prodigman

Без страха и запрета.
(Гениальная статья)

Нас окружают запреты. Запреты являются главной функцией государства, важной функцией религии и священной обязанностью гражданина (у каждого ведь обязательно есть мнение — чего бы еще такого запретить). Наиболее волнующими умы объектами запретов являются оружие, наркотики и сексуальные услуги. Те самые темы, при обсуждении которых рациональные аргументы переплетаются с архаичными предрассудками, зачастую отменяя саму возможность разумной дискуссии. Но именно на их примере недостатки запретительства высвечиваются наиболее ярко.

В одной давней передаче, посвященной дебатам вокруг легализации наркотиков, зрительница озвучила характерную позицию по теме. Она заявила, что согласна со всеми аргументами в пользу легализации, однако мораль не позволяет ей принять такую позицию. Тем самым, дала чудное определение своей морали — это нечто, что блокирует работу разума.

Существует множество рациональных аргументов в пользу того, что все три явления должны быть легальны:

1) Торговля стрелковым оружием дает стимул к развитию промышленности и способствует общественной безопасности. Исследования показывают, что свободное оружейное законодательство является одним из тех факторов, которые снижают уровень насильственной преступности. Легальные стволы изредка попадают в руки психопатов, но 99.9% единиц гражданского оружия используются для мирной стрельбы по мишеням, а то и просто пылятся в шкафах.

2) Голландия является бельмом на глазу у всех борцов с наркотиками. Нидерланды легализовали некоторые виды психотропных веществ, декриминализировали остальные... и не превратились в один большой наркопритон, как им прочили. Сейчас Голландия одна из самых безопасных стран мира. Им удалось не только социализировать наркоманов, но и снизить их количество. На фоне этого американская доктрина war on drugs обернулась миллиардными тратами и забитыми под завязку тюрьмами с нулевым выхлопом на выходе.

3) Если оружию и наркотикам еще можно приписать реальный вред, то вред сексуальной индустрии сугубо воображаемый. И запретительство в этой сфере зиждется лишь только на соображениях морали. Зато очевидно, какой вред приносят запреты работникам самой индустрии, лишая их государственной защиты и отдавая в руки бандитов (в том числе — бандитов в полицейской форме).

Нередко встречается вариант, когда человек фанатично выступает за легализацию одного, но столь же фанатично — против всего остального. Американские консерваторы превратили оружейную Вторую Поправку в культ, но готовы тратить миллиарды народных денег на защиту «общественной нравственности» и содержание жлобов из DEA (агентство по борьбе с наркотиками). Социал-демократы за сексиндустрию и наркотики, но против оружия. А еврофеминистки стоят за криминализацию сексуслуг, но не откажутся от хорошего косяка (если тот не скручен мужской шовинистической свиньей, конечно).

Что же объединяет этих людей? Какая же у них общая мораль? Я пришел к такому выводу: это убежденность в злонамеренности человека. Будто бы человек является диким зверем, и только суровые запреты с перспективой публичного четвертования удерживают зверя в клетке. Оружие? Да все друг друга перестреляют! Наркотики? Все станут наркоманами! Проституция? Все пойдут в проститутки! Да и вообще, экономическую деятельность человека следует окружить глухим частоколом запретов, ведь эта подлая скотина в условиях свободного рынка обязательно примется жестоко эксплуатировать собратьев.

В основе лежит страх. Страх перед человеческой природой. Страх физиологически схож с агрессией, которая и является стандартным ответом на раздражитель — запретить, ограничить, наложить табу. Но так ли плох человек?

Совсем другие обезьяны

На планете обитает несколько миллиардов людей, убежденных, будто человек был создан сверхъестественным существом, затем искушен другим сверхъестественным существом, именно поэтому (внимание, логика!) только соблюдение религиозных табу тысячелетней давности удерживает нас от падения в пучину насилия и разврата. Шутка в том, что даже старые научные концепции во многом копировали эти представления.

В 19-ом веке дедушка Фрейд выдвинул гипотезу, согласно которой человеческая психика состоит из трех частей. Супер-эго, сотканное из общественных запретов, сдерживает напор первобытных инстинктов, идущих от «внутреннего зверя» Ид, а взмыленное Эго вечно мечется между ними. Звучит правдоподобно. Пока не задашь простой вопрос — что это за инстинкты и откуда они взялись?

Все слышали, будто «человек произошел от обезьяны». На самом деле, человек и есть обезьяна, имеющая с другими обезьянами общих предков. Что характерно, тоже обезьян, только вымерших. Наиболее близкими собратьями в большой обезьяньей семье для нас являются шимпанзе. Наш с ними общий предок жил всего-то шесть миллионов лет назад.

Шимпанзе существа агрессивные, большую часть времени проводят в борьбе за социальный статус и в коллективных набегах на соседей. У шимпанзе царит промискуитет, а самки находятся в подчиненном положении. Им также свойственен каннибализм — могут скушать представителя другой стаи (предварительно забив его до смерти), а иногда находятся уникумы, которые не прочь полакомиться детенышем собрата.

Долгое время бытовала точка зрения, будто вымершие предки человека — это такие большие шимпанзе с маленькими яйцами. На человека проецировали и всю социальную структуру — от промискуитета до статусных игрищ (отсюда пошли дурацкие представления об альфа- и омега-самцах, которые обязательно обнаружатся в любой книжонке «по психологии»). Ну как такого оставишь без присмотра, да еще и с оружием?

Первый удар эти представления получили с открытием бонобо или карликовых шимпанзе (общий предок шимпанзе и бонобо жил около миллиона лет назад). И когда за исследование бонобо взялись всерьез, выяснили: если для шимпанзе «вся жизнь — борьба», то бонобо предпочитают заменять конфликты сексом, а иерархию — эгалитаризмом. При этом бонобо куда сообразительнее своих агрессивных родственников. По сей день самец бонобо по кличке Кандзи остается самой умной, после человека, обезьяной на планете (знает слов больше, чем средний российский полицейский). Однако, либертинские повадки бонобо напугали ревнителей нравственности еще больше, чем каннибальские наклонности их собратьев.

Кипели споры: к кому же из двух родственников были ближе предки человека — к агрессивным каннибалам или к сексуальным маньякам? К чему мы вернемся, если перестанем слушать церковь, государство и прочее начальство? Суровые консерваторы симпатизировали воинственным шимпанзе, восторженные хиппи — любвеобильным бонобо.

Так и продолжалось, пока в 80-ые годы антрополог Оуэн Лавджой не объяснил - предок человека (ардипитек, 4.4 млн. лет) не был похож на шимпанзе. Он пошел совсем другим путем — путем моногамии. Ардипитеки формировали устойчивые пары, в которых самки заботились о детенышах, а самцы о прокорме семьи. Половой отбор самцов способствовал проявлению доброты и заботы, а вовсе не «доминантности». Необходимость силовой конкуренции за самок отпала, клыки самцов уменьшились, вслед за уровнем агрессии как таковой. Это открыло возможности для сотрудничества и дало сильнейший толчок к развитию языка и интеллекта. В результате вы читаете эти строки, а наши эволюционные родственники продолжают прыгать по веткам.

Наш жуткий «внутренний зверь», которого веками якобы сдерживают социальные институты, религиозные предписания и таинственное Суперэго — миролюбивый альтруист-семьянин. Ни каннибализма, ни разнузданных оргий. Сплошная скука.

Инстинкты? Не, не слышали

Еще интереснее обстоит дело с инстинктами — у нас их просто нет. Согласно строгому определению этологии (науки о поведении животных), инстинкты — это врожденные поведенческие структуры, причем достаточно сложные (не путать с рефлексами — простыми реакциями на раздражитель). Например, брачный танец или агрессивная демонстрация. Существует «принцип инстинктивного смещения» — заученная реакция смещается в сторону инстинкта, если хоть чем-то на него похожа. Это может как мешать обучению, так и способствовать: социальные инстинкты лошадей позволили их одомашнить, просто подменив вожака человеком, тогда как с зебрами не удалось провернуть ничего подобного.

Но у человека не наблюдается такого смещения. Вместо инстинктов у нас стереотипы, возникающие при обучении и воспитании. Этим объясняется многообразие социальных структур в разных концах планеты, существование множества примитивных племен с самыми дикими нравами. Поборники концепции «внутреннего зверя» радуются до слез, когда удается обнаружить очередного педофила-каннибала, затерянного в джунглях Амазонки. Но все эти чудные обычаи — плод адаптации к враждебным условиям. Долго ли вы протянете в джунглях Амазонки, будучи добряком и альтруистом?

Ряд психологических экспериментов демонстрируют «человеческую природу» в неприглядном свете. Например, эксперимент Стэнли Милгрема, в котором подопытный, следуя приказам начальника в белом халате, готов был запытать человека током практически до смерти. Или знаменитый «стенфордский тюремный эксперимент» Филлиппа Зимбардо, прерванный на середине — подопытные «охранники» слишком уж замучили подопытных «заключенных».

У этих случаев есть нечто общее — это ситуации, созданные посредством ограничений и запретов. Вооруженные «охранники» и безоружные «заключенные» в замкнутом пространстве — искусственная ситуация, в основе которой лежит страх и заведомое неравенство. А электрошок и белые халаты Милгрема... Если стэнфордские «охранники» озверели буквально за неделю, то что вы хотели от людей, которых всю жизнь учили беспрекословно подчиняться авторитетам на конвейере родители-школа-армия?

Это вовсе наша дурная природа нуждается в ограничениях, а наоборот — дурные поведенческие стереотипы создаются путем запретов и ограничений. Помещая людей в заведомо неравноценные условия, создавая искусственный дефицит ресурсов, раз за разом подталкивая их к тому, чего они не стали бы делать по