У болельщиков и утро началось по разному
У болельщиков 🦊 и 🚂 утро началось по разному 😉
У болельщиков 🦊 и 🚂 утро началось по разному 😉
Что-то щёлкнуло в голове. Стрелка вела к насквозь проржавевшей крышке люка, рядом с которым грубая ладонь зажала ей рот. Хватка стальная.
- Тише, - сказали прямо в ухо.
Голос знаком. Затем её развернули. Это его лицо она видела во сне. Бледная кожа, светлые брови, упрямый подбородок и запавшие зеленовато-карие глаза под только что снятыми черными очками.
- Зоя? Ты что – не помнишь? - Она качает головой. - Чёрт, тебя не было так долго. Что случилось?
В молчании ответов нет ни для кого.
Он тяжело посмотрел сначала на неё, потом на небо.
- Пошли, - сказал он и потащил её дворами.
В одном из гипермаркетов, в подвале, есть тайный ход, ведущий под землю, – вспомнила она.
Антон – тут же вспыхнуло в памяти его имя. Почему он назвал её Зоей? Она же точно Оксана. «Нет, не Оксана», - настойчиво шепчет внутренний голос.
В коридорах темно, сыро и влажно. Разлохмаченные, порванные кабели. Выдранная на корню проводка. Антон активирует химическую лампу. Коридоры, лестницы вниз. Запутанный лабиринт – логово сырости и темноты. Ей бы бояться, но почему-то не страшно, а наоборот, хочется улыбаться.
За железными, круглыми, как в банковском хранилище, дверями – охранный пост. Массивные пистолеты выглядят устрашающе в руках мужчин в камуфляжной форме. Кольцевая арка – эдакий сканер. Молчит, когда они проходят, испуская зелёное свечение. Она видит женщин, мужчин, молодых, болезненно тощих, но целеустремлённых. Каждый занят своим делом в комнатах из металлических стен. Некоторые из этих людей её узнают, здороваются, спрашивают о чём-то. Антон утягивает Зою мимо агрегатов, громоздких машин и колб с пробирками в комнату со столиками. За сетчатой дверью на полках хранятся консервы. Усталая женщина, с редкими волосами, с заметными проплешинами на затылке, выдаёт ей банку с консервированными персиками. Сладость во рту растекается по нёбу. Зоя сглатывает слюну, и от накатившего вдруг счастья ей хочется плакать, но глаза предательски сухи.
- Спасибо, - говорит Она, поднимая на мужчину глаза. Вода в стакане прохладная и чуть солёная. Вспоминается, как Она обменяла здесь на алюминиевую проволоку фильтр, как обещала выяснить, сколько ещё не облысевших и достаточно молодых в её доме, чтобы привести сюда. Вот только вспомнить, почему Она этого не сделала, не удается. От этого на душе горько.
- Устала? - спрашивает Антон и слишком пристально всматривается в лицо. Она не понимает: с чего это у него вдруг возникает такое сильное внимание к её персоне?
Ей выделили спальный мешок на полу, впритык к пустующим койкам и остальным мешкам. Дали одежду. Джинсы, футболку – всё по размеру, словно и было её. В комнате сидела женщина с годовалым младенцем - и это оказалось сродни чуду. Неужели им удалось что-то сделать со способностью к размножению? Вернуть на свои места гормоны и утраченную из-за корма возможность испытывать хоть что-то, кроме голода и боли? Боже, если бы так было, то Она бы поверила в чудо. Вопросы, столько вопросов. Но тяжесть помимо воли слепила дрёмой веки. Она заснула.
…Испарялись, превращаясь в соль океаны. Дрожала, бесслёзно рыдая, обречённая Земля. Серебристые вспышки, тонкие, как лезвия, одновременно прорезали небеса во всех частях света. В новостях говорили: не паниковать. Затем вырубилась связь, и затрясло до дрожи в костях. Гул отнял способность соображать. А потом стало просто трудно дышать.
Корабли чужаков переливались цветными хамелеонами, плавно покачиваясь в небесах, как в море. Многие люди умерли сразу. Счастливые…
Она проснулась от зуда в коже. От боли в гортани. Горели запястья. Вдруг затошнило. Вкус персиков – приторно-сладкий, гадкий. Она успела выйти за дверь, спотыкаясь о спящих. Плакал ребенок... Успела согнуться, и её стошнило в коридоре. В рвоте что-то зашевелилось, тут же вспыхнуло и взлетело. Искорка серебристого света прорезала стену, исчезла. Зоя опешила, моргнула. Истерика зрела внутри вопросом: она же прошла сквозь сканер, она же была чистой?!
- Ты! - Её ударили по лицу. Крепко. - Сука, предательница!.. Как ты могла так поступить с нами?! - И Антон закричал, оглядываясь по сторонам: - Тревога!
Закричал мощно. Громко. Отчаянно. И, только подняв тревогу, с омерзением отбросил её в сторону.
Руки, согнутые перед собой, смягчили удар о стену, но её зубы всё равно клацнули. Кровь во рту показалась кислой, или не показалась?
- Я не виновата! - крикнула Зоя, действительно не понимая, что происходит.
Выскакивали из отсеков люди. Паника и страх разом захватили всех, лишая способности мыслить. Топот бегущих ног. Ужас на лицах. Зою они явно не замечали.
Стены закипели, ослепительно вспыхнув серебристой ртутью. Сквозь них просочились живые капельки черноты. Расширились, высунув тонкие пальчики, дрожащие от напряжения усики, склизкие, внюхивающиеся хоботки – и, наконец, появились острые, тонкие лапы-опоры.
Она поползла, прячась, куда придётся, лишь бы не видеть происходящего. Но не могла не смотреть, не могла оставить всё, как есть. Даже отверженной всеми – вдруг хотелось жить. Хотелось спастись.
Плоские паукообразные механизмы, способные пружинисто расширяться и сжиматься, плевались вязкими сгустками, заключающими людей в дрожащую и вибрирующую сеть. Плотно спелёнатые – падали, дёргались и затихали.
Она вздрагивала и бежала, получала пинки, тычки, удары и чуть не оказалась затоптана. Чьи-то руки вытащили её. Захныкал младенец. В зеленоватом от химических ламп сумраке она узнала ту самую женщину с ребёнком. Это она подняла её и подтолкнула к люку в полу. Почему женщина сжалилась над ней?
В колодце под люком пришлось ползти. Тёплая вода просачивалась сквозь кирпичные стенки – и было чувство, что всё вот-вот развалится. Шум и крики, выстрелы затихали, оставаясь позади.
Может быть, им сейчас просто не повезло? А в другое время удалось бы с лёгкостью проскочить по обезлюдевшим улицам? Но именно в шесть утра начинался сбор работников. Ведь чтобы получить пищевой паёк, нужно работать, а именно – делать много непонятных вещей. Но кто кого спрашивал, для чего всё и зачем? Есть-то хотелось всем.
Люди один за другим выходили из подъезда ближайшего к колодцу дома. Тонкая серебряная полоса, зависшая в воздухе, расширилась до размера двери и, словно пылесос, втягивала людей внутрь. Неудивительно, что их поймали: забывшись, что-то сказали вполголоса – и в гулкой пустоте умирающего города звука этих человеческих голосов оказалось довольно, чтобы привлечь внимание чужаков.
Как назло, впереди не было ни одного подвала, ни одного магазина, куда можно было проникнуть и, возможно, отсидеться. Лишь за белыми от солнечного света высотками сияло бесконечное марево чего-то жёлтого, сливаясь с небом. Там, за обрывом, возможно, ещё сохранился мост. Неизвестность пугала Зою меньше, чем преследователи, дышавшие в спину.
В её спутницу попали сразу, едва они выскочили из укрытия. Та упала, будто споткнувшись. Только и успела, что выпустить из рук захныкавшего ребёнка.
- Спаси его… - прошептала она.
В воздухе образовывалось всё больше серебристых полосок. Небо от них шелестело, точно от крыльев жуков.
Схватив младенца в охапку, прижав его к груди, Зоя побежала к обрыву. Вовремя пригнулась, чтобы не заметили, но, таки поскользнувшись на песке – в смеси с сухой глиной, полетела вниз. Как же жалобно хныкал ребенок, прижатый к её груди!.. А она страшно пугалась, как бы его не услышали, и притискивала его голову лицом к себе, в то же время боясь надавить слишком сильно.
От желтизны высоких тонких ветвей рябило в глазах. Как же их много! Там можно спрятаться! Неведомое растение колыхалось без ветра, издавая тихое жужжание, точно в нём роились осы. Ребенок вцепился в её растрепавшиеся волосы, шумно дышал, но не плакал. Вдох, выдох. Зоя посмотрела наверх: паук-преследователь нерешительно замер на краю. Почему?
Гудящий звук заставил её пригнуться. В небесах зарождалась вспышка. Корабль?
Она побежала прямиком к этим чудным растениям в надежде затеряться. Но ближе к ним застыла. Жёлтые побеги, с виду сухие, оказались влажно слизкими. Они елозили в пыли корнями, словно извивались жгутики какого-то жуткого существа.
При взгляде на них от омерзения в груди рождался бесконтрольный крик. Но, сумев подавить его, Зоя, обнимая ребёнка, всё же ринулась в жёлтые заросли.
Иногда здесь, в поле, попадались люди в похожей на пластик униформе, некоторые были лысыми и голыми, но ещё зрячими. Они работали здесь, подкармливая растения жидкой бурой смесью из специальных пакетов.
На Зою не обращали внимания. Мутные глаза работяг смотрели безучастно.
- Пожалуйста… - шептала она, продолжая прорываться вперёд. Поле, казалось, не имело конца.
Ребенок выпал из ослабевших рук, когда они очутились возле прозрачного купола, нижним краем уходящего под землю. Во рту Зои возник привкус пыли и чего-то химического. Ноги подкосились, и она тоже упала, чувствуя, как к ногам подступают шевелящиеся жгутики, назойливо жужжа и тыкаясь в кожу, чтобы обнюхать.
Обдав лицо потоком жара, воздух прорезал челнок. Из купола вышла обнажённая фигура слепого носильщика. Рыжий кот нахлобучил на голову миниатюрную шляпу. Так комично и глупо. Из-за его спины с тонкой полоски жидкого серебра материализовывал себя паук.
- Мы ждали тебя, - сказал кот. Его толстая морда довольно усмехалась, ещё больше выделяя безобразное вздутие под ней. Лысый наклонился и взял ребёнка на руки.
- Нет! - закричала Зоя и поползла. Сердце подсказывало, что нельзя позволить им забрать ребенка. Ни в коем случае нельзя. Медленно, пошатываясь, но она заставила себя подняться.
- Дитя – это чудесный подарок, моя дорогая, - мурлыкнул котяра и облизнулся шершавым язычком.
С истошным воплем Зоя бросилась на лысого носильщика. Тяжкий тычок в спину. Холод разрастался по коже электричеством, захватывая всё её тело. Застучали зубы. Глаза моргнули и застыли, обездвиженные.
…Стерильная комната рябит синевой, делая всех заключённых в стекле похожими на мертвецов. Некоторых людей Она смутно узнает. Некоторых помнит со вчерашнего дня. В голове больше нет имён, кроме собственного, настоящего имени – Зоя.
Она дрожит. Осматривает себя, обнажённую. Пальцами расчёсывает волосы. Меж них застревает тёмно-русая прядь, выпавшая вместе с волосяными луковицами. Она вздыхает. Вспышкой откровения вспоминается прошедший день… Ребенок. О нет!
Чувство вины царапает горло наждачкой. Отчаянно хочется плакать. В соседних аквариумах пустота. Но только в одном, последнем у стены, знакомое, но очень постаревшее лицо. «Антон? Антон? Неужели это ты?»
Его глаза пусты. Она стучит по аквариуму, лягает стенки ногами в попытке освободиться. Внезапно стеклянный пол оседает, и Зоя приземляется на колени. Осматривается. Но в комнате-аквариуме нет углов и двери, куда можно выйти. Только тонкая чёрточка серебристой ртути прорезает синеву стен. В этот раз рыжий кот сидит на маленьком многолаповом паучке. Кот ухмыляется.
- Зоя, дорогая моя, ты всегда удивляешь. В этот раз так много подарков для нас. Так много ценного материала.
- Скажите, что происходит? Пожалуйста!
Собственный голос срывается на тонкий визг. В голове безобразная путаница с невозможностью выбора. Что же лучше: знать или уйти и забыть?
Кот кивает.
Паук мгновенно плетёт на её руках мягкие, но плотные наручники и поводок.
- О, эта мера всегда оправдывает себя, Зои.
Кот издевательски гнусавит французским прононсом.
- Следуй за мной, и я покажу тебе область применения твоих подарков, а потом, как всегда, тебя ожидает твоя награда, - снисходительно сказал кот и так выразительно посмотрел, что она поняла: сейчас лучше просто пойти с ним.
Они держали детей в прозрачных ящиках, размещенных стеллажами, спящими - и туда же поместили «её» младенца. Маленький паук поочерёдно делал разрезы на их телах и всаживал туда шевелящихся многоножек, юрко заползающих под кожу.
Желудок скрутило в рвотном позыве. К горлу подступила желчь.
Она должна была что-то сделать с этим. Помешать любой ценой.
Зоя дёрнулась к ящикам, ударила плечом в стекло и вдруг бессильно осела. Внутри углями крематория полыхало отчаяние. Паук потащил её дальше.
Она видела, как делается пищевой корм. Жуки-корни вырастали и сами сбрасывали споры в питательный раствор, производимый из отходов производства – из того, что оставалось от высушенных детей. Личинки чужих не были большими, их просто было много. Они поглощали строительные гормоны, энзимы, ферменты и минералы из юных тел. Дальше цикл развития переносился в кошачий организм. Может быть, потому что из всех существ, кроме людей, на планете выжили только кошки?
Она видела, как из крови лысых и изношенных людей конвейером выкачивают малочисленные питательные вещества, а иссушённые тела перемалывают в муку.
Она видела, как из развороченной головы списанных людей-носильщиков выползает нечто извивающееся и паукообразное.
В некоторых полупрозрачных телах, своеобразных инкубаторах, сидели осьминоги и плавали, как в аквариуме.
Здесь были странные переливающиеся и постоянно видоизменяющиеся твари, которые с холодностью препараторов принуждали выбранных людей в клетках к соитию и, наблюдая за этим, садистки хрюкали и повизгивали от удовольствия. Особенно наслаждаясь чужим страданием и омерзением человеческой особи, когда выбранным для неё партнёром оказывалось чужеродное существо.
Им в радость было скрещивать виды и взращивать потомство, даже если то оказывалось нежизнеспособно. Оттого более ценные для науки женские человеческие особи в плену жили и страдали дольше.
Но по сути своей природы не ведающим сострадания чужакам-захватчикам нравилось экспериментировать, и не было для них предела в стремлении к научному совершенству.
Что-то клокотало внутри её головы, подбрасывая круговерть образов. Мозг готов был взорваться от попытки вспомнить.
Она даже не осознала, как попала в комнату со столом и стулом. На столе тарелка вязкой субстанции, пахнущей ананасами. И пузырящаяся вода в стакане.
Паук испарил наручи и поводок. Кот плавно вскочил на стол и предложил выбор: забыть обо всём насовсем или же обрести воспоминания. Она, сглотнув, выбрала память - и он ухмыльнулся, выставив кончики клыков, сказав, что некоторые вещи никогда не меняются.
Вода была горькой и солёной, но облегчила головную боль и увлажнила глаза. Открылась бесшовная и незаметная дверь в стене. Снаружи в безветрии колыхалась в некоем пульсирующем ритме враждебная сухая поросль.
- Уходи, - предвкушающе приказал кот, и паук отступил в сторону.
Она, не оглядываясь, побежала вперёд, теряясь в поле.
Куда ни кинь взгляд – желтизна. Она колышется и волнуется, подобно безбрежному океану.
Вперёд и вперёд. Пусть изранены в кровь босые ступни. Она выберется, точно выберется, собственное обещание жжёт.
Память возвращалась, лавиной сметая мысли на своём пути. Задыхаясь, она упала в серую пыль, паразиты-растения расступились. Боже, её сердце обливалось кровью. Она должна умереть за то, что совершила, пусть и не по своей вине.
С хныканьем сомкнула зубы на запястье, раздирая вены. Ногти ожесточённо, до крови царапали бедра. Надежда и вправду лживая сука, как ложь – вся её жизнь.
Время застыло. Ярко-красная кровь с каждой каплей приближала смерть, привлекая жгутики-корни. Серая пыль с облизанных губ оказалась безвкусной.
- Сожрите, сожрите меня скорее, пожалуйста, ну же! - взвыла она.
… На свою беду Зоя всегда прекрасно ладила с людьми. Ха-ха. Скольких она привела сюда, скольких предала! Этого вспомнить не удавалось. А вот Антон… он же симпатизировал ей, доверял ей. Она даже думала, что, возможно, у них что-то получится. Вот только никак не удавалось связать известные ей факты в единую логическую цепочку, как Им удавалось манипулировать ею.
Голова кружилась. Желанная смерть казалась благословением. «Вот и всё», - подумала она, закрывая глаза, но ядовитое солнце жгло даже сквозь веки. А потом вдруг она поняла, откуда взялись шрамы на теле. Крик вырвался из груди рваным бульканьем.
Зашуршали, раздвигаясь, посевы. Зависая в метре от пыли, явила себя платформа-хамелеон. Голос кота свысока казался усталым.
- Заберите её, подлатайте и верните назад, - приказал он, сбрасывая вниз чёрные капельки, рождающие пауков.
- Нет, нет!
Жалкая попытка вырваться оказалась слишком слабой, полностью обессилив. Чернота обступала со всех сторон. Собственный крик с придыханьем затих и исчез в горле, так и не родившись. Ужас прозренья был ярок, точно сверхновая, позволив Зое, наконец, сложить целиком картину личного мира, личной жизни, где бесчисленное количество раз она убивала себя и снова возвращалась к жизни, модернизированная, с возможностью обходить любую изобретённую людьми защиту. Снова и снова пребывая в беспамятстве, рядом с совсем чужими людьми взамен её давно списанных родителей. Только зачем?
Их забавляло ломать волю людей. К тому же чужаки в своей извращённой форме ценили любую жизнь, если уж находили ей применение.
И каждый раз в смерти она видела лишь жёлтое бескрайнее поле, застилающее собой горизонт.
Капитан «Металлурга» Егор Яковлев пропустит старт финала Кубка Гагарина против «Локомотива» из-за травмы.
Серия стартует 18 апреля в Магнитогорске.
В сезоне-2023/24 32-летний защитник набрал 27 (6+21) очков в 64 матчах регулярного чемпионата КХЛ. В плей-офф на его счету 4 (2+2) очка в 19 играх.
По пути к финалу Кубка Гагарина «Металлург» обыграл «Амур» (4−2 в серии), «Спартак» (4−2) и «Автомобилист» (4−3).
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
«Металлург» начнёт противостояние с «Локомотивом» на домашнем льду, но это не делает команду Андрея Разина фаворитом главной серии сезона.
18 апреля в Магнитогорске стартует главное противостояние нынешнего сезона КХЛ — финальная серия плей-офф, в которой сойдутся магнитогорский «Металлург» и ярославский «Локомотив». Команда Андрея Разина начнёт серию на домашнем льду, так как получила более высокий посев по итогам регулярного чемпионата. Но делает ли это обстоятельство магнитогорский клуб фаворитом финала Кубка Гагарина?
«Локомотив» произвёл потрясающее впечатление в ходе этого плей-офф. Подопечные Игоря Никитина начали кубковый путь с закрытия важнейшего гештальта. Железнодорожники выбили из борьбы действующего чемпиона ЦСКА, взяв реванш у московского клуба за поражения в трёх последних плей-офф. На протяжении трёх лет подряд ярославцы неизменно завершали поход за Кубком Гагарина после встречи с армейской машиной.
Но в этом году всё изменилось. «Локомотив» завалил дракона и сам стал драконом. Конечно, можно говорить и справедливо рассуждать о том, что нынешний ЦСКА уже был не тем, что раньше. Но это ни в коем случае не умаляет заслуг хоккеистов «Локомотива», сумевших переступить через себя в сражении со своим самым неудобным соперником последнего времени.
Дальше — больше. На старте противостояния с «Авангардом» во втором раунде плей-офф подопечные Никитина выглядели намного лучше и абсолютно по делу захватили уверенное преимущество — 3−1. В этот момент ярославцы снова словно усомнились в себе, потеряли свою игру и позволили «ястребам» добраться до решающего матча. Омичи вернули серию на домашний лёд, но в решающий момент четвертьфинала Кубка Гагарина «Локомотив» выдал абсолютно идеальный матч, продемонстрировав всё лучшее, что привнёс Никитин в игру команды.
«Не скажу, что давно в хоккее, но иногда такие триггерные точки влияют на ход серии — как в одну сторону, так и в другую. К этому должна быть готова команда. Думаю, что мы после психологической закалки в серии с Омском оказались готовы к этим точкам и воспользовались ими», — эти слова главный тренер ярославцев произнёс после того, как его команда не оставила ни одного шанса «Трактору» в полуфинале Кубка Гагарина, одержав сухую победу в серии — 4−0.
За четыре матча челябинский клуб забросил всего пять шайб. Это нельзя назвать невезением: у «Трактора» просто почти не было моментов. «Локомотив» выглядел той самой машиной, которая набрала мощнейший ход и уже просто не замечает соперников на своём пути. Неудивительно, что в этом плей-офф железнодорожников всё чаще и чаще называют «роботами». Последним подобным термином будущего соперника по финалу Кубка Гагарина описал форвард «Магнитки» Дмитрий Силантьев.
Магнитогорский клуб действительно куда романтичнее двигался по плей-офф КХЛ. В игре уральской команды были резкие взлёты и стремительные падения. Самое интересное, что зачастую всё это происходило с командой Разина прямо по ходу одного и того же матча. Наиболее показательный пример произошёл в четвёртом матче серии с «Автомобилистом», когда «Магнитка» умудрилась получить 3:5 после того, как вела 3:0 к середине первого периода.
Представить подобный вариант развития событий с «Локомотивом» практически невозможно. Однажды ярославцы упустили преимущество в две шайбы, но это было ещё в переломной серии с «Авангардом», когда команда Никитина только окончательно осознавала, кем она сейчас является.
В серии с «Трактором» даже лидерство в одну шайбу не оставляло челябинцам практически никаких шансов на спасение. Ярославцы методично разобрали всех лидеров чёрно-белых, не дав разгуляться никому из ведущих форвардов соперника. Травма голкипера Зака Фукале, разумеется, стала одним из ключевых факторов, но и с ним в воротах «Трактор» вряд ли бы сумел зацепиться за серию.
У «Локомотива» всё прекрасно: шикарный вратарь Даниил Исаев, сверхнадёжная оборона, в которой выделяется Мартин Гернат, и очень ровное нападение, где каждый может сказать своё слово. Стремительный переход на новый уровень осуществил Максим Берёзкин, важные шайбы забрасывает Максим Шалунов, победный опыт привносит Сергей Андронов, а Артур Каюмов по праву претендует на звание самого ценного игрока плей-офф.
«Магнитка» обладает своими козырями. Говоря о силе уральской команды, также нельзя не отметить тот прогресс, которого добились её молодые нападающие. 23-летний Дмитрий Силантьев совершенно точно стал главным открытием этого плей-офф, Роман Канцеров и Данила Юров демонстрируют максимально солидную игру, немного подзатух в последних матчах Никита Гребёнкин, но до этого и он приносил огромную пользу. Денис Зернов с 10 точными бросками является лучшим снайпером Кубка Гагарина, а в остальном у «Магнитки» также очень ровное и сбалансированное нападение.
Но тот романтизм, который демонстрировали уральцы на протяжении большей части плей-офф, в серии с «Локомотивом» может стать фатальным для магнитогорской команды. Ярославцы методично наказывают своих соперников за каждую ошибку, не позволяя вернуться в игру, если уже нарвался на неприятности.
Против команды Никитина может обернуться её потрясающее выступление в третьем раунде. «Локомотив» слишком рано закончил свою серию и очень давно отдыхает. Ярославцы закончили своё противостояние на неделю раньше «Магнитки» и находятся без игровой практики. Ранее «Трактор» как раз и погорел на этом на старте серии с самим «Локомотивом». Теперь ярославцы должны избежать подобной участи. Если команде Никитина удастся сразу же лишить «Магнитку» преимущества домашнего льда, то финал даже может стать скоротечным. Если же уральцы зацепятся за первый матч и почувствуют, что с «Локомотивом» можно играть, то нас может ждать очень крутой финал, в котором романтизм Разина сойдётся с прагматизмом Никитина.
«Металлург» и «Локомотив» впервые в истории сыграют друг с другом в финале КХЛ. Ярославцы вообще никогда ранее не становились обладателем Кубка Гагарина. Они добрались до финальной серии в первый сезон в истории КХЛ — там проиграли «Ак Барсу» — и ждали своей новой возможности в течение следующих 15 лет. Магнитогорцы же в пятый раз сыграют за титул — сейчас на их счету два Кубка (2014, 2016) и два поражения в финалах (2017, 2022). Получит ли лига нового чемпиона или «Металлург» оформит хет-трик, сравнявшись по титулам с ЦСКА и «Ак Барсом»?
В новом выпуске шоу «Денис против» хоккейные эксперты Денис Казанский и Андрей Николишин выбрали победителя первого матча финальной серии Кубка Гагарина.
Денис Казанский и Андрей Николишин сошлись в битве прогнозов на матчи плей-офф КХЛ и уже дошли до финала. Признанные авторитеты разбирают плюсы и минусы каждой команды, не забывают об исторических особенностях противостояния финалистов и держат в уме суперзвезд и темных лошадок «Локо» и «Магнитки».
Перед финалом участники битвы приготовили нам сюрприз — обнулили результаты своего противостояния на предыдущих этапах. Таким образом, несмотря на убедительное преимущество Дениса Казанского по итогам восьми туров (42,91:23,60), в нашем состязании еще ничего не решено. Итак, перед началом финала счет снова 0:0 и нас ждет интереснейшая «Битва прогнозов» в рамках шоу «Денис против».
Коллеги просто офигели и сразу засыпали вопросами. Света отмалчивалась и отвечала загадочно, хотя внутри вся тряслась как от радости, так и от злорадства. Нате вам! Хоть изведитесь, выкусите. Начальник впервые вызвал к себе и говорил об успехах Светы и о старании, выписал премию, чего никогда не было, и подмигнул, поглядывая с восхищением. Она и замечталась, как кардинально обновит гардероб, позволит, наконец, себе носить каблуки.
- Сходим куда-нибудь поужинать? - напролом предложил Никита в обед.
- А как же Маша?! - съязвила Света.
- Мы расстались сегодня, а давно надо было, - хмыкнул Никита.
- Ну, раз так, тогда сходим. А лучше поедем ко мне, я отлично готовлю, - предложила Света, чувствуя себя сейчас невероятно смелой. Ведь Никита так на неё смотрел, что чуть слюной не давился.
До ужина дело не дошло. Разделись ещё в коридоре и бросились в спальню. Никита целовал умело, и Света совершенно растаяла, чувствуя: всё идёт правильно. И ни страха, ни сомнений, ни неуверенности. Вся неопытность растаяла. Только вот смущал сладкий запах и ощущение горящей свечи, но ведь того быть не могло, не так ли?
Вскоре все мысли уши на задний план.
Никита нашёптывал жаркие и очень откровенные слова. Но Света внезапно вздрогнула, как от холода. В животе тоже образовалась холодная и очень голодная пустота. Ну что же это такое?! Как не вовремя! Перед глазами девушки потемнело, затем прояснилось, став острым, резким и таким голодным!.. Света куснула Никиту в плечо, тихонько, а потом начала кусаться всё сильнее. Неимоверно сильными руками заткнула ему рот и придушила. Затем уже и вовсе стала грызть до кости, жил и сладкого, тёплого, кровяно-медного мяса. В этом вкусе всё как-то размылось, всё стало всем и ничем. Голод взял верх над Светой, как и её знающее, что нужно делать, словно какое чужое тело.
Утром наваждение спало. Простыни, пол – всё плавало в крови. Собственный раздутый живот Светы не оставлял сомнений в произошедшем. Она сожрала своего кавалера, своего горячо любимого человека! Превратилась в кровожадное чудовище… Божечки! Она зарыдала – так страшно стало, до умопомрачения, но в полицию Света звонить не могла, в тюрьму не хотела. Поэтому собралась с силами и принялась за уборку, складывая обглоданные кости и разорванные сизые кишки по мусорным пакетам, ужасаясь, что от смердящего запаха в спальне её совершенно не тошнит, а наоборот, вкусно едой пахнет. Божечки, это же кошмар какой-то жутчайший и нереальный с ней происходит, да?
Конечно, на работу Света не пошла, сказав начальнику что-то об очень срочных семейных делах, и снова занялась уборкой, затем так же долго отмывалась в ванне, жалея, что в доме нет ничего крепче бабушкиного абрикосового ликёра. «Бери себя немедленно в руки, Света! Раз попала, так попала! Но раскисать нельзя», - твердили мама с бабушкой в любой сложной ситуации. Она хмыкнула и сконцентрировалась, начав составлять последовательный план действий. И истерически захихикала, добавляя в кофе остатки ликёра и обнаружив, что в пустой морозилке имеются свои плюсы. И то, что осталось от Никиты, переждёт там какое-то время. Его телефон Света тоже выключила и положила в морозилку: видела такой трюк в детективном фильме.
Одежду кавалера Света спрятала в спортивную сумку, решив спалить в глухой части города – забросить в мусорный контейнер и сжечь. Но сначала нужно наведаться в треклятый магазин и отдать им свечу. И пусть потом Света снова станет толстой и некрасивой – неважно.
С этими мыслями она замерла на пороге спальни, чувствуя, как тугим кулаком всё сильнее сжимается в груди сердце, а воздуха начинает не хватать. Огарок свечи на столешнице в спальне трансформировался, полностью вернув первоначальный вид. И теперь словно ей усмехался. Брр.
Свеча как новая, и в руке Светы ощущалась тёплой и слегка влажной. Застонав, девушка зло топнула ногой и положила свечу в сумку, вытерев пальцы о брюки: было такое мерзкое чувство, что вместо воска она касалась кожи гадюки.
Наверное, целый час расхаживала по подземному переходу в поисках магазина «Мистик». Так и не нашла. Злилась всё сильнее и проклинала в сердцах как себя, дурёху, так и продавщицу, уговорившую купить свечу.
- Сука!.. - в сердцах матюгнулась Света и, дождавшись вагона метро, рванула до конечной, оттуда до леса рукой подать. И пусть уже темнело – тем лучше: меньше людей встретится по пути.
К тому же Света отупела после произошедшего. Да хоть самого чёрта встретить в лесу её, наверное, не испугало бы.
Дорогу девушка знала прекрасно: с бабушкой и мамой ездили за ягодами, грибами и травами летом почти ежедневно. Удача – безлюдно!.. И, выдохнув, Света избавилась от вещей Никиты, оставив их в мусорке и залив керосином (бабушка хранила в доме керосин для лампы на случай отключения электричества). И, подпалив, отошла, наблюдая за ревущим пламенем, намереваясь чуть что не так – бежать. Смотреть на огонь было приятно. Пламя будто очищало и умиротворяло Свету, словно говоря, что всё будет в порядке. Она вздохнула и через некоторое время, убедившись, что вещи сгорели, ушла.
Дома ожидал сюрприз в виде Клавдии Ивановны.
- И куда это ты ездила, дорогая моя девочка? В такую-то погоду и темень. Себя беречь надо, - поучительно наставляла соседка.
Она снова была с пакетом в руках, и оттого Света поняла, что от соседки не отделаешься.
- Как сильно хлоркой пахнет! Фу, - возвестила, едва переступив порог, Клавдия Ивановна и снова начала поучать Свету, что для уборки лучше всего использовать соду, уксус, горчицу с песком, а не все эти химии бытовые, разрекламированные по телевизору. И, направляясь на кухню, словно хозяйка, бурчала, что мама и бабушка Светы убирались правильно.
Света вся кипела. Если бы не сильная усталость, наверное, сорвалась бы, о чём, конечно, потом бы пожалела. Ну да ладно, она, зевая, попивала чай, едва притрагиваясь к пирожкам и ватрушкам Клавдии Ивановны, отмалчивалась и всё больше зевала, лишь иногда выдавливая односложные ответы… Соседка жаловалась на здоровье и холод, ругала коммунальщиков, правительство и цены, потом, наконец выговорившись, тоже раззевалась и таки попрощалась. И слава Богу. Света сказала, что обязательно зайдёт в гости и будет хорошо питаться, затем больше уже не слушала, мечтая лишь рухнуть на постель.
Всю ночь донимали кошмары. Кажется, стоило только закрыть глаза, как они наступали со всех сторон, яркие и реальные. И в этих кошмарах её бесконечно допрашивал толстый и потеющий следователь, затем был суд и тюрьма. А в других кошмарных снах к Свете наведывалась продавщица из магазина «Мистик» и всё хохотала и хохотала, да так сильно, что у девушки от её громкого хохота закладывало в ушах, и от этого становилось невыносимо, до одурения плохо и жутко. Света кричала в ответ, угрожала, топала ногами и просыпалась в изнеможении от сильного кашля и жажды.
Половина шестого утра. Она встала, на кухне выпила литр минералки. Затем пошла в душ, включила горячую воду и мылась упорно и долго, желая, чтобы вода чудесным образом смыла всё это жуткое наваждение. Увы. Света вздохнула, почистила зубы, а позже, собираясь на работу, поняла, что снова похудела. Одежда на ней висела мешком, словно никогда и не её собственная. Ёшкин кот, в таких широких и свободных нарядах даже появляться на работе неприлично и стыдно. Пришлось Свете пересиливать себя и идти к Клавдии Ивановне с утра пораньше и просить выручить. Затем слушать её охи и ахи, кряхтенье, ловить на себе негодующие и вопросительные взгляды и терпеть, пока соседка выуживает из шкафа подходящие на её усмотрение вещи для Светы и улыбается, прицыкивая языком, пока девушка прямо перед ней примеряет одежду возле зеркала, желая провалиться сквозь землю. Особенно от приговариваний соседки:
- Как же так исхудать, девочка моя? Одни кожа и кости остались. Ай-яй-яй.
- Я болела сильно, Клавдия Ивановна, - отвечала Света. Пока выбрала себе что-то подходящее, уже опаздывала на работу, поэтому пришлось вызвать такси.
На работе все были озабочены пропажей Никиты. Начальник ходил хмурый и предупредил, что к обеду заглянет следователь. Света чувствовала, как её раз за разом прошибает холодный пот, ведь следователь будет разговаривать и с ней. И что она ему скажет? От тревожных мыслей разболелась голова. Пришлось выпить несколько таблеток.
- Что ты сегодня совсем зелёная? Плохо спала? - с откровенной издёвкой спросила Маша, девушка Никиты, впервые заговорившая со Светой. Та заледенела: неужели её подозревают?
- Кстати, ты позавчера Никиту после работы не видела? - Маша словно прочитала мысли Светы. - Мы с ним поругались, и он пропал, - говорила и смотрела, как коршун на мышь-полёвку. Света сглотнула и покачала головой. Затем потрогала свой лоб и закашлялась, сказав:
- Маш, ну чего ты взъелась, а я вот чувствую себя совсем хреново. Какой к чёрту Никита, он же на меня и не смотрел никогда.
И, не ожидая ответа, вышла в коридор. Но слышала, как кто-то из коллег постарше в спину сказал, что Света не из таких барышень, как думает Маша. И не важно, что она изменилась, а завидовать вредно. Посыпались упрёки на Машу со всех сторон. Света улыбнулась и почувствовала, как распрямились плечи.
- Светлана Иннокентьевна, - неожиданно открыла дверь кабинета директора холёная секретарша. – Зайдите, на разговор со следователем.
Делать нечего, пришлось идти. Только вот руки в момент неприятно липкими и холодными от пота стали.
Следователь, хорёк, с глазами хитрющими, маслянистыми, бегающими, но цепкими: ничего не упустит. Брр. Сам мелкий, и голос тихий, и говорит медленно, а Свете оттого ещё страшнее. Сама не знает как, но отвечает спокойно, уверенно, хотя напряжена так сильно, что кажется, голос вот-вот сорвётся, и вообще она встанет и закричит.
- Итак, можете быть свободны, Светлана Иннокентьевна, - неожиданно выносит вердикт следователь, черкая что-то в блокноте. Она встаёт, чувствуя, как дрожат ноги, и тут же накрывает облегчение, такое невероятное, что на глазах выступают слёзы.
- Скажите остальным, чтобы по очереди на допрос приходили, - голос секретарши заставляет Свету вздрогнуть. Она не может выдавить из себя хоть слово, но кивает.
В туалете плёскает холодной водой из крана в лицо и жадно пьёт, пока желудок не начинает возмущённо булькать, желая вернуть воду обратно. Божечки, прокатило. Ей поверили и ни в чём не подозревают.
Коллеги смотрят с настороженностью, а потом активно возмущаются, когда Света передаёт им слова секретарши. Свете всё равно, она садится на своё место и полностью погружается в работу, не поднимая головы и ни на что не обращая внимания.
За пять минут до конца рабочей смены пикает телефон, оповещая эсэмэской из банка, что на карточку переведены деньги. Света улыбается полученной премии и тут же думает, куда поехать за обновками, где купить больше по низкой цене. Вскоре автоматически прощается с коллегами и уходит, а в ногах и теле ощущается необычайная лёгкость и энергия, хоть Света сегодня и не обедала.
Она наспех перекусывает дешёвым сладким кофе из ларька «Горячие напитки, сдоба» в подземном переходе, заставляя себя съесть обеденный бутерброд с сыром, совершенно невкусный, но не выбрасывать же. Хлеб не лезет в горло, как и сыр, и недоеденное перепадает голубям. Света же направляется в торговый центр, зная, что там, в подвале, есть отдел одежды эконом-класса, довольно неплохого качества.
- А я давно тебя жду, красавица, - уперев руки в бока, заявила Клавдия Ивановна, ждавшая у двери Светиной квартиры, и тут же нахмурилась, не заметив по лицу девушки проявления радости.
- Я, наконец, вещей прикупила и вкусностей к чаю, конфет разных, там, по акции. Премию дали, - вымученно улыбнулась в ответ Света и добавила: - Заходите. - А что ей ещё оставалось.
- И чем же ты таким болела, дорогая моя девочка, что так исхудала? Совсем на себя не похожа, и вижу, что аппетит у тебя тоже плохой. Поэтому вот травки тебе витаминной, стимулирующей и укрепляющей принесла. Пей, как написано на коробке, и всё снова наладится. Вернётся румянец на щёчки, и вес прибавится, дорогая моя, – бросила в рот очередную конфету Клавдия Ивановна.
А Света промолчала, хотя сильно хотелось рассмеяться, ведь соседка тощая, как селёдка, хоть ела отменно за троих: и макароны, сваренные наспех Светой, с томатной пастой и яичницей-глазуньей, и принесённую с собой морковную запеканку. Видимо, ей-то травки совсем не помогали вес набрать. Ну да ладно.
- Я не хочу об этом говорить, Клавдия Ивановна. Хочу забыть как кошмарный сон. Расскажите лучше, как дела у вас. Затем могу показать вещи, что купила, идёт? - предложила Света, и соседка кивала, прожёвывая третий кусочек запеканки, затем ещё конфетку и ещё.
До просмотра вещей дело не дошло, перенесли на завтра. Клавдия Ивановна переела и, пожаловавшись на тяжесть в животе, пошла к себе, чтобы выпить травки для улучшения пищеварения.
А Света, выпив только чая, пошла спать со спокойной совестью, решив, как пресловутая Скарлет, подумать обо всём завтра.
Проспала, но выспалась, поэтому засуетилась, но свечу с собой взяла и выбросила в урну на остановке. Почувствовав облегчение, поторопилась к метро.
К слову, на работе у Светы всё спокойно, никто не донимал вопросами. Маша неожиданно уволилась, и все обсуждали её. А начальник, солидный неженатый мужик лет пятидесяти, ни с того ни с сего стал оказывать Свете недвусмысленные знаки внимания, что было лестно, но при этом смешно и грешно. Он же ей в отцы годился, пусть и богатый, но такой некрасивый, рябой, с усиками, притом, что низкорослый. На полголовы ниже Светы, вот уж кавалера нелёгкая (именно она, кто иначе?) подослала. И вот же незадача. Света не знала, как себя с директором вести и что делать, при этом сохраняя вежливость и бесстрастное лицо. А он всё настаивал, всё подсаживался на обеде, приглашал на ужин, и коллеги уже зашептались.
И Света, наверное, бы лучше уволилась или осмелилась отказать, как, придя домой, обнаружила свечу из магазина, у изголовья кровати. Свеча вдруг загорелась сама по себе, словно её, Свету, дожидалась, и завоняло сразу так сильно да невкусно, что девушка закашлялась, и от накатившего внутреннего холода затрясло. Чертовщина какая-то творилась, не иначе.
Света вскрикнула, когда затошнило, и побежала в туалет, где сидела очень долго над унитазом. Выворачивало желчью и, что страшнее, кровавыми сгустками. А бледное лицо в зеркале она не узнала, настолько осунулось, что краше в гроб, наверное, кладут. Она так испугалась, что едва доползла до кухни, там, где с вечера оставила сумочку с телефоном, сама не зная, кому звонить, кроме скорой. И разрыдалась, а тут соседка пришла, в дверь позвонила, и с горем пополам Света ей дверь открыла. Клавдия Ивановна взвизгнула, запричитала, помогла добраться до дивана, принесла воды, дала активированного угля, поставила чайник, чтобы заварить крепкого чаю. Тоже предложила скорую вызвать, а Света отнекивалась, и соседка стала допытываться о причине и так ласково и заботливо спрашивала да смотрела, что Света не выдержала, всхлипнула и во всём ей призналась.
- Ох, деточка! Как же так! – И Клавдия Ивановна перекрестилась три раза. Затем Свету обняла, крепко прижав к себе, и начала шептать: «Ну ничего, я тебе помогу, вылечу, не брошу, моя ты родная девочка». И плакали уже вместе до поздней ночи, потом Свете полегчало, она даже есть захотела, и Клавдия Ивановна куриного бульончика мигом приготовила и травы заварила, уговорив Свету выпить. И ночевать осталась, сказав, что на работу Свету не пустит.
Утром с начальником сама говорила, голосом строгим, учительским, не терпящим возражений. Никогда ещё Света не слышала, чтобы её солидный начальник так быстро соглашался и сам предлагал на работу не торопиться. Убедившись, что у Светы нет температуры, Клавдия Ивановна забрала свечу, предварительно надев на руки резиновые перчатки, сказала, что поедет в храм за святой водой и там же, на освящённой земле, свечу закопает. Подмигнув Свете, ушла.
Звонок в дверь вырвал девушку из полусна. Света, шатаясь, поднялась с дивана, думая, что Клавдия Ивановна быстро вернулась. Но за дверью стоял директор, с букетом цветов и пакетами. Увидев Свету, он вдруг побледнел и извинился, наверное, уверившись в её болезни, или просто не ожидал, что Свете плохо настолько сильно.
- А вы заходите, чаю попьём, - вдруг заявила Света.
В животе заурчало, и она улыбнулась. Сейчас директор показался ей очень даже миленьким, такой пухленький, аппетитный. Он сопротивлялся недолго. Света же, ощутив внезапный прилив энергии, помогла ему раздеться. Директор замялся, чувствуя себя неудобно, и только то пялился на Свету, то хвалил высокие, что сейчас редко, потолки и планировку квартиры.
Чай едва пригубили, Света смотрела на его растопыренные уши с неким умилением и заявила, что директор ей всегда нравился. Он расцвёл и совершенно расслабился… А потом для Светы всё заволокло ярко-алым цветом, оглушило хрустом костей, полузадушенным криком и… сытым наваждением.
- Святая Пречистая Дева, спаси и помилуй!
От голоса Клавдии Ивановны Света пришла в себя и завыла, зарыдала, поползла к женщине, умоляя, прося…
- Ничего, родная, разберёмся, - говорила соседка, гладя Свету по влажным от крови волосам, утирая кровь с лица полотенцем. Света вздрогнула и вырубилась: переполненный живот больше не урчал. Не слышала Света и приглушенного рукой вопля Клавдии Ивановны, когда та в спальне обнаружила целёхонькую и слегка тёплую свечу у изголовья кровати.
- Я пойду к знакомому священнику, всё расскажу, он поможет.
Света очнулась и помогала убирать кухню, запаковывать остатки, ошмётки, обглоданные кости директора по мусорным пакетам, запихивая их в морозильник. Всё не влезало, мешали пакеты с Никитой…
- Я себе положу, у меня морозилка большая. Тише ты, успокойся… - погладила соседка по спине Свету, а та всё сильнее и громче заливалась истерическим смехом.
Клавдия Ивановна сходила к священнику и обо всём договорилась. Света же выглядела и чувствовала себя просто великолепно. Но пришлось ехать на метро с соседкой до храма, а там, возле ворот, девушку так сильно скрутило, что хоть помирать ложись. Резь в животе, тошнота, слабость одуряющими волнами, и ноги Светы дальше не идут. Маялась с ней Клавдия Ивановна, и батюшка подходил, чтобы помочь, да не сумел: от воды святой Свете только хуже становилось. А как затащить вдвоем её решили в храм, так девушка упёрлась и тяжёлая стала, как глыба каменная. Зашипела, захохотала вдруг Светка, заохала и вдруг отбиваться стала, сильная-пресильная, отбилась и убежала. А дома в себя пришла, заплакала, в угол забилась и давай молитву читать, а слова не идут, путаются, оттого всё страшнее ей, всё хуже. И мысли такие жуткие и словно чужие в голову приходят, что хоть вешайся, хоть с крыши прыгай или под машину.… Ведь всё о крови думает, о том, как бы снова мяса человеческого поесть и какой вкусный директор был, жирненький – пальчики оближешь,…
Клавдия Ивановна вскоре пришла, заохала, снова попыталась Светку святой водой напоить, а та взяла и скрутила соседку, осилила и загрызла, да кровь из разорванного зубами горла стала жадно пить. Есть мясо Клавдии Ивановны ей не хотелось совсем: соседка тощая, оттого Свете невкусная.
А дальше что было, то Светка совсем не помнила. Разве что вся в крови вымазанная, растрёпанная на улицу вышла и на проезжую часть к машинам направилась. Сигналили сильно, водители ругались, а она стояла так на пешеходном переходе, пока скорая не приехала и санитары не повязали. Помнила, как отбивалась, но на этот раз не получилось вырваться.
После больницы началась канитель, расследование, её сбивчивый рассказ – ему не верили. И Свету отвезли в психушку с питанием внутривенно, потому что есть девушке и не хотелось – и не могла, всё назад рвотой выходило.
Худела Светка страшно и быстро, словно снег по весне, таяла на глазах. Санитары, врачи – все разводили руками. Заходя в палату, чувствовали странный запах, словно что-то горело, а что – непонятно, палата ведь крохотная, матрас на полу, стены обиты войлоком, и решётка на маленьком окошке под потолком.
Ночами её посещали кошмары, один страшнее другого. В них женщина из магазина говорила: «Скоро всё кончится». В словах таилось холодное обещание, и Света знала, что конец – это смерть для неё.
Она сломала все ногти, до мяса, и слизывала кровь с расцарапанных ран на теле, пока её не связали, лишив и этой отрады. К глубокому сожалению Светы, с собой покончить ей тоже не удалось
Конечно, ей никто не верил: ни санитары, ни врачи, ни даже журналистка с суровым взглядом, которой разрешили снимать в её палате.
Врачи дискутировали, изучали её случай пристально, словно под микроскопом, но так и не пришли к какому-то однозначному выводу.
В последние дни Света весила меньше сорока килограммов. Её лихорадило от высокой температуры, сколько ни кололи жаропонижающего, и даже ванна со льдом не помогала.
Находясь в полусознании, едва отличая сон от реальности, она увидела рядом с собой свечу, как видела её здесь каждую ночь. Свеча снова превратилась в огарок и теперь едва мигала, растекаясь красной лужицей воска по полу. И, обессиленная, уставшая и совершенно потерявшая волю к жизни, Света знала: когда догорит свеча и потухнет пламя, уйдёт из жизни и она.
Об этом нюансе не писали в газете, не прилагали в участке к делу о сошедшей с ума Рябцевой Светлане Иннокентьевне, ибо такое необъяснимое действие обычно не выходит за рамки больниц, превращаясь в местную легенду, в которой слухов всегда больше, чем правды. Позднее больничные санитары об этом необъяснимом часто судачили, потому что утром в палате Светы никого не нашли. Только на полу стояла красная свеча в форме обнажённой женщины, и пахло очень приятно.
Когда позвали врача, свеча исчезла, как и Света, таким же странным образом. Ещё говорили, что старенькая уборщица мельком в фойе больницы видела элегантно одетую высокую женщину с красной свечой в руке, которая так быстро и неизвестно куда делась, что уборщица и моргнуть не успела. Камера слежения, увы, никакой женщины со свечой не зафиксировала. Поэтому все только развели руками и вернулись к работе, намереваясь как можно быстрее об этом случае забыть.
Он дал нож и с едкой улыбкой приказал пробиваться, никого не жалея. Я взяла свою цепь с оковами, обмотав вокруг пояса: она была прочной и крепкой, сгодится как оружие.
… Кровь и оторванные части тел вперемешку раскинуты в коридоре. Кишки и мозги с осколками кости превратились в фарш. Футбольным мячом лежала в углу голова беззубой Тараканихи. Кровь разрисовала стены малиновым узором.
В столовой вырванные с мясом мужские бороды фетишами безумца лежали на столах.
Старуха крысой забилась в чулан с посудой, зажав в трясущихся руках сковороду. И я, уклонившись от слабых замахов, несколько раз порезала ее, чтобы привести в чувство и узнать, где искать брата, получив при этом свою долю мстительного удовольствия, а она всё твердила о чудовище, пожравшем здесь всех, и не могла успокоиться, повторяя: «Это конец!»
Я забрала связку ключей, сорвав шнурок с её шеи. Там, за стеллажами, в продуктовой комнате, возле холодильников для мяса, стояли клетки. В одной из них сидел на откармливании Игорёк. Он бросился мне на шею, хныкая от радости, запинаясь, говоря, что его хотели зажарить, как поросёнка, насадив на вертел, на именины главаря.
У Плотника был план. Как оказалось, бандиты оставили его в живых только из-за компьютеров, в которых мужик шарил. Хотели восстановить заваленный отсек с генераторами и запасами пресной воды, топлива да пищи. Такие вот полезные отголоски прошлой жизни.
Он сделал всё, что смог, но компы из-за перепадов напряжения и сырости окончательно перегорели, а на просмотренных записях отлично отображалось, что там, за закрытой дверью, искать нечего, кроме изрывших всё вдоль и поперёк крото-крыс.
Но лучшего пути, чтобы обойти горы, не было - и Плотник с дурацки счастливой улыбкой пояснил, что за горами то самое озеро. Я обмерла. Сердце заколотилось в груди, больно трепеща. Ноги вдруг стали ватными. Поверить не могу. Это же просто чудо.
- Повтори, - неверяще сказала я, - повтори, что ты сказал!
И он повторил. То самое озеро – последний ориентир к убежищу. Спутник каждый час сканирует его.
Надежда и страх разом вскипели в моей крови чистейшим адреналином.
- Веди! - сказала я, усаживая Игорька себе на плечи.
Заброшенная часть бункера находилась прямо за туалетом и техническими помещениями с поломанными стульями и грудой металлолома. Чтобы туда добраться, нужно миновать спальни.
Тишину всколыхнули истошные крики вперемешку с ругательствами из комнаты главаря.Увы, не обойти. Я вздохнула.
Моя мать, голая, окровавленная с некрасиво обкорнанными волосами, раздирала когтями всех, до кого могла добраться. Её обступили трое: резали, кололи – но, похоже, собственные раны мать не шибко-то волновали.
Она кружила вокруг мужчин, как кошка, как размытая тень. И тройке мужчин во главе с вожаком тоже было некуда деваться.
Я знала, что заражённых тварей отпугивал огонь. В руках оказалась протянутая Плотником керосинка.
- Помогите нам, ты! - завопил главарь, почувствовавший наше присутствие. - Помоги же! - визгливо возопил он. - И я освобожу вас, дам всё, что захочешь: еду, одежду, укрытие, власть, чёрт возьми!
Я покачала головой, хватая Плотника за руку.
Всё тело матери даже сквозь кровавую корку было покрыто синяками. Такие же синяки я видела на ляжках и груди беззубой Тараканихи, когда вечером мыла её в тёплом баке душистым мылом. Расслабившись, она охотно рассказала, что любят вытворять их мужчины с пришлыми женщинами, для своего удовольствия не брезгуя откровенными подробностями, с плотоядной завистью глядя на мои волосы: у самой же, кроме редкого пучка волос на голове, красовались сплошные залысины.
Я знала, через что прошла мать, знала, чему вскорости хотела меня научить старуха по личной просьбе главаря – так сказать, поработать ротиком на его именины в конце недели.
- Не смей! - угрожающе прошипела я Плотнику, сжимая его руку, чтобы он не пожалел их, не помог. Он сглотнул, читая бушующие в моих глазах ярость и боль.
Бородач злобно завизжал, когда его нож застрял в плече моей матери. Она резко куснула его за нос, приподнявшись на носочки, и, отпрянув, стала жевать, шумно чавкая.
Мужчина, стоявший позади главаря, скорчившись, со стоном упал. Его окровавленная ладонь заскользила по стене, оставляя разводы. С бульканьем он харкнул кровью, его нож выпал из разомкнутых пальцев. Ещё один мужчина с рычанием бросился на мать сзади. Она перехватила его руку в полёте, сломала, ударила в живот, вспарывая брюхо острыми и тонкими, светящимися голубым, как у всех сухотных, костлявыми пальцами.
Бородач дико озирался по сторонам, сжав губы. Видимо, намеревался сбежать, пока есть возможность, но мать не дала.
Я же смотрела на это действо, не в силах отвернуться. Всё тело онемело, превратившись в вату. Не знаю, как можно одновременно торжествовать и ужасаться.
Мать развернула главаря на ходу, набросившись со спины, и, вырвав зубами кусок мяса с шеи, стала его жевать, урча, как голодное животное.
Тут, осознавший наконец происходящее, Игорёк пронзительно завопил. Тонко, пискляво, как испуганная до усрачки девчонка, и тут же забулькал, давясь рыданиями, задёргался на моих плечах, завывая отчаянно, жалобно, горько. Мать повернулась в нашу сторону. Уставилась на меня, не мигая. Безумная мысль пронзила мозг горящей стрелой.
- Мама, - прошептала я одними губами.
Она замерла, на секунду прекратив жевать. Казалось, её вытаращенные, запавшие в глазницы глаза только и оставались родными на измождённом, практически неузнаваемом лице.
Вдруг ноздри матери жадно затрепетали. Целый мир перестал существовать, кроме нас. Мы смотрели в глаза друг друга, и незримая, но нутром ощутимая нить тонким волоском натянулась между нами. Мать здесь и сейчас видела и слышала меня.
- Бежим! - выдохнул мне на ухо Плотник. – Бежим! Чего ты стоишь, о Господи!!!
Я покачала головой, сняла Игорька с плеч, твёрдо вложила его ладошку в ладонь мужчины. И уверенно сказала, игнорируя панический вопль испуганной до жути девчонки, рвущийся изнутри.
- Я догоню вас.
- Что? - опешил Плотник.
Я крепко сжала нож, другой рукой отматывала цепь с талии.
- Это же на хер грёбаное самоубийство. Да ты совсем спятила, малявка!!! - впервые за время нашего знакомства он повысил на меня голос.
- Я знаю, что делаю. Знаю – и всё тут, - со вздохом сказала я, снова встречаясь с матерью взглядом. Плотник покачал головой и всего единственный раз посмотрел на меня, а затем потащил Игорька за собой к спасительной двери.
- Мама, это я! – громко, с надломом произнесла я, входя в комнату.
Вонь тут же ударила в нос, к горлу подступил комок. Желудок взбунтовался.
- Мама, это я, Маришка, - смогла сказать уверенно, без сомнений, вкладывая в слова твёрдую веру.
Она снова на мгновение перестала жевать, и я поняла, что права. Её зрачки расширились, мать вздрогнула, посмотрела на свои руки и вдруг всхлипнула.
- Тсс, - попыталась её успокоить я.
Её затрясло, как припадочную. Ноздри раздувались и раздувались, по лицу стекали слёзы.
Каждый мой шаг к матери превращался в пытку, но я уже перешагнула безвозвратный рубеж. Будь, что будет. Она не заслужила такой смерти.
- Тсс, - снова шепнула я, - всё будет хорошо.
Мать позволила надеть на неё кандалы, туго завязать свой рот и послушно, с опущенной головой поплелась за мной. Я набросила на её обнажённое тело мужскую куртку. С трудом удалось натянуть на мать частично вымазанные кровью штаны, стащив их с самого тощего трупа. Ботинки бородача завершили её наряд.
Я делала все манипуляции с матерью механически. Чтобы не сбрендить, тихонько напевала колыбельную, которую в детстве, когда ещё был жив отец, мать пела мне, затем Игорьку, а потом враз прекратила. Сломалась, ушла в себя. Но когда мать болела и не могла заснуть, то я часто напевала ей: "Глазки скорее сомкни, Спи, моя радость, усни!"
Я знала, что Плотник и Игорёк будут идти медленно, осторожно, ведь заброшенная часть бункера почти слилась с пещерой. В стенах и в полу змеились корни, частично пол перерыли крото-крысы, с радостью вселившись в скрытое от дождей место.
Мать шла молча, но то и дело фыркала и начинала рычать, когда я прекращала пение. Несколько раз она яростно дёргалась на своём поводке, гремя цепями. Её ноздри хищно раздувались, язык высовывался изо рта. Она чуяла крото-крыс.
- Еда, - говорила она, и крото-крысы в ответ жалобно пищали в тёмных углах, но не решались выглядывать.
Верно подмечено, что на каждого хищника находится хищник посильнее.
Она таки ухватила одну крото-крысу, оторвала ей голову и пару секунд смотрела на меня с сомнением. Я вздохнула – и, глядя ей в глаза, медленно освободила ей рот, чтобы она могла, практически не разжёвывая, проглотить тушку крысы. Мне хотелось плакать, но я продолжала идти вперёд.
Плотник и Игорёк устроили привал, развели костёр и уже что-то жевали. Мать сторонилась огня. Плотник, увидев меня, только кивнул, точно не сомневался, что у меня всё получится.
Игорёк, забывшись, сразу же бросился ко мне, затем резко остановился и, наконец рассмотрев мать, закричал. Она взбесилась, не узнавая его и злобно, плотоядно поглядывая на младшего, как на недосягаемую жратву.
- Успокойся! - встряхнула я Игорька. Не получилось. Он ещё больше разревелся, и пришлось залепить ему пощёчину. Братишка булькнул и затих, уже затравленно поглядывая на меня. Я никогда не била Игорька, поэтому содеянное подорвало что-то внутри меня - и вдруг разом навалились вина перед братишкой и отвращение к себе. Но так ведь было нужно?
Плотник тоже смотрел на меня с осуждением, и я видела, что всё больше не будет как прежде. В его глазах я и сама не узнавала себя.
- Ты же понимаешь, что это глупо и опасно?!
Я неопределённо пожала плечами, усаживаясь возле костра, грея руки. Он молчал, затем протянул мне бутылку с водой в примирительном жесте. Мы включили радио, но, кроме треска помех, не услышали ничего.
… Мы часто петляли, несколько раз попадали в заваленные породой тупики. В керосинке оставалось совсем мало масла, приходилось экономить. Плотник постоянно сверялся с начерченной от руки картой, вздыхал, и я понимала, что он снова меняет маршрут.
Лишь одно успокаивало: с матерью на цепи можно было не волноваться о крото-крысах.
Наконец, мы нашли округлую дверь - люк – и, приложив совместные усилия, открыли её. Мать тут же подцепила длинными костлявыми пальцами несколько молодых крото-крыс, вытащив их из гнезда наверху. Её кляп прорвался от выпирающих изо рта длинных зубов, и я точно больше бы не смогла, даже если бы попыталась, остановить её. Она хотела есть. Голод довлел над ней всё сильнее, и с каждым часом она всё больше менялась, все меньше прислушивалась к моей колыбельной.
И трудно было сказать, даже предположить навскидку, сколько времени оставалось, прежде чем она набросится на одного из нас, полностью утратив тлеющую искорку узнавания и материнских чувств.
Коридор впереди, на удивление, не пострадал. Вентилятор не работал, и, чтобы выбраться наружу, предстояло карабкаться по лестнице. Битый час я угробила, наглядно, на пальцах показывая матери, чего от неё хочу.
С каждой преодолённой ступенькой она получала пайку из пойманных запасливым Плотником крото-крыс.
В целях безопасности мы с матерью выбрались на поверхность первыми.
С примёрзшей решёткой, закрывающей трубу вентиляции, пришлось повозиться. Пальцы замёрзли. Холодный, просачивающийся сквозь дыры в решётке воздух свербел в груди. Ветер тут же свистел в ушах, запорашивая лицо сухой и колючей крошкой мелкого снега.
Наконец-то мы выбрались. Я дышала полной грудью, оглядывая простор: внизу располагалось замёрзшее озеро с громоздкой махиной, застрявшей в центре, – то ли баржей, то ли кораблём. Вокруг – неприступные горы, облепленные снегом и льдом.
От холода заслезились глаза. Плотник положил мне на плечо руку и сказал, что если мы не хотим замёрзнуть насмерть, то нужно поспешить.
Тёплых вещей нет ни у кого. Лучший вариант - бег, ведь огненный сигнал в убежище не подать.
Игорек оказался у Плотника на руках. Зыркающей по сторонам матери, то и дело дёргающей оковы своих кандалов, судя по всему, холод оказался нипочём. Я вооружилась ножом. Из вещей в кармане робы – керосинка, в другом – бутылка с водой. Плотник держал топор. Мы высмотрели тропинку, по которой практически съехали к озеру. Жаль, нет радио, могло бы помочь.
Лёд на поверхности озера плотный, с синеватыми прожилками, и всё равно страшно: а вдруг провалится?
Под защитой гор безветренно, оттого легче бежать, и не так сильно, как наверху, ощущается холод.
Мать ведёт себя пугающе: сопит, фырчит и угрожающе щёлкает зубами, прорезавшими насквозь её тряпку-кляп.
Дзиньк-дзиньк – при каждом шаге матери лязгают оковы.
Мои волосы растрепались, лезут в глаза и рот... Неожиданно врезаюсь на ходу в Плотника. Он остановился, тяжело дыша.
Присматриваемся – и на той самой высмотренной барже видим размытое движение. Нет, это не крото-крысы, им тут нечего делать. И не люди – слишком стремительно двигаются. Твари.
Он вздыхает. Мы кидаем друг дружке тяжёлые, понимающие взгляды. В груди тут же разрастается ком размером с голову снеговика.
Слабое утешение, но хоть Игорёк больше не хнычет, не задаёт вопросов. В глазах Плотника застыли решимость и обречённость. Он крепко сжимает топор. Знает: надеяться, что проскочим, глупо. Обойти баржу – не хватит времени. Тогда наверняка замерзнем. Возвращаться в бункер – вариант отпадает, коль есть вероятность, что нас точно заметили и выжидают.
Сколько их на барже – даже предполагать страшно. Да и зачем теперь об этом думать?
Плотник переводит взгляд на мать. Что-то задумал. Так и вижу, как в его мозгу щёлкают себе колёсики-шестерёнки.
- Она будет моим щитом, когда нападут. Игорька отдам тебе, и тогда, Маришка, - впервые назвал меня по имени, ласково касаясь пальцами моих волос, - во весь дух бегите к горе, карабкайтесь, наверху вас обязательно засекут радары спутника. Верьте! – словно заклиная, попросил он.
Я кивнула. Больше ничего не оставалось. Тени на барже наконец обрели форму. Высокие, костлявые, со светящимися синеватыми провалами глазниц в безволосых черепах. Я насчитала десять фигур. Они уже не таились.
Я вздохнула и выдохнула, поцеловала Игорька в лобик, сказала ему смотреть только вперёд и бежать со всей мочи. Плотник посадил его себе на плечи. Мать чуть не откусила мне нос, но всё же вовремя отшатнулась и, передумав, замерла на месте. В тёмных, наполняющихся синевой глазах-чужака блестели слёзы.
- Ма. Мари. Маришка, - картавя, выдохнула она и обмякла.
- Я хочу, чтобы ты бежала, мама, сможешь? Пожалуйста, постарайся, ради меня, - умоляюще попросила я. Ответить она не смогла, только открыла рот, но затем кивнула.
Нестись вперёд по покрытому снегом льду было зубодробительно, аж дух захватывало, и я хоть не раз скользила, всё же не упала.
Они выпрыгнули с бортов обледеневшей и накренившейся, намертво вросшей в лёд баржи и помчались на нас. Босые - и когти на пальцах ног служили им почище шипов на бутсах. Никаких лишних движений.
Они живо окружали нас. Проклятая свора шакалов.
Я не оборачивалась. Не хотелось этого видеть, не хотелось ничего слышать. Но время настало.
- Маришка, отдай мне керосинку! - крикнул Плотник, спуская Игорька с плеч на лёд.
Братишка крепко схватил меня за руку. Плотник забрал ключи от оков матери, керосинку и притянул мать поближе к себе, точно собаку на поводке. Тащить Игорька на руках – сильно сбавит мою скорость, но иначе поступить не могла. Мой темп бега трёхлетка не потянет. Я взяла его на руки и прошептала Плотнику единственное слово одними губами вместо прощания: «Спасибо!» Он подмигнул мне, напутствуя:
- Спаси его.
Больше я не оглядывалась, только бежала и бежала вперёд во весь дух, подбадривая себя, задыхаясь и пыхтя. Чёртовы слёзы застилали глаза.
Я слышала лязг топора. Отчаянное матюганье. Хрипы, остервенелое урчание и визг. Звуки борьбы вскоре затихли. Невыносимо сдавило в груди. Я приближалась к кромке обрыва, замечая коренья и выдолбленные в замёрзшей глине ступени. В спину ударил ветер, принеся запах копоти и дыма. Конечно, то был не ветер.
Всё, что я успела сделать, - это подсадить Игорька наверх, сказать: «Хватайся и ползи!» Секунда раздумий – и братишка пополз вертлявым и гибким ужом. Не зря я заставляла его заниматься гимнастикой каждое утро на пару со мной. Не зря я его тренировала.
Нога провалилась в лёд. Я упала. На спину навалилось что-то вонючее и обгорелое. Прорубь расширилась, забрав меня с головой. Холод обездвижил. Я забыла, как дышать. Оцепенела, но вовремя сработали инстинкты. Тут же вынырнула. В руке оказался нож.
Мокрая и задубевшая от холода одежда на теле, казалось, весила тонну. Но мне отчего-то было так жарко, как если бы меня поместили в печь, решив зажарить до хрустящей корочки.
Игорёк всё потиху карабкался и карабкался вверх. Какой же он молодец.
Меня сбили с ног. Двое. В ход пошёл нож. Ударила вхолостую. Обернулась.
Материнские глаза с проступившей синевой чужака внутри я никогда не забуду, пусть даже на вспученном и почерневшем от огня лице.
Бросок и цепкий укус в плечо – туда, ближе к шее, где она открыта. Хороший клок мяса остался в зубах твари. Удивительно, но боли я не почувствовала.
Только хлестала кровь на белесый лёд.
Нож в дрожащей руке снова описал дугу и таки попал в глаз высоченному и полуголому ожившему скелету с нечеловеческой синевой во взгляде. От неожиданности он пошатнулся.
Я подпрыгнула, подстёгиваемая адреналином, и уцепилась за корень. Ещё бы рывок – и нога оказалась на глиняной ступеньке, но мать играючи стащила меня вниз. Спина грохнула об лёд. Сознание померкло от неописуемой боли. Мама стала рвать мою робу на животе, я выставила, обороняясь, руки и была укушена – ею, собственной матерью. Она облизнулась и вгрызлась сильнее, а потом неожиданно отпустила. Первая тварь вытащила из своей глазницы нож и сцепилась с ней за право сожрать меня.
Адреналин медленно затихал, сменяясь холодом и болью. Собственная кровь на снегу казалась до чёртиков живописной.
Бросила взгляд наверх: Игорёк всё ещё полз. Всё ещё был недоступен для них и имел шанс спастись.
"Я должна!- приказала себе. - Должна это сделать!" И встала. Голова кружилась. Прикусила губу и сжала раненую руку – резкая боль смыла собой холод и оцепенение. Снова прыгнув, подтянулась и стала карабкаться наверх, за Игорьком. Преодолела всего лишь единственную ступеньку, как за ногу ухватилась костлявая рука – материнская рука с удлинёнными пальцами. Вторая тварь внизу щёлкала зубами и трепыхалась на льду, отчаянно пытаясь перевернуться, цепляясь за снег одной рукой. Её ноги были вырваны из суставов и разбросаны в стороны. Я поймала взгляд матери, в нём совсем не осталось человечности. И, сколько теперь, Маришка, ни пой, она не узнает ни твоего голоса, ни давнишней колыбельной.
Смех взорвался бульканьем в горле. Мать цеплялась за мою ногу одной рукой, вторая же висела на сухожилиях, повреждённая, как и грудная клетка с торчавшими прямо из мяса рёбрами. Вместо крови - подрагивающая голубая плёнка.
Сил лезть дальше не осталось. Рука кровоточила и не подчинялась командам мозга, я замерзала, ресницы слиплись от льдинок, и волосы превратились в льдистую паклю.
Я знала, что умирала. Знала, что выхода нет. И всё, что могла, - не позволить ей добраться до Игорька. В памяти всплыло радостное лицо отца. Летний день и наши совместные игры. Счастливое тепло разлилось в области сердца. Я приподнялась и, с горем пополам повернувшись набок, вцепилась зубами в пальцы твари, остервенело вгрызлась в плоть, разрывая сухожилия.
Руки совсем замёрзли, и собственные пальцы, как и всё онемевшее тело, полностью обессилили, отказываясь работать. Но челюсть ещё двигалась, а зубы превратились в капкан, движимый лишь отчаянной силой воли: но ведь этого мне ещё хватит с лихвой на то, чтобы тварь полетела вниз.
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689