. Смогут ли их найти, если что? Вряд ли, слишком уж глубоко капать…
Не досмотрев репортаж, Громов схватил свой телефон. Прихватив пачку сигарет и надев пальто, он вышел на улицу. Руки дрожали. Нервно закурив, он позвонил Начальнику.
– Саша, как ты? – Спокойно и даже немного воодушевлённо спросил Начальник.
– Алексей Алексеевич, что происходит? – Выдавил из себя Громов, задыхаясь. – Что всё это значит?
– Что значит? – Удивился Начальник. – Это ты о чём?
Громов замолчал. Может быть, Начальник боится прослушки телефона?
– Да я так, Алексей Алексеевич, звоню проверить как дела, – с напускным спокойствием сказал Громов, стараясь подавить панику.
– Да ты знаешь, Саша, всё вроде ничего, – поддержал его Начальник. – Знаешь, я тут вспомнил... Ты ведь любишь грузинскую кухню?
Громов не знал, что ответить, но подумал, что стоит согласиться.
– Очень люблю, очень, – неуверенно ответил он.
– Ты знаешь, недалеко от тебя есть прекрасный грузинский ресторанчик. Обязательно там пообедай. Ладно, мне пора, потом ещё созвонимся. – Он повесил трубку до того, как Громов успел что-то ответить.
Мысли путались в голове, он не мог сконцентрироваться ни на одной. Выкурив ещё три сигареты подряд, уже не обращая внимания на их отвратительный вкус, он отправился к Аникею, который на этот раз копошился в гостиной.
– Где тут ресторан с грузинской кухней? – Спросил он.
Аникей нахмурился.
– Есть тут пара таких. Один чуть подальше, на востоке города, второй…
– Лучший из них какой? – Перебил его Громов. Аникей заметил, как Громов переменился в лице, и не мог понять причины такой перемены.
– Ну, недалеко, в центре города, на площади. – Сказал он. – Только ведь у нас полно еды… Если вы проголодались…
– Я грузинской хочу, приспичило. Я туда. Как ехать?
– Ну-у-у, – Аникей задумался, – в город по той же дороге, что и приехали. Потом направо надо будет съехать, там знак будет. На площадь выедете, заметите сразу.
– Так-с, если кто позвонит, будет меня искать, скажи, что по делам поехал. Не знаешь куда. Понял?
Аникей только кивнул и проводил Громова долгим взглядом.
Народу в ресторане было немного.
– Они меня прослушивают? – Нервно спросил Громов по телефону, стоящему в холле ресторана, куда он быстро доехал, нервно ведя машину, не обращая внимания на дорожные знаки.
– Не знаю. Вполне возможно, – строгим басом сказал Начальник.
– А тебя? – спросил Громов.
– Ха! – Он вдруг самодовольно усмехнулся, – пусть попробуют, у меня знаешь какая защита.
– Да что вообще, блядь, происходит? – С надрывом спросил Громов.
– Что-что… На таран идут, Саша. – Строгим басом ответил Начальник. – Виктор совсем из-под контроля вышел. Разобиделся, видишь ли, в конец. Ну, ничего, не переживай. Я готовился. Хорошо, что всё вовремя разделили. Немного денег потеряем. Лейбмана, беднягу, подставили. Ну, за такие бабки и потерпеть можно. С ним ничего страшного не случится. Главное, что весь капитал не проебали.
– Кто об этом знал? Почему мне не сказали? – Громов был на взводе. – Я, вообще, сотрудник КНОПБа или кто? – Разозлился он. Поняв, что говорит слишком громко, он осмотрелся и снизил тон. – У меня, вообще-то, тоже деньги есть. Могли бы предупредить, что Церберев теперь по хатам ходит и бабки наши ищет.
– Ты, Саша, не кричи, так надо. Ты вообще-то Цреберева дохера разозлил. Твои выходки были последней каплей.
– А если бы ко мне наведались? Если бы сейчас я в телике закованный в наручниках сидел? А?
– Саша, к тебе бы не явились. Во-первых, тебя нет в городе. Цербереву нужно представление. Он хочет провести всё в твоём присутствии: обыски, допросы, унижение в прямом эфире по нескольким новостным каналам. Шоу, как всегда. Кстати, ты оставайся пока в провинции, сиди там. Во-вторых, одно дело Лейбман, другое ты – разные калибры. Я так и знал, что он сначала людей помельче будет закрывать. Но времени мало. Надо отвечать, а то он может и до Льезгина добраться. Я этот балаган быстро прекращу.
– До Льезгина? Сколько ты ему бабок дал? – Надрывая, горло прошипел Громов, – он же ненадежный, идиот! Он всех нас сдаст!
– Тише, Саша. Всё под контролем.
– Почему ты вообще со мной не посоветовался?
– А что мне с тобой советоваться, Громов? Ты бы все деньги предложил у себя хранить? Тогда бы Цербереву пришлось явиться к тебе и накрыть всё разом. Так мы хоть и подставили Никиту под удар, но выиграли время. Эти козлы пусть немного порадуются, пока будут думать, где дальше искать.
– Хорошо, а нам-то что делать? – Спросил Громов, вытирая вдруг вспотевший лоб.
– Что делать? Вот увидишь: я уберу Церберева с Кисловым и всех их прихвостней; первым делом к Пахану поеду. А то уверен, что это уже дошло до ближайшего окружения, и может даже Пахан знает. Но это не страшно. Эти двое к нему прорвутся только через мой труп. А ты, Саша, не кипишуй. Посиди день-другой в губернии, пока я сам разберусь.
– Уберёте? С концами?
– Не знаю ещё. Пока поставим на тех, кто рангом пониже. Надоели они мне оба до смерти. Кислов ещё с этой своей порнухой вечной. Ты ведь последнее время никого со стороны не ебал?
– Кого со стороны? Что? – Громов не сразу понял.
– Ну, официантки к тебе не клеились или на баре кто?
– Нет, – отрезал Громов, – вроде нет.
– Значит, пока не попался. Следи, кого в койку тащишь. А то потом по каналу Пахана покажут. У Кислова, знаешь, какая коллекция порнухи…
Громов плохо понимал, что происходит. Но предупреждение не связываться с незнакомыми девушками всё-таки принял. А и то, правда, можно сильно влипнуть.
– Всех – нахуй, – отрезал Начальник, – за одно и Юра с его сынками потише будет.
– Ну, хорошо. А мне когда можно возвращаться? – Уже спокойнее спросил Громов.
– Буквально дня через два. Кстати, там у тебя неподалеку, должно быть одно предприятие, проблемное. Раз уж ты недалеко, съезди туда, посмотри. Пока всё из-под контроля не вышло.
– Да что я-то опять? – возмутился Громов, – тут и ОМОН, и Гвардия Пахана. Если есть проблемные предприятия, то пусть они и разбираются. Что мне-то ездить?
– Громов, ты меня заебал препираться. Объясняю: если до тебя дойдёт дело, то ты – на официальном задании в далёкой губернии, разбираешься в вопросе невыдачи зарплат, пресекаешь забастовку, потенциальный бунт, антигосу.., тьфу, да что я тебя учу, сам всё знаешь. Не рассказывать же, что там у Патриарха проблемы с кадрами?
– Ладно-ладно, – промямлил Громов, – хорошо, я поеду.
– Вышлю тебе координаты. Давай, отбой.
Начальник повесил трубку. У него уже был план действий. Он объявил экстренную ситуацию. В целях безопасности Пахана, только Комитет решал кого допускать, а кого не допускать к нему на аудиенцию. Сделав пару звонков в Администрацию, Начальник договорился, чтобы теперь Церберев и Кислов допускались к Пахану только через КНОПБ, то есть, вообще не допускались.
После этого Начальник набрал ещё один телефонный номер, и в воздухе на синем экранчике повисло круглое лицо молодого паренька в очках.
– Игорь, – сказал он басом пареньку, – у тебя всё в порядке, работаешь?
– Да, Алексей Алексеевич, официальные распечатки будут готовы завтра. Вам их доставят первым делом утром.
Герой Своей Эпохи Глава 20 часть 2
– Ладно. Далеко до Димитрия ехать?
Аникей убирал со стола грязную посуду.
– Да какой тут ехать, – он махнул рукой, – тут пешком, на другой конец посёлка. Я с вами пройдусь.
На улице темнело. Серое небо медленно заливалось тёмно-синим светом. Громов достал отвратительные отечественные сигареты и закурил.
– Курение – страшный грех, – нахмурился Аникей и покачал головой. Он брёл рядом с Громовом, волоча штанины по асфальту. Все асфальтированные, чистые от снега улицы посёлка, имели свои названия. Они были аккуратно написаны белым на синих табличках, прикреплены на заборах и столбах и создавали ощущение небольшого, но ухоженного городка.
– Бросали бы вы это бесовское занятие. Ну, ничего. Я уверен: когда вы поговорите с архиереем Димитрием, сразу бросите. Вы знаете, он людей исцеляет. К нему со всей страны приезжают, иногда даже из-за границы. По телевизору показывали... Вы бы видели, как он службу ведёт…
Громов молча выдыхал клубы дыма. После домашнего самогона, сигареты не казались такими отвратительными, и холодный воздух не действовал на нервы.
Аникей продолжал бубнить об архиерее, к дому которого они подходили.
Архиерею Димитрию принадлежал огромный участок на окраине посёлка с видом на спокойное озеро через дорогу. Вода отражала голые стволы деревьев и темнеющее небо. Участок был огорожен высоким забором из красного кирпича; по периметру располагались камеры наружного наблюдения. У металлических автоматических ворот стоял огромный чёрный автомобиль, напоминающий бункер на колёсах или броневик – таких Громов никогда не видел.
– А это что? – Спросил Громов.
– О-о-о, – на лице Аникея появилась по-детски наивная улыбка, – это архиерейский вездеход. Ещё тот зверь.
Громов встал на подножку и посмотрел через толстые стёкла окон: на приборной панели – ряды кнопок, под ней – рычажки, посередине – большой экран, руль и сиденья обтянуты натуральной кожей.
Громов обошёл зверя вокруг. Кузов состоял из толстых металлических листов, две большие круглые фары немного утоплены в передние крылья, на радиаторной решётке красовалась небольшая круглая эмблема с двуглавым орлом.
Аникей нажал кнопку на маленькой коробочке висевшего у калитки домофона. Глухой голос начал задавать вопросы. Аникей что-то бубнил в ответ. Раздался негромкий писк автоматического замка, и калитка открылась. Переключив внимание на участок, Громов забыл о машине.
На участке стояли три дома: один напротив входа на участок, два – по сторонам от него. Все намного больше Аникеевских; многоэтажные, из красного кирпича, чёрные решётки на окнах, камеры по углам.
Как позже узнал Громов, во всех окнах были пуленепробиваемые стёкла. Ещё ходили слухи, что архиерей построил между своим и гостевыми домами отапливаемый туннель, достаточно глубокий, чтобы спрятаться в нём даже при угрозе ядерной войны. Построил, якобы, чтобы не выходить на холод зимой, переходя из одного дома в другой. Между тремя домами был разбит сад. Даже сейчас, когда листьев на деревьях и кустах не было, а на газонах лежал снег, территория выглядела ухоженной.
– Пойдёмте-пойдёмте, – вел Громова Аникей по выложенной плиткой дорожке, окружающей сад и ведущей к крыльцу каждого дома.
Высокий лысый мужчина в тельняшке и в синих штанах с камуфляжным рисунком долго открывал три замка тяжёлой бронированной двери. Он поздоровался с Аникеем. Тот, старательно вытерев подошвы о коврик, прошёл внутрь дома. Громов пожал мужчине-охраннику крепкую руку с кривыми пальцами. Войдя в прихожую, он заметил, что у него почти детское лицо с маленьким подбородком и оттопыренными ушами, левое деформировано сильными кулачными ударами.
– Главнокомандующий Гвардии Пахана в губернии, Сюськин Иван Иваныч. – Представился тот, глупо улыбаясь. – Он встал по стойке смирно и отдал честь.
– Как мы рады приветствовать вас здесь, у нас тут. Очень надеемся, что вам очень понравится. Как главнокомандующий Гвардии в губернии, я отношусь с большой честью к Комитету. Мы работаем бок о бок, – он говорил, как будто выступал перед телекамерами, – против внешних врагов, против внутренних врагов…
– Мне тоже очень приятно, – перебил его Громов. Он уже понял, что, если давать местным начальникам говорить столько, сколько им хочется, не перебивая, то они могут толкать свои заученные речи часами.
Осмотрев огромный холл, Громов, к своему неудовольствию, заметил красный угол. Вспомнив, насколько набожны здешние жители, он, слегка отодвинув Ивана Ивановича, не снимая ботинок и оставляя за собой грязные следы на ковре, направился прямо туда. Низко поклонившись иконам, он проделал тот же обряд, что и в доме Аникея. Ему начало казаться, что все эти ритуалы придуманы только для того, чтобы поиздеваться над ним. Но нет, всё было серьёзно.
– Пройдемте, – пригласил его Иван Иванович.
Архиерей Димитрий восседал в роскошном кабинете на золочёном троне за огромным столом. На стене за ним висел искусно написанный портрет Пахана. Поза Пахана и весь антураж картины были не обычными: Пахан сидел в золочёном одеянии на таком же троне, как и архиерей, и грозно смотрел вперёд перед собой; на его голове, как корона, возвышалась шапка Мономаха.
Архиерею так понравился трон на картине, что он заказал себе такой же. Однако, ввиду его тучности, трон пришлось сделать очень широким, намного шире, чем на картине с Паханом. Именно сидя на этом троне он и принимал сейчас столичного гостя: круглый, бегемотоподобный живот, облачённый в чёрную рясу, слегка колыхался, из него росли руки и голова, шеи, как таковой, не было, зато узкие, заплывшие жиром глазки с интересом, почти с жадностью, осматривали Громова; круглые щёки покрывала аккуратно подстриженная седая бородка; пухлые губы медленно изогнулись в улыбку. На груди висел тяжёлый золотой крест, весь усыпанный драгоценными камнями.
Аникей подошел к Димитрию и, упав на колени, поцеловал кольцо, плотно сковывающее мясо на пальце. Димитрий не обратил на него внимания. Он поднял руку, Аникей за неё схватился, чтобы помочь туше подняться.
– Очень приятно, – сказал Димитрий мягким глубоким голосом, с трудом переваливаясь с ноги на ногу.
Громову очень не хотелось повторять телодвижения Аникея, и он притворился, что внимательно осматривает хоромы. Слегка прищурившись, он разглядывал картины на стенах, перевёл взгляд на кофейный столик с антикварными книгами, аккуратно сложенными в стопку. Потом стал долго рассматривать богатую люстру на потолке, хрусталь которой весело отражал яркий свет в кабинете. От выпитого самогона внутри разливалось тепло.
– Как доехали? – Спросил Димитрий; улыбка не сходила с его лица.
– О, прекрасно, прекрасно! – Сказал Громов, оторвав глаза от люстры. – Кстати, освящена? – Спросил он, кивнув на картину с Паханом.
– Конечно, конечно, – ещё шире улыбнулся Димитрий, – сам лично освящал. Аникей, ты свободен. – Улыбка на секунду исчезла с его лица и снова появилась, когда он вернул взгляд на Громова.
Аникей низко поклонился Димитрию, потом – Громову и, так и не разогнувшись, попятился, как рак, вон из комнаты.
Сюськин сидел в одном из кожаных кресел рядом с кофейным столиком и с улыбкой следил за каждым движением Громова.
– Не плохо у вас тут, даже очень, – сказал Громов, усаживаясь в кресло рядом с Иваном Ивановичем.
– Спасибо, спасибо, – с трудом покивал отец Димитрий.
– Только вот в магазинах у вас как-то пустовато. – Громов порылся в карманах и достал пачку сигарет. – Сигареты нормальные нигде найти не могу. – Он показал пачку Архиерею.
Иван Иванович шустро достал серебряный портсигар и предложил Громову сигареты явно нероссийского производства. Громов взял одну.
– Должно быть, поставки задерживают, – сказал Архиерей, не переставая улыбаться. – Вот в моём магазине – все прекрасно. Я там и сам часто бываю, продукты местного производства, лучшего качества.
– Даже так.., – Протянул Громов, закурив сигарету. – Вы ведь не возражаете? – Спросил он, выдыхая дым.
Димитрий, прикрыв глаза, отрицательно покачал головой.
– Я тут, собственно, вот зачем… Да вы садитесь, садитесь, – сказал он Архиерею, – зачем же стоять…
Архиерей с трудом уселся в кресло, туго натянутая кожа кресла заскрипела под весом его туши.
– Церковь вот вы хорошую отстроили, красивую, – продолжал Громов. – Долго строили?
– Не очень, – ответил пока ничего не понимающий архиерей.
– Аникей в такой же служит?
– Нет, чуть меньше. Простите меня. Но вы вроде бы хотели объяснить цель вашего визита? Насколько я и Иван Иванович осведомлены, – он кивнул на внимательно слушающего Сюськина, – особенных причин для появления в нашей губернии работника КНОПБа нет. Если только вы не приехали отдохнуть или сходить в церковь, – он усмехнулся. – Тогда – милости просим. Конечно, мы не идеальны, но особенных проколов нет. Прихожане довольны.
– Владыко, я же не только к вам приехал. Вот, в УВД заехал вчера, к Свиридьянову. Мы с ним долго разговаривали, много интересного рассказал.
Громов заметил, как Димитрий на несколько секунд перевёл взгляд на Ивана Ивановича, у того на мгновение исчезла улыбка, он ничего не понимающим взглядом посмотрел на архиерея.
– Я думаю ещё к губернатору заехать, как его там, Жизнеляк, Жизнелов…
– Жизнелев, – вставил Сюськин.
– Точно, он.
– Ну, он вам много не расскажет, – вздохнул Димитрий.
Громов докурил сигарету. Держа бычок в руке, он на секунду замер, думая, куда его деть.
– Давайте-давайте, – заботливо сказал Иван Иванович. Он забрал бычок и вышел в коридор. Послышался звук открываемой и снова закрываемой двери.
– Это ещё почему?
– Алкоголик он. Совсем допился. Я старался ему помочь. Но, к сожалению, этого человека уже не наставить на путь истинный.
Иван Иванович вернулся, сел и продолжил вникать в беседу.
– Что же, Бог ему судья. – Продолжил Димитрий, – Если хотите, конечно, съездите. Иван Иванович даже вас проводит. Хотя, лучше бы съездили к Ивану Ивановичу в отделение. Он бы вам там всё показал. – Иван Иванович охотно закивал, уши его чуть зашевелились.
– Всё бы показал, – подтвердил он.
– Посмотрели бы на учения, – продолжал Архиерей, – потом бы с Аникеем по местным церквям проехались, посмотрели бы, как мы тут постарались. На службу бы сходили. У нас, знаете какая служба, ни в какой другой губернии такой нет.
– Ни в какой, – подхватил Иван Иванович.
«Ну да, конечно, ни в какой», – ехидно повторил про себя Громов.
– Ведь это очень важно для стражей порядка, – продолжал разъяснять архиерей. – Особенно сейчас, в такое сложное время. Шага ведь нельзя ступить, что бы не наткнуться на западных шпионов. Так и думают, как бы нам палки в колёса ставить, – он перекрестился. – А служба, знаете ли, духовно возвышает. Из церкви, как новый выходишь.
– Как новый, – согласно кивнул Иван Иванович. Он вспомнил свою последнюю «службу» и широкая детская улыбка засияла на его лице.
– Насчёт стражей порядка.., – начал говорить Громов.
– Да-да, – Димитрий не дал ему даже начать, – понимаете ли, наша губерния – одна из опор нашей великой страны. Мы постоянно выявляем попытки дестабилизации, ловим вредителей, шпионов и другую шваль. Я уверен, что Иван Иванович очень много может вам об этом рассказать.
Иван Иванович снова закивал, уши опять зашевелись.
– Нам просто необходима постоянная поддержка Гвардии.
– Как я полагаю, поддержки Бога вам недостаточно? – Надменно спросил Громов.
Лицо Димитрия переменилось, стало хмурым и серьёзным, голос приобрёл стальные нотки.
– Это не шутки, Александр Сергеевич. Вам, как человеку высокопоставленному, должно быть известно, в какое время мы живём. Иван Иванович очень серьёзно относится к вопросам государственной безопасности, борьбе с антиправительственной пропагандой среди нашей молодёжи. Церковь делает всё возможное, чтобы не дать смутить молодые неопытные умы и осквернить души. Наши священники тщательно прорабатывают программы защиты чувств и разума в местных школах. Мы учим детей молиться, учим их истории православия – величайшей религии в мире.
Димитрий тяжело встал с кресла, начал медленно вышагивать по комнате, держа руки за спиной.
– Мог ли я когда-нибудь подумать, – рассуждал он, – будучи молодым дьяконом, что ситуация дойдёт до такой точки кипения. Церковь плечом к плечу с правительством и армией, вынуждена бросаться на борьбу с внешними врагами. Врагами с чёрными душами. Врагами, одурманенными сатаной, сбитыми с пути Господнего.
– Послушайте, владыко, – серьезно сказал Громов, – я, если честно, не люблю уезжать далеко от столицы. И очень хотел бы туда вернуться, как можно быстрее. Я тут объезжу всё, осмотрю. А вы поймите, плохо будет для епархии, если Комитет явится с официальным визитом. Это чревато последствиями.
– Это вы поймите, – Димитрий продолжал, как ему казалось, втолковывать Громову прописные истины, – здесь идёт борьба. Её не видно, её не слышно. Но она идёт. В душах, в сердцах прихожан. Борьба между добром и злом. Я её чувствую. Каждую службу я чувствую негативную энергию, которая исходит от людей.
Громов потёр лицо руками. Как же ему не хотелось всё это выслушивать!
«Почему они нихера не слышат? – Думал Громов. – Сказали же: будь тише, осторожней. Никто же не запрещает. Но нет...».
Архиерей Димитрий тем временем продолжал свой монолог.
– Но мы боремся. Мы восстаём против сатаны, как всегда это делали. Как в древние времена, как во времена Священной Войны. Всю свою историю наш народ борется. Русский рождён, чтобы бороться.
Громов пристально следил за телодвижениями архиерея. Он заметил, что под рясой Димитрия, на боках, что-то шевелится.
– С молоком матери ребёнок всасывает неизбежность такой борьбы, он с рождения обороняется. На нас всё время кто-то нападает, всё время покушается на нас. А что же мы такого сделали? Мы просто развиваемся. Мы – великая страна, великие люди, и никто не может с этим смириться. А правда – с нами. Мы – народ богоносец. Они – жалкие завистники.
Громов присмотрелся, под рясой точно что-то шевелилось, всё сильнее и сильнее. С каждой стороны круглого пуза.
– Только с Божьей помощью можно остановить этот поток лжи и неверия. Бог – на нашей стороне, он покарает всех, кто против нас! Он испепелит их тела и отправит их души в пламя ада!
Рясу медленно пронзили тонкие чёрные конечности с острыми концами, по четыре с каждой стороны. Они медленно вылезали наружу, рвя материю. Сначала Громову показалось, что это когти, но выйдя полностью, каждая согнулась пополам. Две верхние уперлись в пол, две задние – в стену и, чуть оттолкнувшись, все восемь конечностей подняли туловище в воздух.
Громов вскочил с кресла, уставясь на архиерея, превращавшегося в какое-то странное и страшное существо.
– Всех, кто пойдёт против нас, – голос головы сменился шипением, – Господь покарает! Всем несдобровать! Их души будут гореть в гиене огненной.
Два передних зуба архиерея заострились и, выступив вперёд, превратились в клыки, сдвигая в гармошку остальные зубы. По левому клыку стекала ярко-зелёная жидкость; дойдя до конца клыка, капля упала на стол и оставила чёрный кружок на лакированной поверхности, над ним появилась струйка чёрного дыма. Громов проследил за ней глазами: она поднялась к высокому потолку и, извиваясь, исчезла в воздухе.
– Все против нас. Понимаете, Александр Сергеевич? – Заключило свой монолог существо.
На Громова смотрело десять ядовито-зелёных глаз с чёрными тонкими полосками зрачков: два некогда человеческих и по четыре поменьше, расположенных ниже, на щеках.
Существо медленно перебирало тонкими конечностями, передвинулось по стене и остановилось в правом верхнем углу кабинета. Золочёный крест свисал с толстой шеи.
– Понимаю, владыко, – с тенью злобы сказал Громов, не отводя глаз от существа. Длинными чёрными конечностями оно вытягивало из-под рясы белую нить и плело из неё узор размером в половину человеческого роста.
– Я же вам говорю: просто будьте осторожней.
– Это всё ложь, – продолжало шипеть существо, – это всё клевета. Мы – праведные. Мы единственные, кто прав. За нами – сила. Вы что? Не с нами? Вы не праведный?
– Да я, блядь, праведнее всех! – Обозлился Громов. – Какие, нахер, притоны в церквях? Что вы тут устроили? До столицы уже дошло! – Он не выдержал и уже почти кричал.
– Всё во имя… Всё во имя.. Опорочить нас… Опорочить нас... – голос существа начал слабеть.
– Всё во имя, – раздался влажный чавкающий голос из-за спины Громова.
Он обернулся. На месте Ивана Ивановича в кожаном кресле сидела толстая жаба в тельняшке и с портсигаром. По телу жабы, а потом – вниз по креслу стекала липкая слизь, становясь лужей на полу. От жабы несло тиной и болотом.
– И ты туда же, – прошипел Громов.
– Сигарету? – Предложила жаба, протянув открытый заляпанный портсигар в трехпалой зелёной лапе. Все сигареты, мокрые и пропитанные слизью, разложились, превратившись в кашу из бумаги и табака.
– Нет уж, спасибо, я потерплю. – Сказал он жабе и повернулся обратно к Архиерею, продолжавшему бубнить и усердно плести паутину. – Значит так, – громко сказал он.
Архиерей оторвался от своего паучьего занятия и обратил всё своё внимание на Громова.
– Я во второй раз сюда приезжать, как вы можете догадаться, не хочу. – Несмотря на происходящее, он говорил уверенно. – Что б тихо было. Что б всё успокоилось. И никаких жалоб!
Архиерей прыснул ядом в сторону Громова. Две струи попали на пол в шаге от его туфли. В ответ Александр достал из-под пиджака «глок», снял с предохранителя, заслан патрон в патронник, затвор тихо щелкнул.
– Я тут тоже могу предупредительные начать шмалять, – сказал он, тыча в архиерея дулом.
– Не попадёшь, – проскрипела позади него жаба, издавая горловые звуки.
– Это я не попаду? – изумился Громов наглости Ивана Ивановича. – Иди-ка ты, трясину жри. Ладно, твари. – Он обратился к обоим присутствующим. – В последний раз повторяю: успокойтесь, и мы больше не увидимся.
Он разрядил «глок» и спрятал его обратно, под пиджак. Архиерей пристально глядел на него всеми десятью глазами, не отводя ни один.
– Спокойной ночи и с Богом. – Громов отправился вон из кабинета.
– С Богом, – прошипел архиерей из своего угла.
Выйдя на улицу, Громов захлопнул дверь и поспешил с архиерейского участка. На улице совсем стемнело, зажглись жёлтые фонари, освещая высокие заборы. Холод пробирал до костей, заболела голова. Он достал сигарету, закурил. Выдыхая дым в синеву ночи, он думал, что говорить Начальнику. Видимо, придётся сообщить, что ситуация перешла границу, за которой нет возврата, что губерния загнулась, и нужна тщательная кадровая чистка.
Аникей оставил дверь открытой. Громов зашёл в дом, прошёл на кухню, зажёг свет. От белого кирпича печи, где Громову предстояло спать, исходило тепло. Угли тихо потрескивали в топке. Сняв пальто, Громов заметил на столе графин с самогоном накрытый салфеткой. Пошарив по шкафам, Громов нашёл чистую рюмку. Он выпил залпом сразу две. Ему стало намного теплее, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и открыл холодильник. В трёхлитровой банке, в мутном зеленоватом рассоле плавали домашние солёные огурцы. Выловил пару рукой, он надкусил один, огурец брызнул во рту соком и захрустел под натиском зубов. Громов налил себе ещё.
Герой Своей Эпохи Глава 20 часть 1
На следующий день, как только до местной епархии дошла новость о появлении в губернии работника Комитета по Надзору, в дверях гостиничного номера появился неопрятный мужчина среднего роста, с длинными до плеч тёмно-серыми тонкими волосами и чёрной короткой бородкой. Его глазки бегали по комнате. Он держал ручонки вместе, не зная, куда их деть. На плечах висел поношенный ватник. На груди, под свитером виднелся большой позолоченный крест на цепи. Грязные штанины, мелькавшие из-под рясы, шелестели при каждом шаге.
– Александр Сергеевич, – промолвил он.
Громов стоял босиком в незастёгнутых, натянутых впопыхах брюках.
– Меня зовут Аникей, я…
– Заходите, – прервал его Громов.
После ночи, проведенной Громовым в номере, здесь царил полный бардак: тут и там валялись разбросанные вещи, пустые пластмассовые коробки с огрызками сэндвичей, бутылки из-под пива. Он начал медленно собираться, застегнул брюки и натянул чёрную рубашку.
– Я так полагаю, вы от архиерея, – он широко зевнул.
– Да, я из местной епархии. Я отвезу вас к Димитрию. Он вас ждёт.
– Не надо меня везти, – Громов застегивал пуговицы, – я на своей машине.
– Ну, тогда провожу, – Аникей развёл руками.
– Аникей, – Громов прошёлся глазами по пустым пивным бутылкам, надеясь найти хоть что-то на донышках. – Как вам архиерей Димитрий? Я полагаю, вы его хорошо знаете, раз он именно вас прислал? – Не найдя ничего в бутылках, Громов перевёл вопросительный взгляд на священника.
– О, я его хорошо знаю. – Говорил он, сгибаясь и, как бы кланяясь собеседнику. «Привычка, наверное», – подумал Громов.
– Прекрасный человек. Справедливый, богобоязненный. Наизусть знает библию, к нему на проповеди ходит много прихожан. Его любят, уважают. Он очень правильный, держит всё под жёстким контролем. Такие люди делают нашу страну лучше, охраняя её от сил зла. В нашей губернии нет ни шпионов, ни предателей, ни иноверцев, люди ведут праведный образ жизни. – Аникей сложил свою маленькую ручонку в кулачок и неуклюже потряс им в воздухе.
Громов отметил про себя, что, несмотря на его нелепый вид, выдавить из священника какую-то информацию, как из Свиридьянова, не удастся.
– А ехать-то далеко? – Громов натянул чёрный пиджак и пошарил в карманах в поисках сигарет.
– Не очень. Но дорога очень красивая, Александр Сергеевич, живописная. Проедем мимо новой церкви, большой, красивой. Недавно отстроили.
– Прихожане не скупятся на подаяния? – Съязвил Громов.
– И подаяний достаточно, и власти местные, Александр Сергеевич, нас не оставляют своим вниманием. – Ответил Аникей, не заметив язвительности Громова.
«А, может, и нечего из него выдавливать?», – подумал Громов.
– Вы к нам надолго? – Спросил Аникей.
– Посмотрим. Туда съезжу, сюда съезжу. Посмотрю.
– Вы бы переехали к нам. Всяко ближе ездить будет, – предложил Аникей.
– К вам? – переспросил Громов, в надежде съехать из уже надоевшего ему номера. – А куда это к вам?
– Да хоть ко мне, – развел руками, как бы приглашая гостя, Аникей. – У меня дом гостиничный имеется, там тепло, хорошо, все условия. Рукой подать до архиерея Димитрия.
Громов увидел почти полную пачку сигарет на углу столика.
– Так и курить бросишь, – буркнул он себе под нос, открывая её. – У вас где купить можно нормальные сигареты?
– Курение – страшный грех, Александр Сергеевич, – искренне изумился Аникей. – Нет у нас сигарет, боремся мы с этим. И вы не курите, лучше помолитесь. Курение – это способ сатаны поработить человека, склонить его к…
– Аникей, – перебил его Громов, подозревая, что придётся курить по минимуму до возвращения в Москву. – Поехали. Хотя, нет, подожди две минуты.
Громов прошёлся по комнате, собрав несколько из своих разбросанных вещей, он швырнул их в сумку.
– Вот я и собрался, – сказал Громов, осмотрев комнату.
Через пятнадцать минут Аникей забрался в огромный внедорожник «мерседес», размерами напоминающий микроавтобус. Модель была совсем новая. Но грязный кузов был уже поцарапан и местами даже помят. Громов сел в свой «кадиллак» выпил коньяк, достав одну бутылочку из бардачка. Машины взревели и тронулись с гостиничной парковки.
Еле поспевая за Аникеем, Громов гнал свой «кадиллак» за город. Аникей водил ещё опасней полицейских, что и объясняло помятый вид его новой машины. Если полицейские лишь иногда проезжали на красный свет, и то, включая мигалки, то Аникей на красный свет не останавливался вообще, и под громкую многоголосицу клаксонов ехал, как хотел.
В момент, когда они выехали на двухполосную трассу, ведущую из города, Аникей, не увидев встречных машин, дёрнул руль и погнал по встречной полосе. Громов поднажал и поравнялся с чёрным «мерседесом» священника. Он ожидал увидеть искорёженное от переизбытка адреналина лицо, горящие глаза и волчий оскал человека, любящего быструю езду. Но, к своему удивлению, Громов увидел до смерти напуганного человека. Крепко вцепившись в руль и выпучив глаза, Аникей целиком сконцентрировался на дороге. Его дрожащие губы двигались – что-то бубнили, может быть, молитву. На чёрной приборной панели были приклеены с дюжину икон. Эта картина вызывала странную жалость. Но не успел Громов до конца понять, что происходит, как «мерседес» священника затормозил и резко свернул с трассы на просёлочную дорогу. Громов дал по тормозам и повернул руль, благо не было встречных машин. «Что у них тут за сраные гонки», – подумал Громов.
По узкой асфальтовой дороге машины, одна за другой, ехали через сосновый лес. Начали показываться дачные посёлки за высокими заборами.
Вдалеке Громов увидел высокую колокольню со сверкающим золотом куполом. Сквозь окна колокольни виднелись колокола. Подъехав ближе, увидели ещё три золотых купола – один большой в центре трёхэтажного здания храма и два поменьше, сидящих по углам. На каждом куполе стоял золотой крест, на большом куполе главного здания он был в человеческий рост. Всё здание было недавно оштукатурено и сияло бледно-розовыми стенами с белыми углами, нарядную картину дополняли дугообразные узорчатые наличники на окнах.
К церкви вела аккуратная плиточная дорожка с заборчиком, идущим через весь ухоженный газон. На этой дорожке Громов увидел троих людей. Один, поп с длиной чёрной бородой, крепко держал какого-то мужичонку, не высокого, в легкой куртке и потёртых джинсах. Второй поп, тоже бородатый, но постарше, что-то злобно орал и бил мужичка по голове тяжёлым крестом, видимо, сорванным с декорации одного из залов церкви. Лицо мужичка был сильно разбито, по кресту стекала кровь, капая на дорожку. Мужичок пытался вырваться, убежать. Громов не поверил своим глазам: «бредятина какая-то», – подумал он, проезжая мимо.
Его «кадиллак» не отставал от «мерседеса» Аникея. Вскоре слева от них появился высокий шестиметровый бетонный забор. За ним выглядывали крыши дачных особняков. Автомобили снизили скорость. Аникей остановился у высоких чёрных ворот со сторожевой будкой, что-то сказал охраннику; ворота бесшумно распахнулись. По асфальтированной дороге машины въехали в посёлок и через пару поворотов остановились у высокого тёмно-вишнёвого металлического забора.
Аникей неуклюже вывалился из автомобиля, слишком большого для его комплекции. Чуть трясясь, он нажал кнопку на чёрном брелке, и машина приветливо мигнула поворотниками.
Громов достал из бардачка бутылочку с коньяком и «глок»: пистолет засунул за пояс под пиджак, а всё содержимое бутылочки выпил.
– Ну-с, пройдёмте, – дружелюбно пригласил его Аникей, открывая калитку. Громов забрал сумку из машины.
На большом участке Аникея рядом стояли два дома: оба из толстых брёвен, в несколько этажей. Аникей провёл Громова в гостевой дом, уже протопленный. Холодильник был полон еды.
– Ближе к вечеру я растоплю вам печь, на ней можно и спать, и еду разогреть. – Сказал Аникей, старательно вытирая ботинки о коврик в прихожей. – Вот, наденьте, – предложил он Громову вязаные тапочки.
– А вы со мной разве не пойдете к отцу Димитрию? – Спросил Громов, обувая ноги в тёплые уютные тапки.
– Я вас провожу. Дел много. По хозяйству. В церковь надо сходить. И там дела есть.
Громов прошёл через прихожую в просторную гостиную. Вдруг Аникей встал, как вкопанный, испуганно следя за каждым движением Громова. Громов, заметив это странное поведение священнослужителя, попытался понять его причину: осмотрелся – с ним, вроде, всё в норме. Оглянулся: может быть за спиной что-то не так? Но нет, и там всё было в порядке. Громов нахмурился, в голове мелькнуло: «что вообще тут происходит?». Вдруг он догадался. Устало вздохнув, Громов ещё раз осмотрелся. Действительно, один из углов гостиной был красным. В нём весели пять икон: три большие и две поменьше. Он направился туда, пробубнив что-то неопределенное, добавил в конце «спаси и сохрани, аминь», низко поклонился и трижды перекрестился.
Обернувшись Громов увидел поменявшегося в лице Аникея. Он широко улыбался. Довольный увиденным, он прошёл в кухню, открыл холодильник, зашуршал в шкафчиках. Кухня была аккуратная, просторная, чисто прибранная. Свет на все её отполированные до зеркального блеска поверхности падал через окна с металлическими решётками. У одной из стен стояла кирпичная русская печка с плитой для приготовления еды. В центре – широкий стол. Из современной бытовой техники был только холодильник.
– Это мы мимо вашей церкви проехали? – Спросил Громов, опершись о дверной косяк.
– Одной из. Но моя тут, чуть ближе, она и поменьше. Но в ней тоже всегда людно. – Сказал Аникей из-за дверцы холодильника. Он достал большую кастрюлю, накрытую крышкой.
– Много прихожан? – Уточнил Громов.
– Много-много, – ответил Аникей, – и простых много и Гвардейцев нашего дорогого отца-Пахана много. Они всегда хорошие пожертвования оставляют. Добрые они люди, щедрые, хорошо воспитанные.
– Когда мы проезжали, – держа руки в карманах пальто, Громов подошёл к столу, – я заметил двух служителей церкви, избивающих мужчину крестом.
– А-а-а, да это они, наверное, чёрта поймали, вот и решили избавиться, не обращайте внимания, – сказал Аникей, расставляя на столе тарелки.
– Чёрта? – Не понял Громов, – у вас тут что, черти водятся?
– Ну, иногда, – Аникей нарезал свежий хлеб, – но с ними мы боремся. Губерния же чистая. Православная. Вот черти сюда и лезут, – он положил хлеб в корзинку, поставил её к тарелкам, – хотят народ испоганить, в гиену огненную утянуть. Но мы им не даёмся.
Громова насторожило то, с какой уверенностью Аникей рассуждает о чертях и их изгнании.
– Их намного меньше стало, – продолжал Аникей, – как все магазины с этими экранами сатанинскими гипнотизирующими разгромили. Они наших людей православных в эту сеть тёмную втягивали. Архиерей Димитрий сильно молился, и Бог его услышал, а народ повиновался, все и позакрывали.
Аникей поставил на стол два графина, один с мутной беловатой жидкостью, второй – с морсом.
– Всё местное, наше, никакой этой импортовщины. Садитесь, отведайте. – Пригласил он.
Помолившись, Аникей разлил самогон по стаканам. Ели в тишине. Громов давно не притрагивался к настоящей домашней еде, а ресторанные яства уже не лезли в рот. Приняв на грудь пару стаканов домашнего Аникеевского самогона, Громов повеселел.
– Это тоже наш, домашний. Один умелец гонит. Большой друг наш, кстати. С Димитрием давно знаком. Напиток отменный, пользуется огромной популярностью. – Рассказывал Аникей. – Все местные его пьют, никто не жалуется. Даже заведения некоторые заказывают; к себе, в ассортимент, – пояснил Аникей, подняв вверх указательный палец. – Я слышал, – он понизил голос, – что даже архиерей Димитрий иногда им не брезгует. Он очень редко пьёт, но от чекушки нашего не отказывается.
– Даже так?.. – Громов покачал головой: самогон был, и правда, отменный.
Громов чуть расслабился. О религии, о вере в Бога он думал редко и особо сильно верующим никогда себя не считал. И только иногда ему казалось, что кто-то смотрит на него, следит за каждым его движением. Но, скорее он мог допустить, что то зоркий глаз Пахана контролирует каждого. Особенно – работников силовых органов.
Мысли вернулись в прежнее русло: «домашняя еда – это хорошо, но больше тут делать нечего». Громову очень хотелось скорее вернуться в Москву, в привычный уклад жизни, в знакомый рабочий ритм. Да и гостеприимство Аникея стало раздражать: «хорошо бы уехать уже сегодня, а то совсем тут одичаешь». Стали Громову понятны и причины, по которым ему пришлось сюда ехать; осталось только серьёзно поговорить с Димитрием, и можно ехать домой. Он налил себе ещё на дно стакана и выпил.
Герой Своей Эпохи Глава 19
– Алексей Алексеевич, может всё-таки пусть Стычкин едет, – говорил Громов по телефону Начальнику, – ну или Здычкин, или оба пусть едут.
– Саша, – грозно сказал Начальник, – тебя уже ждут. Хватить хер пинать, в конце концов.
– Опять эта провинция сраная, – негромко простонал Громов, – с этими идиотами попами. Они же вообще бушуют. Причём, в каждой губернии.
– Теперь в одной губернии будут меньше бушевать. Могу с тобой послать машину сопровождения, если хочешь.
Громов посмотрел в окно. Заметил там что-то странное. В небе над московскими домами висела длинная чёрная туча. Такая же, какую он первый раз заметил из окна квартиры Михаила К. Теперь она казалась ещё больше, длиннее.
– Что это там висит всё время в небе? – Спросил Громов вслух самого себя.
– Ты это о чём? – Удивился резкой смене темы разговора Начальник.
– Да второй раз уже эту хрень вижу. Вроде облако, чёрное, как ночь.
– Выхлопы какие-нибудь. Не отвлекайся, а?
Громов немного помолчал, снова задумавшись о задании Начальника. Он боролся с собой, чтобы снова не начать сопротивляться.
– Ну? Саша, у меня весь день расписан, и уговаривать тебя работать не входит в мои планы.
– И не надо, – резко и с чуть заметной обидой сказал Громов. – Если захотят, кого убрать, то никто не поможет, – вдруг заметил он.
– С каких это пор ты стал фаталистом, Громов? В любом случае, Покрошин над этим работает. К тому же у меня тоже есть пара мыслей.
– Какие?
– Потом поделюсь. А теперь езжай к священникам. Они там крестами людей по головам бьют.
– Ну-ну. Помолюсь и поеду, – недовольно буркнул Громов.
– Не богохульствуй! Все мы под ним ходим.
– Мы под Паханом ходим, Алексей Алексеевич, – сказал Громов с напускной серьезностью.
– Очень смешно... Езжай, с Богом. Отзвонись потом. Отбой. – Начальник повесил трубку.
– Тьфу, блин, – сказал Громов Пахану, что-то рассказывающему в телевизоре. – Ну, ладненько. Поехали, прокатимся по угодьям.
Он прошёл в свою, давно не проветривавшуюся спальню, где царил полный бардак: не застеленная постель, толстый слой пыли на всех поверхностях.
В шкафу, за пиджаками, рубашками и брюками, в глубине стоял сейф. Введя пинкод, Громов открыл его. Там лежал чемодан с деньгами, подаренный Лизогубом, ещё несколько пачек денег, папки с документами, чёрный «глок» в кожаной кобуре, рядом – отцовский «токарев» и несколько магазинов к каждому пистолету. Громов взял свой уже заряженный «глок», ещё один магазин к нему – на всякий случай. Из папки достал разрешение на огнестрельное оружие.
Не спеша вышел из дома, завёл «кадиллак», положил в бардачок разрешение на оружие и пистолет. Навигатор показывал: дорога до места назначения должна занять девять часов.
Ещё вчера, ложась спать, Громов хотел выехать ранним утром и завёл будильник (вариант с самолётом он отверг сразу), но в четыре утра, отключив будильник, он перевернулся на другой бок и снова заснул. Встав в девять, он выехал в десять.
Через несколько часов мимо уже пролетали одинокие деревни с покосившимися хибарами, голые чёрные деревья, тающие и разливающиеся грязными ручьями серые сугробы на обочинах шоссе. Безостановочно куря, Громов ехал не девять, а все двенадцать часов.
Яркий свет гостиничного холла ударил ему по глазам. Поднявшись в дорогой номер, он упал на кровать и отключился.
Утром его разбудил телефонный звонок.
– Доброе утро, Александр Сергеевич, – неуверенно поприветствовал его голос. – Старший лейтенант Свиридьянов с вами говорит, глава УМВД N-ской губернии.
Громов громко зевнул и перевернулся на спину.
– Здрасте-здрасте, – сказал он.
– Как вам гостиница?
Громов поднял голову и осмотрел номер. Его взгляд остановился на маленьком холодильнике.
– Бывают и лучше, – сказал Громов. Он скинул одеяло и встал.
– Как вы доехали? Как дорога?
Громов ещё раз громко зевнул. В маленьком холодильнике лежали несколько сэндвичей, небольшая пачка молока, шесть бутылок пива, две стограммовые бутылочки столичной и две такие же с коньяком. Настроение улучшилось.
– Прекрасно доехал, – обрадовался Громов. – А вы собственно, что хотите?
Он достал бутылку пива.
– Я бы хотел попросить вас заехать. Я в курсе, по какому поводу к нам приехал Комитет, – он старательно сдерживал нервную дрожь.
Зажав трубку плечом, Громов открутил крышку.
– А раз знаете, что же ничего не делаете? – Он взял телефон в обратно в руку и начал жадно пить.
– Вот об этом я и хотел бы поговорить, Александр Сергеевич, – замялся Свиридьянов, – но не по телефону. – Он слышал, как Громов жадно глотал пиво.
– Заеду, так уж и быть, поговорим. – Громов прикончил содержимое бутылки.
– За вами прислать машину сопровождения? – Спросил Свиридьянов. – Хотя, я вас уверяю, у нас очень безопасно.
– Давай, давай, присылай. Скоро буду. – Громов нажал на красную кнопку на экране телефона и достал ещё одно пиво.
В душе он долго ждал, пока потечёт горячая вода. Потекла. Но после пяти минут горячий поток начал ослабевать. Громов решил открыть третью.
Позвонил гостиничный телефон, звонили с ресепшена, сообщили: машина сопровождения ждёт. Громов залпом допил пиво. Надев чёрный пиджак и свежую чёрную рубашку, он достал все стограммовые бутылочки из холодильника и сложил их во внутренние карманы серого пальто; туда же отправился и один из сэндвичей. Шагая по гостиничному коридору к лифту, Громов с удовольствием прислушивался к тихому побрякиванию бутылочек в кармане.
На улице было холоднее, чем в столице. Громов укутался в пальто и осмотрел парковку. Подъехала полицейская машина. Вышел сотрудник, представился.
– Вон мой чёрный «кадиллак». – Громов показал на свой огромный внедорожник на парковке. – За ним поедете.
– Лучше вы за нами езжайте, мы мигалки включим, в два раза быстрее долетим, – уважительно предложил полицейский.
– Ну, или так, – пожал плечами Громов.
Он убрал две бутылочки коньяка в бардачок рядом с «глоком», завёл мотор.
Остановившись рядом с полицейской машиной, он опустил окно и высунулся.
– Где у вас тут магазин, за сигаретами надо заехать.
– Следуйте за нами, Александр Сергеевич, – сказал полицейский.
Мигалки на машине заиграли красным и синим цветами. Полицейские быстро тронулись и погнали по улицам города. Проезжая на красный свет, объезжая машины по встречной полосе, постоянно крякая гудком, они летели по улицам города. Громов подумал, что тут, наверное, всегда так ездят. Он старался не отставать. Привычки к новой машине ещё не было, а потому ему приходилось сильнее концентрироваться за рулём.
Магазин показался Громову каким-то странным, он даже сначала подумал, что он не работает, просто забыли закрыть дверь. Но нет, продавщица сидела за кассой. Прямо в торговом зале лежали мешки с картошкой, в контейнерах – наполовину сгнившие помидоры и огурцы. На полках – пачки отечественных макарон разной длины и формы. На полках напротив – стопки приправ в пакетиках, банки с тушёнкой и пятилитровые бутыли воды. Все остальные полки пустые.
– Это что у вас тут, вообще? Война что ли? Блокада? – Спросил Громов сопровождавшего его полицейского.
– Вот так у нас тут, – спокойно сказал тот, держа руки за спиной, – и не только тут.
– А где вы жрёте? – Нахмурился Громов.
Полицейский усмехнулся. Громов слышал о чёрных рынках продуктов в провинции, где еда продавалась втридорога или обменивалась на услуги и другие товары. Но он думал, что всё это – сказки либералов, демократов и прочих пидерастов. Мол, навыдумывали, чтобы подлизаться к америкосам обоссаным, распускают слухи, как у нас тут плохо. Громов пришёл в некоторое замешательство. Ну, ладно, подумал он, может этот магазин один такой.
На кассе выяснилось, что нет его любимых сигарет.
– А какие есть? – Спросил Громов в ещё большем замешательстве. Оказалось, что есть только отечественные. Продавщица показала на табачный прилавок. Так и не найдя ни одного знакомого бренда, он с разбитым сердцем, выбрал лучший, как ему казалось, из того, что было.
Выйдя на улицу, он медленно открыл пачку, до конца не веря, что ему сейчас придётся это закурить. Он был разочарован. Такое чувство испытывает ребенок, которому вместо ожидаемой на Новый год игрушки дарят резиновые кеды. Он пустым взглядом осмотрел торчащие оранжевые фильтры. Ему очень хотелось курить, но совсем не хотелось курить то, что было в этой пачке.
– А, может, есть в других магазинах? – Растерянным голосом спросил он у полицейского.
– Маловероятно. Я таких, какие вы любите, уже давно в магазинах не видел, – сказал он, облокотясь на крышу машины.
Громов вытащил одну сигарету и с брезгливостью осмотрел её, но прикурил. Сигарета тяжело тянулась. Плотный, вонючий дым слоями ложился в лёгкие. Рот наполнялся горечью. Горло саднило. На глазах выступили слёзы, Громов утёр их рукавом.
– Ну и говно, – сказал он; его лицо исказила гримаса.
Скурив пол сигареты, он кинул её в лужу. Забравшись в машину, он от отвращения и разочарования выпил водку из стограммовой бутылочки. Но лучше не стало: ощущение от вонючей сигареты перебивало удовольствие от выпитого.
Ещё после двадцати минут безумной езды по городу, Громов остановил «кадиллак» у здания управления МВД по N-ской губернии, небольшого, старинного особнячка.
В холле было прохладно. На стене – криво налепленные, отпечатанные на дешёвой бумаге, фото разыскиваемых, видимо, висевшие не первый месяц. Поцарапанный деревянный пол скрипел каждой половицей. Громов подумал, что лучше даже не думать о том, что творится в поселковых и деревенских полицейских участках, если так выглядит здание Главного Управления МВД.
Сразу в глаза бросился красный угол, на удивление в хорошем состоянии: шесть угловых полок; на них на вышитых салфетках – иконы и горящие свечи.
Полицейские, сопровождающие Громова, первым делом направились именно туда, низко кланялись и крестились. Громов прошёл мимо. Помолившись, полицейские встали, как вкопанные, уставившись тупыми взглядами на столичного чиновника. Громов осмотрелся. Хотел убедиться, что остолопы пялятся именно на него. Через мгновенье он понял причину таких пристальных взглядов. Пришлось подойти к углу и перекреститься. Сделал он это, перебарывая сильнейший внутренний протест.
– Второй лучший угол в губернии, – сказал один из сотрудников, глупо улыбаясь.
– А где первый? – Всё произошедшее немного испортило Громову настроение.
Они вошли в узкий, тускло освещённый коридор, ведущий в кабинет к Свиридьянову.
– В здании Гвардии Пахана. Там им чуть ли не храм отстроили, – ответил второй.
Далеко не каждая губерния могла позволить себе иметь отдел Гвардии Пахана. Только самые крупные и стратегически важные: пограничные, нефте- и газодобывающие, энергетически важные, машиностроительные, а ещё те, в которых производили оружие. Именно там гвардейцы занимались устранением угроз государственной и Паханской безопасности.
Громов знал, что в N-ской губернии был такой отдел. Он, как и другие КНОПБовцы, регулярно получал информацию о действиях Гвардии. Но, зная общую информацию о губернии, он не видел особой нужды в существовании здесь отдела Гвардии. Подавлять тут было некого, государственной важности объектов нет, есть пара-тройка заводов. Об угрозе антигосударственной деятельности или безопасности Пахана и речи быть не могло. С местным населением элементарно бы справился имеющийся ОМОН, в каком бы отвратительном состоянии он не был. Отдел Гвардии в этой губернии казался Громову явно лишним.
Весьма скудно обставленный кабинет Свиридьянова был в четыре раза меньше Громовского: похожий на учительский стол, одно пыльное окно с ржавой решёткой, сине-серые давно не крашеные стены. Над креслом Свиридьянова висел портрет Пахана.
Свиридьянов – невысокий, чуть полноватый и простоватый мужичок. Волос на макушке у него было заметно меньше, чем по сторонам, но лысины ещё не видно. Когда Громов появился в кабинете, он встал и, вытянув руку для рукопожатия направился к вошедшему.
– Добрый день, Александр Сергеевич, очень рад наконец-то с вами познакомится. Много о вас наслышан, – с широкой искренней улыбкой сказал он.
Громов молча пожал руку и скривился в улыбке. Один из вошедших за Александром полицейских взял у него пальто, повесил на вешалку. Свиридьянов отошёл чуть в сторону и пригласил Громова сесть за свой стол на потёртое офисное кресло. Сам он сел напротив, на деревянный стул, видимо, принесённый из местной школы.
– А что у вас с магазинами? – Спросил Громов, усаживаясь в кресло.
– В каком смысле? – Не вполне понимая смысла вопроса, улыбнулся он, сидя, как школьник перед завучем, – всё нормально.
– Так там же ничего нет, – нахмурился Громов.
– Нам хватает, – пискнул Свиридьянов.
Дружелюбная улыбка не сходила с его лица. Громов начал рассматривать папки и документы, лежащие на столе. Свиридьянов повернулся к стоящим у двери сотрудникам и сверкнул на них глазами с откровенной злостью, давая понять, что работника Комитета можно было бы и не таскать по местным магазинам, где ничего нет, – прокол с их стороны. Те стояли, понурившись, признавая вину.
– Знаете, – начал Свиридьянов, поняв, что его ответ не удовлетворил листающего бумаги Громова. – Перебои с поставками иногда у нас случаются, завтра утром завезут, я уверен.
Громов покивал.
– Красный угол у вас хороший, хвалю, – сказал он, не поднимая головы.
– Второй лучший в губернии, – просиял Свиридьянов.
Громов поднял голову.
– А первый в отделении Гвардии Пахана? – Спросил он, решив немного поиграть с начальником МВД.
– Да. Им всегда всё самое лучшее достается, – с лёгкой обидой вскинул плечами Свиридьянов.
Громов откинулся в кресле.
– Может, я чего-то не знаю, – начал он язвительным высокомерным тоном, – но я не вижу особенных причин для создания отдела Гвардии Пахана в вашей губернии. Чем они тут занимаются?
– Не могу знать, – отчеканил Свиридьянов.
– Начальник полиции губернии – человек, обременённый властью, – Громов говорил медленно, с расстановками, – по сути, обладающий информацией обо всём происходящем в губернии. Вы на него не похожи.
Свиридьянов вдруг замешкался, нахмурился, открыл рот, вроде бы приготовившись что-то сказать, но потом плотно сомкнул челюсти; его губы снова сложились в улыбку, но уже не дружелюбную, а жалкую.
– Народ счастлив, не митингует? Протестов нет? Как полиция работает? Шпионов много? Хулиганов? Безработных? – Громов задавал вопросы резко, чётко, как врач пациенту. – Или вы тоже не знаете?
– Знаю-знаю, – Свиридьянов даже чуть привстал, но потом опять сел на стул. – Поэтому я и хотел поговорить первым делом с вами. Просто сообщить. Всё у нас в полнейшем порядке, и вам совсем не стоит беспокоиться. Ради чего бы вы сюда не приехали, я уверен, что это совсем того не стоит.
Громов понял, что Свиридьянов знает намного больше, чем расскажет ему. И знает он, что в губернии что-то сильно не так, раз он кипишит настолько, что вытащил Громова первым делом к себе.
– А может я приехал просто отдохнуть? – Громов наклонился и положил руки на стол, соединив пальцы в замок.
– К нам? – Ненатурально усмехнулся Свиридьянов. – Из КНОПБа отдыхать к нам?
Громов посмотрел на него стальным взглядом.
– Вы в церковь ходите? – Спросил Громов жёстко.
– Каждое воскресенье и по всем праздникам, как указал Пахан, – быстро, без запинки ответил Свиридьянов.
– К архиерею Димитрию?
– К нему редко, только по праздникам. Обычно, в местный храм, тут недалеко, – он указал на правую стену.
– А к архиерею Димитрию кто ходит?
– Обычно все из Гвардии Пахана, некоторые начальники из соседних губерний.
– А вы с архиереем Димитрием хорошо знакомы?
Свиридьянов смутился. Он чуть наклонил голову и уставился в пол.
Громов планировал сначала навестить архиерея, а уже потом обрушиваться на местное УВД за их полное бездействие. Но, может быть, визит к местному полицейскому начальнику до встречи с архиереем не такая плохая идея. И дело, вообще, не в местном УВД.
– Идите-ка ребята, покурите, – сказал Громов двоим полицейским у двери.
Те переглянулись и, молча, вышли.
– Но ведь у нас не было никаких митингов или демонстраций, – негромко начал Свиридьянов, – всего-то один ролик был, и то после показа канал оштрафовали, даже в сеть не успел попасть. К нам приходят отдельные жалобы, но…
– Какой ролик? – Перебил его Громов.
– Вы не в курсе? – Спросил Свиридьянов чуть увереннее.
– Я в курсе определенных инцидентов, но не всех, – сказал Громов с тенью злобы.
– Священник Гурунов, – чуть помолчав, начал Свиридьянов, – попал в ДТП. Пьяный в жопу, врезался в машину в соседнем ряду. Угрожал огнестрельным оружием моим сотрудникам, а потом уснул при даче показаний. – Свиридьянов говорил таким тоном, каким говорит человек, понявший полную безнадёжность своего положения.
Громов вдруг вспомнил, что видел заметку об этом на одном из заблокированных информационных ресурсов. Но ему казалось, что это произошло в другой губернии.
– Дальше! – Поторопил он главного полицейского начальника области.
– А что дальше? – Свиридьянов пожал плечами, – заплатил штраф и через неделю забыл, как будто ничего и не было.
– И зачем вы говорите, что у вас тут всё в порядке? Быстро, однако раскололись. – Сказал Громов, доставая из пиджака пачку отечественных сигарет. – Сигареты у вас тут нормальные есть или только это дерьмо?
– Я не курю, – растерялся Свиридьянов.
– А если достать, то где? В магазины-то только зайти погреться можно, – Громов закурил сигарету.
– А вот поедете к архиерею Димитрию, у него и спросите. Он старый друг Патриарха. – Эти два предложения он произнёс с нарастающей злобой. Громов пристально посмотрел на него сквозь клубы дыма. Свиридьянов опешил: понял, что таким тоном со столичным гостем лучше не разговаривать.
«Как такой, как Свиридьянов, вообще мог стать главой областного Управления МВД», – подумал Громов, глядя на скрючившегося на стуле маленького человечка. Это ведь такая должность, почти безграничные возможности. Показав себя, можно и в столицу перебраться. Пахан всегда поощрял провинциальные кадры. С местной епархией всегда можно задружиться, даже с Гвардией Пахана можно. Они тоже люди. А у этого вон, побелка с потолка осыпается, Всё прохлопал.
– Признаться, я устал, – сказал Свиридьянов. Это была правда. Пожалуй, первая за всё время встречи его с Громовым.– Тут очень сложно работать.
– А вы как хотели? – Спросил Громов, машинально ища пепельницу на столе. Вспомнив, что Свиридьянов не курит, он отряхнул пепел на пол и размазал подошвой ботинка.
– Что вы ещё можете рассказать?
Свиридьянов посмотрел на него исподлобья.
– Да вы не бойтесь, не бойтесь. Я тут – порядок восстановить, – успокоил его Громов. – Мне не нужно, чтобы местный архиерей заказывал убийство начальника МВД губернии.
– А вы не восстановите порядок-то, – чуть помедлив, сказал Свиридьянов.
– Это ещё почему? – Насторожился Громов, не донеся сигарету до рта.
– Не получится. Тут зона какая-то, аномальная, как будто параллельный мир, совсем нереальный. Не будет здесь порядка, ни государственного, ни Господнего. Я пытался. Жизнелев всё слишком поздно заметил. Когда начал противостоять, то…
– Кстати, – перебил его Громов, – где этот ваш местный, Жизнелев? – Спросил он о губернаторе.
Потом встал, открыл форточку, приготовился выбросить бычок за окно. Но сквозняк сдул оставшийся на сигарете пепел прямо Громову в лицо. Он выматерился и захлопнул форточку.
– Спивается… Я его давно не видел, – грустно сказал Свиридьянов. – Он и решений-то толком не принимает. Большую часть управления города взяла на себя местная епархия. Вон восьмую церковь за год строят. И все за государственные деньги и на государственной земле. Это они ещё до частной не добрались.
От упоминания о спивающемся губернаторе Громов почувствовал сухость во рту от принятого утром алкоголя; он бы выпил ещё одну бутылочку, но нашёл это сейчас неуместным.
– Куда же столько церквей? Неужто, столько прихожан, – осведомился Громов.
– Да почти все под притоны, – монотонно сказал Свиридьянов.
Этого даже Громов не ожидал.
– Под притоны? – Переспросил он.
– Ну, сауны, стрипклубы, иногда казино, бордели, – пояснил Свиридьянов, видимо, решив, что терять ему уже нечего.
Теперь Громов увидел всю картину. Понял он и настоящую причину, по которой Патриарх попросил помощи у Начальника. Если бы всё открылось, скандал был бы безумный, неконтролируемый. Пришлось бы увольнять всех священников местной епархии, а особенно борзых – сажать. Тогда бы накрылся и отлично организованный бизнес. Видимо, всё стало выходить из-под контроля: местный архиерей не слушался, священники перегрызлись. И вот, по личной просьбе Патриарха, которого стало напрягать неповиновение местных священнослужителей, приезжает высокопоставленный сотрудник Комитета. Всё более или менее, успокаивается, священники притихают, никаких противостояний нет и в помине. Но только на время. Как только Громов уедет, всё вернётся на круги своя: губернатору всё так же будут помогать спиваться, решения за него будут принимать другие, местное УВД всё так же будет пребывать в разрухе. А прикрывать всё это станет опять Гвардия Пахана.
Громов с минуту сидел в полном молчании.
«Что-то не так», – подумал Свиридьянов.
– Да-а-а, – протянул Громов.
– Александр Сергеевич, вы только…
– Не переживай, – перебил его Громов и встал с кресла. – Мне пора, – сказал он. – Может, ещё заеду…
Он взял пальто и быстро вышел из кабинета.