FANFANEWS

Он рассказал, что научно-фантастические фильмы и книги, такие как «Терминатор», заставили людей считать искусственный интеллект опасным для человечества. Но на самом деле нет никаких причин полагать, что разумные машины могли бы начать конкурировать с людьми. По его словам, разумный интеллект не имеет ничего общего с доминированием. То же самое касается людей: «Если бы было правдой, что самые умные люди хотели доминировать над другими, тогда Альберт Эйнштейн и другие ученые были бы одновременно богатыми и влиятельными, но они не были ни теми, ни другими».

Быстро развивающиеся системы генеративного искусственного интеллекта, такие как ChatGPT, вызывают опасения у многих людей из-за своего «сверхразума». В связи с этим, генеральный директор OpenAI Сэм Альтман, генеральный директор DeepMind Демис Хассабис и генеральный директор Anthropic Дарио Амодей подписали публичное заявление, в котором предупреждают об угрозе вымирания человечества из-за использования ИИ.

Исследование, проведенное Microsoft, показало, что модель OpenAI GPT-4 демонстрирует ранние признаки ОИИ (AGI, общего искусственного интеллекта), то есть его возможности находятся на уровне человека или даже превышают его. Однако Лекун это отрицает, утверждая, что многие компании, которые занимаются изучением искусственного интеллекта, «чрезмерно оптимистичны» и что еще необходимо несколько «концептуальных прорывов», прежде чем системы ИИ приблизятся к интеллекту человеческого уровня. Но даже в этом случае их можно будет контролировать, закодировав «моральные качества».

«Модели просто не понимают, как устроен мир. Они не способны планировать. Они не способны к реальным рассуждениям. Дебаты о экзистенциальном риске очень преждевременны, пока мы не разработаем систему, которая сможет соперничать даже с кошкой с точки зрения способностей к обучению, которых у нас на данный момент нет», — сказал Лекун.

Источник: fanfanews

Урсула Ле Гуин многолика. Она умела сочинять, кажется, вообще всё: стихи, прозу, сценарии, пьесы, фантастику, реализм; квесты, в которых что-то происходит на каждой странице, и медитативные романы, в которых почти ничего не происходит. Там, где другие видят противоположности («фантастика? фэнтези? да это вообще не литература!»), Ле Гуин находила общность. Она была как «десятиклон» из рассказа «Девять жизней» — разная, но одна и та же. Мы привыкли различать, разделять, классифицировать — но для Ле Гуин, как для всякого даоса, единство было важнее отличий.

Жизнь первая: когда воротимся мы в Портленд

Ей повезло с эпохой: обстоятельства жизни идеально совпадали с тем, что Ле Гуин хотела сказать городу и миру. Она родилась в семье ученых: отец — антрополог из Калифорнийского университета в Беркли; мать — психолог и писатель, автор книги «Иши в двух мирах» о последнем представителе индейского племени яхи и носителе южного языка яна. Интерес к «первобытным» общинам, которые зачастую мудрее цивилизации, Ле Гуин сохраняла всю жизнь. Дома у ее родителей была огромная библиотека. К отцу в гости приходили люди вроде отца атомной бомбы Роберта Оппенгеймера, который станет прототипом Шевека в «Обделенных».

Первый научно-фантастический рассказ Ле Гуин послала в журнал Astounding Science Fiction, когда ей было одиннадцать. Но настоящий дебют состоялся в итоге довольно поздно: рассказ опубликовала в 32 года, роман — и вовсе в тридцать семь. Перед тем успела выйти замуж и родить двух дочерей и сына. В 1959 году семья Ле Гуин переехала в Портленд, штат Орегон, где писательница и жила до самой смерти, которая наступила в январе 2018 года.

И, пожалуй, всё. Стоит разве что упомянуть о дружбе с Филипом Диком. Эта дружба не помешала Ле Гуин в 1975 году отказаться от почетной премии «Небьюла», присуждаемой Американской ассоциацией писателей-фантастов, в знак протеста против того, что ААПФ отняла почетное членство у Станислава Лема. Дик как раз и требовал выгнать Лема из ААПФ как советского агента. Но и ценить Дика, «нашего доморощенного Борхеса», всё это Ле Гуин не мешало. К слову, в 1971 году она издала не очень характерный для нее и очень филипдиковский роман «Резец небесный», герой которого постоянно меняет реальность через сновидения. Сама Ле Гуин предпочитала делать это через книги.

Жизнь вторая: правдивые слова похожи на свою противоположность

Название «Резец небесный» взято из древнекитайского философского трактата «Чжуан-цзы», пусть даже перевод и неправилен, на что Ле Гуин указал китаист Джозеф Нидэм. В русской версии «Чжуан-цзы» это словосочетание передано как «небесное равновесие»:

[Тот, кто] в знании отступает там, где не способен [познать], [обладает] истинным знанием. Того, кто к этому не приближается, разбивает естественное равновесие.

«Чжуан-цзы» — даосская книга притч, а даосизм (и буддизм, что не так заметно) был Ле Гуин ближе любой другой религии. В 1997 году она выпустила собственное переложение «Дао Дэ Цзин». В русских переводах даосизму Ле Гуин пришлось куда хуже, чем «резцу небесному». Скажем, в «Городе иллюзий» Дао перевели как «тао», то есть «Дао Дэ Цзин» (Старый Канон, как его называют в романе) переводчик не опознал, и, сколько цитат пропало втуне, — бог весть.

Лао-цзы, предполагаемый автор «Дао Дэ Цзин», говорит, что есть некий Путь, естественный для живых существ. Этот Путь не ухватишь за хвост и не выразишь словами. Что чуть противоречит существованию трактата Лао-цзы, само собой. Урсула Ле Гуин определенно верила в Дао. Она не пыталась его выразить или схватить за хвост. Но книги и были ее Путем, и для проповеди она выбрала весьма необычное средство — научную фантастику и фэнтези.

Жизнь третья: смотри, как сверкают крылья ястреба в ясном небе

Взять самый известный цикл Ле Гуин — «Земноморье» (в оригинале Earhtsea). В самом названии заключен дуализм инь и ян, тьмы и света, земли и моря. Неудивительно, что в песни «Создание Эа» сказано:

Только в молчании слово,
только во тьме свет,
только в умирании жизнь:
светел сокола полет
в пустом небе.

Внимательный глаз отметит, что древнее название мира, Éa, дважды и симметрично повторяется в слове EArhtsEA. Неудивительно и то, что «хорошая» и «плохая» магия здесь уравновешивают друг друга. И то, что в первой книге цикла волшебник Гед гонится за тенью, которая в итоге оказывается его собственной. Можно толковать «Волшебника Земноморья» (1968) на даосский манер или юнгианский, но, даже если вы не в восторге от Толкина, считать, что фэнтези обязано быть глупым, после Ле Гуин уже не получится.

Урсула Ле Гуин, Париж, 1954 год

В следующих книгах цикла (а всего в нем пять романов и сборник рассказов) находят себя уже другие герои, а Гед, утратив магию, обретает нечто большее — семью. Этот мотив повторяется у Ле Гуин вновь и вновь — вплоть до подростковой трилогии «Легенды Западного побережья» (2004–2007), тщательно собирающей персонажей из разных культур в одну общину. Паттерн ясен: преодолей ложные различия — найдешь себя и других. А заодно проникнешь в чужие культуры. И выяснится, что все это время ты шел домой.

Этот паттерн можно выделить и в книгах Хайнского цикла. Хайн — древняя планета, когда-то вышедшая в космос и заселившая великое множество миров. Она изрядно поэкспериментировала с колонистами с не очень понятной целью. По ходу развития цикла цель становится чуть яснее: по-видимому, телепатия, двуполость и прочие социальные эксперименты ставились, чтобы посмотреть, как то или иное изменение человеческой природы скажется на агрессии. На многих мирах в итоге нет войн — пока их не экспортируют туда земляне.

Населенные планеты образуют сначала Лигу миров, потом — Экумену, «которая по сути своей вообще не государство и не форма правления. Это попытка объединить мистику с политикой, что само по себе, разумеется, обречено на провал. Однако даже неудачные попытки уже принесли человечеству куда больше добра, чем все предшествующие формы сосуществования различных миров».

У Экумены есть общие ценности, но еще важнее то, что у нее есть Дао. Ле Гуин прослеживает этот Путь на протяжении многих тысяч лет через войны, изобретение моментальной межзвездной связи, нуль-транспортировки и — в самой последней повести по внутренней хронологии, «Еще одна история, или Рыбак из Внутриморья» (1994), — перемещений во времени.

Первые романы цикла — «Мир Роканнона» (1966), «Планета изгнания» (1966), «Город иллюзий» (1967) — уже небанальны и интересны, каждый по-своему. Первый — полуфэнтезийный квест с инопланетными эльфами, гномами, крылатыми лошадьми; второй — история войны и любви с участием людей, отрезанных от прочего космоса на феодальной планете; третий — тоже квест, но уже в поисках истины, и протагонист здесь такой же двойственный, как волшебник Гед. Однако славу Ле Гуин принес четвертый роман, в котором тема Дао-Пути как сплетения инь и ян зазвучала в полную силу.

Жизнь четвертая: два есть одно, жизнь и смерть как любовники в кеммере

Вышедшая в 1969 году «Левая рука Тьмы» была подобна грому среди ясного неба. Это все тот же Хайнский цикл: в далеком будущем Дженли Аи, посол Экумены, пытается убедить обитателей планеты Гетен войти в содружество миров. Гетенцы уникальны: все они — андрогины, двуполые, а в каком-то смысле и бесполые. В короткий период кеммера, напоминающий месячные, в гетенцах пробуждается сексуальность, и партнеры как бы договариваются между собой, кто из них будет «мужчиной», а кто «женщиной»; любой здесь может стать и отцом, и матерью. Все гетенцы в книге описываются через мужское местоимение «он», но это ведь особенность нашей, а не их картины мира. В глазах Дженли Аи гетенцы двоятся: то они больше похожи на женщин, то на мужчин — и исключительно потому, что в аспекте пола мы привыкли воспринимать живых существ бинарно. Как сместить оптику? Как и вовсе от нее отказаться?

Это был далеко не первый фантастический роман, изо всех сил нарушавший конвенции жанра, в том числе табу на сексуальность. Хотя на самом деле сексуальности в романе кот наплакал; позднее Ле Гуин восполнит этот пробел в рассказе «Взросление в Кархайде» (1995), хотя выяснится, что секс сексом, а любовь важнее. «Левая рука Тьмы» о другом — о, как сказали бы древние китайцы, преодолении различий. Бинарных оппозиций здесь множество, порой они заключены одна в другую. Скажем, унитаризм/федерализм: государство Кархайд — формально монархия, а на деле сообщество княжеств, «толпа вздорных родственников» — чем-то напоминает США; Оргорейн якобы федерация, союз «комменсалий», в действительности тоталитарен и управляется скорее спецслужбами, то есть похож на СССР; и, надо сказать, хрен редьки не слаще. То же с местными религиями — провидцами-ханддаратами и последователями мессии Меше, которому в момент просветления открылось все пространство-время: несмотря на противостояние, по сути, это две стороны одной духовной медали.

«Тьма — правая рука Света; Свет — левая рука Тьмы». Если преодолеть различия, останется любовь. Кстати, фамилия Дженли Аи и означает «любовь» по-японски. Так же, как по-русски фамилия Раджа Любова, персонажа повести Хайнского цикла «Слово для „леса” и „мира” одно» (1972), прозрачнейшей метафоры Вьетнамской войны. Да и в имени героини романа «Лавиния» нельзя не услышать слово love.

Жизнь пятая: в далеком созвездии Дао Кита

Однако лучшей книгой Ле Гуин многие считают все-таки роман «The Dispossessed» (1974). По-русски он не слишком удачно назван «Обделенные», хотя, как выкручиваться переводчику, не очень понятно. Это еще один рассказ о (не)двойственности, и название — «инь» для «ян» Федора Михайловича Достоевского: «The Possessed», «Одержимцы», — вариант перевода на английский «Бесов».

Достоевский писал о плохих революционерах, Ле Гуин — о хороших. Протагонист ее романа физик Шевек живет на планете Анаррес в анархическом обществе: здесь нет денег и собственности; здесь все свободны и дорожат свободой; здесь понимают, что обратная сторона свободы — ответственность и солидарность; здесь нет Государства, войн, эксплуатации человека человеком; здесь все бедны (может, ровно поэтому Анаррес вообще возможен), но вроде бы счастливы. Анаррести, анархисты этого мира, двести лет назад прилетели с планеты Уррас, которая с Анарреса видится луной (и наоборот); там они были сектой, следовавшей учению некоей Одо. Обе планеты вращаются вокруг звезды Тау Кита, и есть мнение, что Ле Гуин выбрала ее за фонетическое сходство: Тау (Tau) — Дао (Tao).

Шевек летит на Уррас в надежде установить с тамошним обществом контакт; он даже готов отдать уррасти свое величайшее открытие. Уррас, опять же, похож на Землю: насквозь капиталистическое государство А-Ио, тоталитарно-социалистическая страна Тху, Бенбили — местный Вьетнам... Рая нет ни на Анарресе, ни на Уррасе — сказывается человеческая природа. Не зря подзаголовок книги — «двусмысленная утопия».

Но дело не в планетах, дело в установках. Шевек — истинный анархист, человек перманентной революции; он нигде не дома (любой его путь — возвращение домой), он dispossessed во всех смыслах — он обездолен, не одержим (в отличие от одержимцев Урраса), у него нет собственности. Говоря коротко, он постоянно преодолевает различия — даже различие между прошлым и будущим, исходя из его теории (и структуры романа), — и оттого от них свободен.

Сочиняя «The Dispossessed», Ле Гуин пробила реальность:

«С моей точки зрения, анархизм вообще самая идеалистическая и самая интересная из всех политических теорий. Однако воплотить подобную идею в романе оказалось чрезвычайно трудно; это отняло у меня огромное количество времени, поглотив всю меня целиком. Когда же задача была наконец выполнена, я почувствовала себя потерянной, выброшенной из окружающего мира. Я была там не к месту».

Получился и правда портал в другой мир, в который, черт подери, так хочется верить. Акт Творения. Не первый в жизни Ле Гуин и далеко не последний, но один из самых мощных. Место революции было найдено: она обнаружилась в голове читателя.

Жизнь шестая: границы несуществующих стран

Но начинала Ле Гуин вовсе не с фантастики: в 1950-е она сочиняла абсолютный реализм, фантастическим было разве что место действия — вымышленная реальность, условная Центральная Европа, условные Польша, Чехия, Венгрия. В XIX веке — часть империи Габсбургов, после Первой мировой — независимая страна, после Второй — часть социалистического блока; восстание в 1956-м, падение режима в 1989-м... Страна звалась Орсиния. Несложно догадаться, что это «страна Урсулы»: ursula (маленькая медведица) — urs (медведь) — ursinus (медвежий).

В 1976 году рассказы об Орсинии вышли отдельным сборником. Три года спустя последовала «Малафрена» — роман о той же стране в 1820-х годах: самая европейская, реалистическая и, как свидетельствовала автор, «классическо-русская» ее книга. В 1990 году Ле Гуин написала последний «орсинский» рассказ «Глоток воздуха».

«С 1990 года я не могу вернуться в Орсинию, хотя несколько раз пыталась. Границы закрылись. Я не знаю, что происходит. Это меня беспокоит».

А еще была «Морская дорога» (1991), сборник реалистических рассказов, действие которых происходит в приморском городке Клэтсэнд, штат Орегон. Тоже реализм, не магический, но все-таки чудесный, близкий к «Дублинцам», к эпифаниям Джойса, — как и ее фантастика. Те же «инь» и «ян».

Жизнь седьмая: есть такая долина, и высокие горы ее окружают...

Долгое время казалось, что Урсула Ле Гуин далека от экспериментов. Она сочиняла в огромном диапазоне, играла стилями, но не бунтовала — до середины 1980-х, когда вышел в свет долгострой, книжища «Всегда возвращаясь домой». Это сборник рассказов, сказок, поговорок, стихов, песен, рисунков, историй народа кеш, который еще только будет жить в Калифорнии в далеком будущем, после ядерной войны. Здесь есть некий нарратив, история женщины по имени Говорящий Камень, которая на время уходит жить к народу Кондора — тоталитарному, стремящемуся завоевать всё и вся, «мужскому», — и возвращается на родину, в Долину, в «женское» общество свободы и анархии (вспомним путешествие Шевека с Анарреса на Уррас и обратно). Но это лишь часть обширнейшего полотна, в котором находится место всему, что Ле Гуин так любит, от вымышленных мифов, транслирующих иную систему ценностей, до календаря, карт, алфавита и даже кассеты с записью народных песен.

Этнографическое описание народа кеш представляет Пандора, альтер эго автора. Степень погружения при этом абсолютна. Выныривать в нашу реальность из книжной, прямо скажем, нелегко. Там — другая жизнь, далекая от идеала, но в принципе куда лучше нашей. Там мир поделен между девятью Домами живых и мертвых, включая Дома Смерти, Снов, Дикой Природы и Вечности. Там сочиняют стихи и сказки и пишут бесконечный роман «Опасные люди» (Пандора приводит пару глав). Там по-другому думают: «грамматика языка кеш не имеет средств для выражения отношений обладания между живыми существами...»

Такое вот сознательное Творение очередной двусмысленной утопии. Это просто мечта, явившаяся людям в плохие времена, заветная мечта тех людей, что ездят на снеговых санях, создают ядерное оружие, а директорами тюрем сажают пожилых домохозяек. Это критика цивилизации, которая возможна только для людей, ею созданных; утверждение, претендующее на то, чтобы стать отрицанием; стакан молока для души, изъязвленной кислотным дождем.

Жизнь восьмая: и вовсе не смерть позволяет нам понимать друг друга, а поэзия

В эпосе «Всегда возвращаясь домой» есть не только песни народа кеш, но и стихи самой Пандоры:

Ни божества, ни короли и ни герои,
что родятся раз в столетье,
здесь друг друга не сменяют.
Ни двойников, ни слепков с нас
и ни умноженного многократно
войска дублей — иль новых образцов,
но все ж на нас похожих, —
толпы, что заполняет города,
здесь нет. И нет Столиц. Простите.
Здесь нет и Никуда,
куда бы броситься могли вы.
Пути нет без конца и без предела.
Только люди. Их немного,
и они пытаются припомнить,
в памяти оставить множество вещей,
и бродят у реки спокойной,
и поют: о хейя, хейя, хейя!

Урсула Ле Гуин писала поэзию всю жизнь. Первый сборник стихов, «Дикие ангелы», она выпустила в 1975 году, последний, двенадцатый, со стихами 2014–2018 годов, вышел уже после ее смерти. К сожалению, эта ее сторона представлена по-русски меньше всего.

Жизнь девятая: за день до вечности

Словно всего этого было мало, Ле Гуин, когда ей было под восемьдесят, написала исторический роман. Ну или псевдоисторический: «Лавиния» (2008) основывается на десятке строк «Энеиды». «Я» этого романа — дочь царя Латина, жена троянца Энея, мать Сильвия, царя Альба-Лонги, дальнего предка Ромула и Рема, то есть женщина, без которой не было бы Рима, но которая вошла в историю бледной тенью окружавших ее мужчин. И, добавим, благодаря мужчине, Вергилию Марону, автору «Энеиды».

«До того, как он сочинил свою поэму, я была одной из самых неясных фигур прошлого, всего лишь точкой, одним из имен на огромном генеалогическом древе. Именно он подарил мне жизнь, подарил самоощущение, тем самым сделав меня способной помнить прожитую мною жизнь, себя в этой жизни, способной рассказать обо всем живо и эмоционально, изливая в словах все те разнообразные чувства, что вскипают в моей душе при каждом новом воспоминании, поскольку все эти события, похоже, и обретают истинную жизнь, только когда мы их описываем — я или мой поэт».

В священном лесу Лавиния встречается с духом Вергилия, который через сотни лет умирает на корабле по пути в Брундизий: то ли Лавиния живет в воображении поэта, то ли Вергилий преодолел бездну веков, то ли он буквально творит прошлое своего (и нашего) мира. Нечто подобное Ле Гуин описала в романе Хайнского цикла «Толкователи» (2000): реальность — это повествовательная ризома, эссе на тему «что есть истина?», система переплетенных историй, и у этой системы, у этого Древа есть ствол — этика, правильное поведение на жизненном пути. Дао, которое словами не выразить — а поэзией, историями, историей вполне.

Ну а поскольку история/поэзия умереть не может, в конце Лавиния обретает бессмертие. Кажется, финал этот рифмуется с рассказом «За день до революции» (1974) о последних днях Одо, женщины, придумавшей и тем самым сотворившей чудную анархию Анарреса. Как и Ле Гуин, Одо не была и не стала частью мира, который придумала (но, черт возьми, с какой стати ей-то быть примерной одонийкой?). Однако Творение состоялось. И творец будет жить в своем творении — всегда.

Автор текста: Николай Караев
Источник: fanfanews

Сегодня soviet wave («советская волна») – часть мировой моды на ретрофутуризм. Это хорошо узнаваемая эстетика плакатов, картин, фильмов, книг о космосе. Люди из разных стран обсуждают в Сети, насколько современно смотрятся «Отроки во Вселенной» по сравнению с голливудскими картинами, снятыми в 1970-х. Но молодым ценителям soviet wave уже непросто понять, что это был не только стиль, но и строгая идеология. И именно она сделала советский космос столь непохожим на западный.

Мечтатели и пропагандисты

Советское искусство со сталинских времен находилось под контролем государства. Авангардистские эксперименты первых послереволюционных лет быстро сменились гегемонией социалистического реализма. В этих условиях космическая тема оказалась отдушиной для тех, кто хотел делать что-то иное, – для осторожных мечтателей и фантазеров. Осторожничали они потому, что за слишком уж отвлеченные фантазии можно было понести наказание. Без идеологической нагрузки, без воспевания коммунизма путешествия к далеким звездам были недопустимы.

С одной стороны, советское космотворчество прославляло достижения отечественной космонавтики, а с другой – удовлетворяло желание погрузиться в «альтернативную реальность». Казалось бы, тенденции противоположные, но советский человек знаменит своей находчивостью, поэтому во многих произведениях и пропаганда, и эскапизм шли рука об руку, вполне благополучно уживаясь.

Основной корпус советского космического искусства сложился после того, как СССР начал осваивать внеземное пространство, но и до конца 1950-х было создано немало – в основном в жанре фантастики.

Красная планета под красным флагом

Константин Циолковский был не только отцом теоретической космонавтики, но и одним из первых советских фантастов: в 1920 году вышла его повесть «Вне Земли», рисовавшая картины межпланетных путешествий ближайшего будущего.

Циолковский работал над этим художественно-научным произведением еще с конца XIX века, поэтому оно получилось у него не таким идеологизированным, как наследовавшие ему творения советских фантастов. Полеты в космос, считал ученый, должны объединить человечество, а не обострять конкуренцию между государствами.

В целом ранняя советская фантастика не могла жить без мысли о коммунистической революции. Самый яркий феномен этой эпохи – «Аэлита», роман «красного графа» Алексея Толстого, вышедший в 1923 году и почти сразу же экранизированный Яковом Протазановым. Советские люди летят на Марс, где обнаруживают цивилизацию с признаками классового неравенства, влюбляются в инопланетянку, затевают революцию и летят обратно.

В фильме Протазанова предполагалась мультипликационная вставка, но режиссер решил не смешивать жанры. Тогда Юрий Меркулов, Николай Ходатаев и Зенон Комиссаренко сделали отдельный мультфильм «Межпланетная революция» (1924). Он получился еще более новаторским, чем «Аэлита», да и сюжет был лихой: спасаясь от мировой революции, буржуазия бежала в космос. Но карающая рука пролетариата настигала ее и там.

Тема революции и богачей, ищущих убежища на других планетах, встречается в романе «Прыжок в ничто» (1933) одного из главных раннесоветских фантастов Александра Беляева. Опять же далеко убежать им не удается: экипаж корабля оказывается сплошь большевиками. В результате на Земле торжествует революция, а капиталисты остаются влачить жалкое существование на Венере.

В чреве «Иосифа Сталина»

Распространение коммунизма во Вселенной было единственным веским поводом для разговора о космосе в ту эпоху. Даже аполитичный Циолковский был вынужден принять правила этой игры. В 1935-м при его участии создается «Космический рейс», вторая после «Аэлиты» легендарная фантастическая картина.

Ее снял Василий Журавлев – именно его студенческий сценарий «Завоевание Луны мистером Фоксом и мистером Троттом» в свое время лег в основу «Межпланетной революции». Журавлев, большой поклонник Жюля Верна, отправляет своих героев в космос на ракетоплане «Иосиф Сталин». Попав на Луну, академик Седых и его коллеги посылают сигнал на Землю, выложив гигантские светящиеся буквы «СССР».

Спецэффекты для картины создавал художник-постановщик Юрий Швец, впоследствии работавший над многими другими эпохальными космическими фильмами: «Небо зовет» (1959), «Мечте навстречу» (1963), а также документальными лентами 1950–1960-х: «Вселенная», «Луна» и «Марс». Швеца очень ценил Циолковский.

Вскоре после «Рейса» Швец участвовал в незавершенном проекте Александра Птушко «Утренняя звезда» о полете на Венеру. Сохранившиеся кадры свидетельствуют, что это мог бы быть настоящий блокбастер своего времени.

Слишком оптимистично

После войны Юрий Швец начал писать впечатляющие космические картины: «На планете двойной звезды», «Пост управления звездолетом» и другие. По названиям видно, что это были полотна визионера-фантаста. Одна из известнейших его работ «Луна. Океан бурь. Проспект им. Гагарина, 1996 год», написанная в начале 1970-х, часто приводится в пример того, как оптимистично советские люди думали об освоении околоземного пространства: в 1996 году на Луне ожидалась бурная жизнь.

Основоположником советской космической живописи был Петр Фатеев, основатель художественной группы «Амаравелла» (1920-е годы), в которую входили Виктор Черноволенко, Борис Смирнов-Русецкий и другие. Фатеев рисовал фантастические космические пейзажи, вдохновленные работами Николая Рериха и Микалоюса Чюрлениса. «Амаравелла», как и все послереволюционное передовое искусство, просуществовала недолго: в начале 1930-х группа распалась, а ее участников репрессировали. Фатеев чудом избежал тюрьмы, несколько десятилетий прожил, стараясь не привлекать к себе внимания властей, и только в 1960-х, на склоне лет, вышел из вынужденного подполья.

Ближний прицел

До наступления хрущевской оттепели в советской фантастической литературе доминировал принцип «ближнего прицела» (иногда можно встретить вариант «ближний предел»).

Все началось с первого Всесоюзного съезда советских писателей в 1934 году, на котором научной фантастике поручили воспитывать молодежь и прославлять советскую науку. «Ближний прицел» означал ориентированность на самое скорое будущее, на достижения советской науки и ее предстоящие успехи. Мечтатели-эскаписты не приветствовались. Тема космоса не была в приоритете, так как казалась слишком отвлеченной. На фоне индустриализации, коллективизации, а затем войны и послевоенного восстановления полеты к далеким планетам и звездам действительно выглядели непозволительной роскошью.

В рамках «ближнего прицела» творили Владимир Немцов («Огненный шар»), Вадим Охотников («Электрические снаряды»), Григорий Адамов («Тайна двух океанов»), Виктор Сапарин. Сапарин, кстати, первым в художественной литературе, в повести «Новая планета» (1950), употребил слово «космонавт».

Установкам «ближнего прицела» соответствовали и книги одного из главных советских фантастов середины века Александра Казанцева. Но в душе он симпатизировал «дальней» фантастике и, когда идеологический климат немного потеплел, опубликовал космические повести «Лунная дорога» и «Внуки Марса».

Среди писателей, в непростое время отваживавшихся на дальний предел, можно упомянуть Александра Беляева с его повестями «Звезда КЭЦ» (1936) об орбитальной станции и «Небесный гость» (1937) о полете к звездам, Владимира Владко, писавшего в «Аргонавтах Вселенной» (1938) о путешествии на Венеру, и Бориса Анибала, чьи «Моряки Вселенной» (1940) рассказывали о полете на Марс.

Начало золотой эпохи

В начале 1950-х Георгий Мартынов написал роман «Гость из бездны», но не спешил его публиковать, возможно, опасаясь критики адептов «ближнего прицела». Естественно, им не понравилось бы уже само время действия романа – XXXIX век. Мартынов считал, что светлое будущее человечества наступит еще очень не скоро. Однако после полета Гагарина писатель понял, что недооценил темпы научно-технического прогресса, и наконец опубликовал «Гостя». Сделай он это раньше, роман мог бы произвести фурор, но в итоге Мартынов опоздал и оказался в тени таких популярных к тому времени фантастов, как Иван Ефремов и братья Стругацкие.

В 1957 году был опубликован роман Ефремова «Туманность Андромеды», ставший символом новой советской фантастики: прицел был уже дальним, но коммунистические идеалы остались прежними. В конце 1960-х Ефремов попал в опалу: в антиутопии «Час Быка» бдительные критики усмотрели клевету на советский строй. Книгу изымали из библиотек, а писателю пришлось объяснять, что, изображая жизнь на планете Торманс, он имел в виду гибрид маоизма и капиталистической олигархии, а не пародию на Советский Союз.

В 1958 году в журнале «Техника – молодежи» дебютировали братья Стругацкие (рассказ «Извне»), а в следующем году выходит их первая повесть «Страна багровых туч» об освоении Венеры. За ней последовали «Путь на Амальтею», «Полдень, XXII век», «Стажеры» и другие. Вскоре Стругацкие стали популярнейшими советскими фантастами.

Отдельно стоит сказать о феномене советских научных журналов – таких, как «Техника – молодежи», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Юный техник». В них традиционно публиковались фантастические романы и повести с продолжением, отечественные или переводные. В оформлении этих изданий, особенно «Техника – молодежи», регулярно участвовали «космические» художники: из одних только обложек журнала можно составить галерею советского космического искусства, не говоря уже о репродукциях картин и рисунках, публиковавшихся в качестве иллюстраций к статьям и рассказам.

Звездные войны по-советски

Несмотря на оттепель, советские идеологи старались держать полет писательской фантазии под контролем и, если нужно, одергивать литераторов, улетавших слишком далеко. Так, например, досталось Сергею Снегову, в конце 1960-х опубликовавшему «Галактическую разведку» и «Вторжение в Персей», первые две части трилогии «Люди как боги». Автор слишком увлекся описаниями межзвездных битв, за что был обвинен в прозападных симпатиях. Из-за этого публикация третьей части задержалась на 10 лет.

Не радовали цензуру и романы Владимира Михайлова о капитане Ульдемире с библейскими названиями «Сторож брату моему» (1976) и «Тогда придите, и рассудим» (1983). А вот среди любителей космических приключений это был настоящий хит.

Популярным автором золотой эпохи советской фантастики был Кир Булычев. Больше всего он известен книгами о приключениях Алисы Селезневой, но помимо них у Булычева есть цикл о космическом враче Павлыше (роман «Поселок», повести «Последняя война», «Тринадцать лет пути» и другие).

Большим событием позднесоветской космической фантастики стал роман Сергея Павлова «Лунная радуга», экранизированный в 1983 году.

Были среди писателей и космонавты: Юрий Глазков, автор повестей и рассказов, печатавшихся в журналах и вошедших в книгу «Черное безмолвие», а также Евгений Хрунов, в соавторстве с Левоном Хачатурьянцем написавший «Путь к Марсу», «На астероиде» и другие повести. Втроем Глазков, Хрунов и Хачатурьянц писали и нонфикшн: книга «На орбите корабля» рассказывает о работе космонавтов.

Всюду космос

Как научная фантастика – это не обязательно космос, так и космическое искусство СССР – далеко не только научная фантастика. Это еще и наглядная агитация, и декоративно-прикладное искусство.

В ожидании полета Юрия Гагарина художник Таир Салахов создал символическое полотно «Тебе, человечество!»: обнаженные фигуры, мужская и женская, летят в межзвездном пространстве, держа перед собой белые светящиеся шары – свет знания и просвещения. Картина была показана 12 апреля 1961 года.

В том же 1961 году Александр Дейнека написал «Покорителей космоса»: на переднем плане дюжие молодые люди то ли полируют, то ли просто держат вертикально ракету чуть выше человеческого роста. На заднем плане женщина смотрит в телескоп, а еще дальше, за пределами павильона, в небо стартует ракета. Картина создавалась как эскиз к мозаичному панно для Дворца съездов. Панно так и не было сделано, зато по всей стране в 1960–1970-х появились монументальные мозаики, изображающие покорителей космических просторов: фигуры людей в скафандрах и без, неудержимо рвущихся к звездам. Это и «Завоевание космоса» Владимира Мишина на улице Гагарина в Челябинске, и «Выход в космос» Юрия Лабинцева в подземном переходе в Ростове-на-Дону на Большой Садовой. Это мозаичные панно в Киеве на улице Закревского, в Воронеже на здании Телецентра, сотни безымянных работ в многочисленных пионерских лагерях и домах отдыха.

Выпускались даже палехские шкатулки на космическую тему.

От наглядной агитации до лунных пейзажей

Классикой советской космоэстетики стали многотиражные плакаты: «От моделей ученических до кораблей космических», «Наш триумф в космосе – гимн Стране Советов!», «Гордись, советский человек, ты к звездам путь открыл с Земли» и так далее.

Они выдержаны в типичном плакатном стиле, только с добавлением образов ракет и космонавтов. Но попадались и исключения, выглядевшие более фантазийно, например, постер «Покорителям Вселенной – слава!»

Полнее космические визионеры могли выразить себя в живописи. Полотна Геннадия Голобокова, почти полностью парализованного художника, изображали сцены из будущего: «Парадокс времени» (пожилая женщина встречает молодого космонавта, своего отца, вернувшегося из путешествия и не состарившегося — задолго до «Интерстеллара»), «Сеятель» (человек в скафандре разбрасывает семена на какой-то далекой планете), «Великое Кольцо Вселенной. Контакт» (люди, то ли пилоты корабля, то ли сотрудники ЦУПа, видят на экране таинственное лицо среди звезд).

Физик, генерал-майор Георгий Покровский на своих картинах любил изображать инженерные сооружения будущего. Он предлагал создать в Москве Дворец мирового научно-фантастического искусства.

Георгий Курнин писал воображаемые виды дальних планет: «Закат зеленого Солнца», «Планета системы трех солнц», «Планета с пятью лунами». Поклонником и пропагандистом творчества Курнина был, в частности, космонавт Виталий Севастьянов.

Космонавты у холста

Самым известным советским космическим художником был Андрей Соколов. В отличие от большинства живописцев, он специализировался только на космических сюжетах. Соколов писал и достижения советской космонавтики, и футуристические фантазии, делал обложки научных книг и журналов, репродукции его картин воспроизводились на почтовых открытках и марках. Уже в 1965 году Иван Ефремов посвятил Соколову рассказ «Пять картин». Художник дружил со многими другими писателями, в том числе с братьями Стругацкими.

С середины 1960-х Соколов начал работать в тандеме с космонавтом Алексеем Леоновым, первым человеком в открытом космосе и талантливым живописцем. Наиболее известные картины Леонова «Над терминатором» (видимой с орбиты границы земного дня и ночи), «Солнечный ветер», «Над Черным морем», «Автоматическая стыковка».

Писал картины и космонавт Владимир Джанибеков. У него более земная манера: «На работу» (космонавты идут к ракете), «Перед стартом» (космонавт у люка в окружении белых голубей).

Учитель Лукаса

Советская космическая фантастика отличалась от зарубежной большей строгостью. Здесь не особо приветствовался дух развлечения, свойственный западному искусству. В центре внимания находился советский человек, а инопланетянам, в отличие от Голливуда, не уделялось почти никакого внимания. И тем не менее Голливуду приходилось учиться у советских кинематографистов.

Легендой космического кино был и остается режиссер Павел Клушанцев. Он прожил долгую жизнь, но снимал немного, причем преимущественно научную документалистику. Тем не менее два его художественных фильма, «Дорога к звездам» (1957) и «Планета бурь» (1961), вошли в историю. Поклонниками Клушанцева были Джордж Лукас, отец «Звездных войн», и Стэнли Кубрик, автор «Космической одиссеи 2001 года».

Голливудские продюсеры купили права на «Планету бурь», но показывать фильм в оригинальном виде не стали, так как самым неприятным персонажем советской картины был инженер-американец. Вместо этого из фильма Клушанцева, перемонтировав его и досняв несколько сцен, сделали два новых: «Путешествие на доисторическую планету» (1965) и «Путешествие на планету доисторических женщин» (1968). При этом советские спецэффекты были сохранены.

Дети в ракете

Популярными космическими фильмами конца 1950-х – начала 1960-х были «Небо зовет» и «Мечте навстречу» Михаила Карюкова. Первый рассказывал о полете на Марс, а второй, более сложно сделанный, – о контактах с пришельцами с планеты Центурий. «Я был спутником Солнца» (1959) Виктора Моргенштерна повествовал об экспедиции к звезде.

Снималось немало нефантастических картин о космической отрасли: «Человек с планеты Земля» (1958) и «Взлет» (1979) о Циолковском, «Самые первые» (1961) о подготовке космонавтов, «Главный конструктор» (1973) и «Разбег» (1982) о Королеве, а также «Укрощение огня» (1972) с неким собирательным образом советского ученого с намеком на Сергея Королева.

Отдельная категория – космические фильмы для детей и юношества. Одним из первых стал «Полет к тысячам солнц» (1963) Алексея Ерина, в котором мальчик, наслушавшись рассказов ученого во время ночной рыбалки, в своем воображении совершал космическое путешествие.

Вершиной юношеского жанра стала дилогия Ричарда Викторова «Москва – Кассиопея» (1973) и «Отроки во Вселенной» (1974) о приключениях школьников в космосе и их контактах с инопланетянами. «Большое космическое путешествие» (1975) Валентина Селиванова было более скромным зрелищем, зато в этом фильме звучали запоминающиеся песни Алексея Рыбникова.

Свою дань космической теме отдал и Андрей Тарковский, сняв в 1972-м «Солярис» по мотивам одноименного романа Станислава Лема.

Соблазнительная невесомость

Больше всего фильмов о космосе появилось в 1980-х, на излете советской эпохи. Кинофантастика была тогда общемировым трендом. Полные залы советских кинотеатров собирали отечественные картины «Через тернии к звездам», «Петля Ориона», «Звездный инспектор», «Лунная радуга», «Возвращение с орбиты», «Семь стихий», «Корабль пришельцев», «Подземелье ведьм» и другие.

Мультфильм «Тайна третьей планеты» (1981) по мотивам историй Кира Булычева с гениальной музыкой Александра Зацепина стал космической классикой на все времена.

В первые годы после распада СССР мало кому было дело до космического искусства. И оно снова стало формой эскапизма. Никакой государственной поддержки или большой идеи за ним уже не стояло. Голливуд же продолжал исправно производить космические картины: «Армагеддон», «Звездный десант», «Аполлон 13» и другие.

Потребовалось немало лет, чтобы Россия вспомнила о космическом жанре, начав снимать исторические фильмы о триумфах советской космонавтики: «Гагарин. Первый в космосе» (2013), «Салют-7» (2017), «Время первых» (2017). А в этом году появился и «первый фильм, снятый в космосе» — тот самый «Вызов», брошенный, видимо, Западу нашими кинематографистами.

Автор текста: Александр Зайцев
Источник: fanfanews

Режиссер сериала «Монарх: Наследие монстров» о Годзилле Мэтт Шекман заявил, что в грядущей фантастике появятся новые для киновселенной монстры.

Действие «Монарха: Наследие монстров» развернется после масштабной битвы Годзиллы и титанов, которую показали в фильме «Годзилла» 2014 года, первом проекте Вселенной монстров Legendary. В сериале при этом вернется Годзилла, но будут и другие чудовища. В интервью Collider Мэтт Шекман («Ванда/Вижн», «Пацаны») не стал спойлерить имена монстров, но сказал, что появятся и новенькие:

«Во многом этот проект прекрасен возможностью создать новых титанов, новых монстров, которых можно было бы добавить во Вселенную монстров. Так что мы вводим тех, кого знаем и любим. Я не хочу говорить слишком много, чтобы вы получили истинный восторг от увиденного».

Вероятно, с новыми чудищами зрители уже знакомы по прошлым картинам японской кинокомпании Toho, создавшей Годзиллу и других кайдзю. Впрочем, Шекман мог придумать и оригинальных существ, которых зрители не знают.

По сюжету «Монарха: Наследие монстров» бывшая учительница по имени Кейт (Анна Саваи, «Форсаж 9») отправится в Японию, чтобы найти пропавшего отца. Девушка воссоединится со своим братом и постарается вместе с ним выяснить, как их семья связана с организацией «Монарх». Важную роль в сюжете сыграет офицер армии Ли Шоу в исполнении Курта Рассела, который знает нечто важное о «Монархе». При этом будут флэшбеки с 1960-ми, где молодого Ли изобразит Уайатт Рассел («Сокол и Зимний Солдат»), сын Курта Рассела.

Премьера сериала «Монарх: Наследие монстров» Apple TV+ намечена на 17 ноября. В 1 сезоне будет 10 серий.

Источник: fanfanews

Все большее число государств занимаются разработкой такого оружия, а некоторые уже имеют на своём счету значимые результаты в виде прототипов. В число последних недавно вошла и Германия. Ходовые испытания лазерной пушки прошли с участием боевого корабля – фрегата Sachsen.

Этот корабль, имеющий водоизмещение 5800 тонн, стал базой для размещения лазерного комплекса. По понятным причинам все важные подробности жестко засекречены, но есть информация о том, что сама установка появилась на борту фрегата еще в 2022 году. Модульная система лазерного вооружения была интегрирована в существующую систему управления. Сама пушка скомпонована из 12 модулей, каждый из которых обеспечивает мощность лазерного луча 2 кВт. Они могут быть объединены в специальном устройстве для формирования общего луча большей мощности.

Сообщается, что общий луч может иметь пиковую мощность до 100 кВт. Испытания включали себя 6 кампаний, когда установка применялась против целей различных типов. В общей сложности лазер был активен не менее 100 раз. Военные отработали взаимодействие пушки с другим оборудованием и массивами датчиков. Тесты позволяют говорить об эффективности лазерного орудия против дронов, ракет и катеров на малых дистанциях. В будущем пушка может быть улучшена, а дальность применения увеличена.

Автор текста:  Александр Арефьев
Источник: fanfanews

7 октября в Корее стартовал показ дорамы «Силачка Кан-Нам-сун». И надо отметить, что первые два вышедших эпизода не разочаровали.

Кан Нам-сун в 5-летнем возрасте во время путешествия в Монголию потерялась. Долгие годы родители девочки безуспешно пытались разыскать ее. Обладательницу суперсилы нашла простая семья, которая и вырастила Кан, как свою родную дочь. В подростковом возрасте Нам-сун начинает изучать корейский и собирает деньги для того, чтобы рано или поздно найти свою родную маму. Девушка уверена, что с легкостью справится с поставленной задачей.

В это же время в Корее появляется новый наркотик, который нельзя определить при помощи стандартных анализов. В полицию поступает сигнал о том, что на самолете, летящем из Монголии, есть курьер. Задержать преступника не удалось, зато Нам-сун познакомилась с молодым полицейским Кан Хи-шиком. Попавшись на удочку мошенниц девушка остается на улице, без денег и документов, но рядом с ней есть доблестный хранитель правопорядка, который во всем ей помогает. В это же время маме Кан удается найти свою «пропавшую дочь». Однако быстро выясняется, что девушка совсем не та, за кого себя выдает. Силу Кан женщина чувствует, но никак не может определить ее местоположение. Главные герои начинают сближаться друг с другом, даже сами того не подозревая…

Легкая, позитивная дорама, со множеством смешных моментов – это именно то, что представляет собой «Силачка Кан Нам-сун». Неоспоримым плюсом сериала является то, что он никак не связан (пока что) со своим предшественником – проектом «Силачка До Бон Сун». То есть, человеку не знакомому с миром супер-женщин при просмотре будет понятно абсолютно все.

Особенно хочется выделить работу сценариста Пэк Ми-гён. Перед зрителями разворачивается сразу несколько отдельных сюжетных линий, однако довольно быстро становится ясно, что все они как-то связаны друг с другом. Взять хотя бы момент, когда Хи-шик дает скидочный купон на фото Нам-сун.

Он работает только в одной мастерской и именно ею и владеет отец Кан. Мужчина уже с первого взгляда понял, что с новой потенциальной клиенткой его что-то связывает. Эмоции на лице мужчины в этот момент говорят сами за себя.

Ли Ю-ми, воплотившая на экранах образ Нам-сун – справилась со своей ролью на миллион процентов. Немного наивная, добрая, отзывчивая, открытая и абсолютно незлобная – эта юная девушка верит в то, что миром правит доброта.

Надо отдать должное ее приемным монгольским родителям — они сумели вырастить по-настоящему хорошего человека. Он Сон-у, представший перед зрителями в образе полицейского – тоже хорош. Мимика, манеры поведения, речь, взгляды – здесь идеальнее даже не придумаешь. Их тандем действительно завораживает. Зритель ловит себя на мысли, что становится свидетелем зарождения настоящей, чистой и большой любви.

Немало в этой дораме добрых и смешных моментов. Чего только стоят танцы с пивом в неоновых трусах доблестного полицейского Кан Хи-шика или первое выступление Кан в Монголии на конкурсе силачей. Сами диалоги главных актеров зачастую становятся причиной улыбки на лице.

Откровенно говоря, объективных минусов у «Силачки Кан Нам-сун» нет. Легкая, позитивная дорама с элементами фантастики – это именно то, что стоит посмотреть после тяжелого трудового дня.

Автор текста: Кристина Мамаева
Источник: fanfanews