Граф "Американец" - байки и факты⁠⁠

Написать этот текст меня подтолкнул вот этот пост - https://pikabu.ru/story/da_chto_vyi_znaete_o_kutezhe_i_prikl.... Также этому нашему соотечественнику посвящено еще несколько постов на ресурсе. Что же, личность и в самом деле интересная. Но кое-какие моменты его биографии в посты не вошли, а в кое-чем из вошедшего историки сомневаются… .Так что можно считать мой текст небольшим дополнением к сказанному другими ранее. Ну или попыткой взглянуть на известного персонажа слегка под другим углом.

Столичный озорной гуляка

Федор появился на свет в богатой и большой семье Толстых. Нет, не так – в очень большой (у него только родных братьев и сестер было шестеро, а двоюродных и троюродных – десятки) и очень богатой. С самого детства, по воспоминаниям, Федор был «отменно здоров и буен». И когда его отправили учиться в столичный Морской корпус, характер парня не изменился. Благодаря отцовским связям вместо флота он был зачислен служить в Преображенский полк, квартировавший в Санкт-Петербурге. А папины деньги сделали офицерскую жизнь приятной и весёлой: любимыми развлечениями были карты, кутежи и дуэли (он метко стрелял и отлично фехтовал). Говоря современным языком Федор был типичным мажором с соответствующими замашками.

О его похождениях ходили невероятные слухи, которые ему самому очень нравились, но не всегда они были правдивы. Например, говорили, что Федор Толстой летал на воздушном шаре с французским воздухоплавателем Андре Жаком Гарнереном. Хотя на самом деле в воздух с французом поднялся генерал Сергей Львов и этот полет считают началом русской аэронавтики.

Кончилось это предсказуемо – Толстой зарвался и буквально плюнул в лицо командиру полка. За такой проступок полагалось, как минимум, разжалование в рядовые. Но вмешался отец, вспомнивший, что сынок, вообще-то, учился на моряка и запихал чадо в состав экспедиции Крузенштерна, отправлявшейся в Японию и русские владения в Америке. Так в жизни мажора начался новый этап. И да, его впихнули вместо двоюродного брата, тоже Федора Толстого (семья была большая, помните), который море не любил, зато любил рисовать и стал затем известным художником. Но это заслуга не «Американца», а его отца, и сделано было не из тяги к приключениям, а чтобы избежать проблем, отсидевшись вдали, пока страсти не улягутся.

В дальних краях

7 августа 1803 года шлюпы «Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта в первую российскую «кругосветку», На «Надежде» плыл и дипломат Николай Петрович Резанов, которому были поручены сухопутные задачи экспедиции, в частности – установление дипломатических отношений с Японией.

История этого плавания описана во многих книгах, поэтому дальше будет лишь о той ее части, что связана с Федором Толстым.

Плавание было долгим, заходы в порты редкими и краткими, Федору было скучно (как у члена свиты Резанова обязанностей во время плавания у него было с гулькин нос) и он чудил. Об этих проказах (как упомянутая история с бородой священника) было позже рассказано немало. Федором и некоторыми его товарищами по плаванию. Так чудил, говорят, что Крузенштерн его на берег высадил на Камчатке вместе с орангутангом.

Но была у этих историй еще одна составляющая, о которой Американец (он и прозвище-то получил из-за экспедиции) предпочитал умалчивать. С самых первых дней в экспедиции развернулся нешуточный спор о главенстве. Как известно, на корабле капитан – первый после Бога. И Крузенштерн с Лисянским придерживались такой же позиции. Но у Резанова – дипломата и директора Русско-Американской компании – была своя точка зрения. Главные задачи экспедиции были связаны с его деятельностью (установить торговые отношения с японцами, собрать груз пушнины в представительствах компании, привезти необходимые русским колониям в Америке грузы). И потому он считал, что последнее слово должно оставаться за ним.

В условиях долгого непростого плавания в замкнутом коллективе эти противоречия начали приобретать все более некрасивые формы. Тем более, Крузенштерн скрыл от команды, что Резанов наделен широкими полномочиями и большинство моряков воспринимали его претензии на принятие ряда решений (например, о длительности стоянки в портах) как необоснованные. Почему Крузенштерн так поступил можно только гадать. Скорее всего, считал, что единоначалие необходимо для успеха сложной и опасной экспедиции.

Резанов это терпел, пока не стали вылезать неизбежные (это же была первая «кругосветка») косяки в подготовке плавания. Так, выяснилось, что суда были не такими новыми, как утверждал в Петербурге Лисянский и уже у бразильских берегов им потребовался ремонт, что задержало плавание.

На претензии Резанова Крузенштерн ответил тем, что ограничил дипломата в перемещениях по кораблю. Напряжение нарастало. И тут один из членов свиты Резанова открыто принимает сторону экипажа. Ну, конечно же, это был Федор Толстой. Впрочем, было бы странно, если бы в конфликте штатского и военных, он выбрал бы иную сторону.

К моменту, когда корабли зашли в порт Петропавловска-Камчатского, Резанов уже несколько недель не выходил из каюты, опасаясь нападения. А Федор напротив разгуливал по кораблю и предлагал притащить «старика» на суд капитана силой. В порту Резанов отправился к губернатору и поставил вопрос о несоблюдении императорских распоряжений о его полномочиях. Это вполне можно было трактовать как бунт, что совсем не улыбалось капитанам. Поняв, что перегнули палку, они отправились к дипломату с извинениями и обещаниями исправить ситуацию. Резанов их простил. А вот Федор Толстой был ссажен на берег и отправлен домой по суше. Вместе с ним корабль покинул профессор ботаники Брыкин, который был сильно обижен на команду шлюпов и, по его словам, «не верил в их исправление». Но на деле конфликт был действительно исчерпан и плавание продолжилось успешно. Ну а Федор вернулся в столицу.

А как же татуировки, сделанные дикарями, когда его якобы высадили на необитаемом острове за обезьяну в каюте Крузенштерна и приклеенную к палубе бороду священника? В этих историях правды оказалось немного. Начнем с того, что священник плыл на другом шлюпе и маловероятно, что Толстой сумел перебраться с корабля на корабль ради такой проделки. Да и больше никто из участников экспедиции о ней не вспоминает. Нет подтверждений его причастности к попаданию обезьяны в капитанскую каюту. Да и зачем ему было это делать, когда он изо всех сил поддерживал капитана в споре с Резановым. А татуировки многие члены команды сделали во время стоянки ан острове Нукагира. И Американец был в их числе.

Карты, деньги, два ствола

Неизвестно, как бы развивалась карьера Толстого дальше и смог бы отец отмазать его от очередной неприятности, но тут Российская империя вступила в период войн. И оказалось, что война – это та стихия, где от буйного Американца больше всего толка. В комментариях к посту, на который я ссылался, о его подвигах уже рассказали. Добавлю только, что за подвиги в той кампании с шведами (1808 год) его наградили орденом св. Владимира и Георгиевским крестом.

А потом началось мирное время, и Федор вернулся к привычным развлечениям: игре в карты и дуэли. На одной из них он убил сына одного из приближенных к царю вельмож – обер-церемонимейстера князя Нарышкина. Причем, зачинщиком выступал Толстой. Дело пахло тюрьмой, но опять вмешались родственники и дуэлянта просто отправили в отставку в звании рядового.

А затем грянул 1812 год и Федор Толстой рядовым вступает в московское ополчение.

И опять воюет достойно, удостаиваясь очередного Георгиевского креста за доблесть в Бородинском сражении и упоминания в песне, популярной среди ветеранов 1812 года:

А вот и наш Американец!

В день славный под Бородиным

Ты храбро нес солдатский ранец

И щеголял штыком своим.

Точности ради отметим, что на Бородинское поле он пришел уже не рядовым, а командиром батальона 1-го Егерского полка в составе известного корпуса Раевского. Что не умаляет его заслуг в сражении.

Они нашли отражение и в донесении Раевского Кутузову: когда командир полка был ранен, Толстой принял командование и «бросался с полком неоднократно в штыки и тем содействовал в истреблении неприятельских колонн, причем ранен пулею в ногу».

После госпиталя Толстой вернулся в строй, участвовал в известных сражениях под Красным и Оршей, и вновь вышел в отставку после изгнания войск Наполеона за пределы Империи в чине полковника.

В отставке Толстой какая неожиданность вернулся к прежним увлечениям, только теперь его больше привлекали карты, а не проказы и дуэли. Его подозревали в шулерстве, но за руку поймать не могли. И он продолжал играть, спуская выигрыши на цыган и попойки. Он стал членом шуточного «ордена пробочников», в который входили дядя Пушкина, Василий Львович Пушкин, Денис Давыдов, поэт Батюшков и другие известные личности. Толстой, по воспоминаниям одноклубников, был душой их компании. Один из них, князь Вяземский набросал его стихотворный портрет:

Американец и цыган,

На свете нравственном загадка,

Которого как лихорадка

Мятежных склонностей дурман

Или страстей кипящих схватка

Всегда из края мечет в край,

Из рая в ад, из ада в рай…

А Грибоедов упомянул в своей знаменитой комедии «Горе от ума»:

Ночной разбойник, дуэлист,

В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,

И крепко на руку не чист:

Да умный человек не может быть не плутом…

После гибели Грибоедова комедию поставили в театре. Толстой пришел на премьеру. Артисты немного напряглись, не зная, какой реакции от него ждать. Но граф лишь встал и обратился к залу:

-Ей-Богу, взяток не брал, потому что не служил! (имея в виду государственную службу, на которой действительно не провел ни дня)

После чего первым начал аплодировать.

Правда, позже цитирование этих грибоедовских строк при Толстом одним из собутыльников привело к очередной дуэли.

А затем он женился, причем, невесту выбрал в «своем стиле» - танцовщицу из цыганского хора Евдокию Тугаеву.

Брак оказался на удивление долгим и сильно изменил Толстого – он остепенился, редко играл, мало пил и забросил дуэли. Но и в семейной жизни все было непросто.

Жена родила ему двенадцать детей. Одиннадцать, один за другим, умерли во младенчестве. Толстой завел свой список, куда вписал имена убитых им на дуэлях, их тоже было одиннадцать. И после смерти очередного ребенка, вписывал его имя напротив кого-то в списке, с пометкой «Квит». В итоге, больше года прожить удалось только двум дочерям. А в списке оставалось еще одно «незакрытое» имя. Толстой стал набожным, часто ездил в монастыри. Но старшая дочь постоянно болела и умерла от чахотки накануне восемнадцатилетия. Оплакав ее, он подвел под скорбным списком черту и написал «В расчете».

Можно считать это совпадением, но его последняя дочь Прасковья Федоровна жила долго и счастливо. А сам Толстой закончил свою жизнь в 1846 году, 64 лет от роду. Причем, смерть его была неожиданной для близких, потому что на здоровье граф не жаловался.