Эй, толстый! Четвертый глаз. 22 серия⁠⁠

Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве

Надо сказать, что в своих подозрениях чиновник Николай Николаевич был исключительно прав. Он, как мы помним, озадачился вопросом – как олигарх Гавриил Глебович, чьим гостеприимством чиновник сейчас пользовался в промышленном подвале, заполненном самыми зловещими уебищами привокзальных площадей, смог добиться богатства? Как это ему удалось? Мог ли этот потный толстяк разбогатеть сам по себе? Или все-таки являлся зиц-председателем, подставным лицом каких-нибудь криминальных структур?

На самом деле, этот вопрос – очень правильный и интересный. И, наверное, будет верным ответить на него именно сейчас, поставив ненадолго на паузу события в подвале заброшенной фабрики. Мы оставим Николая Николаевича браво дуть на дуло маркера, Гавриил Глебович пусть по-прежнему хочет срать. Гельминтолог по прозвищу Айрон Мэйден пусть посидит в засаде, слушаю яростные вопли хоботоносого Жоры Ноздри. Пластмассовую девушку Марусю мы тоже поставим на паузу, когда она, игнорируя охрану, вбегает в подвал, надеясь задержать двух неучтенных подозрительных личностей, проникших в игровую зону. На мониторе нашего повествования появляются две вертикальные черточки, а стройная марусина фигурка пусть застынет в прыжке.

Лишь трусливого и осторожного Семена Евгеньевича мы на паузу ставить не будем. Этот двойник Укупника улетит во Владивосток. Там он проживет еще три года. Под занавес своей жизни он ввяжется в несколько сомнительных афер, поссорится с корейской мафией и загадочным образом будет съеден собаками на окраине Уссурийска. В нашей истории он больше не появится. Так что позволим ему уехать. Хуй с ним, как говорится. Это уже потом, через три года, его хуй отгрызет и проглотит устрашающий барбос с густой и грязной шерстью. Но это когда еще будет!

Давайте, пользуясь паузой, познакомимся поближе с Гавриилом Глебовичем. Тем более, что он еще сыграет значительную роль в нашей истории.

***

Если бы вы встретили Гавриила Глебовича жуткой и опасной зимой между 1992 и 1993 годами, вы вряд ли бы его узнали. Это каких-то пять лет спустя глаза, нос и рот расплывутся по лицу, теснимые тектоническими плитами подкожного жира. А той зимой будущий олигарх был худ, остронос и совершенно нищ.

В вытянутых на коленках трениках и футболке с надписью «ЛДПР» Гавриил Глебович сидел на тесной кухоньке бирюлевской квартиры и с тоской смотрел на две картофелины, которые жена Вика положила ему на тарелку вместо ужина.

– Даже без масла, – виноватым голосом сказал Гавриил Глебович.

– Да, Гаврюша! – Его жена Вика, утомленная женщина в бигудях и с изнуренным лицом уперла руки в боки. – Масла у нас нет. Мы его, представь себе, не можем себе позволить!

За стеной, в одной из комнат, вдруг рявкнул разбитным бабским многоголосием магнитофон:

А-америкэн бой, америкэн бо-ой

Я играю на балалайке,

Это самый русский инструмент.

Я мечтаю жить на Ямайке,

На Ямайке балалаек нет.

Это дочки – Оксана и Оля – решили послушать музыку. И эта музыка Гавриила Глебовича бесила.

– Девочки! Выключите эту проституцию! – простонал он.

– Это «Комбинация», папа! – зазвенел бодрый голос Оксаны.

– Да какая разница! – завопил отец семейства.

– Не трогай девочек! – строго сказала Вика. – Не вымещай на них свое плохое настроение…

– У меня оно было прекрасным, пока они…

– Ах, настроение у тебя прекрасное было? – прищурилась Вика. – Нам, значит, жрать нечего. Отец родной на работу зачем-то ходит, но денег не приносит. И, оказывается, у него еще было прекрасное настроение? С чего бы это вдруг?

– Ну, это образно выражаясь, – заюлил Гавриил Глебович. – Не было оно вовсе прекрасным. Но все-таки лучше, чем сейчас!

– Где ты витаешь, Гаврюша? – спросила его жена. – В каких, скажи мне, облаках? На что ты надеешься по этой жизни?

– Вик, ну, перестань! – страдальчески сморщился отец семейства. – Заплатят нам денег. И сразу за семь месяцев.

– Уже за восемь.

– Тем более, новый год вот на носу. Должны-должны!

Гавриил Глебович работал научным сотрудником в НИИ, зарплату он в последний раз получал в апреле. Сейчас же подходил к концу декабрь. И Гавриил Глебович занимался самообманом – он все ждал, когда свершится чудо, на работе откроется окошечко кассы, и бодрая кассирша позовет: «Идите за зарплатой!» Так все время бывало раньше. И так вдруг перестало быть.

– Гаврюша! Разуй глаза! Повзрослей! – взывала к нему жена. – Твой институт доживает последние дни. Не будет больше никаких зарплат.

– Ну, тринадцатой, может, и не дадут…

– Никакой не дадут. Все! Изменились времена, понимаешь? Мне больно смотреть, как ты тонешь.

– Нет, ничего ты не понимаешь, я не тону.

– Да в каком ты мире живешь, скажи мне? Сейчас нет никаких чудес, нет справедливости. Все рухнуло. А ты сидишь себе на попе ровно, в чудом уцелевшем институтике, и ждешь зарплаты? Тук-тук! Жареный петух тебя уже клюет в темечко!

Словно бы иллюстрируя свои слова, Вика постучала Гавриила Глебовича по голове, повыше лба.

– Посмотри вокруг, разуй глаза! – продолжала Вика. – Подумай, как ты можешь заработать деньги? Может, вагоны разгружать пойдешь?

– Вагоны? – вознегодовал Гавриил Глебович.

– Или вот бабы мне рассказывали: в «Макдональдс» на Тверской можно устроиться. У Марь Сергевны там посудомойка знакомая есть. Может, замолвит за тебя словечко.

– Да какой еще «Макдональдс»? Я – человек науки! – возмутился Гавриил Глебович.

– Да сдохла вся твоя наука! – Голос Вики балансировал на грани истерики. – Давай в ЖЭКе поспрашиваем? Может, дворники им нужны?

– Чтобы я, да в дворники? Я же работаю, в конце концов!

– Где результат? Где?

Сама мысль о крушении привычного мира была Гавриилу Глебовичу невыносима. Плохой и нерегулярный режим питания наградил его апатией. За окном было минус пятнадцать, свистела злая вьюга.

– Все люди, как люди, – безжалостно продолжала Вика. – Как-то суетятся, что-то придумывают. Только ты у нас в облаках витаешь! Кто-то, вон, воровать идет…

– Я? Воровать? – удивился будущий олигарх.

Бабский хор из-за стенки задорно грянул:

Два кусо-че-ка колбаски

У тебя лежали на столе…

– Короче, я приняла решение, – сказала Вика. – У нас же две комнаты? Девочки переедут к нам, в большую.

– Но там же еще и Вера Юрьевна!

Вера Юрьевна была Викиной бабушкой, тещиной мамой, уже крепко за восемьдесят. Квартира была записана на нее. Старушка иногда еще ходила, но регулярно писалась в постель.

– Да. Поэтому девочки будут спать со мной. А ты – с бабушкой.

– Как так? – оторопел Гавриил Глебович. – Но зачем?

– Затем, что комнату девочек мы будем сдавать. Я уже и квартиранта нашла. Суреном зовут – культурный молодой человек.

– Нет! – воскликнул Гавриил Глебович. – Я запрещаю!

– Да? – скептически откликнулась Вика. – Тогда обеспечь нас деньгами, кормилец! И запрещай на здоровье. Хоть обзапрещайся.

Гавриил Глебович вскочил из-за стола.

– Куда ты, бедовый? – спросила Вика. – Картошку хоть доешь.

– Нет! – трагически воскликнул отец семейства. – Мне под такие разговоры кусок в горло не лезет. Я пойду, пройдусь, подумаю.

– О! Вот это правильное решение, – одобрила Вика. – Ты уж извини, что так наехала. Но надо с тебя эти розовые очки-то снять.

Она даже его поцеловала. А Гавриил Глебович вышел из квартиры, пошел вниз по подъездной лестнице. Внизу слышался звонкий молодежный гогот.

Между вторым и третьим этажами сидели и грелись уличные гопники. Они слушали раздолбанный кассетный магнитофон, из которого доносились истеричные вопли: «Мы в глубокой жопе!» Казалось, что певца тошнило. Голос был такой.

Когда Гавриил Глебович проходил мимо молодежи, юнцы притихли. Отец семейства тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя по возрасту он и вышел из периода подростковых разборок. Но мало ли – могло и прилететь. Уличной молодежи Гавриил Глебович опасался.

Молодежь курила длинную папиросу, которая чадила сладковатым странным дымом.

– Э! Ты кто такой? – нагло спросил Гавриила Глебовича кто-то в шапке-петушке.

– Да спокуха, Костян. Это сосед наш,– признал путника кто-то знакомый.

– Чо, не мусор?

– Да какой нахуй мусор?

– Э, мужик, дунешь?

– Что? – замер Гавриил Глебович.

Ему протягивали папиросу. Она тлела, воняла и истекала дымом из гильзы.

Гавриил Глебович не курил. В армию он не пошел по плоскостопию, так что даже шансов познакомиться с этой вредной привычкой у него не было. Но сейчас он, презирая себя, взял эту папиросу с обслюнявленными краями, стараясь не думать о кишащей заразе, поместил гильзу в рот и затянулся. Крепкий и едкий дым изнутри ударил его в нос, сильно запершило в горле. Гавриил Глебович стал кашлять. Он кашлял и кашлял, остановиться не мог.

Молодежь хохотала, глядя на его конвульсии. Вытерев слезы с глаз и слюни с губ, Гавриил Глебович сиплым голосом волка из мультфильма «Жил-был пес» сказал:

– Спасибо!

Молодежь засмеялась еще сильнее и наглее.

– Давай, мужик, счастливого пути. Во его щас вопрет! Гыгыгы! Эй, мужик! Мелочишки подкинь! Мужик!

– Да оставь ты его, здесь он живет, не доебывайся…

***

Погода на улице была невероятно гнусна. Дул пронзительный ледяной ветер, стреляя шрапнелью отвердевших снежинок.

Гавриил Глебович тут же оцепенел от холода. Но не только от него. Отец семейства вдруг почувствовал, что мир как-то неуловимо изменился. И не с шумом и катастрофой, как в 1991 году, а как-то мягко, исподволь. В мир, серый и страшный, вдруг вошла некая гармония. Гавриил Глебович смотрел на круговерть колючих снежинок, на то, как они мелькают в бледных отблесках фонарей. Затем поднял взгляд на небо. И прямо перед его глазами расступились тучи. Можно было бы даже сказать, что разбежались. Притом, в разные стороны.

В обычном своем унылом состоянии отец семейства не стал бы рефлексировать на небесные дела, сфокусировавшись на земных заботах, но сейчас он чувствовал себя очень странно (очевидно, в папиросе подростков был явно не табак). И, прежде всего, странность заключалась в том, что Гавриилу Глебовичу было интересно, что же происходит там, наверху.

А в дыре, освободившейся от туч, вдруг появилась звезда. Отец семейства не знал, ни как она называется, ни к какому созвездию относится. И понять это было никак не возможно. Потому что звезда была – совсем одна.

В глубине памяти затренькала переборами ласковая гитарка и добрый блеющий голос пропел:

А в небе го-лу-бом

Горит одна звезда.

Она твоя, о ангел мой!

Она твоя все-гда!

Двигались тучи. Направлялась куда-то и звезда, по своему небесному маршруту.

«Эй, звезда, постой!» – испустил мысленный зов Гавриил Глебович. Вдруг звезда уйдет, и бросит его здесь? Отцу семейства стало заранее очень обидно.

Откуда-то он знал, что упускать эту звезду нельзя. И он пустился в погоню за ней по сумрачной бирюлевской окраине.

Гавриил Глебович шел дворами и гаражами. Известные дворы сменились уже незнакомыми. Он шел куда-то, ведомый шальным небесным телом, а его рациональный разум только лишь отмечал знакомые вехи на пути, чтобы потом найти обратную дорогу.

Звезда вдруг замерла на собачьей площадке – большом пространстве между двумя пятиэтажками и забором детского сада. То эта звезда двигалась, а теперь вдруг – повисла, как будто ее гвоздями приколотили.

«Ну, и куда ты, тропинка, меня привела?» – подумал Гавриил Глебович, оглядываясь по сторонам.

В месте, где он оказался, не было ровным счетом ничего, заслуживающего внимания. Как, наверное, и во всем Бирюлеве. Серые, словно заплесневевшие дома, в ближайшем из которых происходил какой-то громкий скандал. Кричала женщина, слышался звон разбиваемой посуды.

– Иди воруй! – послышался яростный женский крик.

Гавриил Глебович не выдержал и захихикал. Отчего-то наблюдать со стороны за этими разборками было смешно.

Снова послышался звон стекла, распахнулось окно. Злая женщина что-то выкинула во двор.

И это что-то, описав в морозном воздухе плавную геометрическую полупараболу, упало прямо у ног Гавриила Глебовича.

Отец семейства наклонился и поднял упавший предмет. Это была статуэтка. На ощупь, из какого-то непонятного дерева. Она изображала восточного, но не китайского, старика – в халате и с длинным носом.

«Без пяти минут Буратино!» – подумал Гавриил Глебович и снова захихикал.

Неким наитием он понял, что надо побыстрее уходить, пока хозяин статуэтки не спустился за ней. Гавриил Глебович начал отчего-то дорожить своей находкой.

Выйдя с собачьей площадки, отец семейства оказался у забора детского сада. Гавриил Глебович заметил, что прутья ограды рядом с тропинкой раздвинуты. В принципе, открывалась дорога в детское учреждение. Недолго думая, ведомый тем же наитием, Гавриил Глебович проник в за ограду. Его внимание привлекла беседка в виде избушки на подразумевающихся курьих ножках.

Микроскопическое окошко беседки улавливало свет Луны. И Гавриил Глебович принялся рассматривать свою находку.

Статуэтка изображала старика в халате. Старик опирался на посох, на котором были вырезаны какие-то мельчайшие символы, образовывавшие надписи на неведомом и неопознаваемом языке. Лицо старика казалось похожим на памятник Хо Ши Мину из окрестностей метро «Академическая». Только статуэточный старик улыбался. И улыбка была достаточно зловещая. Недобрая. И над этим – то ли дружелюбным, то ли нет – оскалом нависал крюк носа.

Гавриилу Глебовичу показалось, что к носу старика что-то прилипло. Какая-то черная козявка. Отец семейства потер о куртку выступающую часть фигурки.

И тут беседка словно бы вспыхнула изнутри. «Это граната!» – вдруг понял Гавриил Глебович. Успел испугаться. Но вспышка была не похожа на обычный взрыв. Ярко белый свет вдруг стал переливаться розовым, потом красным. Потом сияние быстро пробежало по всему спектру радуги и сделалось фиолетовым.

И в этом сиянии Гавриил Глебович вдруг обнаружил, что находится в беседке – не один. В крохотной избушке появился еще кто-то – ростом примерно метр шестьдесят, опирающийся на посох. С хитро-хищным оскалом и крючковатым огромным носом. Точная копия старика на статуэтке.

Только этот, в человеческий рост был жив и двигался!

Гавриил Глебович тонко пискнул:

– Отпустите меня! Я случайно! Меня дома ждут!

– Не спеши, смертный, – сказал старик.

И Гавриил Глебович оцепенел.

Продолжение следует...