Молодые уехали – старики остались
Галина о себе говорит мало.
Рассказывает, что на финском её имя звучит, как Гандина. Рассказывает, что подрабатывает в католической церкви. Остальное время нашего диалога всё больше о других говорит.
Говорит о девяностолетней бабушке, которая не может ходить и на старости лет осталась совсем одна – все родственники уехали в другую страну. Чтобы уехать, продали обе квартиры: и свою, и бабушкину. Купили ей комнатку в коммуналке, свезли её туда и уехали.
Гандина покачивает головой, шепчет:
— Моя дочь тоже вот, уехала. Но хотя бы звонит, редко, но звонит.
К Ночному автобусу Ночлежки Гандина приходит за едой для себя и той самой лежачей бабушки. Внимательно следит, чтобы хлеб положили не горбушку, а мяконький – у бабушки зубов почти нет. Протягивает контейнер с крышечкой — для супчика горячего. Следит, чтобы блины масленичные сгущенкой полили – бабушка скучает по сладкому.
— Знаете, она порой, как в забытье впадёт, доченькой меня называет. Я уж молчу, не напоминаю ей лишний раз, что не доченька я ей на самом деле. Забочусь вот, как могу. Денег у меня почти никогда нет, в храме чаще продукты дают. Ну, и вот здесь из автобуса кормят, спасибо вам. Так и справляемся, живём. Я вот думаю, слава Богу, что я ходить могу. А если б лежала, страшно подумать, что было бы.
Прощаемся.
— Вы уж, деточка, простите меня, пойду, озябла вся. Блинки понесу своей бабуле, пока не простыли. Чая-то у нас нет, но с водичкой кипячёной тоже вкусно, порадуемся.
Уходит-ушаркивает куда-то сквозь промзону и лужи Лигово.