Серия «Крысиная ненависть»

Тогда с конкурса он нёс её на руках. Пытался утешить. Что-то говорил. Что-то типа, что она для него всегда первая, всегда лучшая. Даже предложение сделал. Но какое там. Уж лучше бы молчал. Она послала его подальше вместе с его предложением и колечком. Он обиделся и ушёл. И ей пришлось зализывать эту рану одной. Она долго ещё мучилась, проклиная в душе соперницу. Влезла на её страничку в "Станграме", написала какую-то гадость. Тут же отправилась в бан. Но не успокоилась. Нашла её в "Контакте", изучила всю подноготную.

Очуметь! Соперница оказалась провинциальной выскочкой, уроженкой Воронежа. Вот и сидела бы в своём Мухосранске. Что они все в столицу прутся? Она хоть и сама не коренная москвичка, но, где Питер и где Воронеж? Алина с пристрастием рассматривала фотографии улыбчивой брюнетки и не могла понять, что же в ней самой не так.

Сравнила. Как бы ей не хотелось, но пришлось-таки признать, что смуглянка Илона Касинская довольно привлекательна. Но она-то лучше! Определённо лучше! Красивые серые глаза под чуть нависающими веками, но это природное и ничуть её не портит. Припухлые губы. Не надутые, как у силиконовых станграмных красавиц, а в самый раз. Нос… Ах да, нос! Свой нос она ненавидела, его кончик был похож на греческую сливку. Ну всё понятно. Всё из-за носа. Признавать иное превосходство соперницы Алина не собиралась.

Чтобы пережить такой провал, такой удар по самолюбию, понадобилось немало времени. Она всегда считала свою психику устойчивой, но на деле оказалось, что это не совсем так. Она заперла себя в четырёх стенах и долгое время совсем не выходила из дома.

Прошло три года, с Санькой они помирились (да куда он денется), а воспоминания до сих пор терзали её душу. Ох уж эти воспоминания! Лучше и не вспоминать!

Алина нервно заправила за уши торчащие по бокам прядки. Знакомая парикмахерша умела плести невероятно красивые косы, которые недавно вошли в моду. Чем небрежней торчали из косы волосы, тем это считалось моднее. Но привычка к гладко уложенным причёскам осталась, и руки неосознанно всё время тянулись что-нибудь да поправить.

Серый вечер, лёгкая пурга застилает землю. Это зима морозу постель стелет. Помирились, видно. Наконец-то, а то оттепель надоела уже.

Алина поднялась по старым каменным ступенькам, перегнулась через перила, посмотрела на покрытую льдом воду. Мосты она любила, они же как символ соединения, может, поэтому влюблённые и вешают на них замочки. И поцелуи на них самые страстные, самые желанные.

Полдня она бродила по городу просто так. Ей нравилось слышать голоса и отдельные слова прохожих, заглядывать в их лица (у кого-то улыбка, у кого-то слёзы) и отпускать свои мысли погулять. Просто наслаждаться жизнью.

Женщинам на свидания положено опаздывать. Обычно так и происходило, но сегодня она решила прийти раньше назначенного времени. Она знала, что Санька не просто так позвал её на этот мостик. Сегодня он сделает ей предложение, и ажурную ковку перил украсит ещё один замочек. Символ их соединения.

Алина посмотрела на часики, минутная стрелка перевалила за цифру двенадцать. Санька опаздывал. Ну вот. Алина повернулась в сторону спуска и надула губки. Сзади послышались неторопливые шаги. Ах, он ещё и не торопится?! Надо показать ему своё «фи». Алина демонстративно закинула косу за плечи и сделала шаг в направлении спуска.

Всё произошло так быстро, что она даже не успела понять, откуда взялась эта боль в затылке и почему мгновенно перехватило дыхание. Она попыталась глотнуть воздух, но не смогла…

Стечение обстоятельств

У Костика ни мамы, ни папы не было. Одна бабушка. Родителей, по рассказам бабы Клары, убили в лихие времена, когда с началом новой эры капитализма чета Гущиных решила стать кооператорами. Сработала реклама Довганя. Хорошо дело пошло, пышные булки разбирались влёт. Всего за полгода удалось рассчитаться с долгами, и вот, когда поставленный на ноги бизнес начал приносить доход в личный карман Гущиных, нагрянули братки. Отец Костика сдался сразу, испугался, а может, реально оценил обстановку, но мать… Мать упёрлась. В результате остался Костик на бабкином попечении. Но бабка старая, у неё уже с памятью плохо, потому пропажа Костика её вряд ли взволновала.

— Иди домой, нытик, а то из-за тебя и нас искать начнут, — презрительно бросил Костик в сторону малыша. Соперничество за звание «лучшего друга Димона» достигло апогея, и теперь перевес был на стороне Костика. Егорка несколько минут потоптался на месте, захныкал и побрёл в сторону дома.

До вечера они купались, загорали, метали ножички в засохшее дерево. К вечеру снова захотелось есть.

— Надо было больше картохи брать, — упрекнул Костика Димон.

Картошка входила в обязанности Костика, но в погребе её оказалось всего ничего. Старые, сморщенные, как бабушкино лицо, клубни обречённо смотрели на мальчика проросшими глазками. Костик пообломал проросшие побеги и закидал остатки зимних запасов в торбу. На один раз хватит. Кто ж знал, что они задержатся тут?

— Без жратвы не протянем, — Димон не скрывал недовольства. — Такое ответственное дело тебе поручил, и с тем не справился. Надо было Егорке поручить.

Последняя фраза была обидной. Только-только Костик почувствовал себя обладателем почётного звания, как весы соперничества неожиданно качнулись в противоположную сторону.

— Так я сбегаю, принесу чего-нибудь ещё.

— Беги, да побыстрей. Не ложиться же спать голодными. И попить захвати.

— Ага.

Кто же знал, что накануне бабку разобьёт инсульт и она грохнется на пол прямо посреди комнаты и испустит дух, так и не дождавшись помощи. После похорон Костика отправят в детский дом, где он очень быстро повзрослеет, узнав цену выживания, когда либо ты, либо тебя.

Входную дверь Марь Пална на ключ не закрывала. Боялась, что помрёт в закрытой квартире и сгниёт, пока её найдут. Таня об этом знала, была предупреждена соседкой, потому звонить не стала, просто толкнула дверь и вошла. По ушам ударил темпераментный диалог сериальных персонажей.

— Марь Пална, — громко крикнула Таня, рассчитывая перекричать телевизор и преодолеть глухоту старушки.

— Ааа… Танечка, — неожиданно соседка вышла из кухни, вытирая руки о замусоленный передник. — Чего орёшь, как оглашенная?

— Марь Палн, приглядите за Юлькой, я в аптеку сбегаю.

— А чёж, и пригляжу, иди, милая, иди. — Старушка направилась шаркающей походкой навстречу к Тане, помахивая при этом костлявой рукой в направлении выхода. — Только не задерживайся, а то у меня пироги в духовке уже румянцем покрылись, как бы ни сгорели.

— Я быстро, минут десять от силы.

Таня сбежала по ступенькам. Уже стемнело. Птицы смолкли, попрятались в ветках деревьев. Из окна на третьем этаже, где живёт молодая супружеская пара, Ирина Муравьёва поёт голосом Жанны Рождественской: «Эту боль перетерпя…» Перетерпя… Разве есть такое слово в русском языке? Нет, и никогда не было. А в её жизни есть. Она терпела, сначала ухаживая за больной матерью, потом за больной сестрёнкой. Неужели её «перетерпя» наконец закончится.

Таня пулей влетела в аптеку, в которой топтался у витрины только один единственный посетитель, она и внимания на него не обратила. Сгребла сдачу, всунула в пакет аспиратор и выскочила на улицу. Совсем темно стало, посмотрела на небо — сколько туч на горизонте, и все плывут напролом прямо на неё. Ого, похоже, сейчас громыхнёт. Только подумала и услышала далёкий раскат. Надо поторапливаться, Юлька пугается грома, плачет, а у неё окно раскрыто настежь. Глухая Марь Пална вряд ли расслышит дальнюю канонаду.

Старый дуб зашептал застрявшим в листве ветром. «Тишшше… тишшше…», — просило уснувшее дерево. Воздух наполнился запахом прибитой дождём пыли и терпким ароматом дубовых листьев.

А ветер всё сильнее, шелест всё громче. Яркая вспышка и боль такая, что слёзы фонтаном. Крикнуть не успела, горло пережали стальные тиски. Со звёзд прямо на землю блестящими светлячками посыпалась штукатурка. Огромной увертюрой загремела экзотическая музыка. Цветы, как леденцы на палочке. Захотелось лизнуть. Жираф, подкравшись сзади, сжевал влажными и мягкими губами олеандр, торчащий из её волос. «Мур-мур-ррр-ррр», — заурчал в меховой гриве лев. — «Ррррррррррррр…».

Но чем ближе подходил человек, тем меньше он казался похожим на поэта. Поэты так не ходят. Походка у поэта спокойная, размеренная, неторопливая. Он ведь не стометровку сдаёт, он ищет, размышляет, впитывает в себя то, что вокруг.

Этот же явно торопился. Его походка не была прогулочной. Нет, не может человек, ищущий вдохновения, передвигаться с такой скоростью. Он шёл, пружиня шаг, быстро, нервно, торопливо, как будто уверенно двигался к цели. Но что за цель может быть в этой отдалённой части парка?

Лена почувствовала тревогу, но отступать было поздно, да и некуда. «Позвонить кому-нибудь», — первое, что пришло в голову. Она быстро сунула руку в карман и нащупала превратившийся в ледышку телефон. Стянув с руки перчатку, Лена нажала на кнопку, но замёрзший «айфоня» не подавал признаков жизни. Оставалось только одно…

Лена потыкала в дисплей пальцем и поднесла телефон к уху.

— Саша, ты где? — громко крикнула в трубку, искоса поглядывая на приближающуюся фигуру. — Я уже тут, в Царицыно, по парку гуляю, тебя жду. А ты где? На мостике? Я за озером, иди скорей сюда.

Хитрость удалась, человек на секунду остановился, воровато оглянулся и снова двинулся в её сторону, но уже не так уверено.

Они поравнялись, но в тусклом свете луны она не смогла разглядеть его лицо. Мужчина, не обращая на неё внимания, прошёл мимо. Лена уже готова была выдохнуть и даже сделала шаг вперёд, но в этот момент сзади послышался странный звук, и в ту же секунду она почувствовала острую боль в затылке. Рывок был сильный, а боль такая, что она потеряла способность к сопротивлению, упав прямо к нему в объятия. Попытка замахнуться и ударить нападающего тем, что было в руке оказалась неудачной. От боли пальцы непроизвольно разжались, и сумка с пакетами, взлетев, выплюнула в снег всё своё содержимое. Мандариновые шарики нырнули в сугроб, оставив на его поверхности воронкообразные следы.

Он намотал косу на кулак, а потом с отвращением оттолкнул от себя, и она рухнула на дорожку. Уткнувшись лицом в снег, Лена почувствовала тепло растекающейся под носом крови. В животе забурлило, задёргало, она попыталась перевернуться на спину, но не успела, цепкие пальцы снова схватили её за косу и дёрнули вверх. Дикая боль пронзила затылок, но это позволило ей встать на колени и откинуться назад. Он отпустил волосы и, обойдя, пнул её ногой в плечо. На этот раз она упала на спину, ударившись затылком и, не успела прийти в себя, как крепкие пальцы, словно клешни, впились в шею. Он сжимал руками её горло и сознание медленно уходило. Мысли заволокло туманом. «Надо притвориться, что умерла», — успело сработать сознание. Она дёрнулась и затихла. Тело обмякло, превратившись в подобие тряпки.

«Умение обмануть противника позволяет достигнуть внезапности и даёт возможность победить даже превосходящие силы неприятеля с минимальными потерями», — когда-то её учил Махоркин.

Обманный манёвр сработал вовремя, ещё немного и этот день стал бы последним в её жизни. Мужчина неожиданно ослабил захват и склонил над ней лицо. Она почувствовала горьковатый запах сигарет с примесью ментола и непроизвольно открыла глаза. Она узнала его. Адаптировавшееся к темноте зрение позволило разглядеть красивые глаза, заострённые к верху брови, тонкие губы. Ален Делон из супермаркета!

Взгляд выдал.

— Сука, — выдохнул с морозным паром викинг, — перехитрить меня вздумала?

Он вновь стиснул пальцы, но от мороза они стали уже не такими послушными. Это подарило ей несколько спасительных мгновений. Откуда-то из глубин памяти всплыло:

"- Самое главное — выбрать именно тот, который в данной ситуации не навредит, а спасёт. И сделать это надо очень быстро, времени на раздумья нет. Противник не дремлет.

— Ничего себе! Это реально вообще?

— Нереально, но другого выхода всё равно нет.

— Нет, я точно буду три часа думать, выбирать, а за это время…

— Ну, тогда тебе может помочь только правило УКК.

— Это что ещё за правило такое?

— Убегай, кричи, кусайся.

— О! Это по мне, — захихикала Лена.

— Надеюсь, что это никогда тебе не пригодится, но всё же запомни: у мужчины есть три уязвимых места — кадык, глаза и паховая зона. С последним лучше не рисковать. Любой мужик воспринимает это как покушение на самое святое, поэтому будет защищаться жестоко и яростно. Что у тебя остаётся? Глаза и кадык. В первом случае давишь костяшками пальцев на глазницы со всей силой, пока не выдавишь.

— Фу! — Лена брезгливо поморщилась.

— Если не уверена в том, что отвращение позволит тебе сделать это с достаточной силой, то лучше даже не пробуй. Остаётся последнее — ударить ребром ладони в кадык.

— Во! Это мне подходит.

— Но! Тут тоже есть определённые условия. Во-первых, вряд ли противник с готовностью подставит тебе свою шею. И второе: надо правильно рассчитать силу удара и желательно не промахнуться.

— Не переживай, не промахнусь.

— А сила?

— Будет сила."

Махоркин… Если бы ты знал тогда, как пригодятся мне твои уроки…

Она не промахнулась. Удар в кадык был сильный и точный. Обмякшее тело рухнуло прямо на неё, придавив к земле. Выбраться не представлялось возможным.

«У тебя есть несколько секунд. Пока противник не пришёл в себя — беги!», — диктовал ей из прошлого Махоркин.

Но как бежать? Как выбраться из-под придавившего её тела. Что там в УКК? Кричи!

Это было непросто, набрать в легкие воздух, когда твои пятьдесят прижимает к земле девяносто килограммов чужого веса, очень сложно, но она это сделала — тишину парка разорвало истошное: «Помогите!». Срывая голос до хрипоты, она кричала отчаянно, надрывно, и безлюдная тишина разносила этот вопль по всем закоулкам парка, заглушая слабые отзвуки человеческих голосов.

Силы уходили очень быстро, и постепенно крик превратился в шёпот. Отпущенное время закончилось, тело зашевелилось и стало приподыматься. Очнувшись, мужчина издал странный, нечеловеческий, похожий на хриплый визг, звук и снова вцепился в горло своей жертве, сжимая смертельное кольцо.

Где-то там, у озера заскрипел снег, кто-то спешил на помощь.

— Сука! — прохрипел мужчина и ослабил кольцо. — Я тебя ещё найду.

Он быстро поднялся с колен, на миг задержал взгляд на распахнувшейся шубе, из которой выглядывал округлый живот, и с размаху пнул в него ногой. Эта боль стала последней из того, что она почувствовала. Все остальные удары, беспощадные, безжалостные, финальные он наносил уже на безжизненное тело.

«Ну вот, даже желание не успела загадать», — разочарованно вздохнула Лена и тоже уставилась в окно.

Дальше ехали молча. Через пять остановок она вышла, оставив деда Мороза в грустном одиночестве, и направилась в торговый центр, в душе ругая себя за упущенную возможность. «Нашла чем удивить. Люблю Новый год. Подумаешь! Кто ж его не любит?». Но она действительно, как бы банально это не звучало, любила Новый год больше всех остальных праздников. И даже не сам праздник, а это щемящее ожидание его прихода. Вот и сегодня, сразу после визита к врачу решила посвятить остаток дня покупкам.

Огромное стеклянное здание встретило любимой «Ласт кристмас». Народу в это время ещё немного. Можно без суеты пройтись по бутикам, примерить понравившиеся наряды, обязательно купить что-то новое. Надо бы какое-нибудь платье на вырост. В ширину, конечно, чтобы потом можно было носить до мая. Но сначала выпить чашечку кофе. Стоп. Какой кофе? Кофе же нельзя. Тогда чай. Заодно подумать, что купить в подарок родителям.

В торговых центрах время всегда летит незаметно. Новое платье, тёмно-бордовое трикотажное, хорошо тянущееся в разные стороны, с кокетливыми отверстиями на плечах, уже лежало в красивом фирменном пакете. К новому наряду полагается новое бельё, и не только потому, что Новый год, а ещё и потому, что за четыре месяца и живот, и грудь заметно округлились и увеличились в размерах.

На приёме доктор снова пытала её:

— Шевеления есть?

— Нет, — испуганно пролепетала Лена и схватилась за живот. Тот же вопрос доктор задавал две недели назад на очередном посещении.

— Странно, по срокам уже пора бы. Давно пора.

Лена почувствовала, как от страха вспотели ладошки.

— Я не знаю. У меня бурлит всё время в животе, может что-то случилось.

— Бурлит? — Доктор приложила пухлую ладонь к её животу. — Ну, так это плод ваш так шевелится.

Проходя мимо витрины, Лена придирчиво посмотрела на своё отражение. Волосы, которые по глупой примете нельзя состригать беременным, отрасли так, что легко заплетались в косу. Она не верила в приметы, но на всякий случай их соблюдала. Рисковать можно собой, но не новой зачинающейся жизнью. Толстая рыжая коса её раздражала. Какая-то старорежимная причёска. С ней она казалась себе гораздо старше и чопорней. А иногда, наоборот, простушкой.

Две пары кожаных перчаток, купленных в галантерее, завершили план намеченных покупок ровно к 16:00, но возвращаться домой не хотелось. Музыка, праздничный дизайн, всеобщая суета и счастливые лица людей создавали особую атмосферу, которая бывает только перед Новым годом. Хотелось ею напиться так, чтобы хватило надолго.

Но какого-то ингредиента в этом наборе новогоднего настроения всё-таки не хватало. Мандарины! Точно! Не хватает их запаха! Лена спустилась на первый этаж и зашла в супермаркет. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не накупить лишнего, она сразу направилась в овощной отдел.

Перед Новым годом большинство людей по привычке стараются закупиться всем, чем только можно в немыслимых количествах, как будто за одну эту ночь можно съесть в пять раз больше, чем обычно.

Лена оглядела тянущиеся от касс длинные очереди и почувствовала накипающее раздражение. Ну, конечно, время она выбрала не самое удачное. Насмешливо посмотрела на свой пакет с пятью мандаринами — больше взять не успела. Может бросить их и уйти? Мандарины сейчас можно купить в любом ларьке, прямо возле дома.

— А вы пройдите к первой кассе, там обслуживают тех, у кого товаров не больше пяти.

Милая девушка в синей униформе с бейджиком «Администратор» указала в сторону огромного жёлтого указателя с надписью «Экспресс-касса», где за конвейерной лентой стоял всего один покупатель. Большой, под два метра. Типичный викинг. Чтобы отвлечься от горестных мыслей, Лена стала разглядывать показавшегося ей необычным человека. Прямая спина, мощный торс. Крепкая шея утонула в складках серого шерстяного шарфа, поджимаемого слегка выступающим подбородком. Любопытный экземпляр. Длинные волосы аккуратно собраны в тонкий хвостик. Стоит так гордо, как его предки на драккаре.

Итак, пофантазируем, какую же ему надо подругу?

Почему-то представилась тоже высокая, длинноволосая, с ясным взором, крепкими зубами, крутыми бёдрами, чтоб легко могла нарожать ему кучу детей, и дерзко выступающей грудью, предназначенной не для закачки туда силикона, а для вскармливания потомков. А детей у них должно быть много. И все такие же крепкие, и порода в них будет чувствоваться через поколения. Вот так, и не иначе. Никаких противоположностей, которые якобы притягиваются. В вопросе генофондовом любовь не должна рисковать. Всё правильно.

— «Кент». Две пачки.

Вскочившая ланью, как по команде, кассирша отточенным движением пробежала пальчиками по корочкам сигаретных пачек и, выудив заказ, протянула мужчине.

— С вас сто пятьдесят рублей, шестьдесят копеек. — сказала заискивающе. При этом её курносый носик взлетел, а широкая улыбка нарисовала на пухлых щёчках две глубокие ямочки. Девушка явно строила глазки, но мужчина, похоже, не обращал на её кокетство внимания. Казалось, весь его интерес в данную минуту сосредоточен на том, что лежало в кошельке. Даже не взглянув в очаровательные глазки незадачливой поклоннице, он, отсчитав необходимую сумму, положил две купюры на блюдце. Разочарованная невниманием кассирша нервно бросила сдачу и грубо буркнула в сторону Лены:

— Кладите товар на ленту.

Смена интонации вызвала ответную реакцию — Лена швырнула пакет с мандаринами на ленту. Кассирша со всей силы надавила на педаль, лента яростно дёрнулась, маленькие шарики обижено подпрыгнули, выкатились из пакета и разбежались в разные стороны. Один из них свалился с ленты и, шмякнувшись об пол, покатился под ноги мужчине с сигаретами.

— Можно аккуратней? — взвизгнула кассирша противным язвительным голосом.

Что происходит? Что за метаморфозы творятся с людьми, или это у неё в голове что-то происходит, разве раньше она стала бы так реагировать? Видимо мы все под стрессом. Конец года, закупки, подведение итогов. У гормона стресса есть реакция «нападай или беги». А вот «прощай и понимай» — такой реакции в организме нет. Это насаждённое от разума, но не от инстинктов. К сожалению, так устроена природа, и эти гормоны просто не в состоянии уговорить наши надпочечники не реагировать. Это невозможно. На агрессию, это известно, лучше отвечать агрессией, иначе, невысказанная, она уйдёт внутрь и неизвестно во что выльется потом. И всё-таки надо взять себя в руки.

Лена присела и потянулась к ногам мужчины за мандарином. Оранжевый мячик будто решил с ней поиграть, он и не собирался останавливаться, а катился всё дальше. На этот раз мужчина, до сих пор безучастный к происходящему, будто опомнившись, нагнулся, подхватил мандарин и положил его на ленту.

— Спасибо, — Лена приподнялась и заинтересованно посмотрела на мужчину. Теперь понятно, почему молодая кассирша так старалась ему понравиться. Это было неожиданным — лицо совершено не вязалось со всем остальным. Тонкие черты — глаза, губы, нос были ошибкой, опечаткой природы, что портило всё впечатление. Но, несомненно, мужчина с лицом Алена Делона был привлекателен для дам, которые ничего не знали про викингов.

Нетипичный викинг скользнул в ответ по её лицу синими глазами и задержался взглядом на рыжей косе. Неужели у всех мужчин сидит в подкорке головы это благоговейное отношение к косе, как к элементу девичьей красы?

Кассирша перехватила взгляд синеглазого красавца, и её затрясло, как сломанный трансформатор.

— Побыстрей, гражданка, вы создаёте очередь. А вы не топчитесь в проходе, идите себе, — последние слова относились к спине мужчины, который и без того уже пересёк черту выхода.

«Ну вот. И зачем я только попёрлась в этот супермаркет», — ругала себя Лена, выходя из торгового центра. Праздничное настроение, созданное предновогодней атмосферой, пропало без следа. Надо что-то делать, что-то срочно придумать. Нельзя же идти с кислым лицом домой. Надо. Но ничего конкретного не приходило в голову.

— Где же ты, дедушка Мороз? — вместе с сизым паром выдохнула из себя Лена, оглядывая людей на остановке. Теперь у неё было желание, но не было того, кто бы его исполнил.

Тёмные фигурки топтались внутри стеклянного ограждения в ожидании своего автобуса. В сумерках все они казались одинаковыми.

Глупо искать его на остановке. Но ведь он ехал, куда-то ехал. Она вышла, а он поехал дальше. Куда? Конечная остановка того маршрута — Царицыно. Она запомнила. Это было написано большими буквами на лобовом стекле автобуса. Ну, конечно! Куда ещё может ехать дед Мороз! Царицыно! Она так любила это место, особенно зимой, особенно в Новый год и Рождество!

Посмотрел под ноги. Следы маленьких ножек — треугольники остроносых сапожек и точечные пятнышки каблучков задавлены грубой рифлёной мужской подошвой сапог. Он сразу узнал следы Алининой обуви. Они были похожи на бегущий курсор «мышки». Забавный отпечаток не раз веселил его глаз. Следы были свежими, их ещё не успел окончательно замести снег. Что это? Похоже, она была здесь. И не одна. Но куда делась? Санька склонился. Мужские следы уходили вниз, за ними тянулись две тонкие полоски. Санька не сразу понял что это...

— О! — пьяный визитёр наконец-то заметил девушку. — Ты чего тут… — пробухтел, вращая кашу во рту.

Ответить Ксюша не успела. Мужчина, схватив рукой мотню, согнулся в странный полубоковой угол и, медленно подняв ногу, шагнул. Раз, другой. Он торопился. Он, как сам, наверное, думал, бежал, и этот бег был настолько комичным, что Ксюша громко рассмеялась ему вслед.

Когда хаотично передвигающаяся фигура исчезла из виду, девушка достала из коробки карандаш и принялась делать набросок. Руки будто ждали этого момента, будто соскучились. Линии получались точные, выверенные. Удалось передать и дуновение ветерка, и направление течения. Ксюша достала бутылочку с водой, облила ею лист, остатки вылила в стаканчик, обмакнула в него кисти, открыла краски. Какой цвет выбрать первым? Для неё это всегда был самый трудный момент — угадать.

Всё-таки розовый. Им оттенить все остальные.

Это было здорово. С самого первого касания кисти к бумаге, она забыла обо всём. Где-то там, в совершенно другом мире, остались и горечь разочарования, и муки обиды. Всё это теперь не имело никакого значения. Она творила.

— Зачем мне это? Я собираюсь стать врачом, а не художником, — оправдывалась Ксюша, когда выяснилось, что она прогуливает занятия в художественной школе.

— Нет, ты будешь ходить, — настаивала мать. — Я за что деньги плачу?

— Так не плати.

— Что значит — не плати, что значит — брошу? Четыре года проучиться и бросить за полгода до окончания? Нет, ты будешь ходить. Хотя бы ради «корочки». Я теперь сама тебя буду сопровождать, как маленькую.

— Ну вот ещё.

— А вот так. — Мать хлопнула рукой по столешнице, а это означало, что настроена она серьёзно и лучше ей не перечить. Ксюша отвернулась к окну. — Ты мне ещё спасибо скажешь. Вот увидишь. Никогда не знаешь, где и что тебе может в жизни пригодиться.

Вот и пригодилось. Спасибо, мама.

Сзади снова зашуршало.

Да что ж он всё не угомонится?

К шуршанию добавился тонкий противный писк, как будто кто-то водил пенопластом по стеклу.

Что это? Плеск воды, может где-то рыба…

Она не успела додумать. Резкая боль в затылке, и слёзы брызнули из глаз. Она вскрикнула, на миг стало легче, её отпустили. Что-то мелькнуло перед глазами и обвило шею, дыхание перехватило, сердце затрепыхалось и… успокоилось.