Осада Карфагена. Часть Вторая⁠⁠

Читайте ранее:
Осада Карфагена. Часть первая

Итак, в прошлой главе мы окончили на одной действительно выдающейся личности, которой суждено было сыграть решающую роль в судьбе противоборства Карфагена и Рима. Это Публий Корнелий Сципион Эмилиан.

Наш герой в несколько более юном

и более зрелом возрасте

Родился он в 185 году до н. э. Открытый и вечный вопрос - что играет основную роль в становлении человека - воспитание, или наследственность. Но именно здесь его можно и не ставить. Сципион Эмилиан был сыном Луция Эмилия Павла - консула и сына консула, который в свою очередь командовал и погиб в битве при Каннах. Луций Эмилий Павел славился своей строгостью и суровостью и в мирное время и на войне, долго шёл по "пути почестей" к высшей магистратуре республиканского Рима, но ещё в молодости успел проявить военные таланты при подавлении выступлений испанцев и лигуров. Когда в 171 году до н. э. началась третья Македонская война Рима, то сограждане буквально упросили опытного и взыскательного полководца принять консульскую власть и военное командование - именно Луций Эмилий Павел разгромил македонян в решающей битве при Пидне и окончательно покорил страну. Сын сражался в войске отца на общих основаниях и уже тогда достойно себя проявил. Так что у Публия Корнелия Сципиона Эмилиана за спиной была целая династия военных, его стезя была определена практически при рождении. Он был похож на отца, но, в то же время, и не похож на него.

После завоевания Македонии Риму достались богатые трофеи и множество пленных. Что же взял себе предводитель армии, консул? Ничего, кроме полного собрания книг и рукописей библиотеки македонских царей! Причём в большей степени даже не для себя - Луций Эмилий был уже не молод, стяжал свою славу, вряд ли мог и имел желание на склоне лет (он умрет в 160 году) изучать греческую мудрость, а для сына. Наиболее дальновидные римские аристократы понимали, что теперь, когда власть Рима распространилась столь широко, в том числе на Восточное Средиземноморье, эллинская культура должна стать подспорьем и дополнительным рычагом управления. И сын в этом, так же, как и в остальном, полностью оправдал надежды отца. Вокруг него в Риме даже сложился целый кружок любителей культуры греков. Другим же важным следствием македонской кампании для семьи Луция Эмилия стало то, что в качестве заложника - одного из 1000 заложников-ахейцев, которые были отправлены в Италию по обвинению в недостаточно активной поддержке римлян, к нему попал Полибий - один из наиболее знаменитых и выдающихся ученых и историков своего времени.

Полибий

Сципион Эмилиан познакомился с Полибием в возрасте 18 лет, они быстро подружились и Луций Эмилий позволил греку даже жить у них в доме в качестве подобия домашнего учителя. Он подбирал для Публия Корнелия книги, беседовал с ним, сопровождал в путешествиях, в том числе был с ним и под Карфагеном. Именно его перу принадлежит наиболее выдающееся и подробное описание происходивших там событий. В целом Полибий сочувствовал Риму - отечеству своего друга и патрона, но, как представитель народа, покорённого войсками Республики, вполне мог понять и отдать отчёт судьбе пунов и их великого города.

Особыми узами был связан Сицпион Эмилиан и с предыдущим победителем Карфагена и самого Ганнибала - Публием Корнелием Сципионом Африканским (он же Сципион Старший и Сципион Великий).

Сципион Африканский Великий

Здесь нужно несколько слов сказать об особенностях римского семейного права и представлений о роде. В текстах о Риме мы можем видеть периодически встречающееся упоминание об "усыновлении" того или иного человека, причём иногда... при живых и дееспособных настоящих родителях! Именно так было и со Сципионом Эмилианом - он был усыновлён бездетной семьёй Публия Сципиона, женатого на сестре его родного отца - Луция Эмилия. При этом он продолжал жить в доме у своего настоящего родителя, почитать и слушаться его, пользоваться его имуществом и т. д. Дело было в том, что "усыновление" было формой "полномочного" (в отличие от клиентелы) принятия в род-клан, прежде всего с целью его усиления и может рассматриваться как нечто ближе всего стоящее к династическому браку. Род великих Сципионов с его славой и правами не должен угаснуть - и вот его, несмотря на отсутствие реального наследника, продолжит приёмный сын - славный и храбрый молодой человек из семейства, с которым уже прежде были установлены родственные узы. Отцом же Публия Корнелия и был победитель Ганнибала, так что реальным дедом Сципиона Эмилиана он не был, но всё равно связь и преемственность достойны эпической драмы, или добротного фэнтези.

К моменту прибытия в Африку Сципипон Эмилиан успел уже повоевать: с отцом в Македонии, сам - в Испании, выступить как дипломат в споре о наследовании сыновей нумидийского царя, а так же оказаться одним из представителей очередной сенатской комиссии - "инспекции" римских представителей в Карфаген. Отчёт, который он написал после этого удостоился похвалы даже старого ворчуна Катона, который использовал для этого строки из Одиссеи Гомера (что, к слову, показывает, что когда это было ему нужно, ненавидевший греков и греческое Катон вполне неплохо их знал):

Он лишь с умом;

Все другие безумными реют тенями.

Отсюда следует, памятуя политическую позицию Катона, что Сципион так же заметил в Карфагенском богатстве угрозу. Если уж на то пошло, то можно сказать два слова и об этом старике - он сумел дожить до объявления войны Карфагену, но... всё же не увидел исполнения своей заветной мечты и его разрушения - Марк Порций Катон умер в 149 году до н. э. Как не увидел Катон и того, как после долгой и малоуспешной осады в Риме пошли на нарушение традиции и избрали Сципиона консулом на 147 год до н. э., хотя ему было лишь 38 лет (а традиция дозволяла избираться в консулы только с 43 лет) и сам он добивался только должности эдила. Свою роль здесь сыграло, конечно, и наследие предков-победителей, как истинных, так и приемных (Да, у Сципиона Эмилиана деды воевали!) и его собственные успехи в период осады на должности военного трибуна. Так, ещё до отбытия из Африки консула Цензорина, римлянам удалось пробить тараном участок одного из концентрических колец стен. Вот только вместо успеха и прорыва в город, поскольку большая часть укреплений, с которых атакующих по-прежнему забрасывали камнями, обстреливали и засыпали углем, осталась цела, а основные силы гарнизона пунов устремились к пролому, римляне получили опасную контратаку. Сципион сумел обеспечить успешный отход почти уже побежавших товарищей. Отличился он и во время отражения нескольких ночных вылазок, когда его войска проявили себя наиболее дисциплинированными.

Весной 147 года до н. э. новый командующий высадился в Утике. Активность "под дату", желание выслужиться сразу же перед новым начальством - черта не только современности, но и славных античных дней. Непосредственно в день перед прибытием нового консула, после долгого бездействия командующий римским флотом Манцин предпринял смелую, но неподготовленную атаку (по существу показательный наскок) с моря на один из участков внешней карфагенской стены, прикрывавшей пригород.

За счёт эффекта внезапности римляне смогли высадиться на незащищённые карфагенянами скалы и занять к вечеру небольшой участок вражеских укреплений. Однако к ночи выяснилось, что римляне сами себя загнали в капкан - для решительных действий сил было мало, связи с основной частью войска не было и не предвиделось (а это значит ни подкреплений, ни снабжения), целый день боя без возможности смениться, укрыться, или передохнуть измотал атакующих, так что карфагеняне к рассвету готовы были всей массой обрушится на фактически окружённых римлян, уничтожить их и сбросить в море. Таким образом, первой задачей Сципиона стала спасательная операция - повторной атакой с моря ему пришлось под огнём эвакуировать злополучный отряд.

После этого всё внимание полководца было сосредоточено на восстановлении дисциплины. От лености и грабежей лечили центурионские палки из сухой виноградной лозы, строжайше было запрещено покидать лагерь без приказа. Споры по дележу награбленного хабара разобщали солдат, приводили к дракам, иногда со смертельными исходом. Сципион изгнал всех торговцев из лагеря - перекупщиков, которым можно было сбыть вещи, не осталось. Вместе с ними быстро ушёл и весь прочий сброд и всё лишнее. Лагерь был перемещён ближе к городским стенам - на перешеек, отделявший мыс, на котором стоял Карфаген, от континента. По зрелом размышлении Сципион составил план первой атаки - она должны была прийтись на тот же северный пригород - он именовался Мегара, который римляне безуспешно пытались взять с моря. Очевидно, Сципион Эмилиан сумел преобразовать неудачную показушную атаку в подобие разведки боем - теперь он хорошо знал расположение укреплений и подходов к ним в этом районе. Морской удар не давал возможности использовать действительно крупные силы - теперь атака должна была проводиться в ночное время, на суше и с двух сходящихся направлений для большей внезапности…

Тут стоит напомнить, что стена Карфагена была тройной. Первая из них была взята быстрым и неожиданным ударом, вторая – решительным натиском, но третья не давалась атакующим. Как известно, задержка бойцов под стеной – ситуация априори тяжёлая и чреватая большими потерями. Даже для римлян, тем более что тогда они ещё не до конца выработали и освоили свою знаменитую “черепаху” (уверенно о ней можно говорить только после реформы Мария, когда вооружение и в том числе щиты-скутумы стали универсальными почти для всех бойцов легиона). Сципион, однако, нашёл выход – он велел наиболее смелым солдатам подняться на башню уже захваченной стены. Храбрецы, перебросив между башней и соседней стеной связанные доски, перебрались на стену, занимаемую врагом. Понятно, что много людей перебросить таким способом было нельзя, но и преграда пред атакующими оставалась одна – последняя. Штурмовой отряд римлян сумел прорваться на последней стене к малым воротам, ведущим в предместье, и открыть их для основных сил… А теперь попробуйте представить себе эту картину: ночью, в неровном свете факелов и пожаров, при криках раненых и стонах умирающих, на высоте 14 метров по узкому мостку под обстрелом из пращей и луков, скорее всего без щита (потому что я не могу себе представить как здоровый римский щит того периода, приобретающий черты классического скутума, можно было бы тащить в такой ситуации) ползёт кучка римлян, чтобы сразу же вступить в схватку с уже ожидающим на стене врагом! А ведь мостки наверняка пытались и сбросить…

Сципион прорвался в Мегару, все три стены были преодолены, Карфагеняне начали откатываться в панике к холму Бирсы , и… командующий римлян принял решение вывести войска назад. Точной мотивировкой его действий мы не располагаем, но в тексте Полибия есть намёки – по всей видимости, паника карфагенян была притворной. Они всё ещё обладали заметным численным превосходством, если считать всех тех, кто хоть как то мог держать в руках оружие.

Облик и вооружение воинов Карфагена. Конечно, далеко не все горожане в реалиях осады были оснащены подобным образом…

В обычном дневном бою дисциплина, вооружение и опыт легионеров превращали большинство вооружённых горожан в слабых противников, но ночью в Мегаре, которая была густо застроена и занята садами, огородами и живыми изгородями (почти что знаменитый французский бокаж за две тысячи лет до Нормандии), прекрасно известной пунам, но не римлянам, они могли бы оказаться грозным врагом в ударах из засад. Особенно ели бы войска Сципиона, опьяненные первым успехом, нарушили бы взаимодействие и строй.

Римляне ушли, но перед этим подожгли и испортили все, до чего могли дотянуться. Защитники Карфагена понесли большие потери. У многих из них на пожарах погибли близкие, или во всяком случае, имущество. Командующий обороной Гасдрубал был чрезвычайно разозлён. И совершил то, что очень точно подходит под известное определение – это гораздо хуже, чем преступление – это ошибка. Он приказал на следующий день вывести всех пленных римлян, какие накопились в Карфагене за время войны, на стену, на глазах соотечественников подверг их страшным истязаниям и пыткам, а затем ещё живых в большинстве сбросил вниз. Полибий пишет, что столь бесчеловечное деяние возмутило и некоторых пунийцев – и Гасдрубал расправился и с ними. Скорее всего дело было немного иначе, и предводитель карфагенян уничтожил “пятую колонну” – истинную и мнимую ,включая всех, кто подвергал сомнению его по сути узурпированные полномочия. Не исключено так же, что это было способом погасить и предотвратить попытки переговоров между римлянами и теми из осаждённых, кто после прошедшей попытки штурма стал полагать дело обороны безнадёжным. Если цель Гасдрубала была в этом, то своего он добился – римляне были разъярены. Если в период , когда легионы только высадились в Африке, когда карфагенские послы униженно умоляли консулов о смягчении их условий и участи своего города, некоторые из сынов Рима могли им сочувствовать и, в силу этого ,позднее проявить долю милосердия к городу, то теперь никто не желал даже слышать о пощаде для жестоких и вероломных пунов – армия Сципиона жаждала крови!

Сципион же, умевший быть и решительным и осмотрительным, решил вернуться к тактике осады, как наиболее надёжной. Тем более, что город и его запасы сильно пострадали при первом штурме. Вот только вести он её стал совсем не так, как консулы до него. Римский лагерь был ещё более приближен к городу, тем более, что теперь карфагеняне, по-видимому, так и не решились вернуться на первую из стен. Постоянно сменялись караулы, но было предпринято и нечто куда большее – поперёк всего перешейка были выкопаны два рва длиной по 5 км. – один обращён к городу, а другой – к материку. Вдоль первого рва, проходившего в непосредственной близости от первой городской стены, римляне возвели собственную – до 4-х метров высотой, несмотря на ряд вылазок противника! Было прорыто два боковых рва, установлены колья и палисады – и всё это было сделано… за 20 дней! Вообще не знаю как вас, а меня в римлянах чуть не больше умения сражаться вызывает восхищение и уважение их умение работать. Особенного развития римское военно-инженерное дело и фортификация достигнут, конечно, в эпоху империи (тот же знаменитый вал Адриана и рейнско-дунайские линии укреплений и дорог и сейчас производят солидное впечатление), но уже в период Пунических войн тогда ещё солдаты Республики просто не знали себе равных. Чуть позже в римской армии эпохи Мария станет поговоркой и крылатой фразой слова самого Гая Мария, что врага нужно стараться побеждать не мечом , а лопатой. А сами легионеры получат прозвище “мариевы мулы” – прежде всего из-за веса обильного шанцевого инструмента.

Римские работы не ограничились только сушей – хотя город и так находился в морской блокаде, но отдельным кораблям и капитанам, особенно ночью, за счёт знания местности и вод и скрытности удавалось прорываться. Сципион Эмилиан решил засыпать выход из гавани Карфагена, создав там земляную дамбу. Работа предстояла колоссальная. По свидетельствам того же Полибия карфагеняне даже сначала смеялись, когда римляне стали отовсюду свозить камни и обломки и сбрасывать их в воду. Но очень скоро им стало не до смеха. Городу грозила полная катастрофа и голодное вымирание в самом скором времени. Осознавая отчаянность своего положения, и имея перед глазами пример римлян, горожане тоже принялись за масштабную работу. В глубочайшей тайне жители от мала до велика за два месяца разобрали дома на нескольких улицах, а затем прокопали на их месте новый выход в море, причём в ту его часть, которую из-за глубины и положения римляне засыпать уже не могли. Больше того, из дерева, добытого из частей разобранных зданий, карфагеняне смогли построить 50 кораблей! И попытались прорвать блокаду!

Правда, тут их подвела излишняя гордость за совершенное, самоуверенность, и страсть к эффектам: утром одного из дней карфагенская эскадра вышла в море, прошла строем перед совершенно ошеломленными кораблями римлян, а затем так же вернулась назад. Когда через три дня состоялась реальная попытка прорваться, римляне уже были готовы и смогли в упорном равном бою отбросить обратно морские силы пунов. Когда отложив окончательное решающее сражение на следующий день, карфагеняне отступали, то их корабли сгрудились в узком проходе в гавань и римляне воспользовались этим, выведя почти все суда из строя огнём и метательными машинами.

Сципион повел наступление на набережную у стены карфагенской гавани. Она находилась вне городских стен и была защищена только земляным валом. Используя тараны и иные осадные машины, римляне без труда разрушили это слабое укрепление и создали плацдарм. Однако, карфагеняне предприняли ночью дерзкую вылазку – захватив с собой незажженные факелы они где в брод, где вплавь пробрались по мелководью к римским орудиям и с удивительным мужеством атаковали. Не имея ни щитов, ни доспехов (их пришлось снять, чтобы преодолеть водную преграду) пунийцы, действуя даже зубами, как дикие звери, бросались на врагов и не отступили до тех пор, пока не подожгли машины и не обратили в бегство прислугу. Мне кажется, что это тоже неслабая сцена. Сципиону пришлось использовать кавалерию, чтобы остановить бегущих, залатать фронт и предотвратить панику. В результате этого ночного нападения пунийцы не только заделали пробитые бреши, но даже усилили их, построив подобие башен из дерева.

Всё же римляне быстро оправились (ещё одна характерная их черта, ключ многих побед), контратаковали, подожгли наскоро возведённые башни, и вновь овладели набережной. К концу лета они соорудили здесь вал, равный по высоте городской стене. Сципион, тем временем, обратился против всех союзников Карфагена – благо прочность осады стала достаточной, чтобы горожане не могли и надеяться её прорвать. Был взят укреплённый лагерь у города Нефериса, затем сам город, а после – ряд более мелких городов. Карфаген остался один. Надежд на какую-либо помощь извне больше не было. Всё это время голод и болезни подтачивали силы обороняющихся. С того момента, как за дело взялся Сципион, осада стала реальностью. За зиму 147 – 146 до н. э. погибло свыше сотни тысяч горожан и с каждым днём их гибло всё больше. Надежды не было. Но всё ещё оставалось желание продать свои жизни, как только можно дороже, унеся вместе с гибнущим великим Карфагеном столько римлян, сколько будет возможно.

Весной 146 года Сципион Эмилиан повёл легионы на второй – решающий штурм. Тройное кольцо стен к этому времени уже было подточено – особенно со стороны набережной, в нём имелись бреши, а внешняя стена, по всей видимости, не занималась пунами еще с первого штурма. В первый же день атаки римляне прорвались внутрь Котона – военной гавани Карфагена, овладели стеной, которая разделяла город и порт, заняли одну из городских площадей в качестве плацдарма. Карфагеняне начали отступление к Бирсе. В то же время положение атакующих всё ещё не было прочным – римляне ждали контратаки, особенно под покровом темноты, а преодолённые ими стены вполне могли оказаться смертельной ловушкой при вынужденном отходе. Всю ночь Сципион Эмилиан провёл на самом переднем краю, чтобы максимально быстро отреагировать, если обстановка изменится. Римляне не снимали оружия и почти не спали. Но… сил у пунов для ответного удара уже не было. К утру на занятую площадь пришли подкрепления – выбить легионы из города больше не могло никто и ничто.

И здесь, во многом как следствие резко спавшего напряжения – теперь уже мало кто сомневался, что судьба Карфагена решена, обычно железная дисциплина части солдат дала трещину. Не обращая внимания на приказы центурионов, воины бросились грабить храм бога огня Решефа, где стояла позолоченная статуя этого божества и имелась ниша, покрытая золотыми пластинами весом в 1000 талантов. К повиновению эти солдаты вернулись лишь поделив добычу. Возможно, именно эта пауза дала возможность карфагенянам оправиться и дать Риму ещё один – последний и воистину эпический бой. С занятой римлянами центральной площади к храмовой горе Бирсы вели три главные улицы города – богато застроенные самыми лучшими домами Карфагена, в том числе были и огромные шестиэтажные здания. Горожане засели там, укрепили их, превратив в башни-крепости, связанные между собой как сетью подземных переходов в подвалах и стоках, так и мостками на крышах. Если вдуматься, то просто поражаешься насколько сложная, а главное – насколько современно звучащая задача стояла перед римлянами – городские бои и штурм укреплённого квартала с боями за каждый этаж и зачисткой подземных ходов сообщения. Эти бои стали знаменитыми среди современников и памятными потомкам – знаменитый историк Аппиан Александрийский писал о них в 160-х годах нашей эры – более чем 300 лет спустя. Имеет смысл процитировать его:

“Всё было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном бою, других ещё сбрасывали вниз с крыш на землю, причём иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики и мечи”.

Просто представьте себе эту сцену – по широкой улице под градом стрел, дротиков и камней движется, прикрываясь щитами, могучая римская колонна. От неё раз за разом отделяются группы легионеров, вышибающих двери в ближайших домах – и тут же сталкивающихся со сражающимися с силой отчаяния воинами и горожанами в рукопашной. Места для метания пилумов нет, как нет места и для копий триариев – только мечи, кинжалы, кулаки и зубы. И так прорывались римляне с этажа на этаж, нередко забрасываемые сверху горящими кусками дерева и углями. И всё только для того, чтобы на верхнем этаже столкнуться с перешедшей по мосткам пунийской подмогой, одновременно узнав о том, что первый этаж тоже занят просочившимся как бы из самого подземного царства врагами.

Или же стоять внизу, принимая с товарищами на щит падающих с огромной высоты, а то и бросающихся в последнем приступе ярости, карфагенян. Несколько раз контратаковали и силы, находящиеся на Бирсе. Бои приняли характер не просто упорный – жесточайший. По-видимому, римлянам удалось закрепиться только в нескольких зданиях, иные даже были блокированы на отдельных этажах. И тогда Сципион Эмилиан принимает решение – дома нужно поджечь и уничтожить! Были запалены все три улицы разом, легионеры получили приказ рушить и немедленно разбирать то, что подтачивал огонь. И здесь уместно снова дать слово Аппиану:

“И тут представилось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал всё и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но навалившись все разом рушили их целиком. От этого происходил ещё больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые и живые, большой частью старики, женщины и дети, которые укрывались в тайных местах домов: одни раненные, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Иные же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск: одни из них топорами и секирами, другие остриями крюков перебрасывали и мертвых и ещё живых в ямы на обочинах, таща их, как брёвна и камни, или переворачивая железными орудиями – человеческое тело было мусором, наполняющим рвы. Одни из выбрасываемых падали вниз головой и их ноги ,торчавшие из земле, ещё долго содрогались, другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землёю, так что лошади, пробегая, разбивали их лица и черепа не потому, что всадники этого хотели, но из спешки”.

Не знаю как вам, а по мне – почти точное воспроизведение картины Ада, пылающего, пропахшего кровью и дымом, где черти крючьями волокут грешников в общие котлы. Нельзя даже исключить, что известные по записям римских историков сцены конца Карфагена, стали одной из основ образа преисподней у раннехристианских общин. Стало ведь в их вере нарицательным и иным по смыслу имя пунического бога Беса…

А теперь прибавьте ко всему написанному выше, что это продолжалось без перерыва и передышки 6 дней и 6 ночей! Представьте себе, как ночью, в ярком пламенном зареве, оттаскивая крюками поверженных врагов, медленно шли вперёд стальной стеной легионы! Как таранами и просто руками римская сила крушила дома, как врывались легионеры в те здания, которые не желали сгорать… и как всё же они занимались, становясь братской могилой и для штурмующих, и для защищающихся. Представьте себе, как с криками ненависти бросались карфагеняне вниз на римлян прямо с пылающих крыш. Представьте постоянные контратаки – с Бирсы, с неведомых и незанятых римлянами малых улиц – со всех сторон, разом, безумным натиском измождённых осадой бледных привидений, среди которых не только воины, да и вообще мужчины – все, кто ещё может ходить и бить! И так почти неделю подряд…

Даже привычные к виду крови и страданий, закалённые в боях римские легионеры не выдерживали нечеловеческого напряжения. По приказу Сципиона римляне бились исключительно в порядке постоянной ротации. Причем мотивировано это было не только физической усталостью, но и опасением командующего, что солдаты сойдут с ума от сочетания жуткого зрелища и бессонницы. Единственным из всех не покидал все 6 суток места великой резни сам Сципион Эмилиан…

К началу 7-го дня битвы на улицах Карфагена из некогда 700 000 населения в живых осталось 55 000 – это точный подсчёт – римляне потом переписывали пленных. И дух их, наконец, был сломлен. Римляне сменялись в эти дни, карфагеняне – нет. Силы их вышли. Они запросили мира.

К Сципиону пришли жрецы из храма Эшмуна, стоявшего на самой высокой точке Бирсы. Жрецы просили только об одном – сохранить жизнь желающим выйти из крепости на холме. Сципион обещал жизнь всем, кроме римлян-перебежчиков – предатели Отечества в Риме никогда не могли рассчитывать на пощаду. Вышедшие из крепости мужчины и женщины были взяты под стражу. Около 900 римских солдат и граждан – перебежчиков, узнав, что их ожидает неминуемая расплата, засели в храме Эшмуна. Вместе с ними там укрылись предводитель обороны, но главное - палач римских пленных Гасдрубал, его жена и двое маленьких сыновей. Несмотря на бессонницу, голод и утомление, обречённые смертники продолжили сражаться, пользуясь неприступностью храма, расположенного на ответной скале.

Однако в последний момент Гасдрубал, клявшийся, что погибнет с родным городом, не выдержал и незаметно для других бежал к Сципиону. Он бросился ему в ноги, униженно вымаливая пощаду. Сципион не стал отказывать, но приказал приостановить штурм и показать Гасдрубала тем, кто сидел в храме. Воспользовавшись минутной тишиной, обороняющиеся осыпали Гасдрубала отборной бранью и проклятиями, а затем вернулись в здание храма и сами подожгли его. Жена Гасдрубала, поднявшись с детьми на крышу пылающего здания, прокляла трусливого предателя, чья истинная сущность раскрылась под конец. Потом она зарезала у него на глазах своих детей, столкнула тела в разгоревшееся пламя, а следом бросилась в огонь сама. Вскоре рухнувшее здание погребло под собой последних людей в Карфагене, которые поднимали против Рима мечи.

Борьба была окончена. Сципион поднялся на Бирсу – перед ним расстилался поверженный великий город пунов. Но видя окончательную гибель ненавистного врага, Сципион не ликовал. Он погрузился в глубокое раздумье и неожиданно для стоявших рядом друзей и соратников, заплакал, громко выражая жалость к врагам. Сопровождавший полководца Полибий услышал, как его друг и ученик произнес по-гречески стихи из Илиады Гомера:

Будет некогда день – и погибнет священная Троя.

С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

- Что ты хочешь этим сказать? – задал вопрос Полибий.

- Это великий момент, Полибий, но я боюсь, что когда-нибудь принесет кто-то такую же весть и о Риме, - ответил Сципион.

Глядя из будущего, трудно сказать, был ли он прав. С годами Рим пал. Но пал не так, как Карфаген. Пал, но остался великим.

Теперь же осталось лишь дать краткий итог – эпилог великой драмы. Город по традиции был отдан на разграбление войск – на несколько дней. Все получили свою долю фантастических богатств – все, кроме тех, кто недавно, презрев дисциплину, бросился на разграбление храма Решефа. Всё захваченное оружие, машины и корабли были сожжены на огромном костре в посвящение Марсу. Потом покинутый Карфаген был подожжен и горел 17 дней и ночей. Сципион отправил в Сенат послание, достойное царя Леонида: “Карфаген разрушен, жду ваших приказов”. Позднее он справил великолепный триумф в Риме, который с упоением, почти умопомрачением праздновал крах старого и самого опасного врага. И получил почётное прозвище Африканского – как и у приёмного деда-победителя Ганнибала. Гасдрубал выжил, он был поселен в Кампании, как пленник-заложник-трофей, всеми презираемый и ненавидимый.

Прибывшая в Африку сенатская комиссия повелела разрушить всё, что ещё оставалось от Карфагена. Утика и Нумидия, ставшие союзниками Рима, получили часть карфагенских владений – остальная территория уничтоженного государства была превращена в римскую провинцию. Место, на котором более 16 с половиной веков стоял Карфаген, было перепахано плугами, засыпано солью и предано вечному проклятию. Много позднее – при Октавиане Августе римляне основали колонию, которая носила название Карфаген, но и она располагалась по соседству от этого места. Пунические войны за господство над Средиземноморской ойкуменой окончились. Карфаген пал. Рим победил!

Источник: Cat_Cat Автор: Иван Мизеров

Личный тег автора в ВК — #Мизеров@catx2