Баба снежная⁠⁠

Жили-были дед с бабкой. Детей у них не было… Нет, у этих были. И внуки были. Только выросли они и уехали. Дочь ажно в Америку подалась, за америкоса взамуж вышла. Дед проклянуть ее хотел за отсутствие поддержки отечественного производителя, но потом подумал, на местных мачей глянул, да и простил. Сын на Дальнем Востоке на рыболовецком траулере работал, тоже некогда ему было родные места навещать, да и далеко. Так и жили дед с бабкой одни не первый уж год. Вот как-то наступила зима, бабка и говорит:

- А что, дед, давай мы себе из снега девочку слепим, будто бы нашей внучкой будет?

Дед от телека оторвался, внимательно бабку осмотрел с ног до головы, решая – пора уже фершалу Михалычу звонить, чтоб из райцентра психиатрическую скорую вызвал аль не пора. Но бабка не выглядела умалишенной – ни тебе фанатичного блеска в глазах, ни странных телодвижений, только глаза вроде как грустные. Или тоскливые. Дед не очень в этом разбирался, но что-то такое в них было. «А чоб не размяться по свежему воздуху», - подумал. И пошли они во двор. За домом, у сарайки, чтобы с улицы не видно было (а то, всамделе, позвонит кто-нибудь в психушечку) принялись за работу. Снежок чистый, немного липкий, самое то для поделок. Дед из сарайки старую книжку детскую притащил, картинку нашел, вот по той картинке и лепили. Да так хорошо, так дружно, так весело, как давно уж им не было. Вроде и не Роден с Неизвестным, но такая ладная у них Снегурочка получилась, даже жалко, что из снега. Тоненькая, стройненькая, аккуратненькая такая. Носик, губки, кудри – все при ней. Первые несколько дней выходили к своей снегурке каждый день – любовались.

А потом дела какие-то закрутили, бабка к Новому году пельмени лепить начала, да продуктами закупалась. А как же ж, вдруг и соседи в гости нагрянут, вот Нюрка с Егорычем так точно придут, нужно, чтоб все, как у людей было. И бабка даже и забыла вроде как про девочку-снегурку. А когда через неделю пошла за каким-то барахлом в сарайку – так и ахнула! То ли глаза обманывают, то ли память подводит. Вроде делали девочку, тонкую да звонкую, а стояла у сарайка деваха – кровь с молоком! Те места, где у девочек грудь и бедра только намечаются, внезапно выросли в объемах, и это были даже не пресловутые 90-60-90, грудь так на полноценную четверку тянула. Губы тоже надулись, ну один в один как у тех звездулек в телевизоре. Обошла бабка по кругу сие творение, заглянула в сарайку, вытащила откуль старое коромысло, прикинула в руку. Сперва деда отмутузить, а потом деваху снежную расколошматить, али наоборот? А вдруг и не дед это? А может, из парней соседских кто решил шутки шутить? Но коромысло уже не стала в дальний угол убирать, а поставила прям за дверью.

В течение последующей недели бабка подрабатывала шпиёнкой. Одним глазом отслеживала возможные изменения снежной девахи, другим – дедовы перемещения. Формы девы оставались прежними, только заледенели до голубизны, дед перемещался привычными маршрутами – диван, стол, двор, нужник, поленница, сосед Егорыч. Коромысло грустило в сарайке.

Бабка уже почти успокоилась, как вдруг бац! – на снежной шее появились пластмассовые ярко-алые крупные бусы мейдинчайна, которые аккурат два дня назад завезли в сельпо, видимо, для того, чтобы порадовать перед новогодним праздником сельских тружениц. Бабка вихрем метнулась за коромыслом и с размаху опустила его на снежное туловище (которое к тому же явно прибавило в размерах). Крррыкс… старенькое, уже когда-то треснувшее коромысло не выдержало очередного удара судьбы в виде встречи со снежным девичьем торсом и разломилось пополам. Отдача от удара пришла в руку, потом каким-то странным комком подкатила к горлу, в груди защемило, в носу захлюпало. Швырнув обломок коромысла куда-то в сторону, бабка, смаргивая с ресниц слезы, побрела к соседке Нюрке.

Егорыча удачно не оказалось дома, и можно было безбоязненно поделиться с верной подружайкой этой нелепой историей. Нюрка молча выслушала. Потом накапала двадцать капель корвалола в стопочку. Посмотрела жидкость на свет, решительно вылила и достала из буфета початую беленькую, а из холодильника миску квашеной капусты и маринованных огурчиков. Выпили, закусили, и Нюрка изрекла: - Не бузи. Мужик у тебя хороший, пьет мало, не шатается где не попадя, дом в порядке держит. Ну захотелось мужику эдакой фанаберии, дык известно - седина в бороду, а бес в ребро. А само главно - девка-то ненастоящая! Весна придет, растает она, и всех делов. Даже в голову не бери.

И бабка плюнула на это дело. И даже делала вид, что не замечает на голове снежной девки нового платочка и что губищи а-ля телезвездулька стали красными. И что объемы продолжали наращиваться, так что к середине марта это была уже не деваха, а самая что ни на есть снежная баба.

Морозцы почти весь март стояли зимние, крепкие. «Пришел марток – надевай сто порток». Но солнышко днем уже светило совсем по-весеннему, и ядрёная снеговуха как-то съёжилась, схуднула боками... То тут, то там прилепленные наскоро заплатки не держались на рыхлом теле. И вдруг совсем неожиданно, как это часто бывает по весне, грянула оттепель. С ночи подул сырой теплый ветер, а солнце с утра ярилось, как ненормальное. Бабку умело в магазин. Вернулась она распаренная, в сбитом на затылок тёплом платке.

- Уффф... вот дура старая, - едва зайдя во двор, начала говорить деду, курившему на крылечке, - прогнозу не поверила, шубу напялила, употела, что твоя...

И проглотила вертевшееся на языке сравнение. Дед бросил курить лет десять как.

- Что? С дитями чего?

Дед, пряча глаза, помотал головой. Бабка молча сгрузила у крыльца сумки и пошла за дом.

Бесформенной грязной кучей снега у сарайки лежало то, что в течении всей зимы было дедовой усладой. Намокший пёстрый платочек валялся сверху ненужной ветошью, рядом в луже плавали красные бусы. Бабка собрала то и другое, закинула на полку в сарайку и вернулась на двор. Села рядом с дедом на крылечко:

- Ладно, Яшенька, ну чего там теперь, бывает... растаяла и растаяла. А как же ж не растаять - солнышко-то, смотри, какое! Вот и до весны дожили. Вот и дожили...

А пошли чай пить? Я твоих пряников любимых купила, с вишневой начинкой. И карамелек этих, Дюшес которые. Пошли, пошли, а то продует, ветер-то еще холодный, даром что солнце греет...