Сообщество моряков

По окончании возни с установкой кливер-топселя у меня до вечернего чая оставалось ещё немного времени. Усталости я не чувствовал совсем, так что, вопреки обыкновению, решил не идти сразу в кубрик, а немного прогуляться по паруснику. Понаблюдать.

Каждое морское судно- это небольшой город на воде, город со своим характером, населением и условиями. Город живой и не похожий ни на один другой, даже тот, что построен по тем же чертежам. И сейчас я хотел этот город понять, прочувствовать. Хотел им насладиться.

Послеобеденное время на учебном паруснике- странный период дня, когда вполне можно увидеть, как один курсант в поте лица пыхтит над какой-нибудь из досок деревянной палубы, чтобы привести её, испачканную краской, в идеальный внешний вид, а рядом, буквально метром левее, на этой же палубе лежит, загорая под ярким, каким оно бывает только в море, солнцем, другой курсант. Почему он, спрашивается, развалился посреди судна и ничего не делает? Всё просто: его работа на сегодня кончилась, оценка получена и есть время для «позагорать».

Хотя так наглеть, конечно, было чревато. Потому освободившиеся юноши старались либо сразу укрыться в кубриках, либо изображали занятость. Или, что реже, отправлялись в учебную аудиторию дабы помучить конспекты или дополнить отчёт по практике. Выбор был.

Сейчас наверху никто не загорал ввиду неслабого ветра, однако на боконсах, как мы называли выступы палубы в носовой части судна, сидели курсанты, наслаждаясь морскими пейзажами и общаясь.

«Надежда» шла практически без крена, спокойно и уверенно, лишь иногда форштевнем ударяя по катящимся навстречу волнам. Тогда восседающие на боконсах покрывались мелкими солёными брызгами, что сопровождалось весёлыми возгласами и лёгкой шуточной руганью. 

Почти все курсантские работы по судну были закончены и народ уже без страха попасть под горячую руку и получить дополнительное задание, понемногу выбирался из кубриков наверх, чтобы нагулять аппетит. Кто-то брал с собой гитару и садился под планширями у фок-мачты, собирая вокруг народ для импровизированного концерта.

Чаще всего исполняли что-то из "классического дворового репертуара" вроде «батарейки», «районов-кварталов» и тому подобного незамысловатого, но бесконечно душевного. Обычно заканчивали такие посиделки песней «Владивосток две тысячи». Я и сам периодически присоединялся к таким концертам и, пускай не до конца зная слова, старался подпевать. Периодически выносил трубу и, заткнув раструб сурдиной, чтоб приглушить звук, подыгрывал гитаристу.

Таким образом у нас организовался коллектив, с которым мы даже выступили на сцене во Вьетнаме… Но об этом как-нибудь потом.

Из патрубков вентиляции камбуза исходит нежный запах свежей выпечки, пробуждающий в мозгу мысли «скорее бы уже позвали на приём пищи» и мечты о том, какой же начинкой повара наполнят булочки сегодня. И наполнят ли вообще.

Дальше, прислонившись спиной к носовой надстройке и куря сигарету, стоит Роман, боцман фок-мачты, и крутит в руках верёвку, на которой разнообразных узлов, казалось бы, не меньше, чем татуировок на руках держащего.

Вот так стоит он и на автоматизме крутит сложные узлы, думая о своём, не обращая внимания на стоящих у курилки и эмоционально обсуждающих что-то курсантов. А те всё мечтают, как вернутся домой, как обнимут после четырёхмесячного путешествия девушек и родных, как поедят вкусной домашней еды и- обязательно!- поедут на шашлыки. Как…

И рано или поздно Роман, плюнув за борт и резким движением бросив в урну окурок, скроется в своей каморке.

А я постараюсь, не слушая курсантов, пройти мимо, чтобы не обострилась тоска по дому, чтобы дни летели и дальше так же быстро, как и сейчас.

В районе грот-мачты у лееров, задумчиво глядя на проплывающие мимо островки, стоят свободные от вахты моторист и помощник капитана с фотоаппаратами, висящими на ремнях у шеи. А по другому борту противоположным моему маршрутом к баку судна идёт мой хороший товарищ. И он обязательно позовёт меня и мы немного поболтаем, договорившись после ужина встретиться на этом же месте, чтобы на несколько часов с головой окунуться в беседу о чём-нибудь абсолютно случайном, но захватывающем.

Проходя дальше, я автоматически прислушиваюсь к звукам работы дизель-генератора, доносящимся из вентиляции машинного отделения: всё ли исправно? Натренированный работой в «машине» слух мог уловить нехарактерные для механизма звуки, о которых сразу следовало сообщить вахтенному механику. И, по возможности, напроситься спуститься с ним в самое сердце судна, чтобы понаблюдать, получить хоть какой-нибудь опыт или помочь в случае надобности.

На корме с удочкой, статный, как памятник, стоит освободившийся от вахты старший помощник капитана. В ведре, стоящем чуть поодаль, барахтается несколько приличных по размеру рыбин. Потом старпом обязательно отнесёт их на камбуз, где сам и приготовит. И вечером, поставив на корме столик, угостит кушаньем других членов командного состава. Взамен другие будут делиться своими историями...

А вот и звонок, команда курсантам мыть руки и строиться у прохода в столовую. Прогулка окончена. Пора на вечерний чай.

А потом- морской закат, вечерняя палуба, шорох волн и бесконечные разговоры обо всём, что только может быть на этом свете.

-И р-р-р-раз! И р-р-раз! Навались! Р-р-р-раз! И! Держим! Стопор!

Курсант возле блока накинул узлом на брас стопорной конец.

-Есть стопор!

Боцман быстрым взглядом оценил крепление и рявкнул:

-Закрепить! Слабину!

Мы дружно немного стравили снасть, глядя, не подставит ли узел. Всё, держится надёжно. Бросаем канат, и, пока другой курсант, стоящий у блока, укладывает брас фока реи на планширь, мы спешим к снастям нижнего марселя.

«Надежда» живо, на всех парусах, движется к Владивостоку. И сейчас, чтобы не потерять столь важную в гонке скорость, мы брасопим, то есть, поворачиваем реи с парусами под изменивший угол атаки ветер.

Свисток боцмана. С мостика через громкоговорители раздаётся:

-Фок, брасопим нижний марсель на крутой бакштаг левого галса, положение реи восемь.

Мы уже подобрали с палубы заранее приготовленный канат и, обдаваемые солёными брызгами, ждали команды Романа.

-Ну что, слышали? Навались!

Несмотря на напускное недовольство, мы все любили парусные авралы. Разве не это ли есть настоящая морская жизнь?

Чем бы ты не занимался, будь ты на занятиях в учебном классе, на чистке картошки в камбузе или спал, по троекратной тревоге «один короткий, один продолжительный» ты тут же поднимаешься, устремляешься к своему осторожно уложенному страховому поясу, надеваешь его, и, прихватив одежду «по погоде», чтобы облачиться в неё по пути к месту сбора, несёшься на верхнюю палубу… А там ветер, брызги, морская соль, адреналин, эмоции! Там скорость, стёртые о канаты и полотнища парусов руки, крик боцманов и курсантов. Там жизнь.

-Р-р-р-раз! Закрепи! Слабину! А теперь шкотовые и галсовые по местам, команде приготовиться к выходу на бушприт, ставить кливер-топсель!

Я улыбнулся и бегом рванул к носу судна, по пути подготавливая карабины страховки к работе. Сейчас пойдёт моё дело!

У каждого курсанта во время аврала есть своё место и свои обязанности. Это касается как работы на палубе, так и выходов на мачты.

В первый же день по прибытии на борт фрегата весь курсантский состав был разделен на три большие группы- «мачты»: Фок, Грот и Бизань. На каждую мачту приходилось примерно по сорок человек. Это был важный организационный момент, касающийся как работы по тревогам, так и повседневной жизни. Но подробнее об этом в другой раз.

После приходили боцманы и делили состав также на тех, кто на каких реях будет работать. Тут распределение зависело от роста и желания каждого человека. Я, довольно высокий и молча сидящий в углу, был распределён на бушприт.

Бушприт- это практически горизонтальная мачта, расположенная в носу корабля, к которой крепятся косые паруса фока, если речь идёт о фрегате. И был в работе там свой кайф.

Представьте: середина моря, ночь. Ночь настолько тёмная, что не видно ни намёка на горизонт и от того невозможно понять, где вода переходит в небо. Создаётся ощущение, что парусник не режет морские волны, а находится где-то в космосе, влекомый всё дальше и дальше неведомыми силами… И вот, ты сходишь с твёрдой палубы и ступаешь на податливую страховочную сетку, натянутую вдоль бушприта. И эта сеть- единственное, что есть сейчас между тобой и космосом морских волн.

Твоё лицо обдувает плотный ветер, соль воды немного стягивает кожу- и ты идёшь дальше, держась рукой за страховочный трос, идёшь, чтобы заученными уже, пусть и довольно замысловатыми манипуляциями с канатами, узлами и жёсткой парусиной, придать твоему «Летучему Голландцу» больший ход, чтобы ещё сильнее оторваться от потерявшегося уже вдалеке за кормой соперника. Чтобы победить в гонке.

Точно так же я и два моих товарища уже штурмуем носовую мачту, прокручивая в голове очерёдность предстоящих действий, попутно наслаждаясь атмосферой. И когда дело уже сделано, парус готов к постановке и мои соратники уже спешат вернуться на палубу, я становлюсь на бушприт, выпрямляюсь, раздвигая плечи и, держась рукой за трос паруса, как Синдбад-Мореход, подаю корпус немного вперёд, на секунду закрыв глаза…

Как же хочется вновь испытать это, вновь пробежаться по палубе, пристегнуться к страховому тросу и ловко подобраться к укатанному парусу.

Хочется взбираться по вантам, поражаясь цепкости собственных рук и тому, каким же всё с высоты полста метров кажется миниатюрным.

Хочется вновь ощутить в руках жёсткий брас и по команде одновременно с друзьями-курсантами всеми силами тянуть на себя очередной рей.

Не в этом ли прелесть моря?