«Своих родственников я под расстрельные статьи подводил, чтобы разговоров не было»
Интервью с бывшим следователем горотдела НКВД города Томска Антоном Карташовым было записано тридцать лет назад в 1989 году сотрудником томского отделения «Мемориал» Сергеем Девяниным. Фотографию Антона Карташова музей «Следственная тюрьма НКВД» не сохранил. Но ее нашел и опубликовал в своем расследовании Денис Карагодин. Он считает Карташова «важнейшим узловым звеном всей схемы массовых убийств 1937-1938 годов в Томске». Антону Карташову удалось избежать репрессий как в сталинское время, так и после «развенчания культа личности». Потом долгое время он работал адвокатом в Томской коллегии адвокатов. Воспоминания бывшего сотрудника ГБ НКВД от первого лица публикуются в рамках проекта «Очевидцы XX века».
Антон Степанович Карташов, 1936 год
Карташов Антон Степанович
В начале 30-х годов через рабфак я поступил на учебу в Томский государственный университет. Но учиться долго и закончить мне его не удалось. В 1932 году меня вызвали в органы НКВД и предложили из ТГУ перейти туда на работу в качестве следователя. Я дал согласие и перешел на работу в Томский городской отдел ОГПУ. Надо сказать, что большой радости я тогда, как помнится, не испытал.
В качестве следователя вел дела как уголовные, так и дела контрреволюционеров, то есть, по 58-й статье. Мне было присвоено звание «сержант ГБ», а к 1937 году я получил звание «лейтенанта ГБ».
Тогда продвижение по службе шло очень быстро, кадры менялись: кого переводили в другое место, кого на повышение за усердие в работе, а кого … и в яму. Отказаться от службы в органах было исключено, так как сразу получал штамп «политически неблагонадежного» и «не преданного Советской власти». А это было чревато в те времена самыми серьезными последствиями для отказавшегося.
Служба моя проходила в двух зданиях по улице Ленина 42 и 44, но большей частью – в малом здании. Там, в верхних этажах находились служебные помещения и кабинеты следователей, а «контра» содержалась обычно внизу в подвальных камерах для арестованных. Были там и отъявленные уголовники, «жулики», да в эти подвалы они не часто попадали.
Что касается Большого здания на Ленина 42 (речь идет о здании, где сейчас находится художественная школа №1 и музыкальная школа №2 — прим. ред.), то там были кабинеты и начальников отделов, отделений, кабинеты начальника Томского горотдела НКВД. Его до 1936 года занимал капитан ГБ Подольский. (прим.ред. - в мартирологе музея «Следственная тюрьма НКВД» есть информация о Подольском Матвее Мироновиче. Расстрелян в Москве в 1938 году). Чекист честный и человек порядочный в общем-то. Когда Подольского перевело Краевое Управление НКВД в Новосибирск, на его место прислали из Кузбасса капитана ГБ Ивана Овчинникова.
Сотрудник НКВД Иван Овчинников. Тюремное фото из следственного дела.
"Вот это был рвач. Веселый всегда, наглый. Служака без принципов. Бабу мимо себя не пропустит. С нас три шкуры драл, разносы устраивал, только держись. «Количество увеличить, сроки сократить!». В день в 1937 году через руки одного следователя проходило по 20-25 дел, а он орал: все мало. «Увеличить!». Я его не уважал, но побаивался, да и все побаивались. Помню, всегда начищен, наглажен, «Шипром» за версту несло от него. Арестантов, наиболее запирающихся, или от кого надо было получить наиболее важное показание, доставляли к нему в кабинет. Там они у Овчинникова язык-то быстро развязывали. На следственные выдумки был неистощим, и нас тому же учил. Одного «ничего не знающего» голой задницей на раскаленный котел кочегарки посадили «яйца поджарить», быстро заговорил."
Некоторых, когда пол над котельной железный сделали из листового металла, в эту подсобку запирали. Так пол от котла раскалится, а они там в голом виде пляшут, как на еврейской свадьбе.
Все расскажешь, когда паленым мясом запахнет, да еще и своим. Все, что знал, и чего не знал, что не ведал. Ну, другие следователи делали, им начальство приказывало, так как на применение физических методов специальное разрешение нужно было. А это такая волокита, столько инстанций и кабинетов нужно было пройти. Нет, просто так не били, вежливость соблюдали с арестантами, на «Вы» их называли.
Да, вот о кабинетах. Это вверху, на этажах, а внизу, под зданием подвал, а в нем камеры. Сколько сидело? Да, по-разному. Иной раз и пустые были, а были периоды, когда в камере, рассчитанной на десять-двенадцать человек, находилось 70-140. Были и следственные камеры. Там же, при спуске с первого этажа в подвал, справа, точно не помню, комната для расстрельной команды была. Комната отдыха.
У одного собака с ним постоянно была, овчарка очень злая, на людей кидалась. Тех, кого расстреливать собирались, готова была разорвать. В этой комнате запах всегда стоял, как говорил Райкин, специфический. Пахло псиной, человеческим дерьмом и винным перегаром. Команде разрешалось выпивать на работе, даже как бы обязаны были. Это в паек входило, в усиленный. Фамилий, кто был в команде я не помню. Да и менялись они. Работа та вроде как повышенной нервной отдачи требовала.
Сотрудники НКВД на тренировке
Прокурор города Томска Лаптев, ну такой дотошный был, все ему не так, все не эдак. Дела на доследование любил возвращать, придирался. Вот и допридирался. Когда в 1937 году сам попал к нам в качестве арестанта, то быстро заговорил. Такая контрреволюция скрывалась в нем! Его сначала поджарили, а затем подморозили, тоже специальная холодная камера была. Лоск и жир быстро сошли. Но я его дела не вел.
В подвалах наших никто не расстреливал*. Вот так, наплетут на органы всяческую чушь. Мы с врагами неразоружившимися боролись, наша задача была выявить их и обезоружить, чтобы остальным людям спокойно жилось.
Были ли побеги из внутренней тюрьмы гороотдела НКВД? Да, конечно. Один. Из подвала малого здания. Их там в камере 150 человек сидело, из них один уголовник, то ли Николай Дураков, то ли Иван. Так он здоровый физически был, черт, решетку раскачал и выдрал из окна. А окно на улицу выходило. Ну и говорит контрам: кто со мной? Бежим, все равно нас не выпустят, убьют, как куропаток. Он убежал, а больше никто их этих дураков-контриков не побежал. Остались в камере, а умный Дураков удрал и с концами. Так и не нашли его. Это в 1937 или в 1938 годах было. Я его в 1959 или в 1960 в Томске встретил. Она на заводе имени Вахрушева инженером только устроился работать. Приезжий и на пенсии уже. Тогда в камеру к нам попал по подозрению в убийстве. Спрашивал его, как он сбежал. Он мне рассказал, что из НКВД сразу подался на железнодорожный вокзал Томск-I, там мужика какого-то убил, документы его, паспорт, диплом инженера забрал. Труп на рельсы под поезд бросил, а сам деру из Томска. На севере где-то в Якутии устроился на работу и жил там 20 лет. Инженером работал под чужой фамилией. Вот 20 лет прошло, срок давности за преступление истек, он и вернулся в Томск. Теперь его привлекать нельзя было. Семью разыскивал. 20 лет не сообщал ей о себе, только, говорил, переводы из разных мест посылал денежные и безымянные. Нашел. Что с теми, из его камеры стало? Да, на расстрел, наверное, не помню точно.
Ко мне на следствие в 37-38 годах односельчане из моей родной деревни стали попадать, в том числе родственники, Карташовы. Дядья там, племянники, братья всякие. Ну, чтобы в деревне разговоров не было, я их всех под расстрельные статьи подводил. А вот дядю одного своего пожалел. В детстве он меня на охоту брал, учил охотиться. В общем, пожалел гада, вместо расстрела срок ему, 20 лет накрутил. Думал, что за столько лет в лагере подохнет, а у меня совесть будет чиста. А жалости в нашем деле не должно быть. Вот и пострадал за свою доброту.
Дело было так. Когда Берию разоблачили, стали искать стрелочников на местах. Многих из органов вычистили. Меня тоже уволили. Это в 1957 или 1958 год был. Куда податься? Я все-таки был в звании майора. Образования, специальности никакой, только ТГУ неоконченный и межкраевая школа НКВД в Новосибирске за плечами. Оказался я на улице, но нашлись добрые люди, направили меня в родную деревню председателем колхоза. Предложение было такое, а так по детству помню, хорошие места, где можно поохотиться. Я и согласился. Приехал, в должность вступил, работа пошла. Как-то раз краем поля верхом на лошади ехал, поля объезжал. Вдруг выстрел из кустов. Стреляли в меня, а попали в лошадь. Лошадь упала, я кустами, лесочками бежать, аж до самого Томска. Понял, что кто-то про меня прознал. В обком партии пошел, там мне работу подыскали, адвокатом устроился работать. Так до пенсии и проработал. Стрелял кто? А я потом узнал, что это дядя мой, 20 лет отсидел и вернулся. Убить хотел. Вот он и стрелял, которого я в 37 году пожалел. Вот так он отблагодарил меня. Ну, конечно, доказать мне ничего против него не удалось, улик никаких. А в родные края, пока он не умер, я не рисковал появляться, да и вообще меня туда не тянет.
В 1943 году меня направили для прохождения службы в Колпашево, тогда еще Новосибирской области ( в воспоминаниях бывшего прокурора Николая Лисотова указано, что Антон Карташов был начальником отдела НКВД Колпашева в 1943-1946 годах. Его перевели из-за неуставных отношений со своей секретаршей - прим.ред). На должность начальника горотдела НКВД. Так мне сотрудники рассказывали, что в 37-38 годах зимой, на улице морозы были больше 40 градусов. Так вот, приговоренных к расстрелу выгонят голыми на мороз, а сами в здании, и из форточки из револьверов по ним, как по живым мишеням стреляют. Может так и было в Колпашево.
С 1943 года в Колпашево существовало ИТК «Колпашево». После указа об амнистии дезертиров ИТК расформировали. Там начальником по спецпоселению был Шевелев. Был отдел по борьбе с бандитизмом, был отдел по религии. В 1937 году по приказу капитана Овчинникова в тюрьме Томска я и другой работник НКВД Салтыков, проводили проверку на обоснованность задержания. Выпустили 100 человек, основания для задержания и содержания под арестом у них не было.
Что собой представлял лагерь в Колпашево? Заключенные в лагере жили хорошо. Ну вот работали, например, на разгрузке баржи с мукой и зерном, набивали карманы.
Потом кашу варили, лепешки стряпали. Разгружали рыбу, были рыболовные бригады из зэков, так что и рыба у них была, да, что говорить, в годы войны они питались чуть ли не лучше, чем те, кто их охранял. Да и работников милиции тоже лучше питались.
Колпашевский Яр сверху, снят летом 1979 года
Что запомнилось из службы в Колпашево? Это операция по поимке дезертиров Пьянковых. Их долго призвать на фронт не удавалось. Таежники, охотники, ходы и выходы, все тропы в тайге знали. В поселки только за порохом, спичками и солью ходили. Ну, все же призвали и на фронт отправили. Отец и сын. Там они обмундирование, автоматы получили, а до фронта не доехали. Бежали. Дезертировали. И опять в родную тайгу. Это недалеко от поселка Инкино Колпашевского района. В районе староверского поселка Малгет они скрывались. Проводник один помог милиции выйти на их логово в тайге. Там землянка по всей форме, с печкой, а рядом будешь стоять и не сразу заметишь.
В Малгете старик со старухой жили, так вот они их убили и полотенце взяли. Вот по полотенцу их и вычислили, как убийц. Операцию по поимке разрабатывал я, я же руководил поимкой. С помощью проводника вышли на их землянку. Гранату кинули, из автомата выстрелили разок, те опешили, растерялись и сдались. Не ожидали, что их вычислят. Ну, конечно, следствие, срок, посадили их. Посидели дезертиры Пьянковы недолго. Тут амнистия вышла, их и выпустили.
Меня в Колпашево встречали когда, улыбались, а так опять в тайге, как лешаки жили. Вот, наверное, самое запомнившееся из службы в Колпашево.
Антон Степанович Карташов, 1954 год
На этом воспоминания бывшего НКВД-шника заканчиваются. В примечаниях к воспоминаниям говорится, что встреч с Карташовым было около 20. Не всегда охотно говорил бывший сотрудник НКВД, но встречал приветливо. Веселый, улыбчивый, с большим чувством юмора, с катетером и баночкой мочи. Дверь держал на запоре постоянно, на стук долго не открывал. Играл роль радушного хозяина, но иногда интервьюер замечал настороженный внимательный взгляд, порой – колючий.
*В подвалах зданиях, где раньше располагался горотдел НКВД города Томска находили останки людей. Расстрелы, по словам Василия Ханевича, были в конце 20-х — начале 30-х годов. В 1937 году и в послевоенные года массовых расстрелов в подвалах не было.
