Bregnev

Эта история произошла со мной чуть более года назад. Не знаю, с чего вдруг мне захотелось это рассказать, возможно, надоело всё это держать в себе.

Итак, как я сказал, было это год назад. Мне уже было 23 года, но я всё ещё жил с родителями. Это, естественно, изрядно надоело, и я решил съехать от них. Для начала решил снять небольшой домик на окраине нашего города, пока не найду подходящий вариант.

Так вот, не буду описывать переезд в подробностях, разве что добавлю, что хозяин дома был неописуемо рад, что сдал мне дом, оно и ясно: в доме явно давно никто не селился, на что указывал огромный слой пыли на мебели, и "кусты" паутины по углам. Но после хорошей уборки дом оказался вполне уютным.

Изучение дома я начал с улицы - поросший сорняком двор, небольшое здание (мне оно показалось гаражом), и, собственно, огород. Огороды здесь были практически у каждого, из-за чего сложилось чувство, будто я нахожусь в деревне. На этом знакомство с двориком закончилось, и вынужден был вернуться в дом.

Вечер, тот же день. К несчастью, в доме совсем не было телевизора. Такого развития событий я уж никак не ожидал, но в доме оказалась книжная полка с различными книгами, которые и не дали мне заскучать.

Увлекся, в общем, я одной такой книжечкой. На улице уже было вполне темно, но я не мог оторваться от своего занятия. Но внезапно в доме погас свет. Я особо не расстроился, ведь на часах уже было одиннадцать часов, а завтра понедельник - рано на работу. На ощупь я добрел до кровати, разделся и лег спать. Спалось хреново, на новом месте было немного непривычно, но всё же я, пролежав где-то к часу ночи, уснул...

Утро, следующий день. Проснулся рано, быстро собрался на работу, даже не завтракал. К удивлению заметил, что окно на кухне (деревянное, старое такое, с облезшей краской) было открыто. В голове проскочила мысль, вроде "как я забыл его закрыть", но из-за спешки я без особых разбирательств закрыл его и ушел из дому.

После рабочего дня домой я поехал не сразу: заехал к другу, одолжил у него телик, мол "до поры, до времени, пока не найду постоянное жилье". На его "Газели" довезли его ко мне домой. Теперь у меня был телевизор. О книге, которую я читал, я позабыл, и теперь с банкой пива и бутерами с колбасой сидел у телевизора. По нем крутили какие-то тупые программы и всякие там шоу, но это было не главное - теперь у меня был телевизор. Я радовался ему как ребенок.

До поры, до времени... Внезапно, электричество вновь исчезло. Опять... В уме покрыв девятиэтажным матом этот район, я побрел спать - смысла сидеть дальше не было. Я уже лег в кровать, как вдруг на кухне послышался протяжный скрип. Сначала я не разобрал, что это было, но потом до меня дошло, что это открылось окно. Это меня, конечно, не удивило - окна здесь были настолько старые, что могли просто развалится от сквозняка. Но пойти закрывать его я тоже не пошел (трусливой наружности был, да и есть). Решил я проигнорировать сие событие, и даже на время уснул. Не знаю, долго ли проспал, но я проснулся той же ночью. Проснулся от холода. Видать, нужно было закрыть окно. Собрав волю в кулак, я встал из-за кровати, и последовал к серванту, где по идее должны были быть свечи. Нащупав штаны, я достал зажигалку, и открыл дверцу серванта. Взял свечу, зажег. Увидел свое лицо в зеркале, которое было вместе задней стенки серванта, а левее лица - небольшое серое пятно...

Именно это пятно заставило меня срать кирпичами. Меня парализовало. Это было чье-то лицо. Мертвецки бледное, я бы сказал, нечеловеческое лицо. Сначала на нем не было видно ничего, но потом стали проявляться нос, губы, брови, глаза... Глаза. Они до сих пор хранятся в моей памяти. Не то, чтобы их не было, они вполне даже были (как мне показалось), бездонные, черные глаза. В общем, я стоял спиной к "этому", не в состоянии пошевелиться. Я хотел одновременно кричать от ужаса, обернуться, и убегать прочь (была мысль выскочить в окно), но я был не в состоянии действовать. Я начал искать всё, что могло бы спасти мне жизнь, сначала проведя глазами по полке, где стояли свечи, как вдруг на мое плечо упала его рука. Я посмотрел в его глаза, и меня охватил ещё больший ужас: он тоже смотрел в мои глаза... Я обернулся. Наши взгляды пересеклись лишь на секунду, но казалось, что это длилось вечно. Лица, к моему удивлению уже не было...

Внезапно в комнате включился свет (ложась спать, я забыл его выключить), и я прищурившись, обвел комнату взглядом. Пусто.

Часы показали три часа. Я включил телевизор, и целую ночь, до утра сидел в кресле, в шоке от произошедшего. Выйти в туалет решился только под утро, в пол-седьмого (всё это время я терпел). В семь я собрался на работу, решив ближайшее время дома не появляться...

На работе я немного отошел от увиденного, но это лицо не выходило из моей головы. Одновременно со страхом, я пытался не верить своим глазам. Галлюцинация, плод воображения, сон, преломление света - версии выдвигал самые разнообразные. Но домой всё же решил не возвращаться. Встретился с другом - Васей, попросился переночевать, сославшись на убогость снимаемого мной дома. Васёк, конечно, не отказал мне, и выделил мне место на раскладном кресле, где я мог погрузится в мир снов. В общем, посмотрели мы футбол, выпили пивка, и я лег спать. На часах тогда было семь, или восемь, но я с трёх часов ночи на ногах, так что отключился я довольно быстро.

Ночь прошла без происшествий, и по утру я снова отправился на работу. Во время перерыва я нашел себе более подходящее жильё, ближе к месту работы и к центру города вообще. Осталось лишь собрать вещи, которые, к сожалению, были в моём доме.

Но перед тем, как ехать домой, я зашел к Ваське, с предложением помочь мне. Он всячески отговаривался, поэтому мне пришлось рассказать ему часть истории. Про бледного гостья я умолчал, рассказал только о странных звуках и об открывающемся окне, но этого вполне хватило, чтобы заинтересовать моего друга. Подколов меня, мол "Нужно меньше бухать", он согласился, и мы двинулись к автобусной остановке.

Минут через двадцать мы были на месте. Ключ от двери я хранил в старой обуви, полка с которой находилась перед дверью (всё же оригинальнее, чем просто под ковриком). Я достал ключ, и открыл дверь. Внутри ничего не изменилось. Даже злополучное окно на кухне было закрыто.

Мы собрали почти все мои вещи, только телевизор оставили на своем месте.

- "Позже заберу" - сказал я Ваське.

Как только мы собрались выходить, Василий посмотрел на часы, что висели на стене, а затем и на свои наручные часы, взмахнул рукой и сел в кресло.

- "Все! - недовольно воскликнул он - 9:03. Последняя маршрутка уехала три минуты назад."

Я посмотрел на свои часы. Действительно, уже девять часов.

- "Да ладно, - ответил я - пойдем пешком."

Вася посмотрел на меня с недоумением.

- "Ты что, серьезно? Куда ты пойдешь, на ночь глядя? - затем, взяв пульт от телевизора, он добавил - Завтра утром поедем. Здесь не так уж убого, как ты рассказывал."

Васёк включил телевизор. Ничего интересного не показывали, но другого занятия тут не было. Я взял стул, и сел рядом, уставившись в телевизор.

Время близилось к полуночи, и я уже хотел ложится спать. Мой друг смотрел какую-то очередную хрень, и вряд ли собирался ложится спать в ближайшее время. Тут-то и началось...

С кухни послышался скрип. Мне был знаком этот звук - скрип окна на кухне. То самое окно. Вася выключил звук, и вслушался в тишину. Это длилось довольно долго, как мне показалось, а затем сменилось единичным стуком - открывшееся окно ударилось об стену.

- "Полтергейст?" - спросил Васёк с полной серьезностью, хотя на его лице виднелась ухмылка.

- "Опять. - ответил я, и чуть позже добавил - Пойду закрою."

Как только я договорил, во всем доме погас свет. После короткой реплики, вроде "Что за?...", всё погрязло в мертвецкой тишине. На кухне послышались шаги. Сначала тихие, едва различаемые, которые я сначала принял за ветер. Потом они усилились, стали более отчетливее. Стало ясно - сюда что-то идет. Меня охватила паника. Вася вообще не издавал никаких звуков, из-за чего у меня сложилось впечатление, что я в доме один. Вдруг в углу комнаты послышался шорох. Сначала я отложил нехилый кирпич от этого, но потом до меня дошло, что это Василий. Я пошел в сторону шума, но наткнулся на стол. Из-под стола донеслось что невнятное, типа "эй", хотя я понял, что это "невнятное" происходило из моего друга. Я полез под стол, где и наткнулся на своего собеседника. Сначала мы сидели под столом, даже не говорили, вслушались в шаги. Шаги то удалялись, то приближались.

- "Кто это?" - спросил Васёк шепотом.

- "Не знаю"

- "Может хозяин?"

- "Залез через окно?"

- "Тогда, может вор?"

- "Ты бы полез в дом если бы там горел свет?"

- "Не знаю. Может тогда..."

Вдруг он затих. Как я заметил, шаги прекратились. Дверь в комнату со скрипом открылась. В комнату кто-то вошел. Мы сидели, и боялись даже дышать. Оно встало посреди комнаты. Наши глаза уже достаточно привыкли к темноте, но мы не смогли разглядеть его из-за стола. Всё, что мы увидели - темный силуэт, стоявший посреди комнаты (головы, как я сказал, мы не видели из-за стола). Как будто читая наши страхи, после долгих раздумий оно подошло к столу. Самый большой мой страх был, что оно сейчас нагнется, и заглянет под стол. Как будто играя на наших нервах, незваный гость стоял возле стола. Он был настолько близко, что я, втянув руку смог бы коснуться его ноги. Затем он развернулся, и последовал прочь от стола, в другой конец комнаты. Сначала я подумал, что он идет к окну, но это было не так. Силуэт развернулся к нам лицом, и сел на диван. На тот диван, где я раньше спал. Теперь мы смогли рассмотреть его лицо. Ужасная гримаса наводила на нас страх, но не столько, сколько его глаза. Я отчетливо видел эти глаза. Они, конечно, не светились, но на фоне темной комнаты я видел их очень чётко. Глаза его были направлены на стену, которая находилась напротив дивана, где мы и находились. Это вызвало неописуемый страх, и у меня возникло чувство, будто оно смотрит прямо на нас. Так мы просидели где-то пол-часа. Может, конечно меньше, но мне показалось, что прошло всё-таки пол-часа. Всё это время оно сидело на диване, и ни на секунду не отводило глаз от стены. Ну а мы, соответственно, от него. Меня постоянно посещали смутные мысли. А если сейчас появится свет? Или, например, оно на самом деле нас видит, но прикидывается, что не замечает? Я всячески успокаивал себя, и честно сказать, несмотря на охвативший меня страх, начал засыпать.

Внезапно тёмный силуэт на диване пришел в движение. Это вызвало у меня новую волну страха, но видимо напрасно. Силуэт держал курс на небольшую комнату неясного предназначения (точнее, это была спальня или детская, но совсем без мебели). Наши глаза уже неплохо приспособились ко тьме, и мы могли более-менее отчетливо видеть всё происходящее в комнате. Дверь в другую комнату со скрипом открылась. Здесь вообще всё открывалось со скрипом. В этой комнате мы остались вдвоем. - "Нужно валить!" - шепотом сказал я, толкнув Ваську. В темноте я разглядел, как он кивнул в знак согласия, и начал свой путь. Я шел первым, за мной шел Васёк. Мы пытались двигаться как можно тише, но скрипящий пол как будто специально мешал нам. Кое-как мы добрели до двери. Благо, она была открыта, иначе она наделала бы много шума своим скрипом.

Кухня. Единственное окно было открыто, и Вася решил выбираться через него, так как входная дверь была на веранде, что в отдельной комнате. К ней идти мы были не в состоянии. Не то чтобы не в состоянии физически, скорее психически. Увидев открытое окно на улицу, мы позабыли о всяких там дверях. Я пропустил своего друга вперед, сам остался сзади, "прикрывал" так сказать. Наблюдая в дверной проем комнату, в которой мы были ещё минуту назад, я ожидал самого страшного. Например, что дверь сейчас в дверном появится этот силуэт, его лицо, глаза... Отогнав подобные мысли, я подошел к окну. Поставив одну ногу на подоконник, я уже готов был прыгать, как вдруг меня за руку схватил Васька, оказавшийся сзади меня. Странно, я думал он уже прыгнул. - "Что?" - немного раздраженно спросил я. Ответа не следовало. По моей спине пробежали мурашки. Вдруг, внизу, на улице, я услышал то, что выдавило из меня немало кирпичей: - "Тебя долго ждать??" Это был Васька. И он внизу. Я не очень хотел думать, что же на самом деле держит меня за руку. Закричав, что есть силы, я рванул в окно.

Было больно. Каким-то хреном я упал на ногу, и кажется вывихнул её. Ко мне подбежал Вася, и посветил на меня фонариком, который у него был в телефоне. Недоумевая, он посветил фонариком в окно, из которого я выпал. И если до этого мы усирались от каждого шороха, то от того, что мы увидели сейчас, наши души ушли в пятки.

Из окна на нас смотрело какое-то страшное тело. Человеческим его назвать было сложно, страшная пародия. Сложилось такое чувство, будто он был перемолот в мясорубке и склеен по кускам. Конечности его были размещены в произвольном порядке. Одна рука была размещена вроде бы нормально, но сгибалась в нескольких местах. Другая рука, как мне показалось, вообще была где-то посреди ребер. Отдельно шокировало его лицо. В отличие от всего тела, оно было наименее искажено, но на нем застыла такая гримаса, будто на ней сосредоточилось всё зло, ужас и боль этого мира. И конечно же - глаза. Они уставились прямо на нас, и теперь, при свете фонарика, сложилось чувство, что они действительно горят.

Но наблюдать это нам пришлось не больше двух-трех секунд, так как Вася сразу выронил телефон из рук. Когда он поднял его, и посветил в окно, оно было пустым. Поднявшись, я с Василием принялся убегать прочь, позабыв о своих вещах и телевизоре. Пробираясь по ночному городу, мы дергались от каждого шороха, и впервые в жизни были рады встретить компанию подозрительных личностей. К часам двум пополуночи мы были в доме Васьки...

В общем счете, прошло уже немногим больше года. Об этой истории я практически забыл, и сейчас вспоминаю как страшный сон. С Василием ситуация посерьёзнее - начал он заикаться после этой истории. А хозяина дома я не нашел. Правда, через месяц после того случая пытался найти, но без особого фанатизма, и как следствие - без результатов...

Как-то оно само собой вышло. Вот уж действительно, не было забот, так купила бабка порося. Хотя дело совсем не в поросях, да и не бабка я. Нормальный, здоровый мужик. В меру, но всё таки пьющий. Вот с пьянки-то всё и началось.

Где я этого пассажира подцепил, уже и не вспомню. Наверное, в пивнухе на вокзале. Помню, там бухал. Наверное, достало без закуси нормальной пить, ну и потащил его к себе на хату. Посидеть, типа, нормально.

Живу я один, но в холодильнике всегда чё-нить вкусненькое стоит. Хозяйственный я. Заранее наготовлю, нажарю, наварю, а потом уже преспокойненько бухаю. В общем, выставил на стол всё, что имелось, и первую бутылочку мы с ним быстренько приговорили. Под нормальную закусь она как бабочка упорхнула, только её и видели. Но я ж хозяйственный, я три взял. Открыли вторую, пьём потихоньку, общаемся. И тут эта падла закуривает. А мы в зале-то сидели. Я ему и говорю:

— Уважаемый, у нас в залах не курят.

А он мне:

— Пошёл нах.

Как-то оно само собой вышло. В общем, воткнул я ему нож в горло по самую рукоятку. Всё в крови, падла как хряк хрипит и в конвульсиях дёргается, воздух руками хватает. Я отскочил, стою смотрю. А что ещё делать? Я ж не хирург, глотку ему зашивать. А факт, он и есть факт, ему нож по самую рукоятку не всадишь.

Когда болезный помер, я и бровью не повёл. А что тут такого? Я ж пьяный был вдрабодан, мне не просто море, мне море крови, блин, по колено было. Подошёл я к столу, стакан полный себе налил, хряпнул и спать завалился.

И снились мне бабочки, порхающие как бутылки, хирурги, шьющие костюм Юдашкину, ножи, дёргающиеся в конвульсиях. В общем, нормальный бред алкоголика. И так мне в этом бреду было сладко.

Но всё сладкое, оно всегда тает, как леденец во рту. Растаял и мой бред. Я открыл глаза и увидел труп.

Никогда в жизни я так не боялся. Затрясло меня, как жигули на русских колдобинах. Мысли сжались, не разожмёшь, так, что и думать нечем. А что думать-то? Кое-как разжал я мысли, зашевелились они, ползать по голове начали. Стал я логически размышлять. Я его не знаю, он меня тоже, а значит, общих знакомых у нас нет. А стало быть «кани мордачи» из органов на меня не выйдут. И это меня ой как успокоило.

Однако проблема оставалась. Через какое-то время он же начнёт разлаживаться, а это запах. А оно мне надо? В общем, решение проблемы в голове мелькнуло.

А я ж хозяйственный. Ножовочку там по дереву, по металлу имею. Да и топорик есть, мало ли, порубить что-нибудь, и всё такое.

Голову быстро отпилил. Чтобы там не говорили, а отпилить голову — это не самое сложное в человеке. Сложнее это тело. И всё из-за чёртова позвоночника. Я когда по нему ножовкой елозить стал, такой скрежет поднялся, что у меня зубы свело. Да и испугался я, соседи что заподозрят. Пришлось топориком надрубливать, примерно через каждые четыре позвонка. Вспотел невозможно. Шесть раз на кухню курить выходил. У нас в залах не курят. Голову в пакет, и в холодильник. Всё остальное туда же. На маленькие кусочки разделал, и кое-как запихнул. Слава богу, холодильник у меня большой, просторный. До сих пор, блин, кредит за него не выплатил. Ох уж мне эти кредиты. Хуже, чем порося. Сутки маялся, пока с болезным закончил.

Ну и решил всё это потихоньку выносить, по вечерам. Куда-нибудь за город, на пустырь. В первый вечер пакет с головой взял, и на тебе, «кани мордачи» из органов останавливают. Документы спрашивают.

У меня всё, что могло упасть, упало. Даже пакет. Стою, как в тумане, вспоминаю прогноз погоды. Сколько там, в Магадане, ниже нуля было? А тут драка метрах в тридцати завязалась. «Кани мордачи» на шум ломанулись, а я пакет схватил, и домой на крыльях страха. За пять минут долетел. Дверь захлопнул, на пол сел, сижу, трясусь. Нет, думаю, вынести не получится. Поймают, в Магадан повезут. А я в Магадан не хочу. Мне юга ближе как-то. Задумался я. Что делать-то?

И тут решение проблемы в голове снова мелькнуло. Сперва конечно я поморщился, но морщись не морщись, а делать нечего. Да и Новый Год на носу.

В общем, котлет получилось, ешь, не хочу. Голова на холодец вся ушла. Не новый год, а прямо пир какой-то. Столько мясного я за всю свою жизнь не ел. Президент меня поздравляет, а я холодец наяриваю за обе щёки. И главное, затрат-то никаких. И кредит за холодильник можно побыстрее отдать, и опять-таки, улик не остаётся.

А тут на днях заглянул я в свой большой, просторный, смотрю, а мясо-то кончается. И вновь в голове мелькнуло. А что тут такого? Жизнь тяжёлая, кризисы всякие буйствуют, кредиты висят, как ярмо на шее. Вот только теперь в другую пивную идти надо. Ну, чтобы… ну, вы понимаете…

Никита С. - мой хороший друг.

Был.

Мы фанатели по кейвингу, читай - хождению в пещеры (шутки про гомосексуализм устарели, анон.)

Проживаем мы в 200К-Мухосранске немного восточнее ДС. Пещер и олдовых каменоломен вокруг - хоть жопой жуй. Нашей с Некитом, и вообще, доброй половины сообщества кейв-любителей, были Антоновские пещеры а.к.а. Антоновские каменоломни а.к.а. Тоша - хер знает почему так названные (на деле не Антоновские, но суть близка). Излазили мы их ещё лет в шестнадцать вдоль и поперёк; потом одна и та же пещера из похода в поход с кучей постоянно лезущих туда 'коллег' настоебенила жутко. Надо было искать неизведанное нами и не страдающее от кучи 'посетителей'. Полуслепой выбор пал на Оську. Одна из самых северных в округе каменоломен называлась так в честь близлежащей деревни Островское (на деле опять же не Оська и не Островское, но суть также близка). Последние гости в ней были хуй знает когда. Отличный выбор.

(Мог бы для АТМОСФЕРЫ завернуть про УЖАСНУЮ славу пещеры, дескать, там пропало 9000 людей, но не буду. Никто там не пропадал. Просто каменоломня не пользовалась особой популярностью).

Полезли в феврале. Холодно было адски, но в самих пещерах зимой температура обычно в районе 2-3 градусов выше нуля. Приехали. Кинули взгляд на, очевидно, всеми покинутую деревню - стереотипная Рашн Виллэдж. Пара рядов покосившихся коричневых домишек, облезлая каменная церковь с погнутым куполом. Уныло донельзя. В машине переоделись в комбезы, взяли сидушки, рюкзаки и фонари, а также карту Оськи, данную побывавшим тут давным-давно приятелем. Вдоль мёрзлой и столь же унылой речки минут за десять дошли до входа. Куча грубо прибитых досок на полусгнивших балках и неприветливый тёмный зев лаза. Да-с, давненько сюда не лазили. Ну, оно только на руку.

Полезли.

Стандартно. Сначала - узкий каменистый лаз, потом - 'прихожая' - более-менее просторное, но очень тёмное, место с 'книгой постояльцев' - туда записывают, кто (ФИО или кликуха, данная в обществе любителей), во сколько влез и во сколько вышел. Сугубо для безопасности. Мы записались как 'МИСТЕР ФАНТАСТИК И ДЯДЮШКА МОКУС' - пожалуй, самые уебанские прозвища, которые можно себе придумать. Но под таковыми наш тандем был наиболее известен в области кейверов. После этого вырубили фонари и минуты две-три просидели в кромешной тьме. Обычная процедура адаптации. Не видно абсолютно ничего, ни лучика, ни блика. Из звуков - лишь дыхание напарника и отдалённое капанье воды, если прислушаться. Из осязательных ощущений - только мягкая прохлада, сменяющая пробирающий до костей холод.

Врубили фонари. Поглядывая на карту, двинулись дальше. Пещера выглядела действительно давно покинутой - если в Тоше чуть ли не на каждом повороте были чьи-то инициалы, оставленные бутыки или детские игрушки (кто-то даже тумбочки, велосипеды и корпусы от компьютеров умудрялся протаскивать), то тут всё было какое-то прохладно-серое.

Свидетельств того, что тут всё-таки некогда кто-то побывал, мы встретили лишь пару. Первой была крупная надпись, выскобленная на случайном валуне. 'КАП-КАП', гласила она. Действительно, звук капающей воды, источник которого, казалось, вообще не отдалялся, был единственным тут, помимо нашего дыхания, коротких фраз (в основном касающихся похабных шуточек, замечаний насчёт заебавшего звука и просьб дать воды) и шагов.

Через пару проходов кто-то оставил покорёженную каску и бутылку воды.

Более надписей и предметов мы с Некитом не встречали. Лучи фонарей выхватывали из тьмы только камни, камни, камни... Изредка - тупики, в которых ради пары метров приходится попотеть минут десять, но в основном - удивительно широкие для каменоломни ходы.

Скучно.

Проходы и лазы были все какие-то серые и однотипные, ориентирами остались лишь карта и неизменный звук капающей воды, начинающий нехило долбить по нервам. Воздух был невыносимо спёртый и сухой.

Потом я подвернул ногу.

Неудачно поставил ступню меж двух злоебучих камней и оступился. Боль была терпимой, но от Никиты я сразу отстал.

-Бля, упал, что ль? Ща помогу, - развернулся он.

-Да не, пох... Ты иди, я ща посижу пять секунд и догоню, - махнул я.

Он пожал плечами и неспешно пошёл. Я глядел в его бурый, некогда бывший оранжевым, комбинезон. В Никитин потный затылок, скрывавшийся за очередным поворотом.

Это был последний раз, когда я его видел.

Потому что тогда, когда я, отсидевшись не более минуты, пошёл, прихрамывая, дальше, за поворотом я никого не обнаружил.

За следующим тоже.

И за следующим. И за следующим после следующим. Стоя перед очередным лазом, я понял, что заблудился. Карта была у Никиты.

А он пропал. Это не шутка. Он никогда так не шутил.

Кап-кап.

Ёбаный звук, блядь!

-Некит, ёбаный в рот, - прохрипел я. Воды бы. Она-то рядом где-то. Капает. -Это нихуя не смешно. Ну реально, бля. Выходи.

Мне ответило капанье. Разряжаемое звенящей тишиной. Которая бывает только тогда, когда ты один-одинёшенек.

Я ринулся дальше, забыв про ногу.

Ни-ко-го.

Я заблудился в незнакомой пещере. А Никита пропал, блядь!

Я был бы рад найти, не знаю, его изувеченный труп с гримасой ужаса на лице. Его оторванную ногу. Его заляпанный кровью фонарь.

Но я не находил ничего. В этой ебучей каменоломне мой лучший друг просто исчез. Без истошных криков, неведомых жутких рычаний и прочей хуеты. Он просто свернул за угол и пропал.

Я начал кричать.

Кап-кап. Может, капанье давно осталось позади и звучит лишь в моём мозгу?

Я бросился назад. Я раздирал руки о камни, бился головой, падал. Я бежал.

Кап-кап.

Карта у пропавшего Никиты. Я даже приблизительно не знаю устройство Оськи. Мобильной связи нет.

КАП-КАП.

Я был бы рад оглохнуть.

Я просто нёсся неведомо куда. Меня даже не волновала пропажа друга, мне стало похуй на выход отсюда. Я хотел лишь убежать от сраного капанья. Я бежал.

Кап.

-ЁБАНЫЙ В РОТ, ЗАТКНИСЬ! - надрывая связки, проорал я.

Пещера едко закапкапала мне в ответ. Хи-хи.

Надо будет навестить психиатра, когда... если. Если. Если я отсюда выйду.

'КАП-КАП' - я уставился в надпись на валуне за очередным поворотом. Ого. Да я... мы тут были. Значит, выход ощутимо ближе.

Органы восприятия адаптируются к чему-то постоянному - например, если перед глазом как-то поместить маленькую точку, он перестанет её видеть. Также и я уже перестал замечать капанье. 'Кап-кап'... будто ебучее 'хи-хи' злобного карлика в заброшенной избушке на болоте. Хи. Нихуя у меня фантазия.

Я перестал различать бесконечные валуны. Я просто полуковылял-полубежал, безумно хрипя и что-то крича.

Вскоре я ударился головой о камень и упал. Голова звенела от боли. Текла кровь.

Из дыры передо мной тянула морозом. Февральским ветром.

Слева валялась тетрадь. 'МИСТЕР ФАНТАСТИК И ДЯДЮШКА МОКУС' - значилось последней записью. Хи. Мистер Фантастик пропал, а Дядюшка Мокус, по ходу, свихнулся. Кап-кап. Потом я сообразил, что это выход.

Не помню, как я карабкался наверх, сбросив рюкзак. Начал приходить в себя уже на улице - трясясь, вышел из бревенчатого хода в это ебаное место и рухнул на зимний снег. Темнело.

Пришёл в себя я от дикого мороза, когда было уже совсем темно. Пара звёзд на почти чёрном небе, наверное, примёрзли к нему. Капанья я, вроде, не слышал. Удивительно.

Вышел к деревне. Там тоже никто не живёт, хи. Может, тоже пропали? Доковылял до машины. В полудрёме, дрожа от холода, выехал на шоссе. Пара-тройка проехавших мимо машин окончательно развеяла ощущение того, что все люди, окромя меня, исчезли, как Никита. На ближайшем посту ДПС я что-то орал людям в форме. Отрывки памяти. Смотрел в серые лица ментов, принявших меня за пьяного водилу. Отогревался в какой-то каморке.

Окончательно очнулся только на следующий день.

Описывать всё нет смысла. Были поиски. В каменоломню, хоть это касалось моего лучшего друга, я лезть отказался наотрез.

МЧСники разводили руками. Никого. Никаких Никитиных вещей тоже нет. Донимавшее меня треклятое капанье, говорят, было просто водой и было слышно лишь на входе.

Ещё поиски. Никого. В городе я что-то бормотал в лицо плачущей матери Никиты и его глядевшего в пустоту отца. Они оба умерли через месяц. Я думал, так только в книжках бывает.

Ещё поиски. Тщетно. Погиб под завалом стопудово, сказал знакомый-спасатель. Забрёл без тебя хуй знает куда, и попал. А ты и не услышал. Удобная теория.

И у психиатра был. Советовал просто забыть. Дескать, ты почти герой, что перенёс такое, был шок, но теперь забудь, ага.

Грустно.

-

А через два месяца мне пришла СМСка.

'Хей чел, я кое что расскажу, не поверишь!!!))' - гласило сообщение. Отправителем значился Некит.

Его мобила была с ним, когда он якобы попал под завал.

В моём мозгу что-то капнуло.

Никита никогда так не писал. Он всегда был максимально лаконичен. Именно эта мысль пришла в голову первой, а не то, что Некит исчез под звуки капающей воды.

Я вообще не знал, что делать, поэтому, поступил, возможно, чуть абсурдно - удалил сообщение и ушёл по своим делам.

Вскоре пришло ещё одно. 'Эй чувак ответь') Я жив прикол)'. Никита был лаконичен. Как истинный анонЪ, презирал смайлики.

Выбрать сообщение —> Опции —> Удалить.

Не тут-то было. Сообщения с номера Никиты стали буквально сыпаться, изобилируя смайликами и подробностями чудесного спасения. И звонки. СМСки я стирал; звонки пропускал или сбрасывал. Кап-кап, стрёмно брать трубку, ежели честно. Кто же ты, на том конце провода?

'Забери меня чел)) Я скучал епт'

'Никита' не унимался.

Он рассказывал, как попал под завал, как потом офигенно выбрался, как временно живёт в Островском и ждёт меня. Сообщения сыпались штук по десять на день, неизменно оптимистичные и призывающие забрать его. Я молча игнорировал их. Потом заблокировал номер и сменил симку. Потому что я знал - кто бы мне не писал, Никита не выбрался оттуда. Потому, что пропал он в феврале, а звонки и СМСки посыпались в середине мая. Или потому, что Островское, деревня около пещер, была расселена и заброшена тогда, когда я с Никитой пешком под стол ходили. Я удалял сообещния механически, машинально. Кап-кап. СМСки капали талой водой в стрёмной пещере. Нет, чувак. Никита исчез. Или его съели. Ха-ха, хи. Съел злой Кап-кап. Прям страшилка уровня Бабайки или Буки.

До того, как я сменил симку, сообщения успели смениться на 'Ну где же ты чувак?)'.

А ещё он ММSкой прислал мне пару фотографий. 'Гляди :D'.

Я не стал смотреть их.

Я удалил сообщения с ними, не открывая файлы.

По новому номеру меня никто не беспокоил.

Официально Никита С. всё ещё числится пропавшим без вести, де-факто - мёртвым. Полно ли в старых каменоломнях ходов, о которых знают лишь самые бывалые; полно ли обвалов или неприметных тупиков... Не вышел из пещеры спустя недели три, максимум месяц - пропал. Чему бы ещё стрястись-то. И вправду, ага.

Я не знаю, что это было. В принципе, психиатр прав, наверное, был - на то он и психиатр. Надо просто забыть.

Постоянно протекающий и капающий дома кран я починил. И в пещеры ходить бросил.

К середине ночной смены Кузьмич изрядно заскучал, и, слегка подогреваемый парами (и изделиями) ликёро-водочного завода неподалёку, собрал остальных, оставшихся в ночь в боксе сквозной рембригады, и стал рассказывать истории из своей и подслушанной практики. Сигналом к началу повествования всегда было то, что он — ёпт — работает здесь уже 57 лет.

— Вот, помню, была у нас еврейка такая, мы её Рыжей Фёклой называли. Ей было — ну чёрт разберёт, конечно, она не рассказывала — лет пятьдесят. Это когда убило её. А потом её многие водители видели, она ничуть не постарела, рыжая осталась, какой была. Но о ней вслух не говорят. А вообще её Фейга звали, но она всем Фёкла говорила.

— А когда же она умерла? И как? — Подал голос Жора. — И, главное, как видели-то?

— А ты не влезай, пока я рассказываю. Так вот, работала она на старом вагоне, Пульмане, четыреста двадцать с чем-то номер был. А может и просто 420. А может и не 420, хрен с ним. Так вот, она вышла в ночь на Фонтан на этом ведре с болтами, которое даже после капитального никто кроме неё и брать не хотел. Проехала десятую станцию, а дальше метров через сто что-то выбило и её током насмерть ударило. Не знаю я, как там всё было, слесаря на нашем заводе, куда прислали назад это недоделанное корыто, клялись и божились, что вагон исправен и бодр как кот в марте. Похоронили её, в газетах ничего не было, даже в нашей многотиражке не печатали такого.

— А потом она стала появляться там, где умерла? Да?

— Не беги вперёд паровоза. Не сразу. Но вагон после этого боялись. Хорошо так трусились все. Никому не хотелось отправиться туда же. В ночную вообще не давали, но водители и так жаловались, что кажется, будто кто-то в пустом салоне ходит, окна открывает, кашляет. В шестьдесят седьмом его в металлолом отправили — и тогда-то всё и началось. Муся наша шла в ночную на Фонтан, и вдруг на путях оказалась рыжая тётка. Ну такая, хорошо ближе к пенсии, чем к стипендии, тётка. Муська по тормозам, а та от неё лицо закрывает и отворачивается. И потом просто отходит с путей и никого на тротуаре уже не видно. Ну, чего не бывает, Муся время и место записала, сообщила потом, всё по чину. А через несколько дней в ночь была старуха Максименко, которая в пятьдесят четвёртом Рыжую Фейгу с нового вагона выжила. Тогда ещё рижские вагоны были, она из них себе один урвала. И снова за 10-й станцией на путях пешеход. Баба такая в берете. И в глаза ей смотрит, пронзительно смотрит, страшно. Максименко даже не остановилась, ехала на неё как оглушённая… и через неё проехала. Она потом рассказывала как видела вроде как ту самую тётку с Пульмана, которая на её вагон хотела сесть давно. А через три дня она поскользнулась на подножке своего вагона и приложилась затылком об сцепной буксира на соседнем пути.

— Насмерть?

— У тебя в голове что? Мазут? Она вот так вот встала и на маршрут вышла, да? Склочная была бабка, никто, кажется, и не жалел. Потом Рыжую видели ещё несколько вожатых, а в семидесятом году она появилась днём. Водителю показали фотографию и он узнал сразу. А появилась она не в обычном месте, а на остановке. Так вот, села в 18-й трамвай и проехала остановку или около того. А потом вагон загорелся. Да ещё и автоматы на подстанции не сработали. Сгорел, в общем, почти новый вагон дотла. Говорят, что когда в девяностые на Фонтане спарка сгорела — это тоже она, но слишком уж далеко от 10-й станции это произошло. Ну и были ещё случаи, когда она водителям в глаза смотрела — и ничем хорошим это не кончалось.

— А что же делать, если встретишь её?

— А тебе-то зачем? Ты электрик, тебе это не надо, по канаве она не шляется. Но вообще ни в коем случае не смотреть в глаза ей. И ехать так, как будто её нет. Вагон погаснет, как под секционом, но больше ничего не будет. И ни в коем случае не подбирать по ночам на Фонтане на 10-й станции пассажиров между остановками. Она тоже может сесть — и всё, вагону капец. Сегодня, завтра, послезавтра — капец. А так, бригада, наверное, ещё легко отделается. Рыжая Фейга — наше самое страшное привидение, хотя когда ещё была живой — ничем не выделялась, была такой же, как и все. Вообще, она не одна. Не одна. Был ещё жив Степ, рассказывал про аварию в тридцатом году, когда поезд бельгийский ещё сошёл с рельс на Короленко и разбился в хлам внизу об насыпь. Так вот, тогда где-то десять человек погибло, а ещё полсотни в больницу попало. Так вот, если будете на ночнике ехать наверх по Короленко, можете увидеть битком набитый поезд из старых вагонов, который навстречу проезжает. Вот вожатые его редко видят, а пассажиры вообще довольно вот часто. Так вот, после того, как он проедет, слышишь скрежет и крики, ещё чуть позже — далёкий такой грохот. Но если оглянуться — то ни одного вагона на спуске нет. На Слободке говорят, что все сходы их вагонов там связаны только с той аварией и происходят, если вагон встречает тот поезд днём. А я думаю, что брешут, халтурщики и вагоны паршиво обслуживают. И никогда ещё Октябрьское не обслуживало вагоны лучше Ленина, никогда, слышите? Пока Кузьмич здесь работает, этого не будет и не было вообще никогда.

— А ещё что-нибудь? Разве у нас всего два привидения.

— Ага, два. С десяток наберётся. Но почти все ночные, когда уже пассажиров почти нет. Про ватмана из пятидесятых я рассказывал? Так вот, слушайте. Когда-то, когда ещё были вагоны метровой колеи, была трёхнитка — это когда между путями нормальной колеи третий рельс под метровую колею кладут. Она на Комсомольской тоже была. А потом метровая колея шла на Дзержинского и дальше по Комсомольской, а вот 21-й был уже нормальной колеи. Так вот, там когда-то вожатый помешался. За углом. У него вырубился вагон. Совсем. Ну вот сдох и не включается обратно. И он так стоял, ждал, чтобы его кто-то до кольца допёр. А всё шли метровые вагоны на Дзержинского и Комсомольскую. Один, другой, третий… А на 21-м была задержка какая-то. Так вот, когда выехал наконец другой 21-й по нормальной колее, то он бросился на вагон и закричал, что он, ну, водитель того 21-го, свернул не туда и что он на Пастера должен идти.

— Почему? 21-й же не ходит на Пастера.

— Не ходит. А тот помешался и решил, что перед ним 28-й по метровой колее и он свернул не туда, а на широкую, сорвался с трёхнитки или ещё что-то. Его забрали тогда в Александровку, он там санитарам говорил, что у него вагон сломался и он следующий ждёт. И соседям по палате объявлял, что вагон дальше не идёт. Так там тихо и помер, а потом на Комсомольской начал тормозить вагоны мужик с ломиком, радостно крича, что хоть кто-то не по метровой колее и что у него вагон за поворотом нужно дотолкать на кольцо. Он подсаживался на ступеньки первой двери и потом, когда вагон сворачивал за поворот, оказывалось, что там ничего нет, а на ступеньках никто не стоит. Так вот, это и прекратилось году в восемьдесят девятом, а может и раньше, но в конце восьмидесятых. Это было довольно безобидное привидение. После него разве что дверной привод клинил, да и то не всегда. Особенно молодым водителям часто приходил.

— А зачем тогда он приходил? И перестал почему?

— Да пёс его знает, как Шая ходил там, сбивал молодёжь с толку. Они-то ещё в детский сад ходили, когда последний трамвай метровой колеи закрыли, вообще ни хрена из его слов не понимали. А перестал появляться когда двухголовый вагон с Дачи Ковалевского списали в начале девяностых. Так вот, какая там связь — никто не знает. Даже Ильич не знает, а он знает много. Зато вот военное привидение я сам видел.

— Военное? В форме и с автоматом?

— С рубильником-автоматом, ёпт. Нихрена. Но тоже ночное. Так вот, на развозке как-то я работал, монтажников вёз в Черноморку, и вот перед самой Черноморкой на пути выскочил мужик. Страшный, ободранный такой, щека вся подранная, на штанине дыра, а кожух — ну вообще в кусках. Ну, думаю, бомжи подрались, торможу, а он забегает в кабину, хватает меня за рубашку и кричит, что впереди немцы вагон взорвали, бомба упала, все погибли, кондуктор, девочка молодая, погибла, его из кабины, с площадки, выбросило и так он спасся. И умоляет не ехать дальше, а ехать в город. Так вы думаете, Кузьмич не испугался? Ш-ш-шас. Чуть не обделался в кабине там. Выглядываю в салон, а там монтажники уже скучают и спрашивают чего встали и зачем дверь открыл, если не вышел. И тут доходит до меня! Они! Его! Не видят! Я закрываю дверь, даю вперёд что есть духу и лечу так до самой Черноморки. Это мне потом старики уже рассказали, что там в войну трамвай авиабомбой разнесло и ватман один только выжил, но умер от ран по пути в больницу.

— А куда призрак делся?

— А, так привидение выбежало ещё когда я дверь собрался закрывать. У меня потом весь воротник рубашки был залапан его буро-грязными пальцами, кровь вперемешку с грязью. И ещё на морде вагона были следы его рук, он стучал по ней возле двери.

— А потом он появлялся?

— Да может и появлялся. Но тут такое дело — ты ведь расскажешь и примут за психа со Слободки. А так я просто старый подвеянный хрен нализавшийся, по пьяной лавочке вам вешаю на уши лапшу, чистая работа. А про кровавый трамвай знаете?

— Это когда бельгийский Пульман опрокинулся? Это то, про что Анна Станиславна рассказывала, что её сменщик прибавил скорости перед поворотом и вагон в дом въехал?

— Ха! Знают ведь, когда надо. Но не Пульман, там не Пульман был. Так вот, тогда рассказываю про то, что там тоже есть свои странности. Вот кто из вас был в том доме, в который он врезался? Кто-то был? Никто не был. А говорят, что там иногда можно слышать шум, скрежет, треск и крики. И громкий такой бах удара. Особенно в угловых квартирах. Так вот, снаружи ни-че-го не происходит! Совсем! А внутри слышно! Представляете, снаружи ничего, а внутри грохот!

— А много тогда людей погибло?

— Да я уже и не помню. Так вот, тогда вроде никого всерьёз не убило, но покалечило и поприжимало. Год даже уже не помню, хорошо после войны, шестидесятый, где-то так, наверно. А то может и раньше. А может и позже. Я уже точно работал, а башка дырявая, Аннушка вон уже с катушек, говорят, слетела, а всё равно лучше Кузьмича помнит. Развалили наш трамвай. Совсем развалили. Понабрали мудаков, развалили трамвай. Где первый трамвай? — Кузьмич уже явно немало принял на грудь. — Где, я вас спрашиваю? Где двадцать третий? Где он? Какого хрена закрыли двадцать третий?! Почему мудаки закрыли трамвай на Куяльник?! У нас был великий трамвай, а осталось четверть курицы, а не трамвай. У нас был четвёртый трамвай в стране!

— На железной дороге есть своя байка про поезд в прошлое. А у нас трамвай в прошлое есть?

— Был. Был, крысы эти исполкомские доконали его! Пока на Чичерина и Карла Либкнехта были куски старых рельсов, был и старый трамвай. Но выдернули! Повыдёргивали рельсы, чтоб их, мудаков этих, черти жарили без вазелина! И закончился старый трамвай. А так ездили ночью два поезда. Один от Пересыпского моста к депо Ильича как довоенный один маршрут, от которого пути оставались на перекрёстке Чичерина с Осипова, а другой как двадцать третий. Таблички стояли с конечными старыми. Люди ездили. Так вот, в первом была довоенная Одесса, это была та ещё Одесса моего времени, моего детства, пацанёнком ещё совсем был! А второй был уже так-сяк, двери на нём пневматические были, всякие там сиденья мягкие. Я в таком барышень домой из кино возил и на таком сам в первый раз жизни за управлением поехал. Так и номера у них были какие-то такие… Что-то вроде 21 и 256 или 21 и 265. Даже так: 265 и 21. Я второй ещё застал, а вот первый совсем не помню. А вот 256 точно был при мне. Или 265. Но 265 не было. Да пустое всё, всё уже кончилось. А вот в довоенном трамвае я как-то раз тётку свою видел, румынами убитую. И не увижу больше, нету больше моего довоенного трамвая, детства ни довоенного, ни военного нету, молодости в Одессе после войны нет, да чего там — день-другой и всё, капут Кузьмичу. Скоро, чувствую, трамвай загнётся, а за ним и сам я загнусь.

Кузьмич подобрал с пола затёртую матерчатую сумку и, крякнув, побрёл в сторону выхода из бокса. Какое-то время после его ухода держалась тишина. По большому счёту, никто не знал, кем именно работает Кузьмич и почему он так редко появляется трезвым. Было очевидно, что раньше он работал водителем, что он старше кого-либо из тех, кто работает на канаве (а относительно иных — в несколько раз), а сейчас — кто-то наподобие электрика. И никто не знал, придумывает ли он свои истории, поскольку подтвердить их или опровергнуть тоже было некому. Хорошо его знал только Вячеслав Ильич, электрик шестого разряда, чьи манипуляции с безнадёжными вагонами порой напоминали колдовство, после которого груда металла снова превращалась в трамвай. Но Ильич молчал. Единственное, что удавалось из него вытянуть — то, что Кузьмич когда-то был водителем, а потом спился и едва не вылетел вообще из депо.

Тем временем, Кузьмич дошёл до первого пути и, свернув к заброшенным цехам вагоноремонтного завода, прошёл на площадку возле службы подвижного состава. Он встал на полузаброшенный служебный путь и, отвернувшись к стене трансформаторной будки, подождал несколько секунд. Как и всегда, за его спиной оказался ветхий и ободранный служебный вагон, бывший рельсосварочный. Пихнув рукой двери на первой площадке, он кивнул водителю и трамвай начал движение, покидая депо. Никто и не заметил, как он прошёл сквозь две пары закрытых ворот: ведь трамвай был совершенно явно и недвусмысленно разобран в металлолом в 1966 году. В общем-то, и сам Кузьмич умер около тридцати лет назад, когда выпил какого-то совершенно исключительного самогона. Про вагоновожатого он ничего не знал. Призрак трамвая медленно удалялся от депо, роняя на рельсы осколки краски и выпуская редкие искры на контактной сети.

Не прошло и двух недель, как я устроился на завод в конструкторское бюро, а мне уже пришлось остаться на работе до утра. Завод готовился к выпуску нового изделия, а мы не успевали привести в порядок конструкторскую документацию. Мы - это начальник бюро Геннадий Иванович, ведущий инженер Мурат Аскарович и я.

Я сидел за своим компьютером и оформлял чертежи, периодически консультируясь со старшими коллегами. Часам к девяти вечера мы решили сделать общий перерыв на чай. За чаем зашёл разговор о политике. Политика меня никогда особо не интересовала, и я быстро заскучал. Вдруг мне вспомнилась одна странность, подмеченная за первые дни работы.

- А почему у нас на входной двери висит предупреждение - после семи вечера стараться не выходить на улицу? - спросил я у Мурата Аскаровича, пожилого киргиза в старомодных роговых очках.

- А ты разве не знаешь? - несколько удивился тот.

- И если до семи с рабочего места не ушёл, то должен до утра на заводе оставаться. Тоже не знаешь, почему? - вмешался Геннадий Иванович.

- Ну... требование режима такое...

- А режим-то почему требует?

Я замялся.

- Я-то думал, ты уже слышал, просто не поверил, - сказал Геннадий Иванович и вдруг немного нахмурился. - Так вот. Неспокойно тут у нас. Нехорошие вещи порой творятся.

Я с недоверием посмотрел на начальника.

- Так тут же охрана кругом! Чужой не пройдёт никто. Или свои...

- В каком-то смысле свои, - перебил Геннадий Иванович. - В каком-то смысле чужие. А строго говоря, их вообще быть не должно. Ни тут, ни ещё где-либо. Не должно быть такого, что у нас тут творится. И не может быть. А гляди-ка ты, творится... Чертовщина у нас тут, короче говоря.

- Шайтан балует, джаным, - вздохнул Мурат Аскарович. - Вот, опять началось...

Я даже не успел подумать, что коллеги зачем-то решили меня разыграть или попугать шутки ради. Проследив за взглядом ведущего инженера, я оглянулся и увидел полупрозрачную белую фигуру, стоящую возле плоттера. Немолодой мужчина выглядел так, как обычно изображают привидений в кино.

Инженеры смотрели на призрака не только без страха и без любопытства, но даже с некоторым раздражением. Как будто перед ними был не гость с того света, а какой-нибудь таракан или муха. Как ни странно, я тоже не испугался. Видимо, мне передалось настроение коллег.

- Белый Конструктор пожаловал. Он обычно первый приходит, - прокомментировал Геннадий Иванович. - И он у нас самый безобидный...

Тем временем, Белый Конструктор подошёл к столу, на котором были разложены чертежи, порылся в них и вдруг раздражённо бросил один из листов на пол.

- Мурат, глянь-ка, что ему не понравилось, - сказал Геннадий Иванович.

- Допьём, гляну, - ответил ведущий инженер и взялся за свою кружку.

Призрак раздражённо передёрнул плечами, подошёл к стене и шагнул прямо в неё.

- А... что это было? - Я не узнал своего голоса. Он стал хриплым и прерывистым. Всё-таки я здорово испугался.

- Разное про него говорят, - ответил Геннадий Иванович. - Вроде как, умер он прямо за кульманом. А в какие годы это случилось и в каком бюро он работал, никто не помнит. А душа не захотела с завода уходить почему-то. Или не может - кто её знает... Вот и ходит он ночами по конструкторским бюро...

Его прервал раздавшийся стук в окно.

- Опять этот идиот, что ли? - раздражённо сказал начальник.

Наше КБ расположилось на первом этаже, и высокий человек мог запросто дотянуться до окна. Снаружи стоял молодой парень в спецовке.

- Эй, мужики, откройте! У меня седьмого чертежа не хватает! - Двойное остекление не смогло заглушить зычный бас парня.

- А сам зайти не можешь, что ли? - в голосе начальника вдруг появилась дразнящая ухмылка.

- Да впустите, чего вы там! Седьмой чертёж мне надо - у нас вся работа встала!

- Ступай прочь, "работа встала"! - передразнил рабочего Геннадий Иванович. - Совсем за дураков нас держишь, что ли? И не колошматься больше, всё равно не пустим!.. Ступай, ступай! - прикрикнул начальник на парня, и тот, пожав плечами, двинулся прочь.

- И не надоело ему! - возмутился Мурат Аскарович. - Хоть бы новое что-нибудь придумал... Знает ведь, что не откроем, так на что надеется?

- А чего он хотел? - спросил я.

- Да упырь это был! - продолжал негодовать ведущий инженер. - Приглашения хотел!

- А... зачем ему?

- Ну, ты как будто не знаешь! - удивился Геннадий Иванович. - Вампир, он же просто так не зайдёт, пока его не пригласишь.

- Ген, а скажи, что же он тупой такой? - Мурат Аскарович не переставал кипятиться. - Какой дурак его пригласит, когда он одно и тоже талдычит?

- Тупой не тупой... - вдруг вздохнул начальник, - а двадцать лет уж поймать не можем. Охранников он за километр обходит, на рожон не прёт. А где он днём отлёживается - никаких предположений нет. Ни одного следа не оставляет. Откуда взялся - тоже непонятно совершенно.

- А почему он... до полуночи пришёл? - За окном было совсем светло, как и должно быть летом в девять часов вечера. Как мне казалось до сих пор, для нечисти было самое неподходящее время.

- А они тут не по солнышку, а по своему режиму живут, - ответил Геннадий Иванович.

- По-заводскому, - хохотнул Мурат Аскарович.

- В семь вечера их время начинается, и до семи утра на заводе они хозяева...

- Джаным, ты только не пугайся, - вдруг перебил начальника киргиз, посмотрев на меня с лёгкой тревогой, а затем показал взглядом на окно.

А там и впрямь было чего испугаться. Прямо к стеклу прильнула бесформенная рожа, лишь крайне отдалённо напоминающая человеческое лицо.

- Вот эта дрянь пострашнее будет, чем упырь давешний, - вздохнул Геннадий Иванович и погрозил роже кулаком. Та не обратила на него никакого внимания и продолжала пялиться на нас через стекло. - Пока кондиционеры не поставили, форточку открыть нельзя было... Вампир, он же не зайдёт просто так, даже если ты дверь ему открыл. Так и будет стоять у порога, приглашения ждать. А эта - она не то что через дверь, через форточку залезет, если откроешь. А вот стекло разбить не может, хоть и немало силы в ней. Дом её не пускает, значит...

- Так разве тут дом? - удивился я.

- Сам когда-то не понимал, - ответил начальник. - Вроде, нежилое же помещение... Может, потому что мы тут до утра частенько остаёмся, они его домом считают. Или у нас защитник какой образовался. Белый Конструктор тот же, может, их шугает... Главное, что не лезет сюда кто не надо. В цехах и в корпусах мы в безопасности... Чего чай-то не допиваешь? Совсем уж остыл у тебя.

Я смотрел за окно и видел, как за перегородкой двойного остекления уставилась прямо на меня смерть, скорая и беспощадная. И только тонкая перегородка стекла удерживала меня от неё...

Вдруг мой взгляд упал на электрическую розетку на стене. А ведь в её глубине таилась такая же смерть, не менее беспощадная. Сунь палец внутрь - и готово... Но часто ли мы думаем об этом, проходя мимо розеток или втыкая туда штепсель? Нет же. Давно уже привыкли, что смерть внутри сидит. Больше того, приручили даже эту смерть, на себя работать заставили...

- Ай молодец шайтан, ай спасибо! - вывел меня из размышлений радостный возглас Мурата Аскаровича. Он поднял с пола сброшенный призраком лист и стоял, склонившись над ним. - Я же допуск забыл обозначить! Если бы не он, так бы и не заметил!

Вон как оно вышло! Даже чертовщину можно себе на пользу обернуть, не то что электричество. Вся-то разница в том, что с электричеством мы освоились и потому свыклись, а с нечистью ещё не успели...

Усмехнувшись и погрозив пальцем роже, продолжавшей пыриться на меня в окно, я допил остывший чай и вернулся за свой компьютер.

В этой истории не будет ни каннибалов в подвале, ни чудовищ в лесу, ни жертв, ни убийств. Будут лишь возвратившиеся из детства страхи и какая-то кошмарная неопределенность, которая убивает меня. Все, о чем я сейчас расскажу вам, я считаю чистой правдой. Поэтому, если вы дочитаете мой рассказ до конца, то, надеюсь, поймете, каково мне сейчас, и посочувствуете.

Мне было бы далеко не так страшно узнать, что у нас в подвале действительно живут людоеды, пожирающие жильцов дома. Настоящий ужас, поверьте, берет тогда, когда ты лежишь ночью на кровати в собственной квартире, и не можешь сомкнуть глаз, осознавая, что там, в темноте, может находиться что-то, что приходит не через входную дверь. Но давайте обо всем по порядку.

Началось это очень давно. Мои воспоминания о ней являются одними из самых первых. Я не могу назвать свое детство очень радужным. Нет, родители у меня хорошие, и со сверстниками отношения тоже были прекрасные, но что существенно отравляло мне жизнь, так это паническая боязнь моей комнаты. Я жил с отцом и матерью на третьем этаже типичной двухкомнатной «сталинки». Маленькая комната была моей, большая – родителей. Каждая была снабжена балконом.

Меня ужасала лишь одна мысль находиться в своей комнате вечером или ночью одному. Из-за моих постоянных истерик родители позволяли мне спать с открытой дверью. Я благодарил судьбу всякий раз, когда отец или мать выходили вечером в туалет или взять что-нибудь из холодильника. Слыша их перемещение и видя их тени на полу, я мог на время перестать бояться и попытаться быстро уснуть. Иногда мне становилось настолько страшно, что я, не оглядываясь, бежал в их комнату и всеми силами умолял поспать с ними. Но боялся я, разумеется, не самой комнаты и не темноты в ней, а того, кто, по моему мнению, мог там находиться. Я боялся ее.

Она – это Фиалочка, собирательный образ моих детских кошмаров. Скрывающаяся тварь, которая никогда не давала родителям знать о своем существовании, при этом неизменно изводила меня, когда я находился один. Я знаю, что у многих детей есть свои выдуманные монстры, живущие в шкафах, под кроватями, за занавесками. Мой был особенно реалистичным и пугающим. Я боялся ее так сильно, что мог в детстве до полуночи гулять на улице, лишь бы не идти домой. Потом, конечно, все равно приходилось возвращаться. Я изрядно получал ремня, быстро ужинал и отправлялся спать. Оставалось лишь радоваться тому, что я сильно уставал за день, и засыпал практически сразу же, не давая страху полностью поглотить себя.

Фиалочка… Вам это имя, должно быть, кажется смешным и крайне глупым, но у меня каждый раз мурашки пробегали по спине, когда я мысленно произносил его. И как только дети придумывают имена своим персональным чудищам? Я точно знал, что ее зовут именно так, что у нее именно это имя: несерьезное, детское, уменьшительно-ласкательное. И это заставляло меня дрожать от страха гораздо больше, чем если бы я величал ее, скажем, Детоубийцей или Потрошительницей.

У меня была огромная двуспальная кровать. Раньше ей пользовались родители, однако с одной стороны сильно деформировались пружины, и спать двоим там уже было нельзя. Я же, мелкий, мог разлечься на этой кровати как угодно, места было предостаточно.

К несчастью, спастись во сне я мог отнюдь не всегда. Время от времени я просыпался от кошмарного чувства, как будто меня только что кто-то щекотал. Также было стойкое ощущение, что когда я так просыпаюсь, матрас на моей кровати быстро распрямляется, словно еще мгновение назад кто-то находился рядом со мной. Оставалось, не шевелясь, лежать и в ужасе обливаться потом, пока снова не провалишься в сон или не наберешься храбрости побежать к родителям. Моя кровать располагалась боком возле стены, и я боялся поворачиваться к стене лицом. Если у меня затекали другой бок и спина, и я все же отворачивался от комнаты, мне сразу начинало казаться, что Фиалочка уже ползет ко мне по кровати. Мне снова мерещилось, что матрас прогибается под ее тяжестью.

Как видите, спалось мне в детстве невесело. У детей очень бурное воображение, и я очень хотел бы списать все свои детские страхи именно на разыгравшуюся фантазию, но не могу, поскольку потом все стало значительно хуже.

Лет в шесть я впервые услышал ночью этот звук. Его трудно описать словами, но я попробую. Представьте себе высокое блеяние, похожее на козье, но очень искаженное, булькающее, как будто у кого-то сильно повреждено горло. Что-то в этом звуке было даже от детского смеха. Звук был очень тихим и, как мне показалось, несколько враждебным. Я тогда решил, что он слышится с улицы. Дом находится на самой окраине города, поэтому было не исключено, что где-то действительно блеяла коза. Я слушал это с минуту и уже стал снова закрывать глаза, как вдруг у меня в прямом смысле встали дыбом волосы от внезапной догадки. Я резко понял, что звук слышится не с улицы, а с моего балкона. Нижняя четверть балконных дверей была деревянной, все остальное было стеклянным.

Звук слышался именно оттуда, снаружи и снизу. Блеяние было не далеким, а близким, просто очень тихим. Я метнулся из комнаты и разбудил родителей. Они резонно выругали меня и сказали, что в таком возрасте уже стыдно бояться. Я плакал, умолял их все проверить, и мать, в конце концов, согласилась переночевать в тот раз у меня, а я улегся с отцом. На следующий день мать сказала, что ничего в ту ночь не слышала, и никто ее не щекотал. В общем, родители мне, разумеется, не верили.

Главный эксцесс случился, когда к отцу и матери вечером пришли гости – их женатые бывшие однокурсники. Так близко ко взрослым эта блеющая тварь еще не подходила. Но я знал, почему она так сделала.

Родители и их друзья сидели в кухне: ужинали, выпивали, разговаривали. Я сперва поел вместе с ними, потом все бегал таскать шоколадные конфеты из принесенной гостями коробки. Мать в какой-то момент сказала, что мне пора спать, ибо завтра надо идти в садик, и я не стал возражать.

Я забыл упомянуть, что маленькая комната в нашей квартире располагается как раз напротив кухни через коридор. Мать попросила меня закрыть свою дверь, однако кухонную пообещала не трогать. В этот вечер мне почти не было страшно идти спать. Взрослые совсем недалеко шумели, веселились, и я особо не боялся. Я зашел в свою комнату, прикрыл дверь, оставив маленькую щель, выключил свет и прыгнул в кровать.

Блеяние я услышал сразу, как завернулся в одеяло. В этот раз оно было куда более громким и страшным. У меня не осталось никаких сомнений, что слышалось оно именно с той стороны балконных дверей. Я пулей влетел в кухню, плакал, что-то кричал, а взрослые начали меня успокаивать. Отец даже разозлился, но мать вкратце рассказала гостям, почему я, по ее мнению, так себя веду, и их друг Владимир (тогда я называл его дядей Вовой) решил пойти вместе со мной проверить, все ли в моей комнате в порядке.

Когда мы пришли в комнату, я показал ему на балкон и попросил посмотреть туда. Дядя Вова отказался, сообщив мне, что я должен сделать это сам, иначе не перестану бояться. Я, понятное дело, стал упираться, но он настойчиво подтолкнул меня к балконной двери и сказал, что будет находиться в двух шагах от меня. Я шел к стеклу и понимал, что у меня просто кишка тонка взглянуть туда, стой за моей спиной хоть вооруженная группа спецназа. Я струсил и закрыл глаза, Владимир этого не мог видеть.

Когда я, таким образом, вплотную подошел к балкону, я буквально почувствовал ее. Она, согнувшись в три погибели, сидела там и злобно смотрела на меня снизу вверх. Поверьте, я знал это. Сквозь щели балконных дверей дул сквозняк, и я почувствовал трупный смрад, из-за которого меня чуть не стошнило.

«Ну что, пацан? – спросил Владимир. – Я же говорил, тут нечего бояться. К тому же тут все вон закрыто». Я моментально отпрянул от балкона, открыл глаза и попросил на этот раз его взглянуть туда. Я схватил Владимира за рукав и попытался подтащить к балконным дверям, но он освободил свою руку, улыбнулся, пожелал мне спокойной ночи и ушел. Он-то думал, я сам все посмотрел и, конечно же, ничего не увидел. Из кухни послышался строгий голос матери, требовавший, чтобы я выключал свет и ложился спать. Ситуация, как видите, безвыходная.

Я не придумал ничего лучше, как достать из тумбочки фонарик и включить его. Когда родители в очередной раз крикнули, чтобы я выключал свет, я сделал это. Я буквально прилип к двери. Мои руки дрожали, и свет фонарика неистово метался по темной комнате. Оставаться там было сущим адом, но и бежать к родителям я не мог. Мне казалось, что если я буду так истерить, меня просто-напросто закроют в комнате.

Я услышал, как взрослые выходят из кухни, чтобы пойти покурить в подъезд. Когда они закрыли за собой входную дверь, я быстро открыл дверь своей комнаты и встал на пороге. Свет фонарика в моей руке по-прежнему бегал по стенам, мебели, потолку. И тут я впервые увидел ее… Искренне надеюсь, что подобного ужаса вы никогда в своей жизни не испытаете.

Когда фонарик осветил верхнюю часть высокой стенки, доходящей практически до потолка, я заметил ее лежащей там, сверху. Уверен, спрятаться она не хотела. Она выжидала, пока я увижу ее, точнее ее высунувшуюся руку (если эту конечность можно так назвать) и голову.

У Фиалочки была грязно-голубая кожа, как будто гниющая, отмирающая. Ее лапа была похожа на паука. Конечность была предельно худой, с не менее чем десятью-двенадцатью тонкими и длинными пальцами. Голова – вытянутая, похожая на лошадиную. Два непропорционально огромных желтых глаза с узкими вертикальными зрачками располагались спереди и сверлили меня с невероятной свирепостью. Ее беззубый рот, находящийся в нижней части головы и похожий на черную дыру, улыбался. И эта гнилая вонь, теперь я ощущал ее полной грудью…

Содержимое моих кишечника и мочевого пузыря сразу оказалось в пижаме. Я выронил фонарик, захлопнул дверь комнаты и помчался в пустую кухню. Там я залез под большой стол. Сидя в собственных нечистотах и обливаясь слезами, я с ужасом думал о том, что взрослые не вернутся, а если и вернутся, то увидят меня и опять прогонят спать.

Но они увидели меня нескоро. Родители и гости были уже достаточно пьяными. Придя из подъезда, они снова сели за стол и стали разговаривать. Вытяни кто-нибудь из них ноги, и я сразу оказался бы замеченным. Теперь надо отметить, что половина этого большого стола располагалась напротив стены, а другая половина – напротив кухонной двери. Мне стоило огромных усилий немного вытянуть голову и посмотреть на дверь своей комнаты.

И да, вы отгадали: моя дверь была приоткрыта. Фиалочка находилась прямо за ней и смотрела на меня, сидящего под столом. Лишь мельком увидев ее огромные глаза и пасть, я быстро зажмурился. Она сидела там, в моей комнате, и как будто говорила мне: «Смотри, я здесь, рядом. Твоей тупой мамаше стоит лишь повернуть голову, чтобы увидеть меня, но ей нет никакого дела. Я могу подобраться к тебе так близко, как захочу».

Дальше я уже плохо помню, что случилось. Я явно потерял сознание, и некоторое время пролежал под столом, прислонившись спиной к стене. Когда я услышал крик матери, гостей у нас дома уже не было. Родители достали меня из-под стола, помыли, одели в чистое, дали какое-то лекарство и уложили у себя в комнате.

Конечно, это случилось уже давно. Кое-что я мог добавить или «приукрасить», однако в целом я в данный момент помню эти события хорошо. Что спасло меня от всего этого ужаса, так это такая нелицеприятная вещь, как развод родителей. Мне тогда было семь. Уверен, свою лепту в разрыв отношений между отцом и матерью истеричный полусумасшедший ребенок в моем лице тоже внес, однако что я мог поделать?

Они расстались полюбовно. Квартира досталась отцу, а мы с матерью уехали жить в дом ее сестры, который находится на другом конце страны. Пару раз к нам приезжал отец, однако чаще ездил к нему я, когда подрос. Он два года назад рассказал, что нашел себе молодую женщину в деревне неподалеку от города, и настроены они были очень серьезно. Когда я приезжал к нему, то мы в основном сидели в баре, а ночевал я всегда в гостинице, так как не хотел им мешать (его женщина жила тогда с ним).

Все снова началось в этом году. Я закончил ВУЗ в своем городе, и в начале лета позвонил отец. Он сказал приехать, ибо квартиру он перепишет на меня, а сам уедет с невестой жить в деревню. Я был несказанно рад, поскольку, во-первых, жилье просто отличное, а во-вторых, в этом городе мне будет гораздо легче найти хорошую работу. Там, где я жил с матерью, у меня не было ни нормальной девушки, ни полноценных друзей. Одним словом, переезд ничем не отягощался.

После длительного и вымотавшего все силы оформления документов я оказался в собственной квартире. Многое здесь изменилось. Отец сделал ремонт, обклеил стены натуральными обоями, поменял большую часть мебели. Все это он оставил мне. Спать я решил во все той же маленькой комнате. «Мне двадцать два года, – думал я, – какие тут могут быть страхи?»

Став студентом, я заимел привычку ложиться спать очень поздно. Все благодаря такому изобретению, как компьютер с Интернетом. Странные вещи, как бы это банально ни звучало, начались сразу же. Сперва я всеми силами отказывался связывать их с событиями из детства.

Теперь под прицелом оказалась не только маленькая комната, но и вся квартира. К примеру, в кухне постоянно перегорают лампочки. Постоянно. Я позвонил отцу, но он уверил меня, что с проводкой в квартире все в полном порядке. Похоже, что стоит вкрутить в кухонную люстру новые лампочки и уйти, как кто-то непременно выкручивает их, трясет и ставит обратно.

На полу в ванной и туалете стала появляться какая-то грязная вонючая каша, как будто там кого-то периодически рвет. Хотя бы раз в день приходится ее убирать. Едешь в город – приезжаешь вечером домой – лампочки в кухне не горят, а санузел в этой дряни. Я стал постепенно вспоминать то, чего так боялся в детстве. Бывает, засыпаю ночью и уже кошусь на балконные двери и стенку, которую отец оставил в квартире.

Неделю назад я проснулся ночью от когда-то хорошо знакомого чувства, как будто меня щекотали во сне. Кровать у меня сейчас небольшая односпальная, и знаете, я готов поклясться, что на момент пробуждения мне показалось, что с меня кто-то только что слез. А на следующий вечер я ужинал в кухне и отчетливо слышал тихое блеяние из маленькой комнаты.

Я перетащил в большую комнату кровать и компьютер, а маленькую закрыл на ключ и больше не открываю. Когда я прохожу мимо нее ночью, я зачастую слышу тихое царапанье с той стороны двери. Самое страшное то, что я, когда сплю, закрываю на ключ и дверь большой комнаты. В последние ночи я стал отчетливо слышать это тихое, но настойчивое царапанье уже за ней. Я знаю, что когда-нибудь дверь откроется, и я в этот момент не буду спать…

Дом был старый. Должно быть, ему было лет сто: толстые кирпичные стены, высокие — метра три — потолки, паркет — даже в общем коридоре. В таких домах приятно жить — чувствуются простор и объем. Конечно, есть и недочёты, вроде старых труб и неистребимых комаров в подвалах. У этого дома помимо всех его достоинств и недостатков был ещё один минус — совершенно безумная планировка. Вход в мою квартиру располагался в конце отдельного коридора. Причём это была единственная дверь в коридоре вообще — своих соседей я даже не знал в лицо. Подозреваю, что подобное расположение квартиры было обусловлено тем, что дом достраивали по частям, и мои нынешние апартаменты были достроены позже, или ранее обладали отдельным входом. Впрочем, это имеет значение лишь потому, что внутреннее устройство дома я себе представлял слабо — после нескольких поворотов я полностью потерялся в пространстве, и только вид из окон квартиры дал мне понять, что я живу не в угловой квартире.

Квартира была съёмной. Раньше тут жили какие-то пенсионеры, но дети забрали их к себе домой, и жилплощадь стала доступна для сдачи в аренду. Поскольку на эту квартиру я вышел через знакомых, то особых проблем с заселением и условиями аренды не возникло. Я договорился, что сделаю небольшой ремонт, и избавлюсь от старой мебели (с последним, к счастью, проблем не возникло — никто не думал защищать старые советские шкафы и буфеты).

Вот тогда-то я и наткнулся на Окно. В тот день на улице стояла солнечная погода, в небе витали редкие небольшие облака, в общем, погода была отличной. Я, впрочем, ею не наслаждался, а занимался борьбой с одним из старых шкафов. Его задняя стенка — с десяток толстенных дубовых досок — была привинчена к стене. Строго говоря, сам шкаф буквально «висел» на этих досках, и его разборка превратилась в настоящий кошмар.

Весь мокрый от пота, я, наконец, одолел чёртову стенку, и с удивлением обнаружил за ней окно. Старые, посеревшие от времени и непогоды ставни, грязные стёкла, и жидкий свет, сочащийся снаружи. Я был весьма удивлен найти окно в дальней стене квартиры. Покончив с досками, я открыл его и выглянул наружу. Оно выходило в небольшой внутренний дворик. Точнее, я бы сказал, колодец — я не увидел ни входа, ни выхода оттуда. Что ещё интереснее — я не увидел ни одного другого окна. Похоже, его просто пробили в стене в угоду прежним хозяевам. Пожав плечами, я закрыл его и вернулся к неравной борьбе с мебелью.

Окно меня, конечно, несколько озадачило. Я планировал на месте шкафа установить турник, но проклятая дыра в стене всё меняла. Я даже хотел было заложить её кирпичом, но потом подумал, что куда лучше будет поставить у окна свой рабочий стол. Дворик снаружи был невелик, и, судя по всему, солнце никогда не заглядывало сюда, за исключением летнего полудня. Кроме того, над окном имелся небольшой навес, очевидно, призванный защищать от дождя. Изнутри стены дома были покрашены в светло-оранжевый цвет (довольно приятно, кстати, смотрелось, и, как ни странно, краска не пострадала от стихии). Видимо, из-за малого влияния солнца, краска не выцвела и не облупилась.

***

Прошёл месяц. Я, наконец, разобрался со своими делами и обустроил квартиру по своему вкусу. Я спал, ел и жил, даже не подозревая о том, что находилось по ту сторону старых ставней. Впервые я обратил на это внимание в один ненастный день. Дождь барабанил по окнам. Я как раз вернулся домой — мокрый до нитки и злой, как сто чертей. Начавшийся безоблачным небом день за каких-то два часа превратился в настоящий библейский потоп. Как назло, такси взять не получилось — город был парализован пробками, и никто не хотел брать заказ.

Раздевшись и приняв горячий душ, я уселся за книгу. Работать или смотреть кино настроения не было, а книга отлично помогла отвлечься. Решив, что удобнее всего будет за рабочим столом, я плюхнулся в кресло и углубился в чтение, благо солнечный свет из окна создавал отличное освещение. Когда до меня дошло, что в том окне солнце, не знаю. Полчаса? Час? Я вскочил, будто ужаленный, и тупо уставился на залитый солнечным светом дворик снаружи. Неужели дождь так быстро кончился? Несколько обескураженный, я подошел к остальным окнам. Дождь и тучи. А тут солнце (пускай и не видимое из дворика) и звенящая лазурь чистого неба. У меня затряслись руки. Приехали? Дурка по мне плачет?

Глядя на окно, будто оно вот-вот на меня бросится, я попятился из комнаты и отправился на кухню. Так. Сначала — кофе. Крепкий. И немного коньяка. Нет, много. Ещё больше. Для нервов. Далее — сигарета. Дождь снаружи стучался в окна, намекая, что не бывает так, чтобы всюду дождь, а там — солнце. Природная аномалия? Я подпёр голову рукой, сделал глубокую затяжку и закашлялся. Да, курю я редко. Очень. Так. Если я двинулся головой, то техника — друг человека. Она не подведёт. Не так ли? Вооружившись телефоном, я заглянул в комнату. Окно радостно сияло солнечным днём. Трясущимися руками, я навёл на него камеру и сделал фото. На мгновение экран погас, и я уже приготовился увидеть на месте окна глухую стену, а себя — в крепких руках санитаров. Но ничего такого не произошло. Телефон исправно показал залитый светом прямоугольник окна. Чертовщина. Так не бывает! Или бывает?

Я судорожно обдумывал действия. Поделиться находкой? Но с кем? Друзья? Ну, один или два надежных человека у меня есть. Но что, если это опасно? Тогда я подвергну их жизни риску, а это неприемлемо. Расхаживая по квартире, я взвешивал все «за» и «против» варианта рассказать знакомым. В конце-концов, я решил, что лучше провести разведку самому, а потом уже решать, что делать дальше.

Следующая неделя ушла на подготовку. Я купил альпинистское снаряжение — тросы, карабины, страховки и прочее необходимое. Исследование я решил начать с самого простого — спуска. И вот, неделю и два дня спустя, субботним утром, я съел лёгкий завтрак и отправился к окну. Стол я отодвинул в сторону, тросы закрепил в нескольких местах, на случай, если хоть один узел не выдержит — остальные подстрахуют.

Я высунулся из окна по пояс и осмотрелся. Гладкие стены, козырёк, и, где-то на этаж выше, край крыши. Земля — метрах в четырёх внизу (я это упустил, но я живу на втором этаже). Выдохнув и дернув пару раз трос — выдержит ли — я высунулся из окна и свесил ноги. Меня колотила мелкая дрожь. «Один маленький прыжок для человека…». Я принялся аккуратно сползать вниз. В конце концов, я повис в паре метров над землей, цепляясь руками за козырёк. Выругавшись про себя, я оттолкнулся от стены и спрыгнул вниз. Земля больно ударила в ноги, и я упал на бок. Вроде ничего не сломал. Я встал и оглянулся. Ничего невероятного. Плотная, утоптанная земля под ногами, стены и одинокое окно, из которого я вылез. Задрав голову вверх, я посмотрел на небо. Оно было чистым и голубым. Оно тут вообще другим бывает?

Я набрал полные лёгкие воздуха, чтобы что-то прогорланить, но тут же осекся: кто знает, что тут может произойти? Что, если я привлеку хищника? Подавив готовый вырваться наружу крик, я шумно выдохнул. Ну что ж. Экспедиция «на тот свет» окончена. Пора домой. Кряхтя и сопя, я забрался обратно. Кровь кузнечным молотом ухала в ушах, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Нет, дело, конечно, не в подъёме в четыре метра. Я был весь на нервах. Руки тряслись, голова шла кругом. Другой мир? Похоже на то. В мозгу у меня роились миллионы, нет, миллиарды вопросов, идей и планов. Нет. Надо успокоится. Я с трудом взял себя в руки, и, хихикая, как идиот, уселся в кресло. Планы операции «крыша» уже начинали разворачиваться у меня в голове.

Месяц — именно столько у меня ушло на подготовку второго этапа. Закупив материалы, я сумел соорудить что-то вроде балкона, торчащего на два метра из окна. Кроме того, вместо старой рамы я поставил нормальный стеклопакет (не хватало ещё, чтобы продуло), а снаружи — под козырьком — примостил ролет: всё-таки, мало ли, какая гадость там может водиться. Также я оценил, как лучше забраться на крышу. Ответ был очевиден: сделать лестницу. С этим возникла масса сложностей: приставную лестницу длиной в пять метров ставить на узком двухметровом балконе — не самая лучшая идея. В конце-концов, я купил два десятка стальных скоб и сделал импровизированную «монтажную» лестницу, попросту вбив эти самые скобы в стену. Это заняло несколько дней, в основном потому, что я долго экспериментировал с тем, как их закреплять. Мои первые попытки едва не привели к гибели — одна из скоб вырвалась из крепления, и я полетел с высоты третьего этажа прямиком на землю. Спасло только то, что нога запуталась в свисавшей с балкона верёвке, и, сломав пару досок, я повис вниз головой.

Так или иначе, но через некоторое время с трудами было покончено. Я довольно осматривал чудо своей инженерной мысли — кривую и косую череду скоб, тянущихся до самого края крыши. Когда я вбивал последнюю, мне стоило поистине нечеловеческих усилий не заглядывать за край. Это должен был быть мой момент триумфа и торжества, а не вороватый взгляд из-за края жестяной крыши.

И вот, тот день настал. Я подготовился основательно — рюкзак с провизией на день, каремат, запас воды, фонарик, мои тросы и крепления, а также моё главное оружие — фотоаппарат. Я попросил его у друга «на попользовать», вместе с телескопическим объективом, макрообъективом и обычной широкоуголкой. Ну и конечно компас. Взять штатив я не додумался, но моё снаряжение и так заставляло меня нервничать во время подъёма наверх.

Я упорно пялился на жесть крыши. Вот мелькнул её конец, полоска неба… Нет, нет, парень. Потерпи. Подтянись, встань на ноги. Отдышись. Поправь рюкзак. Готов? Пора. Закрыв глаза, я поднял голову, и, выждав пару секунд, пока сердце не уймётся, приготовился их открыть. Что меня ждёт? Райский сад? Выжженная пустыня? Бесконечный степной простор?

Туман и торчащие из него местами скалы. Честно говоря, я был чуточку разочарован. Зрелище было не слишком-то впечатляющим. Одинокие каменные глыбы, словно айсберги, застыли в волнах плывущего тумана. Порой туман взвивался метров на сорок ввысь, образуя причудливые кольца и завитки. Я отправился к краю крыши, считая шаги. Восемь… тридцать… сто… Я остановился у края крыши и оглянулся. Интересное место. Я прошёл целых сто шагов, но визуально дистанция была метров двадцать-тридцать. Пространственные аномалии? По спине пробежал неприятный холодок. Если тут нарушена метрика пространства, то, может, и со времени не всё слава богу? Я вдруг подумал, что, может, пока я прошёл эти сто шагов, дома мог пройти целый день. А мне послезавтра на работу! Почему-то мысль о том, что я могу опоздать на работу, перечеркнула желание исследовать этот странный мир. Я бросился обратно. Три… пять… восемь… я чуть не улетел вниз, прямиком в «свой» дворик. Какого чёрта? Я оглянулся. Ну да. Двадцать метров. Туда — сто шагов, обратно — восемь. Как удобно убегать…

Спустившись вниз, я бросился к компьютеру. Число и время! Ну же! Дрожащими руками я со второй попытки попал на календарь. Тот же день. Всего-то двадцать минут спустя. Шумно выдохнув, я сел на стул. Время в порядке. Что ж. Тогда — обратно. Тревога опять сменилась азартом, и, подкрепившись бутербродом, я отправился назад.

Взобравшись на крышу, я вспомнил о том, что всегда хотел проверить в детстве. Ну-ка, посмотрим на компас! Я достал его и пытливо уставился на стрелку. Она сделала пол оборота и застыла, указывая на «север». Я задрал голову, чтобы прикинуть по солнцу, и застыл с отвисшей челюстью. Никакого солнца не было. Осмотревшись, я понял ещё одну важную вещь: тут не было и теней. Вообще. Словно в пасмурный день добавили цвета и контраст. Почему-то это обстоятельство сильно меня обеспокоило. Свет ниоткуда? Мистика. С другой стороны, окна, ведущие в другие миры — это тоже не повседневность. Я отправился к краю крыши, не забывая поглядывать на компас. Стрелка продолжала упорно смотреть в одном направлении.

На этот раз край крыши оказался в семидесяти шагах. Отметив про себя эту цифру, я глянул за край. Снаружи дом выглядел весьма обветшалым — пустые глазницы окон тоскливо взирали на унылый пейзаж, устланный туманом. Туман же приливными волнами мерно бился о стены здания, будто безграничный молочный океан. Мне почудилось какое-то движение там, внизу, но, сколько я ни вглядывался, так ничего и не увидел. Осмотревшись вокруг, я отправился в обход периметра крыши. Жесть пружинила под ногами и гулко ухала, прогибаясь под моим весом. Я сделал пару фотографий широкоугольным объективом, затем прицепил телескопический и сделал пару снимков одной из скал вдалеке. Осмотр периметра показал только одно: никакого способа спуститься вниз не предусмотрено — по крайней мере, я его не нашел. В то же время, я обратил внимание, что, как мне кажется, туман поднялся чуть повыше. Я не был уверен до конца, пока, пройдя ещё одну сторону дома, не заметил, что туман уже поднялся до уровня окон второго этажа. Раньше он едва-едва доставал до верхней части окон первого. Почему-то от этого мне сделалось не по себе. В то же время, я только сейчас заметил, что начало темнеть. Причём, если раньше небо было полно чистой лазури, то сейчас оно так же равномерно наливалось багрянцем заката. Должен признать, от всего этого мне было как-то не по себе. Что ещё важнее — я заметил, что теперь впервые появились тени. Огромные валуны, разбросанные по долине, теперь напоминали сжимающийся титанический кулак — все тени были направлены в мою сторону. Или, по крайней мере, в сторону «моего» дома. Я поспешил обратно. Шаг, второй… десятый… сто… Но мой «дворик» не приближался. Я перешёл на бег. Почему-то меня не покидало ощущение, что меня преследуют. Через двадцать минут, весь мокрый и с разрывающимся сердцем, я едва не слетел с чёртовой крыши. Я обернулся, видя, как в углях догорающего дня туман начинает отплясывать на уровне крыши. Ещё минута — и он устремится ко мне! Поскальзываясь на ступенях, я быстро начал спускаться. Доски жалобно хрустнули, когда я со всего размаху прыгнул на них, миновав полметра ступеней, и кубарем вкатился в квартиру, тут же захлопнул окно и с лязгом опустил ролет. В квартире стояла гробовая тишина и кромешная темнота. Включив фонарик, я добрался до выключателя, и зажёг свет, тут же уставившись в окно. Но там был виден лишь опущенный ролет и блики света от моего фонаря. Не раздеваясь, предельно вымотанный, я рухнул на кровать и уснул без сновидений.

Открыв один глаз, я обвёл взглядом комнату. Тело ломило после вчерашней пробежки. Под потолком грела лампочка. Кряхтя, я поднялся и потянулся. Глянув в обычное окно, выходящее на мою привычную улицу, я убедился: снаружи — очередной пасмурный день. Я покосился на Окно и ролет. Нет. Сегодня — никаких экспедиций. Завтра на работу, не хватало ещё опять бегать от тумана. Ещё раз мысленно повторив про себя эту фразу, я ухмыльнулся. Идиот. Небось, дом — посреди болота. Для болота туманы — норма, даже ясным днем. А уже вечером испарения лучше конденсируются, вот он и поднимается вверх. Развёл тут мистику. Идиот.

День прошёл за рутиной. Какими бы ни были мои догадки относительно Окна и тумана, я старался о них забыть, и только вечером я уселся за компьютер — рассматривать фотографии. К моему огромному сожалению, они оказались засвечены — все до одной. Это был уже полный идиотизм — цифровые фото не засветишь! Для этого необходимо, чтобы… Неприятная догадка заставила меня содрогнуться. Радиация! Твою мать! Сраный исследователь! Что, если там фонит, как в Чернобыле, а я там гулял в гребных штанах и футболке?! Эта неприятная догадка оставила меня без сна, и всю ночь я проворочался, мысленно готовясь увидеть утром, как у меня выпадают волосы, а органы превращаются в подобие желе. Но утро пришло, и никаких признаков лучевой болезни не было. Тем не менее, я заказал счётчик Гейгера, и, получив его в руки, сунул его в рюкзак первым делом.

***

Я не стану утомлять вас подробностями экспериментов и проверок. Скажу только, что радиации там не было. Вообще. Даже фонового излучения! Я не решался на вылазки более получаса, и занимался, в основном, изучением физических свойств новооткрытого мира. Так, например, я выяснил, что расстояние тут зависит от… желаний. Чем сильнее хочешь куда-то добраться, тем дальше идти (и, видимо, моё бегство от тумана стало успешным исключительно потому, что я уже больше думал о том, как бы не выплюнуть легкие, нежели о спасении от опасности). Порой, очистив разум от любых желаний, я преодолевал всю крышу за три шага. Один раз я забыл дома записную книжку и прошёл, должно быть, с полкилометра, пока добрался до дворика. Кроме того, я выяснил ещё одно важное свойство. Компас указывал вовсе не на север. Он указывал на Окно. Я потратил один день, исходив всё вдоль и поперёк, проверяя эту гипотезу.

Одним из самых значимых опытов стало установление уровня туманного прилива по ночам. Я нашёл особую краску, которая была чувствительна к влажности. В тумане она становилась ядовито-жёлтого цвета. Покрасив ею трёхметровую доску, я вертикально установил её на крыше. Утром я проверил результат. Два метра ровно плюс пара полос до трёх метров. Видимо, выбросы, похожие на те, что я наблюдал ранее.

Следующим шагом стал проект «Вышка». На него ушло почти три месяца, но, в конце концов, я её соорудил. Пятиметровую наблюдательную вышку. Это была поистине адова работа — никогда не думал, что в одиночку так тяжело строить подобные сооружения. Однако, так или иначе, последний гвоздь был вбит, и я мог приступать. Заодно, в процессе постройки, я соорудил наверху небольшую лебёдку, которая неизмеримо облегчила доставку даже крупных и тяжёлых грузов на крышу.

Признаться, я страшно боялся. Нет. Не так. Я боялся так, что почти четыре дня откладывал свою ночную вылазку. Вышка, покрытая чувствительной краской, позволила выяснить, что некоторые выбросы тумана достигают четырёх метров. Учитывая то, насколько он меня пугал, я не сразу сумел решиться на ночёвку на той самой вышке. Одевшись потеплее, запасшись едой и двумя термосами горячего чая, светильниками (включая две керосиновых лампы, две электрических и пару химических фонариков), я отправился в свой поход.

Я вылез на вышку как раз когда начало темнеть. С высоты я смог лучше увидеть картину. Дом располагался в центре огромной долины, на самом её дне. Туман, который, как мне казалось, поднимался ночью, на самом деле просто заполнял долину, стекаясь откуда-то извне. Первые пару часов ничего нового не принесли. Туман клубился, накатываясь на стены моего дома. Затем он переполз через край крыши, и тысячи призрачных змей устремились в мою сторону. Я наблюдал, заворожённый грациозным танцем теней. Это было по-своему прекрасно, хотя молчаливое наступление этой белёсой стены едва не вынудило меня спуститься и сбежать домой.

Небо, постепенно ставшее багровым, затем стало чёрно-красным, и, наконец, последние цвета померкли. Надо мной опрокинулся купол абсолютной черноты. Мрак, разгоняемый двумя светильниками, казалось, становился всё гуще с каждым мгновением. Я буквально ощущал, как вокруг меня сжимается упругая сфера тьмы. Ощущая, как на меня наваливается клаустрофобия, я зажёг одну из керосиновых ламп. Это ненадолго помогло — пляска живого огня, его тепло и мягкий, ровный свет на некоторое время отогнали мрачные мысли и чувства. Я даже набрался смелости, привязал один электрический фонарь к тросу и спустил его с вышки, в беснующееся море тумана.

Я не уверен в том, что увидел, но мне показалось, будто огромная — метра три — бледная призрачная рука, сотканная из тумана, попыталась ухватить его, но ещё в воздухе развалилась на клочья, и её развеяло в воздухе. За исключением леденящего душу ощущения, будто за мной наблюдают, ночь прошла спокойно — по мере того, как светлело небо, туман отступал, и через час долина приняла свой привычный вид.

***

Через неделю я решился поделиться с друзьями находкой. Учитывая, что ничего опасного за Окном я так и не встретил, я решился посветить несколько самых близких знакомых в своё открытие. Мы условились, что тайну будем хранить так долго, как это будет возможно. В том, что рано или поздно мы либо проболтаемся, либо просто устанем от затеи и передадим её «кому надо», мы не сомневались, но просто так отказываться от славы «первопроходцев» не хотели. Идиоты.

В общем, в команде теперь были я, Гарик и Слава. Мы учились вместе в университете, и обоих я знал, как облупленных. Гарик, правда, мялся, и долго пытался убедить нас, что «ну его нафиг — у меня от этой мистики душа в пятки», но Слава убедил его остаться, клятвенно заверив, что при первых признаках опасности мы сворачиваем лавку и прекращаем всю деятельность. Ну, и сообщаем «куда надо», само собой.

Наша первая вылазка состоялась через неделю. За это время я успел поделится всей собранной информацией — от свойств пространства до моих догадок о тумане и его приливах.

Вид другого мира подействовал на моих друзей куда эффективнее любых убеждений. Гарик, похоже, до последнего считавший, что я его развожу, и всё это — какой-то дурацкий розыгрыш, онемел при виде бескрайнего моря тумана. Он же, кстати, обратил внимание на то, что все те несколько десятков скал, что видны вокруг, расположены как бы в порядке возрастания. И что вообще это напоминает какой-то гигантский цветок, в центре которого мы находимся.

В общем, мои друзья увлеклись. Вечера проходили за спорами и построением догадок, и у меня дома они ночевали едва ли не больше, чем у себя. Быть может, из-за постоянного присутствия друзей я и не сразу заметил… изменения. Я не знаю, как это иначе назвать, но квартира начала меняться. Нет, не то, чтобы пропадали вещи, или творилась какая-то мистика. Просто иногда казалось, что чашка с чаем стоит рядом, я к ней тянулся рукой, но обнаруживал, что она куда дальше, чем казалось. Хотя, если я повторял действие, пристально глядя на нее, все становилось на свои места.

Слава это объяснил тем, что мы привыкли к «тому свету» и тянемся к предметам, «стараясь не дотянуться». Я счёл аргумент вполне правдоподобным, и впредь старался тщательно следить за своими действиями (странности порою продолжались, но я склонен был думать, что просто я не всегда сосредоточен).

Первый наш «прорыв» вышел случайно. Так как вот уже последние полгода я занимался Окном, то квартира всё больше начинала напоминать общежитие — батарея пустых бутылок из-под воды, пива и соков. Гора немытой посуды и куча упаковок из-под пиццы. А ещё я так и не выкинул старые ставни. Именно их, раздумывая о чём-то, ковырял ножом Слава, и именно там он заметил письмена. Точнее, их остатки и следы. Очистив рамы от грязи и слоёв краски, мы убедились в его правоте — ставни снаружи и внутри были покрыты узором каких-то закорючек.

За пару часов поиска в Интернете мы пришли к выводу, что более всего они напоминают индийские письмена, хотя ряд символов был незнаком, но некоторые «иероглифы» можно было сносно интерпретировать на хинди. К сожалению, перевод нам не давался. Выходит какой-то лепет душевнобольного, набор букв, не более того. При попытке загнать произношение в гугл переводчик, мы получили какой-то невразумительный набор завываний, хрипов и гортанных выкриков. «Лавкрафт какой-то! Ктулху в танк!» — прокомментировал это Гарик.

Находка, однако, нас озадачила. Порывшись, мы выяснили, что подобные знаки на окнах могут служить оберегами от злых духов, и нарушать их крайне неосмотрительно. Несколько нервно посмеявшись, мы отмахнулись от идеи. Где-то на полчаса. Потом — как бы на всякий случай — мы решили воспроизвести эти каракули на оконной раме (готов спорить, при этом каждый из нас думал только об одном: «Только бы это была какая-то суеверная чушь!»). На это ушёл примерно час. Несмываемый маркер на страже против злых духов. Я усмехнулся про себя: «Охотники за привидениями!». Однако, как бы там ни было, работу мы продолжали. Когда всё было готово, мы молча и напряжённо уставились на окно. Я протянул руку и захлопнул его, повернув ручку вниз. Минуту мы напряжённо смотрели на раму, ожидая… даже не знаю, чего. Увидеть жуткую рожу по ту сторону? Услышать загробный вой? Увидеть бьющееся в окно привидение с искажённой от ярости мордой? Постояв в тиши не одну минуту, мы выдохнули. И тут же сверху раздался тяжелый удар, от которого мы подпрыгнули. Затем — второй, и громкие ругательства соседей. Мы дружно расхохотались, чувствуя, как отпускает напряжение.

Вечером мы устроили небольшую «вечеринку» и, раздавив ящик пива, пьяные и довольные распрощались и разошлись — я в свою комнату, а друзья по домам. Ночью меня мучили кошмары. Я отчаянно убегал от клубящейся стены тумана по закоулкам своего дома. Коридоры петляли и всё никак не заканчивались, а я всё бежал и бежал, не в силах избавиться от чувства полной безысходности, отчаяния и чистого, животного ужаса, что гнал меня вперед и вперед.

Утро я встретил выжатым, словно бежал марафон. Друзья также сослались на «дурное самочувствие», но, глядя на помятые лица друзей в скайпе, я — как и они — понимал, что ночь для всех прошла неудачно.

Прошла неделя. Мы постепенно забыли про ту кошмарную ночь, да и кошмары, единожды посетив нас, отступили. К тому же, как мне кажется, прекратились «странности» с пространством (я это списал на психологический эффект и спавшее напряжение). Постепенно мы набрались храбрости на ещё одну вылазку. Мы решили убить сразу двух зайцев. Во-первых, Гарик кое-что обнаружил на моих «засвеченных» фото. По его словам, засветка была не полной — некоторые части снимка немного отличались градиентом — и он предположил, что больше всего это похоже на фото тумана. Учитывая его максимальный уровень, он предложил попробовать сделать пару фото с вышки, а заодно установить фотоаппарат в режим видеокамеры и оставить снимать на ночь. Во-вторых, Слава предложил довольно смелый опыт: оставить на ночь в тумане живую крысу и посмотреть, что будет. По последнему пункту мы с ним долго спорили, но в итоге капитулировали, признав, что не на людях же проверять, и вообще — что ужасного может быть в тумане? Хотя последним мы, скорее, пытались убедить себя.

Вечером, когда небо уже начинало наливаться багрянцем, мы приступили к своей дерзкой вылазке. Мы со Славой отошли на пару шагов от края крыши и поставили клетку с крысой. Животное не проявляло никакой тревоги и мирно умывалось. Мы подсыпали корма, долили воды и накрыли клетку тёплым покрывалом — ночью тут было довольно прохладно, а «заморозить» бедное животное не входило в наши планы.

Тем временем Гарик возился на вышке: отщёлкав пару панорамных фото на цифровой фотоаппарат, он проделал то же самое на плёночный. Результаты он смотреть не стал — сумерки уже сгущались, и нам надо было торопиться. Расставив пару фотоаппаратов, подключённых к бесперебойнику, он быстро спустился вниз. Через пару минут мы уже были дома, захлопнули окно и опустили ролет. Наблюдать белёсую колышущуюся массу за окном нам как-то не хотелось, и мы уставились на фотографии.

Поначалу я подумал, что это не та картинка, пока не заметил знакомый заборчик внизу кадра. Именно он находился на краю крыши дома. Дальше… дальше начиналось что-то неприятное. Всё было залито туманом, в котором угадывались высокие, тощие, асимметричные фигуры с несколькими конечностями. От одного взгляда на них становилось жутко. «Надо крысу забрать…» — Слава хотел было встать со стула, но мы усадили его обратно. Было поздно — и это все понимали. Если это то, что скрывает туман, то лучше туда не лазить. Вообще. Заложить всё кирпичом и забыть… Все фотографии были похожи. Туман, неприятные, вызывающие одним своим видом ужас фигуры… И небо! О, это поистине апокалиптическое зрелище — будто целый океан крови там, вверху! Эта кошмарная «крыша мира» держалась на семи колоссальных колоннах чистого мрака. Каждая брала своё основание у одной из больших скал. «Самое время вспомнить про Апокалипсис» — пронеслось у меня в голове, когда с той стороны ролета кто-то поскрёбся.

Мы, обмирая от страха, подошли к окну, опасливо заглядывая за угол, готовые в любой момент отпрянуть. Звук повторился. Будто крохотные коготки скреблись по ролету. Крыса! Она как-то выбралась из клетки, и теперь скребётся обратно! Слава кинулся открывать окно, но мы с Гариком удержали его. Открывать окно, когда там этот чёртов туман и ночь — крайне неразумно. Снаружи послышался жалобный писк, приглушённый ролетой и окном, и от того ещё более душераздирающий и испуганный. «Прости, дружок, нам бы эти фото сделать на день раньше…». Писк повторился и внезапно затих на высокой ноте. Мы стояли, напряжённо вслушиваясь в тишину, но ничего не происходило. В ту ночь нам пришлось крепко набраться, чтобы уснуть. Жалобный писк безымянного грызуна, полный отчаяния и мольбы, преследовал меня во снах.

Продолжение в комментариях