RickRoll

СВИТЕР
Когда мы с Мишей учились в шестом классе, к нам привели Стаса. Человеком он был ни хуя не адекватным, но вроде как не по своей вине. Страдал он от какого-то там отклонения типа нарколепсии (это когда люди засыпают неожиданно), только с той особенностью, что он не засыпал, а залипал. Причём наглухо, то есть сначала он хоть как-то втыкал в окружающую действительность, а потом ни с того, ни с сего стопарился и пускал слюну. Приходил он в себя только в процессе того, как уже весь класс с криками: "Зырьте, ребят`, у ебаната опять батарейки сели!" - отвешивал ему подзатыльники (под затылок) и подсрачники (под сраку). За глаза его, конечно, называли дурачком, но говорить такое в лицо было как-то оскорбительно, поэтому обозвали Стасика нейтрально и с детской непосредственностью - Писюном. Скоро в школе появилась и писюнова мама, которая почему-то с лёту записала нас с Мишей в писюновские друзья (может, встали по неосторожности слишком близко) и много чего нам про него поведала. Оказалось, был целый список вещей - типа "цЫклично движущихся блять объектов" и "изображений с яркой цветовой гаммой", которые Писюну нежелательно было "наблюдать ваПще", а то была опасность впасть в "кАнкретнА долговременный ступор" или произойдет загадочное и страшное "хуйвознаит чего ещё". Остаток того учебного дня Миша провёл в тщетных потугах ввести Писюна в кому - он ходил вокруг него кругами, изображая циклично двигающийся объект, а через равные промежутки времени вертел у того перед ебалом цветными карандашами, изображая яркую цветовую гамму. Периодически пристально смотрел в глаза. Хуй. Писюн не поддавался. После уроков мы втроём стояли в раздевалке. Там, раздосадованный такими несрастухами, Миша сурово, как злоебучий Берия, натягивал на себя свой любимый чудо-свитер, апогей какого-то хуева постмодернизма, привезённый из какого-то не менее хуева Чуркистана. Это сейчас, с высоты, так сказать, своего жизненного опыта, я понимаю, что на этом предмете одежды силами таджикских ткачей, наркоманов и дальтоников по совместительству, художественными средствами был изображён героиновый приход, но в ту юную невинную пору мы были свято убеждены, что это всего лишь картина, на которой пять зелёных всадников ловят чёрную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем. Всякий раз, когда Миша надевал эту паранойю, превращаясь в сплошное красно-фиолетовое пятно, у меня возникало навязчивое желание - обхватив голову руками, бежать на хуй прочь с криками типа "Нет! Нет! Только не в мой мозг, ёбаные пришельцы!". Стоило Мише выйти в этом свитере на улицу, как прохожие начинали шарахаться в стороны, забывая, о чём только что думали, маленькие дети принимались плакать, а молодые барышни - обильно менструировать. У меня лично, как и у некоторых наших знакомых, свитер вызывал приступы тошноты и головокружения, поэтому я старался смотреть по возможности в пол. То есть, как вы понимаете, на блёкло-сером раздевалочном фоне мишин свитер нехуёво выделялся. Да хуй ли там, скажу больше - по-видимому, не существует в природе вообще такого фона, на котором этот ебучий аксессуар не выделялся бы. Хотя, если вы нароете где-нибудь летающую тарелку с огромной надписью "ЗЕМЛЯНЕ! МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ!" - то можете смело, надев мишин свитер, встать рядом. Такие вещи идеально дополняют друг друга. Красное пятно блякнуло что-то вроде "щасливо, пацаны" и уплыло в сторону выхода. Я оторвал глаза от пола - И ТУТ УВИДЕЛ ПИСЮНА. У Писюна было такое ебало, как будто он сам всю ночь ловил чёрную рыбу в компании зелёных всадников и теперь стоял передо мной до полусмерти заёбанный - с подкашивающимися ногами, откляченной губой и тупым взглядом. "Откачивал" я его минут пятнадцать - "залип" он в тот раз основательно. Мише после этого я велел сжечь свитер на хуй, пока не произошло непредумышленное убийство.
ДУСЯ
Была у Писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно пизданутым животным -- въёбывалась с разбегу в стены, промахивалась, на хуй, мимо миски с молоком харей в пол и на фоне всего этого непрерывно корчила непонятные ебала. Дусей, кстати, она была чисто формально, поскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на "пошла на хуй". В общем, Дуся была не жилец по любому -- каску у неё снесло при рождении, и по законам природы она должна была скопытиться в пизду ещё в раннем детстве, когда вместо титьки тыкалась еблищем маме в сраку -- но тут, блядь, в планы естественного отбора вмешался известный гринписовец Писюн. Дефективную Дусю он нарыл на какой-то помойке и припёр, естественно, в дом -- это, по ходу, был вообще последний раз, когда Писюн полноценно держал лохматую бестию в руках, потому как, когда Дуся подросла и превратилась в трёхцветную лопоухо-косоглазую поебень, она начала двигаться. Двигалась Дуся очень резво -- создавалось впечатление, что даже срала на ходу, а если задерживалась в одном месте больше десяти секунд -- значит либо спала, либо отъехала на хуй: периодически, видимо, по примеру "хозяина", с ней случались кратковременные приступы спокойствия. Заключались они в том, что она ни с того, ни с сего замирала, таращила косые банки в неизвесном направлении и напряжённо ожидала, в какое полушарие ёбнет моча на этот раз. В зависимости от результата через полторы секунды кошка начинала отчаянно щемиться либо влево, либо вправо, затем обычно въёбывалась жбаном в стену, отскочив сломя голову, хуярила в противоположную сторону, въёбывалась в дверь и окончательно охуев от такого обилия бросающихся на нее препятствий начинала щемиться вверх по шторам. Там, где-нибудь под потолком эта сука вдруг опять замирала с ебалом типа "во, хорошая погода: где ето я?.." и, снова задумавшись, неожиданно пукала, с перепугу въёбывалась тыквой в багет, падала сракой на подоконник и по новой начинала гонять по жилплощади -- шерсть дыбом, глаза навыкате. Мне думается, что именно так выглядел бы котоморфный вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны Агузаровой. Наблюдая такую поеботу, Миша неоднократно говорил Писюну фразы типа: "Писюн, она у тебя, по ходу, слепая ваЩе!" "Да не, не", -- успокаивал себя Писюн, -- "просто ёбнутая." Поначалу дусина движуха вызывала у меня дезориентацию и приступы морской болезни, а Миша её вообще боялся и не любил совсем: один раз, ни хуя не разглядев Дусю на фоне писюновского ковра (связанного, наверное, тем же дальтоником, который Мише свитер красный захуярил, только не под приход, а под отходняк), Миша наступил на её ебальник, а поскольку Дуся почему-то мяукать не умела ни хера, издавая заместо этого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачей пизданутости начала, сука, страшным тувинским голосом орать -- я, честно признаюсь, малёхо припустил жидким в трусы, а вот двенадцатилетний Миша впервые в своей безоблачной детской жизни схватился за сердце, а когда отошёл, начал Дусю ненавидить лютой ненавистью. И вот однажды, когда Писюн в очередной раз ушёл посрать и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудесные какашные узоры, мы с Мишей остались тупить в писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, что Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и, щуря один глаз, палит в Мишину сторону. Я Мише на это дело показал и только хотел уже что-нибудь по этому поводу спизднуть, как вдруг Миша, внук ворошиловского стрелка, ни хуя не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм двести -- не меньше, зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прямо в "лицо". Я даже растерялся как-то, а Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими выебами, что Алине Кабаевой и не снились в самых ебучих снах. Через пару дней Дуся начала помаленьку облезать. Писюн говорил, "што ето на нервной почве", но мы-то с Мишей знали, что после такого заряда гайморита в голову вообще не живут -- так что ей ещё повезло, можно сказать. Писюновская же мама, по ходу, стреманулась, что кошке настает постепенный пиздец и купила Писюну на замену большого такого, хуй пойми, африканского попугая по пидарской кличке Розелло. Продавец её пролечил, что Розелло пиздец какой умный и говорящий, схватывает типа всё на лету, хуй заткнёшь. Но Розелло почему-то оказался на редкость тупым ебланом. В течение недели мы с Мишей учили его говорить одно единственное слово: "Писюн". День изо дня мы ебли ему мозг часа, наверное, по два, чтоб не спизднуть: "Писюн, Писюн, Писюн, говори, сука ебаная -- Писюн, Писюн; вот ведь пидарас: Писюн, Писюн", -- ну и в таком духе; под конец даже несчастная облезлая Дуся, не выдержав такого напора, корча ебало и заикаясь, начала гудеть что-то, подозрительно напоминающее слово "Писюн", лишь бы мы заткнулись на хуй. А Розелле хоть бы хуй -- сидел в углу клетки, таращил полные непонимания глаза и обильно срал. Миша уже хотел Писюна разочаровать, типа "Писюн, он у тебя, по ходу, глухой ваЩе", но вдруг выяснилось, что Розелло был ни хуя не глухой, а даже совсем наоборот. Всё это время хитрый пернатый слушал: набирался, так сказать, сеансу. Через пару недель этот (мат) выдал всё -- и "писюн", и "сука ебаная", и "пидарас" с "мудаком", и ещё целый ряд окологинекологических терминов, смысл которых я узнал только несколько лет спустя. Писюн с мамой были в шоке. И ведь, что характерно, не наебал продавец -- действительно, таки хуй заткнёшь. В качестве бесплатного дополнения к выученным словам Розелло научился кряхтеть, пердеть, лихо подражать звуку проезжающего трамвая и звонко посвистывать. Причём делал он это, по ходу, круглосуточно, потому как Писюн приходил в школу с таким помятым видом, как будто всю ночь катался на трамвае в шумной компании милицейских свистков. К тому же, по его словам, Дуся сильно нервничала. А Дуся на самом деле сходила на хуй с ума. То есть она и так была припизднута нехуёво, но с появлением Розеллы её стали покидать последние остатки разума. Если раньше Дуся слушала только то, что пиздят голоса в её голове, то теперь к этой неебической толпе добавился и левитан с крыльями, который по ходу наглухо забивал Дусе все дорогие ее сердцу сигналы с Марса.