Некоторые воспоминания о детстве.⁠⁠

Решил вот тоже поделиться некоторыми воспоминаниями и впечатлениями. Зачем? А не знаю. Может, в процессе догадаюсь.

В общем-то, моя история вряд ли сильно отличается от множества похожих, но немного других.

Родили на свет меня в Москве. Рассказывали, что после рождения я молчал, не плакал. Лишь растерянно смотрел вокруг, и был хмур. И что обычно младенца бьют по попе, чтоб заорал, чтоб легкие развернулись для дыхания. А я молчал. И пришлось несколько раз довольно сильно меня стукнуть по заднице, чтоб я все-таки подал голос. Большую часть времени я плохо помню, детские болячки, ветрянка, свинка, воспаление легких, вирусные менингиты два раза. Вечные больницы, пара раз в коме, реанимации, люди в белых халатах, вечно плачущая мама, которой несколько раз говорили, что я не жилец. Но все-таки вроде вот живой, и вроде даже не дурак, (хотя это относительное понятие, с какой стороны смотреть). Потом ясли, детский сад. В яслях я вечно ползал, протирал ползунки, колготки, и другую одежду, за что часто был отшлепан, хотя плохо помню, но всегда раздраженный и растроенный тон матери, что мол не напасешься на меня, как-то запал в память.

Очень плохо помнится этот период, первые два года. Обычно их вообще мало кто помнит, и даже если что-то всплывает, то очень обрывочно, чаще не помнят совсем ничего. Я тоже почти ничего не помню, кроме всплывающих кусочков, описанных выше, но почему-то помню еще куски чувств и образов, ощущений, как будто не из этого мира. Конечно, это уже не прямые воспоминания, а поздняя попытка осмысления.

Тьма. Клубящаяся разными оттенками, от серого, до иссиня-черного, с прожилками каких-то искр, вспыхивающими в глубине. Чувство полной бесконечности, бескрайности и полной, всеобъемлющей, черной тучи, которая заполняет все доступное пространство. Она окутывает тебя, как шотландский теплый плед, очень хорошо, ощущение полного покоя и тишины. Но это не глухая тишина, сквозь нее слышатся какие-то тихие, но звонкие, хрустальной чистоты звуки и мелодии, ритм которых невозможно уловить. Звуки просто льются, как перезвон серебряных колокольчиков на самом краю сознания, их почти не слышно, но они есть. Покой.Тоже всеобъемлющее чувство, полный покой внутри, и ощущение - я никуда не хочу отсюда уходить!

Совершенно никуда! Не хочу! Никуда! Уходить! Я сопротивляюсь, не физически, потому что нет физического тела, а лишь какой-то образ, сопротивляюсь мысленно, с бешенством и яростью, но силе, вдруг подватившей меня - абсолютно все равно на мои потуги. Зачем и откуда здесь эти светлые тени? Почему меня подхватывает и несет куда-то какая-то сила? Эта сила несется сквозь пространство с чудовищной скоростью, но она почти не ощущается, потом вдруг рывок, чувство мгновенной невыносимой перегрузки - и я падаю..

Падаю сквозь Тьму, но уже не такую, а пронизанную гроздьями ярчайших светящихся шариков, не теплую и уютную, напротив, холодную, и равнодушную. Я падаю, и меня охватывает чувство паники, потому что нет ни цели, ни точки посадки, падаю в полнейшую неизвестность, и никак не могу на это повлиять. Не могу ни подняться обратно, вверх, я даже не знаю теперь, где именно я был, и куда возвращаться, и как тут ориентироваться, потому что где тут верх, а где тут низ, где лево, а где право -  непонятно, и как скорректировать это неуправляемое падение?

Невозможность что-то сделать и изменить вызывает чувство полнейшего бессилия, а вслед за ним, и дикой злости, оттого, что без моего желания, хочу, не хочу, могу или нет, взяли, вырвали из того места, где мне нравилось, и бросили черт знает куда.

Сияющих шариков становится больше, потом еще больше, становится жарче и теплее, а потом меня выносит к одному из них, и внизу вдруг становится видно едва различимую голубую точку. Снова накатывает чувство несущего меня потока, мгновенная перегрузка, голубая точка резко увеличивается в размерах, заполняет всю видимую область, как будто я врезался в нее, и "картинка" гаснет.

Больше ничего не помню, как ни пытался все эти образы превратить в текст.

****************************

Где-то в 3-4 года увезли меня в деревню, где я жил под присмотром своего тогда еще живого собакена Букета(пусть он попадет в свой собачий рай) и бабушки с дедом. Вроде потихоньку оклемался, стал меньше болеть, окреп на свежем воздухе, деревенском парном молочке, которое полюбил всей душой, и которого мог выдуть трехлитровую банку почти за раз. Вскакивал вместе бабушкой и дедом, дед собирался в 6 утра на работу, а бабуля шла доить с утра коров, огромную белую Марту, и ее дочку Зорьку. Я стоял рядом, смотрел и ждал парного молока. После дойки, коров выгоняли на выпас в общее деревенское стадо, бабушка шла на веранду хаты, процеживала молоко через марлю, и наливала мне пол-литровую солдатскую алюминевую кружку. Я выпивал ее залпом, и шел досыпать часов до 10. Самое вкусное было взять батон белого хлеба, (в деревне он сильно отличался от московского, был другой вкус) достать банку с гречишным медом, налить в блюдечко, макать туда горбушку, и запивать молоком утренней свежей дойки, но уже постоявшим в холодильнике. Ням-ням-ням!

Мне нравилось встречать деревенское стадо после выпаса, когда его прогоняли по деревне и все разбирали коров по домам. Бабуля выходила на крыльцо, я ковылял открывать ворота, до щеколды не доставал еще, поэтому поддевал ее прутом. Наша часть деревни стояла на возвышенности, и с холма мы видели приближающееся стадо, оттуда отделялись Марта с Зорькой и брели к лужайке перед хатой. Если их никто не встречал у крыльца а ворота были открыты, они сами заходили во двор и шли в стойло, где их уже ждала свежая вода и соляной камень. А если мы сидели у дома на крыльце, то они приходили на лужайку и продолжали мирно на ней пастись, пока их не загоняли в коровник. Как-то вот различали.

У старой коровы Марты, были большие, острые, и широко расставленные рога, похожие на буйволиные, только меньше и короче. Однажды я вышел встречать наших кормилиц с выпаса, и когда они подошли к дому, и стали щипать траву, подбежал к Марте, погладил по шее, почесал за ухом, а потом обнял за широкую лобастую голову, которая была размером с тогдашнего меня, но этим помешал ей пастись. Она сердито мотнула головой, и сильно вскинула ее вертикально вверх, и я, висящий прямо на ее морде, кувыркнулся промеж ее широко расставленых рогов прямо ей на загривок, лицом к хвосту. После этого продолжила пастись, и даже не обратила на досадную помеху в виде меня никакого внимания. Даже испугаться не успел, но как слезть, высоко очень? Пока думал, выбежала соседка, и подняла крик:

- Ой, спасите-помогите, ребенка за-а-бо-д-алиии!

Шум-гам, прибежала бабушка, тоже запричитала, а потом вышел дед, и цыкнул на них:

-Ну, шо воете, цел, жив-здоров, эвона, корову оседлал, тоже мне, жокей-наездник. (Дед одно время работал на ипподроме наездником, поэтому назвал так.)

Снял меня с коровы, и со своим обычным хитроватым прищуром сказал:

- Ну, раз ты такой у нас любитель верхом кататься, то начнем тебя на лошади учить, на корове верхом не ездят. Как ты верхами на ней оказался? Я рассказал, на что он, конечно же, прочитал небольшую лекцию, что подходить к коровам спереди и мешать им жевать - неправильно, и поведал еще некоторое количество житейских мудростей. Что, к сожалению, происходило крайне редко.

В деревне помогал как мог по хозяйству, уже ближе к шести годам, топориком махал, дед пилил бревна, я колол полешки небольшие, относил, складывал, сено носил коровам, корм птице и кроликам, полол грядки с картохой, собирал вечного колорадского жука. Ездил со всеми на сенокос, взрослые косили, а мы, мелкота с граблями, сгребали душистую свежескошенную траву в ровные дорожки для просушки. Когда подсыхало, через несколько дней, ездили собирать. У детей были свои вилы для сена, поменьше, чем большие, но тоже все участвовали в погрузке на телеги. По приезду к хате, сгружали сено на лужайку перед домом, частично закидывали на чердаки дома и сараев, частично сметывали в стога, накрывали брезентом, и оставляли так стоять до зимы. Сено вкусно пахло, в нем было весело прыгать, кувыркаться, прорывать в стогах ходы и устраивать свои "норы", и играть там в свои детские игры. И там же можно было совершенно безбоязненно завалиться спать, даже во время дождя.

Еще в сене можно делать и другие интересные вещи, но об этом я узнал в несколько более зрелом возрасте:).

*****************************

Научили кататься на лошади, хотя с первого раз было страшно и высоко, но потом очень понравилось. У дядиной тягловой кобылы Маньки, совершенно тяжелой и костистой, которая галопом не скакала никогда, и даже рысью крайне редко, зато могла трактор "Кировец" с груженым прицепом вытащить из полуметровой ямы, внезапно от залетного жеребца родился жеребенок, которого назвали Маркиз, но потом ввиду капризного характера так и прозвали Капризом. Манька была гнедая, а жеребенок оказался серым в яблоках, широкогрудым, тонконогим красавцем. Слава всем богам, и не подумали его ставить в телегу, а сразу как подрос до подходящего возраста, объездили под седло. Уж это был любитель повыпендриваться, каких поискать! Поедешь на нем, пустишь рысью, так он копытья вскидывает высоко, шею выгибает, гарцует, красуется, кобылий сын! И сам иной раз поддаешься на это, спину выпрямишь, руку в бок, шапку набекрень, чтоб чуб эдак лихо выбивался - и сидишь, смотришь на всех сверху вниз, пальцы веером, сопли пузырями! (тут подсознательно звучит песня про Лизавету, которая ждет от друга привета:))

Взрослые мужики улыбаются, понимающе хмыкают, дети завидуют, а молодые хозяйки из-за заборов заливисто и задорно смеются, сопровождая это все фразочками, с характерным деревенским говором:

-"Наташа, ты похляди-ка! Хде твоя Алена, хлянь, жа-а-них какой едет! Ну чистый боярин, Садко, гость торховый!"

Правда, после таких проездов вполне можно было огрести от местных деревенских пацанов, за выпендреж, но оно того стоило) Удовольствия было больше, чем неприятностей от пары оплеух и пинков по заднице, причем можно было и дать леща в ответ, и в принципе разойтись, оставшись "при своих".

Конечно, в основном на Капризе ездили или дед, или дядя, но и мне перепадало. Когда мне давали его выгулять/выездить, чтоб не застаивался, или сгонять на реку, выкупать в жару, я угощал его когда морковкой, когда яблоками, но больше всего он любил черный хлеб с крупной солью, в деревне почему-то она вся была такая, мелкую я потом только в городе увидел. Каприз брал угощение с рук мягкими бархатистыми губами очень осторожно, и когда жевал, смешно и трогательно этими губами пришлепывал, но старался не укусить, хотя характер имел норовистый, и если что - мог ухватить зубами за ухо, из вредности наступить на ногу, или тихонечко так притереть боком об стену в конюшне, если его обижали, или как-то пытались, по его мнению, ущемить. Выкупаешь его в реке, так все равно потом валяется по траве, катается сбоку набок в песке на берегу, и косит на тебя хитрющими лиловыми глазищами, мол, все равно я по-своему сделал, и фыркает довольно, как насмехается, подлец эдакий:). Красавец был, но потом дядя его продал, деньги нужны были. Всего-то за полтора миллиона еще инфляционных денег из девяностых, сейчас, наверно, тысяч в десять это можно посчитать, хотя может и в сто, а может, всего и полторы тысячи. Не помню, сколько там нулей списывали. Очень на орловских рысаков походил, красавчик-конь.

Сильнее всего в детстве не любил насекомых. До сих пор не люблю. Фобиями не страдаю, но запомнилось впечатление - в сильную жару просто некуда деваться от оводов, слепней, мошкары помельче, а ближе к вечеру - мерзейшего, вечно противно пискляво жужжащего комарья, после которого укусы жутко чешутся, и ничего не помогает, ни вонючие "тройные" одеколоны советского производства, ни керосин, ни прочие "народные" средства, разве что деготь, но воняешь потом от него ужас как. К тому же, насекомые сильно мешают, когда пасешь стада животных, коров или лошадей. Беспрерывно атакуя, кусая, они могут взбесить стадо, и оно потом на инстинктах может понестись ничего не разбирая хрен знает куда, и затоптать по дороге кого-нибудь. Несколько сотен быков, или лошадей, несущихся на тебя - страшно, блин, только собаки спасают.

Однажды наступил на пчелу, когда купался на речке, страшного ничего не случилось, жало вынули иголкой, но ногу раздуло на пару дней, шлепал ей как тюлень ластой, ходил хромал, а дедушка подсмеивался надо мной, называл "водолаз Пилюлькин", спрашивал, "как ласты, не жмут?", а я по детству злился и обижался на него.

Был страх вообще, однажды проснулся лет в 6-7 в хате от странного гула. Глаза открыл - весь дом пчелами набит, под самый потолок! Закутался в одеяло, сообразил, тихонечко, без резких движений, прошел сквозь облако из пчел, дошел до двери, а потом уже выскочил как ошпаренный оттуда! Побежал к бабушке в огород, спрашиваю, чего такое, откуда пчелы в доме? Ну одна залетела случайно, ладно, но там рой целый! Оказалось у соседа, деда Жоры, молодая "королева" улетела, увела половину рабочего роя из улья, и заселилась к нам под крышу. Вот же елки-палки, выбрала место! Ну зато потом понаблюдал довольно интересный процесс выманивания "королевы", а за ней и всего пчелиного роя, и заселения его в новый улей. Обрубок дерева обожгли на огне, намазали неким составом из меда, воска, еще чего-то из пчелиных выделений, надели на длиннющую жердь, и поднесли к чердаку, где была молодая "королева". Она вылетела, прилипла к этому деревянному чурбаку, и дед Жора понес ее к новому улью.

Картина маслом - идет человек, несет палку метров 5 длиной, как флаг, с обожженным деревянным чурбаком, а вслед за ним, как знамя черного цвета, вьется целая туча пчел!

***************************

Еще в моем детстве был дворовый кот Васька, задира и стервец. Я помню его уже старым, но еще боевым, выдранный глаз, порванные уши, весь в шрамах, боец, крысолов, мышелов, не дававший проходу кротам, а также и ласкам, куницам, и всяким другим мелким хищникам, порывавшимся охотиться на его территории. Без тени сомнения выдавашим трынделей не только окрестным котам, но даже псам, которые пытались влезть к нам во двор, в отсутствие основного сторожа - Букета. Все-таки у животных есть какой-то опознаватель "свой-чужой", часто порваный соперниками в схватках, он приходил в будку к Букету, и прятался там, Букет в это время перегораживал вход и не пускал никого, иногда вылизывая кота, зализывая его раны и шрамы. Потом часто мы находили мышей и крыс возле собачьей будки, хотя я никогда не видел, чтоб собакен их ел.

Когда Васька состарился и уже плохо ходил, чаще лежал и практически не двигался, одна из кошечек из его многочисленного потомства часто сидела возле него, охотилась возле закромов с зерном на мышей, и приносила ему на прокорм. Было очень трогательно, хоть уже и было понятно, что скоро Васька умрет, он даже из бутылочки молоко с трудом пил. Хоть привычка к смерти домашних животных уже выработалась - все равно было его жалко. В отличие от другой деревенской домашней живности, где отношение к ней гораздо проще, чем в городах - его не выбросили в ближайшие кусты за огородом, а похоронили в лесопосадке, и даже положили сверху камней, чтоб чужие полу-дикие собаки не раскопали. Хороший был котяра, земля ему пухом.

Ну и конечно, мой главный друг всего деревенского детства, Букет, благородный "двортерьер", помесь лайки, овчарки, и еще кого-то несусветного, чего только может быть в деревне. Не сильно большой и крупный, чуть выше колена взрослого мужчины, но крепкий и широкогрудый, черная пушистая шерсть с рыжими подпалинами на груди и лапах, треугольные уши торчком, хвост кольцом, умнющие глаза, и безграничная преданность, но без подобострастия, со своим каким-то внутренним собачьим достоинством. Как только я его не мучил, и тискал, и за уши хватал, и за хвост, когда мелкий совсем был - ни разу он меня не тяпнул, терпел просто стоически. Когда я уставал и засыпал, ложился рядом, согревая в пушистой шерсти, и тоже спал, отдыхая от докучливого малого) Иногда утаскивал в будку, и мы спали там, благо позволяли размер капитального кирпичного "строения", и часто заменяемая свежая солома. Причем не позволял меня вытащить из будки, пока не проснусь сам) Как я уже описывал в паре комментариев на сайте, к похожим темам, умнющий был собакен, никто его особо не дрессировал, однако он встречал утром почтальона, ловил газету и тащил ее деду читать. Потом приносил еще и тапочки, чтоб можно было встать, и пойти завтракать к столу. На моей детской памяти единственный из псов, который допускался к мясу от забиваемых свиней, телят, овец, и ему доставались хорошие обрезные кости, потроха, и многое другое, чего другим собакам потом не давали, старались все в дело употребить для самих себя. Как-то он не был в центре внимания, но всегда в нужный момент оказывался рядом. Лежит на берегу, греется на солнышке, пока дети купаются в реке, но если у кого свело ногу, наступил на железку в песке или еще что - и вот он уже тут, тащит к берегу. Чужие собаки, чужие люди, - и вот он уже перекрывает собой подход к группе детей, и негромко рычит, показывая клыки, - и все предпочитают держать дистанцию и обходить стороной. Не терпел пьяных, мог и своих куснуть, пусть не сильно, но чувствительно. Требовал к себе вот уважения такого. Выпил, хоть ты и хозяин, но держи дистанцию. Сильно помогал при выпасе деревенского стада, когда наставала наша очередь идти на выпас. Дежурили по количеству коров и быков в хозяйстве. Сколько коров - столько дней и пасешь стадо. Обычно больше двух-трех не было, всех устраивало.

Практически единственное время, когда он мог иногда "забить" на приказы хозяина - это время "собачьих свадеб", но тут природа, ничего не попишешь)

Из-за своей шикарной пушистой и красивой шерсти, Букет был предметом зависти многих, часто слышал:

-"Вот на шапку бы, какая бы шапка вышла!". Я боялся, бежал к нему, обнимал, и кричал, что не отдам. Наверно, иногда надо мной подшучивали, подсмеивались над ребенком, но я тогда это не понимал.

Когда его убили, хоть и уже привык к смерти, и вывел для себя, что ни к чему, и ни к кому нельзя привязываться, вещи разрушаются и портятся, друзья предают, девочки совсем не принцессы, а люди вообще - слабы и падки на свои слабости, потому легко "ссучиваются", а родные тоже не вечны и умирают - а все равно это была потеря, будто оборвалось что-то во мне. Было мне тогда уже 13-14 лет, приехал снова после школы на лето в деревню, а там другой пес. Его я уже не воспринял, мой Бука так и остался для меня последним и единственным. Я даже не смог его оплакать, ибо к тому возрасту практически разучился это делать, просто перехватило горло, стало трудно дышать, а потом я ушел в лес, на поляну, где часто бывал с ним вместе. В сезон там росла земляника, ходил за ягодами. Сел под ближайшим деревом,и тупо пялился в одну точку, и сидел там до ночи практически, ничего не видя и не слыша вокруг. Ноги были ватные, лицо горело, сильно болело где-то в груди, челюсти сжало, чуть ли не зубы крошились, меня трясло и сбивалось дыхание, и двоилось в глазах. Видимо, я потерял сознание от нервного стресса, потому что когда очнулся, и пришел в себя, был уже глубокий вечер, и я кое-как собрался и добрел до дома.

(подсознание, слова и музыка Владимир Высоцкий..

-"Вот когда рядом рухнет израненный друг,

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг,

Оттого, что убили его - не тебя..")

Жаль у нас нет закона, где за свою домашнюю собаку можно мстить как за человека-родственника, члена семьи. Очень жаль..

Спи спокойно, друг мой, твоя собачья жизнь была лучше, честнее и благороднее, чем у многих "людей", и дороже для меня многих "человеческих". Будучи собакой, ты был во многом больше человеком, чем многие люди, по какому-то необъяснимому для меня недоразумению, называющие себя "людьми".

************************

Конечно, меня любили. Но вот беда, детям все-таки нужно в первую очередь не только "одет-обут-накормлен", но и какое-то внимание эмоциональное, а вот как раз этот аспект я не особо ощущал, ибо бОльшую часть детства помню рядом свою собаку, а совсем не родных. Как-то не было принято лишний раз обнять, погладить по голове, вообще телесный и эмоциональный контакт был не принят, быстрей-быстрей ходить, сам-сам-сам. Сказку почитать, вон проигрыватель пластинок есть, куча сказок, давай мы тебе включим, слушай.(тут известный анекдот про "здравствуй, дружок, хочешь я расскажу тебе сказку..пшш..хочешь, хочешь я расскажу тебе сказку..) Еда в холодильнике, вода в ведре из колодца чистая, газ в баллоне открывается тут, спички тут, пользоваться вот так. Прививать самостоятельность детям, конечно же, необходимо. Но, как говорится - если у тебя в детстве не было велосипеда, то потом хоть коллекция авто, и личный самолет, но велосипеда в детстве - все равно не было..

Плюс праздники типа ДР, или чего-то такого проходного, не принято было отмечать, только Новый Год. В деревне некогда возиться, ребенок не ребенок, а пара свободных рабочих рук. Нет, я не хочу обвинять своих родных, они просто не умели по-другому, их самих так растили, они пережили гражданскую, голод, раскулачивание, потом еще пережили ВОВ, откуда им было знать про всякие умные тонкости? С моими детскими болячками им и так со мной несладко пришлось. Вырастили как умели, научили, чему могли - и на том низкий им поклон.

Мама в это время работала в Москве, в больнице медсестрой ночью, и днем маляром на стройке, чтоб получить комнату в коммунальной квартире. Приезжала иногда проведать, но не часто, ибо уставала на двух работах. Первое время я скучал, но потом привык. Привык как-то все время, что сам по себе, привык к собаке рядом вместо родных и родительницы. В деревне не оградишь детей от природы, бьют животных для еды, умирают люди, и никто никого не гоняет, спокойно видишь обыденность смерти, и восковые лица покойников, бабушек и дедушек, к которым вчера заходил в гости, и пил у них молоко с блинами и медом, и которых уже через день утром выносят в гробах родственники, и грузят в кузов ЗИЛка, чтоб увезти на кладбище. Никто не говорит, что они "уехали в город". Нет, говорят как есть. Просто так случилось. Время пришло. Все там будем. И к осознанию этого - тоже привык...

************************

P.S. Продолжение следует вне зависимости от рейтинга, по мере "собрания с мыслями".