Vamos a matar, companeros (1970)
Музыка Морриконе. В русском варианте название фильма нейтрально:"Напарники" :-))
Взято отсюда, текст выложенный там произвел на меня сильное впечатление.
И в конце как вывод- эти слова и песня.
Музыка Морриконе. В русском варианте название фильма нейтрально:"Напарники" :-))
Взято отсюда, текст выложенный там произвел на меня сильное впечатление.
И в конце как вывод- эти слова и песня.
«Это царь?»
— спросил кузнец одного из запорожцев.
«Куда тебе царь! Это сам Потёмкин»,
отвечал тот.
Н.В. Гоголь, «Ночь перед Рождеством»
На его похоронах епископ Екатеринославский Амвросий не сумел произнести речь, мешали слёзы. А панегирик получился примечательный:
«Я желал бы, чтобы все высокие пред людьми были смиренны, как он, перед Богом. Видя предстоящего его здесь с наполненными слёз очами, видя в последние дни жизни его с таковым же чувствием не единожды приобщающегося, напоследок видя его молитвенные обращения ко Спасителю и исполненные набожности лобызания икон его, едва мог я воздержаться, чтобы не растворить его слёзы моими».
О ком это? Неужели о Потёмкине? Фаворит, фат, чванливый сластолюбец, самодур и сибарит – и вдруг «смирение»? Пожалуй, никто из выдающихся деятелей нашей истории не был столь огульно оклеветан молвой…
И всё-таки верю: кто любит Родину, кто ни на что не променяет её уроки, у кого учащённо бьётся сердце, когда речь заходит о подвигах наших дедов – тот не пройдёт мимо грандиозной фигуры Григория Александровича Потёмкина. Ведь той Россия (можно добавить: и Украины!), которую мы знаем и любим, просто не было бы без трудов князя Таврического… Он для нашей страны – величина основополагающая. К сожалению, мы по-настоящему не осознаём этого… Вячеслав Сергеевич Лопатин – замечательный историк и кинематографист – тридцать лет разрушает стены непонимания, возвращая России национального героя. Но до сих пор мало кто воспринимает Потёмкина всерьёз. «Мы ленивы и нелюбопытны». В воображении нашем вертится образ бульварного героя, имеющий мало общего с исторической правдой.
Слово «реформы» сегодня и произносить противно. В девяностые годы этим словом прикрывали деградацию, искоренение всего живого и поощрение худшего, что было в науке, в производстве, в системе народного просвещения, в армии. В нынешнее время реформы превращаются в анекдотический бег по кругу: укрупнить министерства – разукрупнить – снова укрупнить. Отменить «зимнее время» — отменить отмену. И так до умопомрачения. А.Н. Островский когда-то заставил своего героя – генерала Крутицкого – написать трактат-прожект «О вреде реформ вообще». Конечно, драматург издевался над ретроградством. Грешным делом, иногда мне кажется, что Крутицкий не так уж заблуждался… Чтобы не путать Потёмкина с чиновниками последних лет, предлагаю наречь его не реформатором, но преобразователем!
Высшая оценка для администратора – это, когда после серьёзных политических преобразований кажется, что так было всегда. Такая судьба (счастливая!) постигла многие начинания Потёмкина: ему удавалось сочетать смелое «громадье планов» со здравым смыслом, с трезвой проницательностью. Мы считаем Крым райским уголком – а ведь во времена Потёмкина солнечный полуостров слыл гиблым местом. Безлюдная степь, жара, эпидемии, мерзость запустения… Генералы, дипломаты, а особенно их жёны не хотели служить в Крыму. Стоило реализовать планы Потёмкина – и Крым стал обителью царей и счастливцев.
Мы привыкли к мысли, что Россия до середины ХХ века «кормила Европу», была аграрной сверхдержавой. Но эту реальность создал Потёмкин! Ему удалось освоить и заселить Новороссию, которая стала житницей России – и крупным экспортёром зерна империя стала только в начале XIX века, в результате преобразований Потёмкина. Не правда ли, эта политика чем-то отличается от эпохального переименования милиции в полицию? Пожалуй, тем самым здравым смыслом.
Князь Таврический продумывал преобразования на много лет вперёд, сиюминутный успех его мало интересовал. Вот Новороссия – Потёмкин практически удесятерил население этой области, даже беглых крепостных там селил, фактически, даруя им свободу. И потёмкинская политика приносила плоды столетиями. В конце XIX века именно Новороссия стала ядром индустриального рывка России. И в СССР это были наиболее развитые области, без которых, скажем, нашу военную промышленность и представить невозможно!
А ведь современники скептически относились с будущему Екатеринослава, Николаева, Херсона, да и Одессы… Придумали хлёсткое, но несправедливое выражение: «Потёмкинские деревни». Это постарались мстительные враги Потёмкина: немцы, которых страшило расширение границ империи и российские масоны, которых князь Таврический не жаловал. Они и «князем тьмы» Потёмкина прозвали… Поводом для этого крылатого выражения, возможно, были передвижные гостиницы – шатры в кибитках – которые Потёмкин развернул по пути царского кортежа. Но никто и не пытался представить эти «времянки» фундаментальными постройками. Край-то был ещё не освоенный, пустынный, разбойничий. Всё, что Потёмкин тогда построил, было взаправдашним: несколько городов, Черноморский флот, переустроенная армия, ставшая сильнейшей в мире.
Крымские и северокавказские области, присоединённые Потёмкиным, столетиями существовали за счёт работорговли. Рабами были, главным образом, русские крестьяне, захваченные во время набегов. Первой шпагой Светлейшего в этом предприятии был Суворов, уничтоживший ногайскую конницу.
Потёмкин играл первую скрипку в европейской политике того времени. Создал уникальную сеть агентов России во всех сопредельных странах, не жалел на это средств. Единственный в своём роде дипломат и организатор международной разведки! Разведка помогала Потёмкину тягаться и с Британией, и с Пруссией. Империя задыхается без экспансии – и России повезло, что всесильный князь был не авантюристом, а рачительным прагматиком. Он знал свою страну, изъездил её вдоль и поперёк, с детских лет получил неоранжерейный опыт.
Григорий Александрович рано остался сиротой, воспитывался в Москве, где его пригрели дальние родственники. Образование он получил недурственное: сначала посещал пансион, а 26 апреля 1755-го поступил в Благородную гимназию Московского университета. Поначалу учился успешно: сказывались природные способности, сообразительность, присущая Потёмкину образная русская речь. В 57-м году он с золотой медалью окончил гимназию и продолжил образование в университете. Но через год-другой молодому Потёмкину стало казаться, что настоящая жизнь проходит мимо прилежных школяров.
Интересно, что юноша с фигурой гренадера, к неудовольствию родни, подумывал не только о военной карьере, но и о духовном служении. Он увлекался богословием, риторикой, демонстрировал чудеса памяти и в годы молодые время от времени мечтал стать священником.
«Привязанность молодого Потёмкина к духовенству была беспредельная. Он часто убегал к умному священнику церкви Николая Чудотворца, что в Воробине, толковать Священное Писание и обряды духовенства, а в церкви, прислуживая ему в алтаре, раздувал кадило и вынашивал свечу перед Евангелием и Святыми Дарами», — пишет П.Ф.Карабанов, родственник Светлейшего. Но век брал своё: Потёмкину пришлось некоторое время служить в Синоде, проводя политику секуляризации.
Когда молодой офицер потерял глаз – на полтора года он стал затворником. Много читал, размышлял, подумывал постричься в монахи… Потом он всё-таки вернётся в армию – но книгочеем останется навсегда. Во всех походах за Потёмкиным следовал возок с книгами: богословие, история, изящная литература. Лучшие богословы того времени были собеседниками Потёмкина.
Cчитается, что Потёмкин часто впадал в прострацию, в депрессию, страдал приступами хандры. И впрямь, периоды активной публичной деятельности сменялись у него днями затворничества. Но не безделья! Всякий раз после такой хандры он возвращался на свет Божий с новым продуманным проектом. А пересуды о приступах «душевной болезни» помогали Потёмкину отгородиться от рутины, переключиться на размышления. Во дни «хандры» его не беспокоили. Конечно, и Потёмкину при его невероятной работоспособности случалось переутомляться. Тогда он позволял себе на день-другой окунуться в пух-перо пассивного отдыха.
Потемкин был яркой личностью, его, как и Суворова, считали чудаком и оригиналом, правда, в ином, не спартанском, а сибаритском роде. Князь покровительствовал искусствам: дружил с поэтом Петровым, ценил и понимал музыку. Широкая натура, статный, рослый богатырь, Потёмкин любил пышные пиры и эффектные зрелища. И в то же время – практически не употреблял вина. У него ведь в сутках было два рабочих дня, а в году – ни одного отпуска. Такую работоспособность под хмельком не разовьёшь. Он иногда казался гулякой, но никогда им не был.
Суворов всей душой сочувствовал потёмкинской военной реформе (да-да, всё-таки без этого слова не обойтись!), был в числе единомышленников светлейшего в этом прогрессивном устремлении. Потемкин запрещает телесные наказания кавалеров боевых наград и новобранцев. Отменяет обязательное ношение шпаг в пехоте, отдавая предпочтение штыку. Упраздняет мундиры прусского образца, косы и парики, которые Суворов и Потёмкин называли не иначе как «дрянью» и «вшивнями». Прусское украшательство и впрямь было чревато вшами и болезнями. Потёмкин писал: «Завиваться, пудриться, плесть косу – солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всякий должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдата должен быть таков, что встал – и готов. Если б можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет!», — под этими словами Суворов готов был подписаться. Да и по таланту образной, эмоциональной русской речи Потёмкин здесь не уступает Суворову. А как Потёмкин заботился о гигиене, о госпиталях! Не боялся во время эпидемий проводить время в лечебницах, самолично распределяя больных по палатам.
Политическое сотрудничество Екатерины и Потёмкина никогда не было примитивным потаканием влюблённой императрицы пылкому фавориту и мужу. Талантливый, хаотически энергичный Потёмкин умел воплотить (а иногда – и предугадать) смелые административные планы Екатерины. А она знала о слабостях своего «полудержавного властелина» и пыталась то и дело наставить его на путь истинный, избегая конфликтов. Она уже и до 1773 года была истинно российской императрицей, но Потёмкин, познавший все срезы русской жизни, как никто образовал Екатерину Алексеевну в национальном духе, открыл ей особенности нашей страны, в которую бывшая немецкая принцесса влюбилась во многом благодаря Потёмкину.
Он был несметно богат, но не умел копить: презирал деньги и сорил ими, даже в военных походах окружая себя и всех своих соратников и гостей придворной роскошью столичной пробы. Потому и оставил, умирая, не только бриллиантов на миллионы рублей, но и немало долговых обязательств…
В начале августа 1791 года Потёмкин бурно приветствовал победу своего замечательного ставленника на Чёрном море – адмирала Ф.Ф. Ушакова. Именно Потёмкин разглядел в этом нелюдимом «медведе» великого флотоводца! За два месяца до кончины, уже смертельно больной Потёмкин пишет Ушакову: «С удовольствием получил я рапорт вашего превосходительства об одержанной вами над флотом неприятельским победе, которая, возвышая честь флага Российского, служит и к особливой славе вашей. Я, свидетельствуя чрез сие мою благодарность Вашему Превосходительству, поручаю вам объявить оную и всем соучаствовавшим в знаменитом сём происшествии. Подвиги их не останутся без достойного возмездия». Страстная натура, не лишённая эгоцентризма, Потёмкин до последних дней пёкся о благе самых талантливых своих соратников – тех, в ком видел опору своих завоеваний.
Князь Таврический так и не залечил «болотную лихорадку», схваченную под Силистрией в 1771 году – её приступы беспокоили его не один раз. Ни докторам, ни (с 1763 года) знахарям он не доверял. В сентябре обостряется болезнь Потёмкина, он ведёт переговоры с турками в Галаце и Яссах, уже будучи неизлечимо больным. По дороге в Яссы ему сделалось дурно, он приказал остановить карету, вынести себя на воздух.Умер он под открытым молдавским небом, успев осениться крестным знамением. Это случилось 5 октября, а в столицу известие о смерти светлейшего пришло только через неделю. Прервали бал, экстренно созвали Государственный совет, в Молдавию для продолжения переговоров с турками был направлен Безбородко… Никакие меры не могли возместить утрату Потёмкина.
Секретарь императрицы Храповицкий так опишет реакцию Екатерины на смерть князя Таврического: «Слёзы и отчаяние. В 8 часов пустили кровь». В письме, после бессонных ночей, Гримму она писала: «Снова страшный удар разразился над моей головой. После обеда, часов в шесть курьер привёз горестное известие, что мой воспитанник, мой друг, можно сказать, мой идол князь Потёмкин-Таврический скончался в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена. С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума. Виды его были всегда широки и возвышенны. Он был чрезвычайно человеколюбив, очень сведущ, удивительно любезен, а в голове его непрерывно возникали новые мысли. Никогда человек не обладал в такой степени, как он, даром остроумия и умения сказать словцо кстати». Эти слова стали наилучшим некрологом величайшему управленцу в истории нашей страны.
Он, в отличие от многих современников, никогда не прерывал церковной жизни – и, как Суворов, успел слабеющей рукой набросать покаянный Канон Господу. «Страшусь, Господи, призвати Тебя в храм души моея; но, видя Твое снисхождение над грешниками, с коими Ты не возгнушался свечеряти в дому Симона прокаженнаго, отверзая душу и сердце мое, прошу якоже оный Евангельский муж, единаго слова Твоего к избавлению моему, и хотя не есмь достоин, но ты един властен освятить и очистить мя, да под кров внидеши души моея».
Нежеланный преемник Екатерины – император Павел – пытался искоренить память о Потёмкине. Даже прах его приказал потревожить! Однажды в беседе с В.С.Поповым – бывшим правителем канцелярии князя Таврического – император принялся обвинять Потёмкина во всех смертных грехах и вопрошал: «Как нам теперь исправить то зло, которое он причинил России?». – «Отдайте туркам южный берег», — ответил Попов, прекрасно понимая, что такая дерзость будет стоить ему свободы.
Дипломат, фельдмаршал, администратор, Потёмкин всё отдал Отечеству, не сумел должным образом позаботиться только о публичной репутации.
Таким он был, князь Григорий Александрович. Герой русской истории – недооценённый, но и непревзойдённый.
Полный титул Потемкина звучал так:
«Господин Генерал-фельдмаршал, Главнокомандующий армиею Екатеринославскою и Украинскою, всею лехкою конницею регулярною и нерегулярною, флотом черноморским и многими другими сухопутными и морскими военными силами, сенатор, Государственной Военной Коллегии президент, Екатеринославский, Таврический и Харьковский Генерал-Губернатор, Ея Императорского Величества генерал-адъютант, войск генерал-инспектор, действительный Камергер, лейб-гвардии Преображенского полку подполковник, корпуса Кавалергардов, Екатеринославского кирасирского, Смоленского драгунского и Екатеринославского гренадерского полков шеф, мастерской оружейной палаты главный начальник, и орденов Российских Святого апостола Андрея Первозванного, Святого Александра Невского и военного святого великомученика и победоносца Георгия, и святого Равноапостольного Князя Владимира первых степеней, иностранных королевских прусского черного орла, дацкого слона, швецкого серафимов, польских белого орла, Святого Станислава и великокняжеского Голстинского Святыя Анны кавалер, Граф Григорей Александрович Потемкин Таврический Священныя Римския империи князь.»
«Древние укры», от которых якобы ведут происхождение все нынешние украинцы, за всю свою историю не построили ни одного города.
Экс-глава спецслужбы Израиля Натив, военный эксперт Яков Кедми рассказал о том, что на территории современной Украины также были небольшие польские и литовские крепости, но не украинские.
«Украинцы не построили ни одного города. Нет ни одного города, который бы был построен украинцами. Строили русские, литовцы, поляки», — заявил Кедми..
«Город Львов выстроили поляки. Те, кого они называют древними украми – не городское население.
Они приезжали в города, они приезжали во Львов учиться, когда им поляки разрешали, но это польский город. А Киев – это русский город, Одесса – это русский город, Севастополь – это русский город. Были небольшие крепости польские, литовские, но не украинские», – сказал Кедми.
Он напомнил, что в Польше малороссийское население подвергалось дискриминации, иная ситуация была в Российском империи.
«Я не видел, где, когда на территории Украины были украинские города, в которых было украинское население. Не украинцы их строили, не украинцы их основали, не украинцы ими руководили. Если только их не назначала местная власть, но это могло быть только в России, ну поляки же не могли на своей территории украинцам дать управлять каким-то городом, я не слышал такого никогда», – констатировал Кедми.
Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: бой у Керченского пролива( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: триумф меж Хаджибеем и Тендрой( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: весенние тревоги 1791-го( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: первый удар 1791 года( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Анапа географически весьма удалена от одесских степей. Однако без краткого изложения анапской экспедиции рассказ о ключевой для рождения Одессы войне будет неполным.
К тому же в истории этих городов явно есть кое-что общее. Точнее, кое-кто.
Вдалеке от парадных магистралей и главных транспортных артерий Одессы деликатно, не суетясь и не навязывая себя обществу, расположилась улица Генерала Гудовича. Названа она в честь Ивана Васильевича Гудовича, известного военачальника Российской империи, выходца из украинской шляхты и казацкой верхушки.
Гудович — не чужой человек для наших краёв. Отряд именно этого генерала выдвинулся для занятия 14 (25) сентября 1789 года местечка Хаджибей и его небольшого замка, и хотя лавры самой победы принадлежат Хосе (Осипу) де Рибасу и его офицерам, все они в тот момент подчинялись Гудовичу. Год спустя Иван Васильевич, не меняя профессии, отметился уже лично — при взятии крепости Килия, хорошо укреплённой и отважно обороняемой османским гарнизоном. Ныне уютный душевный дунайский город Килия широко известен в Одесской области.
После покорения Килии Гудовича направили к Измаилу, но увидев сверхмощные его укрепления, генерал на приступ не решился и был заменён Александром Суворовым. Измаильские колебания принципиально не повлияли на отношение к полководцу со стороны власть имущих, поскольку всем к тому времени стало очевидно, что на штурм такой твердыни мог отважиться только избранный. Гудовича по-прежнему довольно высоко ценили, переведя воевать с турками и их союзниками в предгорья Кавказа.
Кавказ сыграл важную роль в биографии нашего героя, и не только в 1791 году. Много позже в другой войне против Блистательной Порты Иван Васильевич, пожалованный в графы, добьётся на Кавказе, наверное, своего главного военного успеха — разгромит намного превосходящие османские силы на реке Арпачай, заслужив этим фельдмаршальский жезл.
Фельдмаршал И. В. ГудовичПотеряв здоровье на военной службе, «казацкий граф» станет главнокомандующим Москвы, однако административная карьера ему добрых слов современников не подарит; к тому же в тот период всё больше будут проявляться его странности, вероятно, возрастные — например, ярое неприятие очков и очкариков.
Такому человеку светлейший князь Григорий Потёмкин-Таврический в 1791 году поручил овладеть хорошо укреплённой османской Анапой.
Анапа, расположенная на мысе, вдающемся в Чёрное море, представляла собой твердыню вполне солидную, однако не самую устрашающую. Тем не менее её выгодное расположение и поддержка, оказываемая туркам черкесскими племенами, жившими вокруг, делали занятие крепости весьма проблематичным. Русские уже дважды подходили к анапским стенам и рвам, однако оба раза их ждала неудача. Первым её горький вкус в 1788 году познал отважный рубака-серб генерал-аншеф Пётр Текели (который, будучи сам в быту и речи довольно заметно «украинизирован», отметился при окончательном уничтожении Запорожской Сечи Екатериной II). Обычно удачливый военачальник, он осознал, что даже в случае захвата Анапы не сможет её удержать во враждебном окружении, и не стал понапрасну губить людские жизни.
Пётр Текели (Петар Попович Текелия)Вторым к крепости самовольно рванул генерал-поручик Юрий Бибиков. Причину этого современники усматривали в желании сего благородного дворянина побыстрее присвоить казённые деньжата, выделенные полкам на «чрезвычайные издержки». Кроме того, он, видимо, хотел украситься крестами, звёздами и лентами за нежданный подвиг. Из всего вышеперечисленного пришлось ограничиться крестами, да и то могильными, которых, к слову, набралось не так уж много — большинство павших не имели даже их. Поход был спланирован просто образцово отвратительно: в крайне неблагоприятное время года (зимой-весной 1790 года), без надлежащей одежды и запасов продовольствия Бибиков наудачу бросил свой отряд к Анапе.
Полуголодные солдаты шли на пределе сил через снега, сменявшиеся паводками, постоянно отражая внезапные атаки отчаянных черкесов, сумели достичь крепости и отбросить её защитников в полевом сражении. На этом сомнительные успехи кончились — штурм с треском провалился (говорят, в отряде не было даже лестниц), и несостоявшийся триумфатор повернул обратно. Возвращение прогнозируемо оказалось ещё страшнее: постоянные черкесские набеги сопровождались настоящим голодом, ибо продовольствие кончилось, а взять его было негде. Бибиков временами вёл себя так, будто лишился рассудка. В итоге, по русским данным, из 7609 человек, отправившихся к крепости, назад вернулись 5407, многие из коих были истощены и больны. В сущности, кресты над могилами получили в основном те страдальцы, которые скончались уже на тогдашней российской территории.
Эта нежданная катастрофа произошла во время мирных переговоров Потёмкина с великим визирем и, разумеется, сильно приободрила турок. Светлейший пришёл в бешенство: описывая, «каких пакостей наделал безбожный Бибиков, дурак, пьяница и трус», клеймил проштрафившегося генерала «новым Мазепой» и считал, что тот «достоин виселицы». Императрица тоже негодовала, отметив, что, по её мнению, генерал «с ума сошёл, держа людей сорок дней на воде, почти без хлеба», и удивлялась долготерпению солдат. Уцелевших бойцов отряда за муки, претерпленные ими по вине специфического командира, из жалости наградили особой медалью «За верность». Бибикова же Потёмкин поначалу призывал строго судить, однако потом вдруг сжалился и исхлопотал для него высочайшее прощение — всего лишь с удалением от службы.
Таким образом, Анапа приобрела репутацию «крепкого орешка». Но генерал-аншефа Ивана Гудовича это не смутило.
В мае 1791 года внушительный отряд под его командованием, состоявший из 15 батальонов пехоты, 44 эскадронов кавалерии, 3000 казаков и 36 пушек, начал поход к Анапе. На его усиление из Крыма был выслан тоже не самый маленький отряд генерал-майора Шица. Всего под знамёнами Екатерины в эту экспедицию, по разным оценкам, собралось около 15-20 тысяч при полусотне орудий. Часть солдат осталась прикрывать тылы в укреплениях, созданных при переходе к городу. Таким образом, непосредственно к Анапе подошли 12-15 тысяч бойцов, расположившихся около её восточной и юго-восточной стороны, поскольку остальная часть крепости «граничила» с морем.
План боевых действий под АнапойВыделив отряд генерал-майора Загряжского для прикрытия обозов от черкесских «скопищ», которые время от времени безуспешно наседали с тыла, Гудович, зная, чего от него хотят в Петербурге, не уповал на осаду и стал энергично готовить штурм. Дополнительно его подстегнуло известие, что османская эскадра торопится на выручку анапскому гарнизону, а набор мощных «водоплавающих» пушек мог бы серьёзно изменить расклад сил в данной операции, спутав русским все карты.
19 (30) июня началась яростная бомбардировка османской твердыни. Ответный огонь турок ослабел, город загорелся. Иван Васильевич счёл, что предложение о сдаче с правом свободного выхода сейчас будет уместным, дабы избежать кровопролития и дикостей уличной бойни. Дальше, по русским сведениям, произошло нечто странное: письмо парламентёра было вежливо принято двумя османскими офицерами, пообещавшими немедленный на него ответ, после чего по парламентёру выстрелили пушки. Возможно, среди обороняющихся произошёл раскол, и сторонники «жёсткой линии», чтобы разом обрубить все «примиренческие» настроения, пошли на это вопиющее нарушение обычаев войны. Если всё так и было, то им это удалось — теперь о каком-либо снисхождении атакующие не желали слышать.
День 21 июня прошёл в активной подготовке штурма. Ночью Гудович, передвинув батареи поближе к валам крепости, приказал открыть огонь изо всех орудий. За полчаса до рассвета 22 июня (3 июля) пять русских колонн одновременно устремились на приступ.
Османы, утомлённые бомбардировкой, которая то затихала, то возобновлялась, проморгали бесшумное приближение неприятеля и открыли огонь лишь тогда, когда россияне подобрались к самому рву. Тем не менее отпор был яростный: защитники города сражались доблестно, как, впрочем, и атакующие. В некоторых местах туркам удалось остановить натиск (крепко досталось отряду подполковника Апраксина из пятой штурмующей колонны под общим руководством генерала Шица), однако в целом штурм развивался успешно для русских. Первой на стенах Анапы оказалась левофланговая колонна под командованием полковника Чемоданова, который за этот успех заплатил тремя ранениями. Вскоре отличились и спешенные драгуны из колонны полковника Муханова, прорвавшиеся в город. Турецкая оборона трещала по швам. В то же время оставленный для прикрытия отряд Загряжского успешно отразил яростное нападение многочисленных горцев, пытавшихся помочь запертым в крепости османам.
Надо отдать должное Ивану Гудовичу — он бдительно следил за развитием событий и своевременно оказывал помощь штурмующим из небольшого, но эффективного резерва, которым располагал. Когда прорвавшиеся в Анапу солдаты спустили подъёмный мост, генерал-аншеф эффектно и нестандартно задействовал в штурме крепости кавалерию, нанёсшую врагу большой урон. Затем в бой устремился последний резерв — егеря. После пятичасового сражения сопротивление османов было окончательно сломлено. Видя, что их суда врассыпную бегут из гавани, не обременяя себя спасением единоверцев, воины падишаха стали массово сдаваться. Анапа пала.
Ворота Анапской крепости — всё, что от неё осталосьПотери османов подсчитать трудно, ибо неясно, сколько обороняющихся изначально было за стенами. Русские оценки обычно указывают на 20-25 тысяч, включая ранее соединившихся с турками представителей северокавказских народов (среди пленных оказался знаменитый чеченский проповедник и военачальник Шейх Мансур, во многом предшественник Шамиля). Однако эти оценки представляются завышенными — едва ли в Анапе собралось более 15 тысяч бойцов. Правда, следует учитывать, что ещё несколько тысяч черкесов активно помогали осаждённым извне. По наиболее распространённым данным, в ходе штурма погибли 8 тысяч защитников крепости, 13 532 человека пленено. Возможно, последнее число включает в себя 7600 женщин, которые вместе с прочими пленниками были отправлены на поселение в Крым.
Действительно ли убитых набралось 8 тысяч, или это сказки для гордой реляции — тоже сказать непросто. Однако известно, что множество тел павших, выброшенных в море, произвели устрашающее впечатление на военных моряков султана, прибывших вскоре к Анапе. От планов высадки десанта и возвращения города тут же отказались, и османские корабли убрались восвояси.
Русский урон оценивается примерно в 3700 или 4600 человек убитыми и ранеными. В качестве трофеев победителями захвачены 83 пушки и 12 медных мортир, большие припасы, а также 130 знамён и флажков, на которые щедра была тогдашняя османская армия, вдобавок к бунчукам и булавам пленённого начальства (трёхбунчужный Мустафа-паша, руководитель обороны, тоже угодил в неволю).
Бюст И. В. Гудовича в сквере его имени в нынешней АнапеГудович не ограничился одной Анапой. Зная, какой эффект должно произвести падение столь мощной твердыни на неприятеля, он выслал отряд на покорение крепости Суджук-Кале (на её месте находится часть современного Новороссийска). План полностью оправдал себя: турки не стали ждать неприятностей и сами очистили укрепления, бросив 25 орудий.
Великолепная с полководческой точки зрения победа Ивана Гудовича дорогого стоила. Однако к тому времени обрадованная ликвидацией угрозы войны с европейской коалицией Екатерина II буквально вырвала из Потёмкина согласие на активные действия дунайской армии Николая Репнина. Она и решила исход этой вязкой, тягучей, но кровавой и жестокой войны — войны за Николаев, Тирасполь, Одессу.
Владислав Гребцов
Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: бой у Керченского пролива( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: триумф меж Хаджибеем и Тендрой( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: весенние тревоги 1791-го( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Кампания 1791-го началась гораздо раньше странной кампании года предыдущего. И началась она на Дунае, где расположилась победоносная потёмкинская армия.
После падения Измаила султан Селим III сделал оргвыводы в османском стиле: верховный визирь Русчуклу Челебизадэ Шериф Хасан-паша был отстранён от должности, а затем убит. Вторым человеком в империи падишах назначил воинственного пашу Коджу-Юсуфа, который в недавнем прошлом на этом же посту сумел нанести череду поражений австрийским войскам.
Коджа Юсуф-пашаВозможно, против австрийцев новый великий визирь и смог бы предпринять что-либо эффективное, но против него стояли русские полки, избалованные грандиозными победами, а под его началом были воины, огорошенные Рымником и подавленные Измаилом. Тем не менее визирь энергично взялся за дело, пытаясь воссоздать былую сухопутную мощь и просчитать дальнейшие шаги гяуров. Вероятно, они устремятся на Силистрию, мощнейшую твердыню Северной Болгарии, прикрывавшую путь на османскую столицу. Дабы воспрепятствовать этому, Юсуф-паша решил копить войска в районе крепости Мачин (современный румынский Мэчин). Оставалась также надежда на помощь извне, от Англии и Пруссии, а при хорошем раскладе ещё и Польши со Швецией. Тогда ободрившиеся янычары могли бы смести зарвавшихся северян с побережья Дуная. А пока приходилось действовать осторожно, благо ситуация позволяла: во-первых, было традиционное зимнее затишье, во-вторых, Петербург сам опасался резким действием спровоцировать Лондон и Берлин на совместное выступление.
Был ещё один плюс — ужасный Топаль-паша, «хромой генерал» Александр Суворов, покинул театр военных действий. Старый воин, сказочно награждённый за Кинбурн и Рымник, теперь удалён в великий град на Неве получать за Измаил в большей степени комплименты, нежели награды. А с исчезновением такого вражеского полководца дела правоверных должны пойти не в пример лучше. На это, во всяком случае, надеялись в Костантинийе-Стамбуле. Но не так думал Николай Васильевич Репнин, оставленный светлейшим князем Григорием Потёмкиным «за главного» на время его отсутствия.
Г. А. ПотёмкинИзначально планы российского главкома на 1791-й не отличались размахом, ведь самым серьёзным противником в начале года виделись вовсе не османы. Уезжая в роскошную северную столицу, фельдмаршал вручил основные силы действующей на юге армии генерал-аншефу Репнину и счёл достаточным, если тот ограничится обороной от турок земель на левом берегу Дуная (проще говоря, юго-западной части современной Одесской области). Удержать эти земли за собой тогда не помышляли — хотели лишь использовать их как предмет торга, возвращая который, Россия побуждала бы османов уступить прочие требуемые от них территории, отнюдь не громадные.
Покуда Репнин будет тихо сидеть за естественным рвом Дуная, генерал-аншеф Иван Гудович (по происхождению — шляхтич и «добрый козак» Стародубщины) должен, по мысли Потёмкина, нанести главный удар кампании в совершенно другом месте — на северо-востоке черноморского побережья, овладев мощной крепостью Анапой. В то же время севастопольская эскадра контр-адмирала Фёдора Ушакова получила задачу дестабилизировать морское сообщение между Константинополем и устьем Дуная, а заодно искать основные силы османского флота для нового сражения. Последнее было непросто: отведав хлебосольства Ушакова у Керченского пролива и особенно меж Хаджибеем и Тендрой, турецкие адмиралы не слишком томились желанием вновь увидеть на горизонте грозные флаги моряков-черноморцев.
Бюст Ф. Ф. Ушакова в НиколаевеЭтот план в Петербурге в целом одобрили, однако не захотели ограничиваться на Дунае одной лишь обороной, решив при необходимости щекотать неприятеля и на правом берегу великой реки.
Выбор в качестве временного главкома Репнина, а не его вечного соперника и антипода Суворова, в тот момент представлялся верхам империи резонным. Суворов — взрывной, резкий, своевольный; такой может, коли привидится ему подходящий момент, ударить по османской орде со всей силы, да, того гляди, с его-то удачливостью и везением к Константинополю пробиться. А данного сценария в Санкт-Петербурге на тот момент страшились, ибо это гарантировало войну с коалицией европейских держав. Репнин — аккуратный, педантичный, исполнительный, отличный дипломат, прекрасно разбирающийся в хитросплетениях большой европейской политики, а также добротно изучивший дворцовые нравы и обычаи османов, что помогло бы, кабы султан, наконец, проявил тягу к миру. Такой человек, понимая все риски, просто будет чётко выполнять поставленные перед ним задачи.
К этому следует добавить, что полководческая репутация Репнина, князя-Рюриковича, между прочим, была одна из лучших в стране, хотя величайшее свершение ждало его впереди — в скором будущем. Так что армию Потёмкин оставлял в надёжных руках.
Н. В. РепнинПравда, он сомневался, что эти руки, равно как их обладатель, находятся на его стороне в придворной борьбе, развернувшейся в столице. Зато светлейший знал, что в государственном деле на Репнина можно положиться. Князь не сдаст интересов своей державы ни за прусскую лесть, приятную лично ему с его давним пруссофильством, ни за британское золото, приятное каждому, кто его получает, — ведь он выдержал испытание покруче. В бытность свою послом в Варшаве красавец Николай Репнин имел бурный роман с обворожительной Изабеллой Чарторыйской, ярой польской патриоткой. Причём в тот момент отношения между Россией и Речью Посполитой, точнее, со значительной частью этого ослабленного, расколотого государства, были очень сложные, и кусочек этой «линии фронта» в какой-то мере проходил в постели двух страстных влюблённых. В итоге оба они не поступились интересами своих стран (разумеется, говоря об «интересах», мы имеем в виду то, как их субъективно понимали русский князь и польская княгиня).
Невзирая на крайне натянутые отношения с Лондоном и Берлином, Петербург позволил дисциплинированному, но жаждавшему активных действий Репнину в конце марта 1791 года атаковать османов, хоть и не слишком мощно. Обрадованный Николай Васильевич выбрал целью мачинскую крепость и выделил для первого задунайского, как тогда говорили, «поиска» отряды двух генерал-поручиков (генерал-лейтенантов) Сергея Фёдоровича Голицына и Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова.
М. И. Кутузов в молодостиРепнинская армия сконцентрировалась на левом берегу от Галаца к устью Дуная, и роль в ней Кутузова, превратившего Измаил в русский опорный пункт, была исключительна. Гениальный полководец, будущий сокрушитель Наполеона, в тот момент он, конечно, не имел таких лавров, однако уже был на лучшем счету у придирчивого начальства, а императрица Екатерина II, сказывают, утверждала: «Надобно беречь Кутузова, он будет у меня великим генералом». Правда, именно в её правление Кутузов получил две смертельные раны, но оба раза помирать отказался, несмотря на настойчивые рекомендации врачей. С каждым сквозным ранением в голову Михаил Илларионович всё больше умнел, демонстрируя недюжинные таланты на дипломатическом и административном поприще. И Потёмкин, и Суворов, и Репнин, имевшие сложные отношения меж собой, дружно благоволили «хитрому лису», умевшему найти общий язык со многими сильными мира сего. Причём ценили его не только за великолепное полководческое чутьё, но и за способность организовать работу тыловых служб, наладить быт армии и населения на территории, ставшей ареной боевых действий (не зря он побывал комендантом Аккермана, а теперь пребывал комендантом Измаила). Кроме того, Кутузов всегда располагал прекрасной разведкой, в том числе агентурной.
Сергей Голицын, впоследствии помогавший легендарному баснописцу Ивану Крылову, далеко не столь знаменит, однако тоже заслуживает добрых слов как военачальник. И в этом поиске именно он будет обладать формальным старшинством.
С. Ф. ГолицынПо плану операции, его войска (2000 пехоты, 600 донских казаков и 600 арнаутов) должны были на судах дунайской флотилии выйти из Галаца, чтобы занять Исакчу на правом берегу. Одновременно против османов выдвигался отряд Кутузова (3000 солдат, 800 пеших казаков-черноморцев, 500 черноморских и донских конников). Как видим, кутузовские части в немалой мере состояли из черноморских казаков, бывших запорожцев, отлично зарекомендовавших себя в эту войну. Ещё одна интересная для жителей Одесской области деталь: первый визит за Дунай в войне 1787-1791 годов наносился из Измаила. Измаильский удар по Османской империи! Мог ли кто-либо из верхушки Блистательной Порты помыслить об этом ещё год назад?
Первыми за Дунаем оказались кутузовцы — им было ближе и проще, на месте их высадки не было сколь-нибудь серьёзных заслонов неприятеля. Однако им надо было одолеть ещё одно гирло Дуная (в низовьях могучий поток распадается на три рукава), прежде чем оказаться на правом берегу в строгом смысле слова. Это произошло примерно тогда, когда голицынские части вступили с противником в бой.
24 марта (4 апреля по новому стилю) Голицын отплыл из Галаца, днём позже на правом берегу десантировался отряд полковника Бардакова, очистил берег от турок и занял более-менее прочные позиции под Исакчей, а 26-го высадились основные силы. Флотилия талантливого Осипа (он же Джузеппе, Жузеп, Хосе) Михайловича де Рибаса расположилась у Исакчи так, что могла энергично обстреливать городок и его окрестности. Совместными усилиями сопротивление османов было подавлено.
О. М. де РибасК этому моменту рядом уже находились войска Кутузова, однако соединять силы для похода на мачинскую крепость военачальники не спешили: Михаил Илларионович устремился преследовать часть турок, бежавших по направлению к Бабадагу, а Сергей Фёдорович дал своим отдохнуть. Кутузов, рассеивая арьергард неприятеля, стремительно преследовал отступавших до населённого пункта Монастырище, где 27 марта всё-таки навязал им бой. Поначалу османы защищались отчаянно, но подоспевшее от Голицына мобильное подкрепление, донцы и арнауты, окончательно сломило их боевой дух, и они рассыпались кто куда. В тот же день кутузовцы возвратились к Исакче. 28 марта соединённые силы генералов выступили на Мачин, а флотилия Рибаса, нагруженная трофейными ядрами, отправилась к могучей крепости Браилову (ныне румынская Брэила).
Удар на Мачин был стремителен, но нелёгок. На пути лежало длинное дефиле, где отряд вынужденно должен вытянуться в одну колонну, — удобное место для засады. Так считали и османы, и русские, а потому первые попробовали там задержать вторых. Безуспешно: помешали авангардные донские казацкие части под предводительством бригадира Василия Петровича Орлова, лихо очистившие дефиле. Турки получили крупное подкрепление и вновь притормозили авангард. Но и к Орлову подошла подмога, своевременно высланная Голицыным. По лесистой местности казаки скрытно обошли правый фланг турок, заняли высоты, а после решительно атаковали с фронта и фланга, гнав врага более 10 вёрст, на расстояние пушечного выстрела от Мачина.
В. П. ОрловТут уж против русского авангарда высыпала вся турецкая конница (до 2 тысяч ), укрывавшаяся за стенами крепости. Орлов остановился, дождался новых подкреплений и приказа атаковать — и рассеял неприятельских всадников по камышам и лескам. В Мачине оставалось ещё примерно тысячи две османской пехоты, однако та, увидев, как бодро удирает кавалерия, решила не испытывать судьбу и при виде приближающихся солдат императрицы шустро погрузилась на суда, отплыв в куда более надёжный Браилов.
По русским данным, в ходе этой экспедиции османы потеряли убитыми 2000 человек, 73 взято в плен, в основном офицеры, включая главного защитника Мачина трёхбунчужного пашу Арслана. В крепости захвачены 9 пушек, 5 санджаков (штандартов, знамён), 11 флажков (у турок флаги использовались шире, чем в европейских армиях) и 2 булавы. Собственные потери россияне оценили в 27 погибших и 42 раненых.
Укрепления Мачина Голицын велел разрушить, а христианских его жителей переселить на левый берег Дуная, подальше от тягот войны. Основные же русские силы двинулись дальше к Браилову. О штурме этого крепкого орешка речи не шло, тем более что его нельзя было даже обложить со всех сторон: османский тыл надёжно прикрывали австрийцы, стоявшие в Валахии и по условиям перемирия не пускавшие туда россиян. Однако напугать браиловский гарнизон было можно.
План боевых действий у МачинаУспешные действия флотилии под командованием капитана Поскочина, полковника Рибаса и, наконец, подоспевшего генерала Рибаса привели к тому, что турки уже утратили некоторые позиции вокруг крепости. С прибытием же солдат Голицына русские 31 марта яростно штурмовали 20-пушечный передовой турецкий редут на острове. Бой выдался тяжелейшим: османы стояли насмерть, им помогали батареи Браилова и пушки турецких судов. Столь же упорно бились солдаты и казаки-черноморцы, поддерживаемые огнём флотилии. После 45 минут страшной резни холодным оружием редут пал. Один из последних его защитников бросился к пороховому погребу, взорвал его, себя и нескольких победителей, включая майора Родена. В окровавленных руинах нашёл свою смерть и отважный Хусейн-паша, не оставивший вверенное ему укрепление. Всего, по русским сведениям, из 2000 бойцов, защищавших редут, в дунайских водах спаслись лишь 15, да ещё двоих пощадили в ужасной схватке, взяв живыми. Эти данные не стоит воспринимать как высшую истину, но они показывают, насколько серьёзной оказалась та браиловская битва.
Свои потери Голицын оценил в 88 убитых и 222 раненых, отчитавшись о захвате 17 орудий (ещё три были выведены из строя и по негодности сброшены в реку), а также очередной пригоршни знамён и флагов. После этой победы русские батареи и пушки флотилии открыли ураганный огонь по Браилову (благо в Исакче и Мачине трофейных ядер захватили немало), пустив на дно ещё несколько военных судёнышек неприятеля, а 1 (12) апреля Сергей Фёдорович и его соратники отправились в обратный путь.
План боевых действий у БраиловаДело сделано, кинжальный удар по врагу нанесён, растерянность его усилилась. Голицын заслуженно получил награду «во уважение на усердную службу и отличную храбрость, оказанную им по переходе со вверенным ему корпусом за Дунай, когда он разбил войска турецкие, завладел и разорил назначаемое для стана визирского место, город Мачин, взял в полон трёх-бунчужного пашу со многими другими чиновниками и получа в добычу пушки и знатное количество разных воинских снарядов, а сверх того, сделал добрые распоряжения, успехом увенчанные, к овладению укреплением на острову пред самым Браиловым со всею бывшею тут артиллериею с истреблением войск там находившихся».
Но развить успех Репнину не дали. В апреле при дворе почти не сомневались в неминуемости столкновения с англо-прусским альянсом и обострять ситуацию на южном фланге не хотели. Зато когда кульминация «военной тревоги» миновала, дунайской армии снова развязали руки. Правда, главную роль светлейший отводил не ей — для сговорчивости Порты в первую очередь он считал необходимым покорить Анапу.
Владислав Гребцов
Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: бой у Керченского пролива( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: триумф меж Хаджибеем и Тендрой( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Новый 1791 год принёс новые старые тревоги почти всем сторонам, так или иначе втянутым в грандиозное противоборство на Дунае и Чёрном море.
Османская империя после падения Измаила полностью разочаровалась в приятной иллюзии, что она может собственными силами сдержать русских на дунайских берегах. Есть Австрия у России в союзниках или нет, как выяснилось, не имело значения; с австрийскими «лисами» османы бились примерно на равных, а от северных «медведей» регулярно терпели поражения. Конечно, и у турок на «русском фронте» бывали удачи, но они не шли ни в какое сравнение со множеством тяжких разгромов, претерпленных верноподданными падишаха. Однако «султан, варвар кичливый», как предвзято и резко характеризовал Селима III светлейший князь фельдмаршал Григорий Потёмкин, не желал мириться, «будучи противных держав обещаниями ослеплён до крайности».
Г. А. Потёмкин-Таврический весной 1791 года
Действительно, из-за этих весьма противных держав положение победоносной России на поверку оказывалось немногим лучше. К этому она отчасти привыкла за прошлый год, но новый 1791-й угрожал превратить обжигающие огоньки европейской дипломатии в полномасштабный пожар европейской войны.
Та же измаильская катастрофа будто обухом по голове огрела британских и прусских «доброхотов» Османии. В неё поначалу отказывались верить, но австрийские и французские волонтёры (по мнению просвещённой Европы, люди приличные, в отличие от гиперборейских варваров) подтвердили произошедшее, да ещё и красочно расписали яркие подробности падения почти неприступной твердыни. Тягаться с такой армией во главе с таким полководцем на поле брани мало кому хотелось.
Вместе с тем штурм Измаила внушил официальному Лондону дополнительную уверенность, что без захвата Константинополя (ах, эта проблема чужих проливов, трогательная головная боль британской дипломатии!) Петербург не уймётся. А сие значило, что теперь Англия непременно должна пойти против России с оружием в руках, уповая на свой сверхмощный флот. Прусская же армия выступит уместным подспорьем, а если её вдруг постигнет судьба армии османского верховного визиря — что ж, сердобольные англичане были мужественно готовы принести такую жертву на алтарь общего блага.
Фридрих-Вильгельм II, король Пруссии, в 1792 годуРешимость гордых бриттов придавала сил Берлину, зарившемуся на Данциг и Торн (Гданьск и Торунь) и придумавшему сложную схему их захвата с помощью многочисленных разменов. План был примерно таков: от турок часть сочных земель уходит австрийцам, от австрийцев кое-что аппетитное возвращается полякам, от поляков район Данцига откочует к пруссакам — и все счастливы (кроме турок, о которых, напомним, формально и заботилась Пруссия). Помимо этого, берлинские политики, по мнению Потёмкина, перекупившие варшавский двор, явно не возражали, если Речь Посполитая военной силой прирастёт территориями на востоке. В любом случае затейливая пертурбация должна была сопровождаться натиском на Российскую империю (в том числе при участии Швеции, недавно еле вылезшей без сокращения границ из инициированной ею же войны с Россией) ради её ослабления.
Трудно сказать, какие из самопровозглашённых радетелей за османское дело жаждали войны больше прочих. Говорят, царица Екатерина даже плакала от обиды и возмущения над полученными или перехваченными письмами амбициозного и любвеобильного берлинского толстяка Фридриха-Вильгельма II и его министров, где дежурная вежливость галантного века едва прикрывала наглость претензий, вызывая негодование у привыкшей повелевать государыни. Однако не меньшим, если не большим, «кашеваром» выступал стройный надменный лорд с холодным лицом и горячими речами. Наиболее вопиющие реплики озвучивали уста талантливого англичанина — премьер-министра Великобритании Уильяма Питта (Младшего, ибо Старшим именуют его отца-тёзку, тоже блестящего политического деятеля).
Уильям Питт в 1787 годуВот уж кто противился рождению Одессы, так это он. Не то чтобы мистер Питт был принципиальным одессофобом, поскольку не мог знать о появлении в скором будущем города с подобным именем, но его цветистые фразы говорят о многом. Например, он стращал соплеменников жуткими перспективами, внезапно разверзшимися перед ними: «Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить, ворота на Индию ими уже открыты». Воистину надо быть великим человеком, чтобы усмотреть в Очакове ключ к Египту и Индии. Однако славный лорд на этом не останавливался, творчески развивая воображение: «Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжём и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари».
В довершение неприятностей оживились едва замирившиеся шведы: агенты Лондона и Берлина наперебой уговаривали короля Густава III вновь попытать счастья. И только якобы союзная Австрия нападать не хотела, хотя и защищать тоже. Зато, воспользовавшись потрясением османов после взятия Измаила, австрийцы на переговорах с турками ужесточили позиции и стали требовать территориальных уступок. При этом русским они по-прежнему не позволяли действовать в Валахии и одним своим присутствием надёжно прикрыли с тыла крепость Браилов (ныне румынский город Брэила), которую настырный Суворов предлагал Потёмкину атаковать.
Леопольд II, кайзер Священной Римской империи (правитель Австрии)Несмотря на полную чрезвычайных трудностей обстановку, плавать на плотах россияне не хотели и усиленно готовились к войне. Они разрабатывали планы отражения прусско-польского натиска на западных границах, Балтийский флот под командованием Василия Чичагова, овеянного славой недавних грандиозных побед над шведами, был стянут к Ревелю — в единый кулак, держать англичан в сравнительной отдалённости от северной столицы.
После взятия Измаила (который он снова хотел посетить, как 20 лет назад, но на сей раз так и не посетил) Потёмкин рвался на берега Невы. Екатерина же, прежде писавшая, что хочет его видеть и говорить лично, поскольку обо всём не напишешь, вдруг отвечала с деликатной уклончивостью: мол, если можешь не приезжать — не приезжай, лучше мир с турками заключи. Но не приехать светлейший уже не мог. Его очень беспокоили два обстоятельства, которые необходимо было обсудить с венценосной возлюбленной: сложившаяся угроза большой войны с коалицией ряда держав Европы и… новое страстное увлечение стареющей государыни.
Придворные остряки тишком злословили, что на седьмом десятке жизни Екатерина, наконец, обрела платоническую любовь, ибо её избранником оказался 23-летний (к весне 1791 года) Платон Зубов, наделённый утончённой красотой и лишённый истинного ума, государственных талантов, воинской доблести. Царица, с годами утратив прежнюю относительную разборчивость в фаворитах, без памяти влюбилась в «Чернявого». Поначалу Потёмкин не слишком переживал из-за появления нового персонажа в спальне императрицы, однако затем осознал, что имеет дело с очень серьёзным соперником, что задевало светлейшего в том числе и в силу ничтожества этого свежеиспечённого конкурента.
П. А. Зубов в 1793 годуНо конкурент действовал не один. Рядом с ним был выводок его братьев разной степени ума, отваги и одарённости, а это уже напоминало времена Орловых, прежних любимцев Екатерины. Впрочем, Зубовы — в любом случае не Орловы. Зато через Платона Александровича стали умело интриговать недоброжелатели Григория Александровича, коих хватало с избытком. Даже гениальный Александр Суворов, далёкий от интриг по натуре своей, вошёл в их число после устроенного ему князем «измаильского стыда» (отказа в достойном награждении за взятие Измаила). «Зубовская партия» имела массу сторонников при дворе, осторожно добивавшихся отставки Потёмкина; светлейший узнал об интригах от верных осведомителей и якобы объявил, что «нездоров и едет в Петербург зубы дёргать», как позже сообщал в записках Гавриил Державин. Генерал-аншеф Николай Репнин по приказу фельдмаршала заменил того в качестве фактического командующего действующей армией на Дунае.
Нетрудно понять, какие именно «зубы» хотел выдернуть второй человек Российской империи. Труднее оказалось их выдернуть в реальности. Встречи с государыней были и пылкие, и трогательные, и взаимно мучительные, однако одно было ясно — царица не готова расстаться с новой полюбившейся игрушкой. В 1790 году умный французский аристократ-эмигрант, молодой Арман-Эмманюэль дю Плесси, наш будущий одесский Дюк де Ришельё, отмечал: «Положение Потёмкина превосходит всё, что можно вообразить себе в отношении к могуществу безусловному. Он царствует во всём пространстве между горами Кавказа и Дунаем и разделяет власть императрицы в остальной части государства. Он располагает неимоверными сокровищами; имения его доставляют ему доходы в размере от четырёх до пяти миллионов франков. К тому же он по усмотрению берёт сколько хочет из разных касс Империи». На пути в город Святого Петра на Неве фельдмаршала встречали и чествовали, будто царя; есть сведения, что по доброй традиции к его приезду ремонтировали дороги. Но всего этого оказалось недостаточно. Да, Зубов тогда не мог считаться ровней Потёмкину, но и сковырнуть смазливого выскочку светлейший оказался не в состоянии.
П. А. Зубов, бюст работы Федота ШубинаБурной весной 1791-го Екатерина и Потёмкин порою грызлись: скрытой причиной служил странный фавор «Платоши», очевидной же — текущие внешнеполитические сложности, в частности нежелание императрицы делать умиротворяющие шаги навстречу королю Пруссии. Поведение толстого берлинца она считала дерзким, а сыпать словесными любезностями в его адрес, на чём настаивал Григорий Александрович, полагала недостойной собственному величию. Притом ситуативный альянс британца и пруссака всё-таки надо было как-то разорвать. Потёмкин не боялся прусской армии, хоть и мощной, но страшился британского флота — наспех набранные матросами русские рекруты, по его убеждению, не могли тягаться с просоленными моряками короля Джорджа III. Конечно, воюя с континентальной Россией, одним только флотом многого не достигнешь, но князь боялся, что англичане разорят богатые портовые города, вроде Ревеля и Риги, и, чего доброго, сделают то, что год назад не осилили шведы — пробьются к Петербургу. Военная поддержка Пруссии крепко бы им в этом помогла.
В марте 1791 года Лондон и Берлин согласовали действия по выдвижению совместного ультиматума с требованием принятия их посредничества в деле примирения России с Блистательной Портой. Предвидя отказ, они готовились к войне: Питт попросил парламент одобрить финансирование антироссийского похода, флот «владычицы морей» начал подготовку к визиту в Балтийское и, возможно, Чёрное море.
Странность грядущей «драки слона с китом» (России с Англией) заключалась в том, что обе державы экономически были очень заинтересованы друг в друге. С этой точки зрения масштабная схватка совершенно не отвечала их интересам. Упирая среди прочего и на данный факт, агенты Екатерины II активизировали работу с представителями оппозиции в британском парламенте, прежде всего с красноречивым Чарльзом Джеймсом Фоксом.
Чарльз Джеймс Фокс, бюст работы Джозефа НоллекенсаПримерно к середине апреля 1791 года ситуация накалилась донельзя. Говорят, Питт даже отправил посланца в Петербург с объявлением о разрыве отношений. Однако примерно тогда же настроения в парламенте под влиянием речей Фокса и деликатного воздействия русского посла в Лондоне Семёна Воронцова (отца «великого одессита» Михаила Воронцова) явно качнулись в пользу сторонников мира. Против войны заговорила пресса, роптал и быстро меняющий воззрения народ. Великий комбинатор Уильям Питт внезапно ощутил себя без поддержки соратников и срочно направил другого гонца — останавливать первого. На исходе апреля в Петербурге уже считали, что войны с Англией удастся избежать. А для приведения в чувство непредсказуемого шведского короля на финляндскую границу был послан Суворов, одно имя которого внушало сложные чувства любому недоброжелателю.
Притом в течение напряжённой весны в российской столице гремели торжества, поражавшие роскошью даже самое стойкое воображение. Празднества давал Потёмкин, празднества давались в честь Потёмкина, прожигались астрономические суммы, на которые можно вооружить и накормить армию или флот. Екатерина демонстративно слала письма своим европейским корреспондентам обычной почтой, дабы бдительная прусская полиция их обязательно почитала и узнала, до какой степени решительно и непоколебимо настроена «северная Семирамида» («Хочу доказать пруссакам, что их не боимся, и чтобы они дважды подумали, прежде чем что-то предпринять», — говорила царица своему секретарю). В общем, руководство Российской империи, сильно нервничая, внешне не давало слабины, и оппоненты постепенно стали отступать.
Екатерина II ВеликаяПервыми от безысходности смягчились англичане. 14 мая в Санкт-Петербург без особой помпы прибыл некий «вояжёр Фалькенер» (Фокнер, Фоукнер). Этот «путешественник» был доверенным лицом британского правительства с большими полномочиями, но раскрывать их не торопился. Тем не менее уже через неделю он был представлен императрице в Царском Селе. Осторожные неофициальные контакты, видимо, прошли хорошо, и в первой половине июня британец «подал кредитивную свою грамоту и просил аудиенции в качестве Чрезвычайного Посланника для открытия негоциации». Результаты не заставили себя ждать: в ноте английского правительства, переданной 18 июня российским властям, Лондон признавал обоснованным русское требование новой границы с Османской империей по реке Днестр. О навязчивом посредничестве уже не было речи.
Оставшись один на один с Россией, Пруссия быстро почувствовала себя неуютно и вскоре вернула войска в казармы, наследовав похвальный пример англичан. Крайне ослабленная Польша и так не могла толком понять, что происходит, Швеция без могучих союзников не подумала снова рыпаться. А бедняга султан, под влиянием иноземных фальшивых доброхотов опять упустивший шанс на мир, был вынужден воевать в одиночку, теперь уже без всякой надежды на успех.
Отныне появление Одессы было предрешено.
Владислав Гребцов
https://timer-odessa.net/statji/voyna_za_odessu_vesennie_tre...
Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: бой у Керченского пролива( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Победное для молодого Черноморского флота сражение у Керченского (Еникольского) пролива в июле 1790 года оказалось лишь разминкой перед куда более внушительной битвой.
Получив за предыдущее дело орден св. Владимира II степени и «великое спасибо» от императрицы, переданное ему и его подчинённым через светлейшего князя Григория Потёмкина («Я была так весела, как давно не помню», — писала государыня фавориту в ответ на его послание о победе), контр-адмирал Фёдор Ушаков жаждал новой решительной баталии. В моряках своих он был уверен: в июльском сражении матросы показали высокое мастерство и слаженность действий как в артиллерийской стрельбе, так и в управлении кораблями, а офицеры выказывали разумную инициативу, грамотно отдавали распоряжения и умело маневрировали.
Бюст Ф. Ф. Ушакова в КерчиТем временем светлейший пытался выбить из османского верховного визиря согласие на мир. Прежние фантазии петербургской верхушки о границе по реке Прут, свободе для Молдавии и Валахии и тем более о «Греческом проекте» (покорении Константинополя и воссоздании эллинской государственности в виде новой Византии во главе с внуком Екатерины II Константином) были забыты. Теперь речь шла лишь о границе по Днестру и подтверждении всех предыдущих договоров относительно Крыма, Кавказа и Чёрного моря со стороны Турции. Эти умеренные условия заинтересовали старого мудрого Джезаирли Гази Хасана, бывшего капудан-пашу, возглавившего правительство и резонно считавшего, что затягивание боевых действий принесёт его державе ещё больше неприятностей. К сожалению, заинтересовать самого повелителя правоверных эти условия не смогли — молодой горячий Селим III уповал на военную поддержку Англии и Пруссии.
Надо отдать должное падишаху, которого Потёмкин в письмах царице выставлял безответственным пьяницей: когда казна опустела, он обратился к подданным с призывом жертвовать золотые и серебряные вещи для переплавки в монету, дабы расплатиться с войском, первый показал пример, отдав любимый драгоценный сервиз, и пополнил казну десятками миллионов благодаря народному энтузиазму. Селим надеялся отомстить врагам за осевший в янычарских кошельках сервиз с помощью английского флота и прусской (а также польской) армии. Нерадивых офицеров, не проявивших должного усердия при защите вверенных им крепостей, султан казнил.
Падишах Селим IIIОднако после внезапной кончины Джезаирли Хасана-паши гордый повелитель вдруг назначил его преемником Шерифа Хасана-пашу, человека не слишком-то воинственного. К слову, Александр Суворов, у которого была хорошо налажена разведка, доносил светлейшему, что визирь якобы скончался от яда; в этом подозревали западных сторонников затягивания войны, но, честно говоря, никакой уверенности в умышленном отравлении нет — престарелый Гази давно удивлял всех своим долголетием, особенно учитывая детали его бурной биографии.
Потёмкин без труда понял, для чего новый Хасан сменил прежнего: нерешительный, без сильной партии при дворе, он волей-неволей будет пытаться затянуть переговоры с русским главнокомандующим, не решаясь ни на мир, ни на войну. А тем временем, надеялся султан, одни гяуры, англичане и пруссаки, одолеют, если на то будет воля Аллаха, внутреннюю робость и выступят, наконец, против других гяуров, русских. Подобные рассуждения были логичны — именно внешнее давление на Вену привело к тому, что победоносная Австрия вышла из турецкой войны почти без выгод.
Однако давить на Петербург просвещённым европейцам было сложнее. Для этой цели поначалу использовали тех, кого им не было жалко, — шведов короля Густава III. Екатерина высмеивала этого своего буйного родственника, но напудренный кузен доказал, что пренебрегать им не стоит: война на Балтике выдалась для России трудной, ибо все лучшие её силы увязли в Причерноморье. В 1790-м Густав решил бросить флот на покорение стольного града Святого Петра на Неве, предварительно разбив по отдельности две русские эскадры, стоявшие в Ревеле (Таллине) и Кронштадте.
Выборгское сражение. Художник И. К. АйвазовскийЭтот натиск едва не обернулся для шведов катастрофой. Блестящий русский адмирал Василий Яковлевич Чичагов разбил намного превосходящие шведские силы у Ревеля, а к Петербургу настырных скандинавов после упорного боя не пустили корабли Александра Круза. Королевский флот укрылся в Выборгском заливе, а Чичагов во главе всего Балтийского флота блокировал неприятеля, надеясь добиться капитуляции измором. Густав не пожелал сдаваться и бросил свои корабли на прорыв. Грандиозное Выборгское сражение кончилось разгромом шведов, потерявших 7-8 линейных кораблей из 22, несколько фрегатов, много мелких судов и до 8 тысяч погибшими и пленными; русские же не потеряли «даже шлюпки», а их урон по официальным данным составил меньше 300 человек убитыми и ранеными.
Однако великий Чичагов допустил ряд просчётов, и в итоге большинству могучих парусников «трёх корон» удалось улизнуть, хотя часть из них лишилась на время боеспособности. Оказалась недобитой и многочисленная флотилия шведских гребных судов. Вскоре принц Карл Нассау-Зиген (дотоле прославленный соратник Потёмкина и Суворова по кинбурнско-очаковским свершениям), командуя русской гребной флотилией, попробовал взять шведов нахрапом (второе сражение при Роченсальме), игнорируя береговые батареи врага. Эта непродуманная авантюра, свойственная принцу, которому до поры везло, на сей раз привела к чудовищному разгрому, причём разбушевавшаяся морская стихия тоже приняла в нём активное участие; битва стоила россиянам десятков небольших судов и урона в людях не меньшего, чем шведам при прорыве из Выборгского залива.
Сражение при Свенсксунде (Роченсальме). Художник Ю. Т. ШульцНе было бы счастья, да несчастье помогло. Донельзя обрадованный победой гребной флотилии под своим личным командованием после коллекции неудач, Густав III поспешил воспользоваться ею, чтобы запросить у венценосной кузины мир на условиях возврата к довоенному положению. Так и помирились, по-родственному. Тем не менее этот ничейный результат сильно ударил по планам Лондона и Берлина. «Одну лапу мы из грязи вытащили. Как вытащим другую (т. е. закончим турецкую войну. — Прим. авт.), то пропоём Аллилуйя», — поэтически сообщала Потёмкину довольная Екатерина II.
Вести о больших морских битвах на балтийских просторах, конечно, будоражили душу Ушакова, а Ревельское и Выборгское сражения наверняка заставляли ревновать к подвигам северных коллег. Впрочем, долго пребывать созерцателем чужой славы Фёдору Фёдоровичу не пришлось, поскольку его шефу не удалось быстро «вытащить из грязи другую лапу». Переговоры светлейшего с новым верховным визирем зашли в тупик, и раздражённый вежливым, но вязким османским упрямством фельдмаршал приказал армии и флоту возобновить полноценные боевые действия. 25 августа 1790 года корабли Ушакова покинули Севастополь для решительного сражения.
Многочисленная эскадра капудан-паши Хусейна и его младшего флагмана Саид-бея в тот момент находилась между местечком Хаджибей (на месте будущей Одессы) и островом Тендра (Тендровской косой). Против 10 линейных кораблей, шести фрегатов, бомбардирского корабля и 20 мелких судов Ушакова турки имели 14 линкоров, восемь фрегатов и 23 мелких судна. Соотношение орудий было угрожающим — около 1360 османских против 830-840 русских. Тем не менее 28 августа (8 сентября по новому стилю) именно Фёдор Фёдорович выступил инициатором баталии. Более того, он так её жаждал, что, обнаружив неприятеля, поначалу даже не стал терять времени на построение в линию и пошёл на турок в походном порядке.
Застигнутые врасплох моряки султана спешно снимались с якоря и в нервной суматохе пытались избегнуть сражения, уповая на быстроту своих судов. Однако уклониться от боя не получилось: ушаковцы явно настигали арьергардные корабли турок, и Хусейн-паша, не желая позорным бегством отдать соратников на растерзание, пошёл на выручку отстающим. Воспользовавшись этим, контр-адмирал перестроил эскадру из походного ордера в боевой, а три фрегата по примеру сражения у Керченского пролива удалил из линии, сформировав из них резерв, который должен был вмешаться в дело, дождавшись подходящего момента.
Около 15 часов противники сблизились на любимое русским командующим расстояние картечного выстрела. Началось яростное сражение, в котором турки около часа не желали ни в чём уступать, демонстрируя несомненную доблесть. Но отменная выучка артиллеристов-севастопольцев, с особым энтузиазмом оттачивавших мастерство на флагманских кораблях неприятеля, снова одолела. Сыграл свою роль и резервный отряд фрегатов. Полыхающая залпами громада «Рождество Христово» под флагом Ушакова рисковала драться сразу с тремя могучими противниками — и заставила их дрогнуть. Ближе к 17 часам османские гиганты один за другим стали в беспорядке выходить из боя, неся при этом, пожалуй, не меньший урон, чем во время активной фазы перестрелки.
Фёдор Фёдорович преследовал отступавших до темноты. «Флот наш, — констатирует флагманский журнал Ушакова, — гнал неприятеля под всеми парусами и бил его беспрестанно. Во время сего сражения более всех разбиты неприятельский авангард и передовые [суда] кордебаталии, из которых весьма претерпели адмиральский и капудан-паши корабли и бывшие близ оных...» Правда, быстроходность турецкого флота опять позволила ему оторваться. В опустившейся ночной мгле русские стали на якорь. Казалось, сражение окончено.
Но на сей раз эскадре падишаха не посчастливилось. Когда рассвет 29 августа (9 сентября) окрасил паруса и мачты в цвета зарождающегося дня, выяснилось, что османы находятся довольно близко от своих преследователей. Более того, произошёл анекдотичный случай, который мог стать драматичным: один из российских фрегатов так увлёкся преследованием супостата, что затесался в его ряды и мирно переночевал среди османов. Выяснив это под утро, капитан «Амвросия Медиоланского» не стал поднимать Андреевский флаг, а продолжал идти вместе с убегающими турками — только постепенно отставая от них. В какой-то момент заблудший фрегат отстал на безопасное расстояние и без дополнительных потрясений ушёл к своим, которые, естественно, возобновили погоню за флотом капудан-паши. Организованного сопротивления их истерзанная в предыдущий день добыча уже не оказывала, пытаясь спастись, кто как может — в беспорядке и в разные стороны, согласно донесению контр-адмирала.
От элегантно рассеивающейся по волнам эскадры отбились потрёпанные больше других линейные корабли. Один из них, 66-пушечный «Мелеки-Бахри» («Морской Царь» или «Владыка Моря»), после гибели командира без сопротивления сдался подоспевшей «Марии Магдалине», дружелюбно наставившей на него жерла орудий. Позже «крещёный в православие» трофей стал «Иоанном Предтечей» и ещё 10 лет служил новому отечеству.
Взятие «Мелеки-Бахри». Художник А. А. ТроньДругой же, более мощный (72-74 пушки) корабль «Капудание» во главе с Саид-беем оказал поистине героическое сопротивление. На него обрушились несравненно превосходящие силы русских, однако османы в совершенно безнадёжной ситуации продолжали вести упорный бой и сдались, исчерпав все возможности к сопротивлению. Увы, было уже поздно: гордый корабль пылал, огонь подбирался к пороховой камере, и спешно посланные русскими шлюпки с огромным риском для себя успели забрать преимущественно офицеров вместе с отважным Саидом. «Капудание» взорвался, унеся на дно сотни жизней храбрецов, а заодно и флотскую казну. Некоторых везунчиков из числа экипажа русским морякам удалось спасти.
Ещё один турецкий линейный корабль, успев поначалу удрать на безопасное расстояние от севастопольцев, вскоре во время шторма тоже ушёл под воду. Кроме того, в ходе сражения и во время преследования ушаковцы, в том числе российско-греческие «крейсеры», рассыпавшиеся по морю для добивания отставших «подранков» из разгромленной эскадры, захватили или спалили ещё несколько судов помельче. Общие потери турок оценивались победителями в 2000 человек, из которых 733 попали в плен. Столь убедительная виктория досталась черноморцам, по официальным данным, ценой 21 убитого и 25 раненых бойцов.
Сражение у мыса Тендра. Художник А. А. БлинковВосторгу Потёмкина не было предела: его моряки, конечно, не смогли повторить результат Выборгского сражения по количеству уничтоженных и пленённых судов, но даровали, несомненно, великую победу. «Наши, благодаря Богу, такого перца задали туркам, что любо. Спасибо Фёдору Фёдоровичу», — отмечал он, противопоставляя своего любимого флотоводца «трусу Войновичу» и клеймя последнего крайне жёстко. Вряд ли главнокомандующий справедлив в этой критике на грани (или за гранью) оскорбления: не вина Войновича, что тот не был гением, знающим, как успешно противостоять огромной вражеской мощи; будучи просто способным военачальником, граф понимал невыгодное для него соотношение сил и не хотел рисковать вверенным ему флотом. Ушаков же мог это делать, ибо был рождён побеждать.
Фельдмаршал лично посетил у Хаджибея своё победоносное детище, свой флот, отныне безоговорочно господствующий на Чёрном море, и поблагодарил всех участников сражения. «Я был на флоте и с радостными слезами любовался, видя с флотилиею больше ста судов там, где до Вашего соизволения не было ни лодки», — писал светлейший государыне. Он красочно рассказал ей о «совершенном разбитии» турецкого флота и пленении Саид-бея, который бойким пером главкома был представлен как «лутчий у них [османов] морской начальник».
Ходатайствовал Потёмкин и за своего гениального протеже: «Будьте милостивы к контр-адмиралу Ушакову. Где сыскать такого охотника до драки... Он достоин ордена 2-го класса военного, но за ним тридцать душ, и то в Пошехонье. Пожалуйте душ 500, хорошенькую деревеньку в Белоруссии, и тогда он будет кавалер с хлебом». Увы, крепостничество тогда процветало, и раздача крестьян была при Екатерине распространённым способом награждения отличившихся дворян с целью увеличения их благосостояния.
Императрица приняла посланного Григорием Александровичем адъютанта «с отлично добрыми вестьми о разбитии турецкого флота между Тендров и Аджибея» и, «много обрадована быв, тотчас приказала, понеже сей день был воскресение, после обедни отпеть молебен при большой пушечной пальбе, и за столом пили при такой же пальбе здоровье победоносного Черноморского флота». Испытывая от полученных известий «торжество редкое», Екатерина честно поделила в ответном письме лавры создания Черноморского флота с любимым фаворитом. Заодно она призналась, что для неё «все флотские вообще дела» были особенны, поскольку до её воцарения мало на что способные российские суда тихо гнили в гаванях Балтики; «Черноморский же флот есть наше заведение собственное, следственно, сердцу близко».
Сражение у Тендры. Художник В. В. КосовНемудрено, что все просьбы Потёмкина были удовлетворены: Ушаков получил полководческий орден св. Георгия 2-й степени, очень высокую награду при его контр-адмиральском чине, а также 500 душ в не столь уж давно отнятой у поляков Могилёвской губернии (наместничестве).
Но главное — отныне никто не сомневался, что на юге Россия имеет выдающегося флотоводца. Грозное имя «Ушак-паши» прогремело до Костантинийе-Стамбула. Именно эта морская битва в относительной близости от будущей Одессы стала наиболее результативной для Фёдора Фёдоровича за всю его военную карьеру по количеству уничтоженных и захваченных кораблей противника. Тем не менее своё искусство манёвра и атаки Ушаков продолжит оттачивать, выдав вскоре ещё более яркий, хотя и не столь «истребительный» для неприятеля его образец.
Это будет уже в 1791 году, 230-летие важнейших событий которого приходится аккурат на это лето.
Владислав Гребцов
https://timer-odessa.net/statji/voyna_za_odessu_triumf_mej_h...
Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)
Великие морские победы 1790-го, 230-летие которых пришлось на лето прошлого года, ознаменовали восход на всемирном небосклоне флотоводческого искусства новой ярчайшей звезды, и имя ей — Фёдор Фёдорович Ушаков.
Но прежде чем перейти к изложению событий 1790 года, помянем вкратце его предшественника. На Чёрном море 1789-й прошёл исключительно тускло, особенно в сравнении с чередой блестящих побед на суше в исполнении Дерфельдена и Суворова (в ярком дуэте с принцем Кобургским). Из сколько-нибудь стоящих дел можно выделить разве что апрельский визит русского крейсерского отряда, укомплектованного небольшими судами с греческими экипажами, к румелийским берегам: отважные эллины слегка потрепали турецкую торговлю, наделав, впрочем, некоторого шума дерзкой и небезуспешной высадкой в нынешней румынской Констанце. Российский главком фельдмаршал Григорий Потёмкин по многим поводам имел основания констатировать в письме императрице: «Можно, матушка всемилостивейшая государыня, сказать, что греки усердно служат».
Действия же основных русских сил оказались до смешного малы. Огромный османский флот опять прибыл в Северное Причерноморье, а севастопольская военно-морская мощь под командованием Марко Войновича меланхолично бездействовала. Корабли падишаха разумно запечатали выход в море из Днепровского лимана в заветную Ахтиарскую бухту для многопушечных парусников Лиманской флотилии. Гамлетовски сомневающийся Войнович получил приказ лично вести парусную эскадру из Херсона в Севастополь, меж тем севастопольцы во главе с решительным Ушаковым должны были отвлечь неприятеля и обеспечить беспрепятственный проход. Совершив таким образом изящную рокировку в командовании, светлейший князь с фельдмаршальским жезлом добился того, что флот, наконец, подал признаки жизни.
Г. А. Потёмкин-ТаврическийНа исходе сентября (начало октября по новому стилю) Ушаков вывел свои суда в море. Османы покружились вокруг, но, подозревая сурового русского моряка в нехороших намерениях их побить, не стали уповать на своё количественное превосходство и ушли, дав возможность лиманской эскадре Войновича совершить столь желанный визит в Севастополь. Туда же прибыли корабли из Таганрога, приведённые Павлом Васильевичем Пустошкиным (несколько лет спустя он будет командовать Николаевским портом, а затем окажется в непривычной роли одесского градоначальника). Худо-бедно флот, в конце концов, собрался вместе. Тут уж Войнович, понукаемый Потёмкиным, вынужден был, невзирая на позднее для великих дел время года, продемонстрировать вышестоящим дежурное желание поколотить басурмана, отправившись в крейсерство с главными силами. Три недели матросы искали османских «коллег», конечно же, не нашли и, насладившись морским круизом, воротились на базу.
Потёмкин негодовал. Флот (его флот!), построенный тяжкими трудами, сожравший массу казённых денег (сам всесильный фаворит стоил казне едва ли меньше, но это его мало беспокоило) и, что ещё страшнее, людских жизней, выказал себя не более чем дорогой изящной игрушкой! Этого светлейший оставить без последствий не мог — и вместо контр-адмирала графа Войновича, обвинённого в нерешительности, Черноморский флот в марте 1790-го уже без всяких обиняков возглавил другой контр-адмирал, Ушаков, хоть и вовсе не граф. Впрочем, вскоре выяснилось, что последнее не так уж жизненно необходимо для флотоводца, как может показаться на первый взгляд.
Памятник Ф. Ф. Ушакову в ХерсонеМарко Иванович обиделся, Фёдор Фёдорович обрадовался, а Григорий Александрович не скупился на отличные рекомендации своему протеже. Возможно, зная пылкость натуры своего «напарника по царствованию», склонного порою и славить и бранить без меры, Екатерина II не так уж сперва и доверяла этим похвалам. Однако возможно и иное. Есть версия, что сама она, обычно хорошо разбиравшаяся в людях, давно оценила сурового «просоленного» бойца. Ведь ранее Ушаков командовал яхтой её величества — казалось бы, недурной способ сделать карьеру. Но, будучи глубоко не придворным человеком, моряк крайне тяготился игрушечной службой и воевать с лакеями у императрицыной юбки ему не доставляло восторга. Говорят, он ввёл на яхте образцовые военные порядки; глядя на них (а также на его мучения), императрица якобы приказала быстро отпустить капитана к боевым кораблям, поскольку грех такого офицера держать вдали от флота. Так это или нет, но промаялся он на сём тёплом местечке недолго.
В 1790-м Фёдору Фёдоровичу предстояло «окупить» те лестные эпитеты, которые щедро раздавал ему Потёмкин, и заслужить собственную сверкающую репутацию в очах монархини. Для начала новый командующий Черноморским флотом «по военному употреблению» употребил вверенные ему силы для майского набега на берега Малой Азии. Несколько дней севастопольские корабли и примкнувшие к ним корсары наводили ужас на турецкий Синоп и его окрестности, особенно на торговые суда, не успевшие укрыться. Затем, для пущей острастки, бомбардировке подверглись крепость и береговые батареи города Самсун вместе с укрывшимися в его гавани водоплавающими посудинами разных размеров. В довершение на обратном пути ушаковская эскадра навестила тогда ещё турецкую крепость Анапу и также попотчевала её защитников гостинцами из корабельных пушек. Всего за время похода было уничтожено и захвачено не менее 16 судов. Особого военного значения такие набеги не имели, но наносили экономический ущерб и, без сомнения, ощутимо подрывали османскую уверенность в себе.
Король Швеции Густав Третий, осложнивший положение России в войне за Северное Причерноморье открытием «второго фронта» на БалтикеОтметим, в то время военные усилия Российской империи в Причерноморье объективно ограничивал набор неблагоприятных внешних обстоятельств: продолжающаяся «дурацкая», как её иногда называла царица, война со шведами во главе с боевым «Фуфлыгой-богатырём» (опять-таки по характеристике его двоюродной сестры Екатерины II) королём Густавом III, англо-прусско-польский ситуативный альянс, нацеленный против России и поначалу очень воинственный, выход союзной Австрии из совместной с Россией придунайской борьбы против орд Блистательной Порты. Два правящих двора, северный и южный, один — государыни в Петербурге, другой — светлейшего в Яссах, вели напряжённую дипломатическую игру, стремясь рассорить потенциальных противников или хотя бы обуздать их воинственность, а также добиться выгодного мира с турками без возобновления полномасштабных боевых действий (первое более-менее удалось, второе — увы). Так что пассивность русской армии в первой половине 1790 года была отчасти вынужденной. Флот же, не попадавший под условия перемирия, действовал, но тоже, видимо, получил указания не обострять ситуацию до предела.
Вскоре, однако, поспела пора настоящих свершений. Ушаков вовремя к ним подготовился, причём, испытывая острую нехватку средств для должного снаряжения кораблей из-за привычной интендантской и бюрократической волокиты, он занимал деньги и даже заложил собственный дом. Такие меры себя оправдали: летом турецкий флот под командованием нового талантливого капудан-паши Гиритли Хусейна, взяв на борт десантные войска, направился к Крыму. Предположив, что неприятель движется к Керченскому проливу, Ушаков со своей эскадрой 2 (13) июля устремился туда же из Севастополя, преграждая путь врагу и не позволяя ему высадить десант.
8 (19) июля 1790 года противники встретились для решительной битвы. Превосходство в силах снова было на стороне турок, но не столь крупное, как при Фидониси. Формально стороны обладали равным количеством линейных кораблей (по 10), а во фрегатах преимущество османов было незначительным (8 против 6). Вместе с тем следует учесть, что ряд русских линейных кораблей таковыми фактически не были, будучи просто крупными фрегатами, временно «повышенными» до престижного класса указанием Потёмкина, поскольку настоящих линейных кораблей в нужном количестве ещё не построили. В результате османы значительно превосходили россиян в количестве орудий (примерно 1100 на 830) и весе залпа. Кроме того, турецкая эскадра располагала вдвое большим количеством малых судов, чем русская (впрочем, решительно повлиять на судьбу сражения, когда бьются огромные изрыгающие огонь деревянные монстры, эти «подростки» едва ли могли).
Бой в Керченском проливе стал первым из тех, где Ушаков выступал в роли командующего. Причём наступательному, агрессивному контр-адмиралу пришлось начинать баталию от обороны — Хусейн искусно использовал наветренное положение и энергично обрушился на русский авангард под командованием капитана бригадирского ранга Гавриила Кузьмича Голенкина. Но бывший кригс-комиссар Херсонского порта не дрогнул, отбивался яростно и умело, чем привёл атакующих в некоторое замешательство. Тем не менее паша продолжал натиск. Ушаков вывел из линии все 40-пушечные фрегаты, чьи орудия не могли с дальнего расстояния наносить эффективный вред противнику, и образовал из них резерв, который должен был вступить в дело, когда представится возможность (это вынужденное новшество гениальный моряк затем станет практиковать сознательно, а Потёмкин закрепит на флоте своим приказом). Линейные же корабли плотно сомкнутой линией двинулись на помощь авангарду, который Хусейн и его толковый младший флагман Саид-бей стремились охватить с разных сторон.
Сражение в Керченском проливе 8 июля 1790 года. Художник М. В. Петров-МаслаковТем временем ветер постепенно менялся, а с ним — и военное счастье. Ушаков, державший флаг на внушительном 80-пушечном гиганте «Рождество Христово», наконец-то получил долгожданную возможность сблизиться с неприятелем на картечный выстрел и устремился громить флагманские корабли противника. Контр-адмирал давно заметил: османы дерутся храбро, пока флагман в строю, но стоит лишь предводителю дать слабину, пусть вынужденно, пусть ненадолго, как его подчинённые на других судах вдруг сразу страстно желают выйти из боя. Другими словами, Фёдор Фёдорович предпочитал бить врага по голове, логично считая, что тело последует за ней само.
Хусейн-паша и Саид-бей оказались крепкими орешками и до поры оказывали достойное сопротивление, однако оно постепенно слабело. Снова сказалась первоклассная подготовка Ушаковым артиллеристов. Обучал ли он их стрельбе с качелей или это просто красивая сказка — не столь уж важно; важно то, что пушкари-ушаковцы действительно были натренированы в меткой стрельбе и получали от строгого, но заботливого командира премии за «снайперскую» точность. У берегов Крыма и Тамани стоял жуткий грохот: ядра и книппели крушили борта, рангоут и такелаж морской красы и гордости повелителя правоверных, картечь сметала его моряков и десантников с палуб.
Изменение ветра позволило Фёдору Фёдоровичу задействовать все основные силы: фрегаты из «корпуса резерва» тоже атаковали неприятеля и поставили его в два огня. Османы дрогнули. Пытаясь сохранить наветренное положение, уже помятая турецкая эскадра повернула на обратный курс и нарушила строй, чем дополнительно воспользовались русские артиллеристы. По некоторым данным, выручать своих бросился лично доблестный Хусейн-паша, пройдя вдоль всей линии русских кораблей — и был жестоко истерзан.
Будучи на ветре, Ушаков стремительно перестроил корабли, причём его «Рождество Христово», ломая устоявшиеся каноны линейной тактики, оказался впереди всех, остальным же было приказано «по способности случая, с крайней поспешностью войтить в кильватер» флагману, игнорируя прежний порядок мест в линии. Но турки уже были неспособны сопротивляться новой атаке. Оба османских флагмана получили тяжёлые повреждения и, осознав, что Аллах сегодня не на их стороне, покинули линию. За ними вскоре устремились прочие, не столь ценные кадры турецкого флота. Ушаков их энергично преследовал, однако допустил ошибку, которую в дальнейшем учтёт и будет избегать: выстраивая и поддерживая «ордер», он отсыпал побеждённым чуток драгоценного времени, которое, благодаря куда большей быстроходности своих кораблей, османы качественно использовали, не слишком заботясь о порядке во время бегства, зато оторвавшись от преследования. В наступивших сумерках они не зажигали огней, дабы не показать вредным гяурам, куда именно бодро бежит разбитый флот султана Селима.
В итоге единственный успех отважного Хусейна заключался в том, что османским судам удалось спастись, за исключением одного кирлангича, затопленного меткими севастопольцами. Потери турок в живой силе неизвестны, однако мало кто сомневается, что они были велики: во-первых, их корабли серьёзно пострадали, во-вторых, на этих кораблях находилось много дополнительных бойцов, предназначавшихся для сорванной Ушаковым высадки в Крыму. Русский урон, по официальным сведениям, ограничился 29 убитыми и 68 ранеными.
Настал черёд торжествовать Потёмкину — его протеже в первом же крупном бою оправдал оказанное ему доверие. «Бой был жесток и для нас славен», — резюмировал светлейший в письме к Екатерине. Он отметил, что Ушаков турок «разбил сильно и гнал до самой ночи; три корабля у них столь повреждены, что в нынешнюю кампанию не думаю, быть им в море, а паче всех адмиральский, которого и флаг шлюбкою с корабля “Георгия” взят». Хотя князь по обыкновению приукрасил, его сообщение в целом отражало положение дел.
Ф. Ф. УшаковОднако вскоре Григорию Александровичу пришлось испытать сильное огорчение. Причиной тому стали достигшие княжеских ушей слухи, что Хусейн-паша, имевший хорошие отношения с падишахом, представил битву в Керченском проливе своей победой. Мол, десант высадить не удалось, но неверных потрепали мы знатно; посему срочно прошу подкреплений моему флоту — добивать гяуров. Потёмкин возмущался с трогательной горячностью: «Бездельник их капитан-паша, будучи разбит близ Тамана (в керченском проливе), бежал с повреждёнными кораблями как… [тут мы, пожалуй, приличия ради, не будем уточнять, как кто именно бежал паша, по сочному мнению светлейшего — прим. авт.], и теперь ещё пять судов починивают, а насказал, что у нас потопил несколько судов. Сия ложь и у визиря была публикована. На что они лгут и обманывают себя и государя?»
Вероятно, таковой слух не слишком-то пришёлся по душе и Ушакову, человеку достаточно жёсткому, не любящему пустых баек. Очень скоро судьба предоставила ему новую возможность максимально доходчиво объяснить Селиму Третьему, кто в действительности отныне является господином Чёрного моря.
Владислав Гребцов
https://timer-odessa.net/statji/voyna_za_odessu_boy_u_kerche...