Белая фея, или Как «наводили марафет» в Советской России⁠⁠

Сакраментальный вопрос Остапа Бендера «Почем опиум для народа?» - заданный отцу Федору, воспринимается читателями «Двенадцати стульев» сугубо иносказательно. А в середине 20-х наркотики потреблялись в нашей стране наравне с алкоголем.

Конечно, наркотики появились в России не после прихода большевиков к власти. Нюхание табака, столь распространенное в XVIII веке, также носило одурманивающий эффект. В XIX веке в России уже появились морфинисты, эфироманы, курильщики гашиша. Вообще развитие медицины сопровождалось возникновением зависимости определенной категории людей от тех или иных лекарственных препаратов и, конечно, в первую очередь от тех, которые имели наркотическое воздействие. Стоит вспомнить примеры из русской классики. Анна Каренина легко пристрастилась к настойке опия. Один из чеховских героев, учитель церковноприходской школы, под влиянием приятеля – земского врача находил забвение от провинциальной скуки, вдыхая пары эфира. Из булгаковских рассказов видно, что популярностью пользовался и морфий. Им кололись в основном люди, имевшие непосредственный доступ к медикаментам и шприцам – врачи, медсестры, аптекари.


Наркотики, как ни печально, стали сопутствующим элементом культуры модерна в России. У столичной богемы в начале века весьма популярным становится курение опиума и гашиша. Поэт серебряного века Георгий Иванов вспоминал, как ему из вежливости пришлось выкурить с известным в предреволюционное время питерским журналистом В.А. Бонди толстую папиросу, набитую гашишем. Бонди клятвенно обещал поэту «красочные грезы – озера, пирамиды, пальмы… Эффект оказался обратным  - вместо грез тошнота и неприятное головокружение».


Накануне первой мировой войны в Россию стал проникать и очень модный в Европе кокаин – мелко-белый порошок, изготовленный из листьев  южноамериканского растения коки. Первоначально довольно дорогой наркотик употребляли дамы по­лусвета, иногда высшее офицерство, представители богемы.


Октябрь 1917 года, как ни странно, изменил и тип российского наркомана, явно его демократизи­ровав.


Не последнюю роль в этом процессе сыграла первая мировая война. Нередко приобщение к мор­фию являлось следствием тяжелых ранений, излече­ние которых требовало хирургического вмешатель­ства с применением наркотиков. Однако в меди­цинской среде морфием кололись не только боль­ные, но и сами медики. Данные, относящиеся к 1919— 1922 годам, свидетельствуют, что в Петрограде поч­ти 60 процентов морфинистов были врачи, медсестры, санитары, остальные — прошли воинскую службу.

Но не только увечья и физические страдания побуждали колоться морфием. Победивший народ не замедлил приобщиться к наркотикам, как к ка­кой-то роскоши, ранее доступной только имущим классам. Петроградская милиция в 1918 году рас­крыла действовавший на одном из кораблей Балтий­ского флота «клуб морфинистов». Его членами были вполне «революционные» матросы, не только орга­низованно приобретавшие наркотик, но и вербовав­шие новых членов для своего клуба.


Не был забыт и эфир. Его сильный галлюцино­генный эффект привлекал даже представителей но­вой большевистской элиты. Художник Ю. Анненков вспоминал, как в 1919 году в Петрограде он вместе с Н. Гумилевым получил приглашение от Б. Г. Кап­луна, двоюродного брата М. Урицкого, тогда управ­ляющего делами комиссариата Петросовета, поню­хать конфискованного эфира. Каплун, этакий боль­шевистский бонвиван, вообще отличался большими причудами. Он явно покровительствовал искусству, стал организатором первого в России крематория, имел бурный роман со знаменитой балериной О. Спесовцевой. Сам Каплун только изображал себя эфироманом, но слабостям других потакал с явным удовольствием: «Каплун принес из другой комнаты четыре маленьких флакончика, наполненных эфиром... Все поднесли флакончик к носу. Я — тоже, но «уход, в сновиде­ния» меня не привлекал: мне хотелось только увидеть, как это произойдет с другими... Гумилев не двигался. Кап­лун закрыл свой флакончик, сказав, что хочет уснуть «нормальным образом», и, пристально взглянув на Гуми­лева, пожал мне руку и вышел из кабинета, сказав, что мы можем оставаться в нем до утра» . Продолжали существовать в Советской России и подпольные опиумокурильни. И все же Остапу Бендеру следова­ло поинтересоваться ценой не на опиум, а на кока­ин. Именно этот наркотик, прозванный в народе «марафетом», был особенно популярен после рево­люции. Буквально через три месяца после прихода к власти большевиков Народный комиссариат внут­ренних дел вынужден был констатировать: «Появи­лись целые шайки спекулянтов, распространяющих кока­ин, и сейчас редкая проститутка не отравляет себя им. Кокаин распространился в последнее время и среди слоев городскою пролетариата: «Серебряную пыль» кокаи­на с наслаждением вдыхали не только лица, связан­ные с криминальным миром, но и рабочие, мелкие совслужащие, красноармейцы, революционные мат­росы. Этому весьма способствовал «сухой закон», введенный еще в 1914 году и подтвержденный боль­шевиками в 1919-м. И кокаин был значительно до­ступнее водки. Во-первых, закрылись многие част­ные аптеки и их владельцы старались сбыть с рук имевшиеся медикаменты. А во-вторых, из оккупи­рованных немцами Пскова, Риги, Орши контрабан­дным путем ввозился кокаин германского произ­водства.


В годы гражданской войны в Москве и Петро­граде прекратили свое существование шикарные кафе и рестораны. Теперь кулечки-фунтики с наркотиком стали продаваться в обычных чайных. В народе их быстро окрестили «чумовыми». Здесь частенько раз­ворачивались сцены, подобные той, которую описал в своем исследовании известный в 20-х годах врач-нарколог Г. Д. Аронович. «B майский вечер (1919 г.) y входа в чайную ко мне подошла девушка 17—18 лет, с ус­талым безжизненным лицом, в платке и просила на хлеб! Я не знал, что она собирает на «понюшку», то есть ко­каин, но скоро увидел ее среди посетителей, она почти силой вырвала из рук подошедшего к ней подростка паке­тик кокаина, и когда тот потребовал от нее денег, она сняла сапоги, отдала их продавцу за 2—3 грамма кокаи­на и осталась в рваных чулках» . Медики отмечали, что в 1919—1920 годах кокаиновые психозы были довольно заурядным явлением. При этом 60 процентов наркоманов составляли люди моложе 25 лет. В 20-е годы кокаином торговали на рынках в основном мальчишки с папиросными лотками. Таинственным шепотом они предлагали антрацит, кикер, кокс, мел, муру, нюхару, белую фею. Под этими синонимами скрывался белый порошок, поступавший в Советскую Россию контрабандным путем. Правда, нередко продавцы жульничали и добавляли в кокаин аспирин, мел, соду. Это, конечно, снижало действие наркотика. Заядлые кокаинисты, стремясь добиться эффекта, потребляли иногда до 30-40 граммов порошка в день.


Каков же был контингент основных потребителей наркотика? «Марафет», как показывают исследования медиков, был в большой чести у беспризорников. На Цветном бульваре в Москве в 1922-1923 годах собирались юные поклонники кокаинового кайфа. Обследование задержанных там беспризорников показало, что 80 процентов приобщились к наркотику в 9-11 лет и имели стойкое пристрастие к нему. Действительно, «нюхнуть марафету» можно было прямо на улице с бумажки, ладони, ногтя. Лишь в отдельных случаях, когда в результате длительного потребления наркотика происходила атрофия тканей носового канала, приходилось пользоваться гусиным пером. Его вставляли глубоко в нос, что позволяло ускорить втягивание порошка.


Жаловали кокаин и проститутки. Социологический опрос, проведенный в Москве в 1924 году, выявил, что более 70 процентов задержанных органами милиции женщин легкого поведения систематически потребляли наркотики. При этом почти половина из них предпочитала продукт именно коки.


В конце 1922-начале 1923 года органы милиции Петрограда раскрыли целую сеть квартир, хозяйки которых не просто занимались проституцией, но и как было сказано в протоколе, «почти круглые сутки продавали кокаин». Известный исследователь проблем проституции С.Вислоух писал в середине 20-х годов: «Торговля марафетом…и иными средствами самозабвения почти целиком находится в руках проституток» . Кокаином пользовались и мелкие воришки. Крупные же воровские авторитеты довольно презрительно относились к «нюхарям», считая, что кокаин притупляет столь необходимую в их деле реакцию.


Довольно широкое распространение в 20-е годы получила подростковая наркомания. Дети из нормальных семей в поисках романтики нередко посещали притоны беспризорников и традиционные места их скоплений. Врач-нарколог А.С. Шоломович описал в своей книге, вышедшей в свет в 1926 году, следующий случай:


«У одной матери сын подросток, которого все звали «толстячком», три дня пропадал в каком-то притоне, где его выучили нюхать кокаин. Когда мать нашла его в притоне, она едва узнала своего толстячка: перед ней был худой, оборванный, истощенный человек, весь синий, с провалившимися щеками и глазами, весь разбитый настолько, что у него не хватало сил выйти из притона» .


В годы нэпа к марафету стала приобщаться и рабочая молодежь. Пролетаризация кокаинистов, в частности, являлась следствием прочных связей пролетариата с проституцией. Представители правящего класса социалистического общества составляли почти 70 процентов постоянных потребителей услуг продажных женщин, которые, как известно, активно торговали «марафетом».


Ситуация становилась критической. Массы собирались строить социализм не иначе как будучи под легким кайфом. Неудивительно, что в конце 1924 года наконец был принят декрет «О мерах регулирования торговли наркотическими веществами». Он поставил ввоз и производство наркотиков под контроль государства. Тогда же уголовный кодекс был дополнен статьей, согласно которой лица, занимавшиеся изготовлением и хранением наркотических веществ, карались лишением свободы сроком до трех лет. Потребители же наркотиков не подвергались уголовному преследованию. Лечение проводилось исключительно добровольно. В 1925 году в стране стали создаваться наркодиспансеры. В Москве было открыто первое клиническое отделение для детей кокаинистов.


К 1928 году статистические опросы зафиксировали заметное снижение употребления кокаина в СССР из-за ужесточения таможенных барьеров. Резко сократился приток кокаина из-за границы. Но главный удар по наркомании власть нанесла, открыв в 1925 году шлюзы для дешевой и легкодоступной водки. Производство алкоголя, доходы от продажи которого составляли в 1927-1928 годах 12 процентов государственного бюджета, нарастало. В городах появилось огромное количество советской водки – «рыковки», прозванной в честь тогдашнего Председателя Совета Народных Комиссаров А.И. Рыкова. Многим этот напиток восполнил отсутствие кокаина, достать который становилось все труднее.


Однако это не означало, что советской власти удалось полностью заменить наркоманию алкоголизмом. Вместо заморского «марафета» советский наркоман стал употреблять отечественную анашу. В начале 30-х годов этот наркотик стал самым распространенным в СССР. В декабре 1934 года специальным постановлением Совета Народных Комиссаров индийская конопля, из которой изготавливали анашу, была признана одурманивающим средством, а ее посев был запрещен под страхом наказания лишением свободы до двух лет. Трудно сказать, остановило ли это наркоманов. Дело в том, что в 30-е годы советские властные и идеологические структуры были заняты более важным с их точки зрения делом – искоренением инакомыслия в стране. За развитием наркомании в обществе победившего социализма практически никто не следил. Не изучались причины, побуждавшие людей искать забвение в наркотических снах. Не исследовались и социально-психологические характеристики лиц, склонных к потреблению одурманивающих веществ. Неудивительно, что и сегодня помощь наркоманам в России организована чрезвычайно слабо. И происходит это не только из-за нехватки средств, но и из-за отсутствия медико-профилактических и нравственных традиций борьбы с наркоманией.