Мультикультурализм во Франции
Никто не обязан стоять в пробке, пусть и не большой, только из-за того, что тебе надо помолиться. В чём проблема молиться дома, ну или хотя бы не перекрывать 2/3 улицы доставляя другим людям дискомфорт?
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Подросток, кричащий "Аллах Акбар", отрезал голову учителю в Париже за то что показывал мультики с пророком во время урока о свободе слова
Стрелок-подросток кричащий "Аллах Акбар" отрезал голову учителю в Париже за то что показывал мультики с пророком во время урока о свободе слова
Фото того как выглядел пострадавший после нападения уже можно найти в интернете. Их мужчина успел выложить на твиттер до того как его застрелили.
https://twitter.com/MailOnline/status/1317144052907888640
https://www.dailymail.co.uk/news/article-8848509/Gunman-shou...
Франция сегодня: пока новые французы сносят статую де Голля, христианские процессии защищает армия.
Тут видео "новых французов", сносящих статую де Голля.
https://twitter.com/DamienRieu/status/1154414740468314112?s=...
В Новой Зеландии развернется судебная драма десятилетия: "новый Брейвик" будет сам себя защищать в суде.
Брентон Таррант, подозреваемый в совершении терактов 15 марта в двух мечетях в местечке Крайстчерч, Новая Зеландия, предстанет перед судом 5 апреля.
"Новозеландский Брейвик", как уже успели окрестить его журналисты, заявил свое право защищать себя в суде самому.
Таррант отказался от защитника. Видимо, мы скоро сможем наблюдать судебную драму десятилетия. Нет никаких сомнений, что Брентон Таррант использует внимание, которое сейчас нацелено на него со всех уголков мира, на полную катушку. На судебном заседании он выскажет все свои ультраправые взгляды на политику мультикультурализма и использует зал суда, как площадку для пропаганды.
Поверхностно образованному выходцу из простой семьи будет непросто защитить себя в суде, не имея юридического образования и не зная всех адвокатских тонкостей, но, видимо, это не его цель. Скорее всего он смирился со своей участью пробыть в заключении очень долгое время во имя своих политических идеалов.
Хотя, нельзя исключить того, что у Тарранта есть тайные покровители( он говорил, что получил благословение от рыцарей-тамплиеров, ордена- тайно существующего на территории Европы), которые хорошо подготовили его юридически и новозеландская система правосудия пройдет проверку на прочность, чтобы дать справедливое наказание человеку, на руках которого кровь десятка жертв массовой бойни.
Так или иначе, скоро нас ждет захватывающее судебное разбирательство с политическим, религиозным и социальным подтекстом.
https://zen.yandex.ru/media/id/5c4c8d8b14034b00b11f8236/v-no...
Жизнь мусульманок в Италии, часть 2
Ссылка на 1 часть
Франческа Каферри (Francesca Caferri)
Религия
«Мы же не будем говорить о хиджабе?» — Мохаммед Бен Мохаммед сопровождает эту фразу добродушной улыбкой. Он родился в Тунисе и прожил более 20 лет в Италии. Он возглавлял, например, сообщество римского района Ченточелле, пережившего разнообразные бури, имаму хотелось бы поговорить на темы, не вызывающие подобных дискуссий. Если он согласился обсуждать вопрос насилия над другим полом, то это произошло потому, что он считает его «подлинной проблемой».
ФОТКА МЕЧЕТИ
Но прежде чем ответить на вопросы, он хочет прояснить один пункт. «Ислам переживает очень деликатный период. Люди с трудом понимают, как нужно применять правила Корана в жизни. Я продолжаю повторять, что сохранить видение Пророка — это не значит жить так, как в его времена, при этом со временем в результате разнообразных интерпретаций священного писания формировались традиции, которые не соответствуют истинным ценностям. Это касается и вопроса о положении женщин. При Магомете женщины играли первоочередную роль в обществе, начиная от его собственных жен. Они имели также бóльшую свободу в выборе будущего супруга. Сейчас мы бесконечно далеки от этого, очень часто девушки не могут сказать "нет". Эти традиции очень трудно изменить. Но все это религия не предписывает».
Имам римского района Ченточелле из собственного опыта знает, что поднимаемая им проблема — основополагающая для будущего: его дочь, карикатуристка Такуа Бен Мохаммед 26 лет, — одна из ярких личностей сообщества. Она предприимчива, умна и остроумна. Она одна из немногих, кто с помощью карандашных штрихов способна рассказать о сложных отношениях молодых мусульман и итальянского общества: ведь она впитала религию и политику с самого раннего детства. «Наставлять молодых людей и девушек, находящихся на перепутье между двумя мирами и двумя культурами, очень сложно, — вздыхает имам. — Они рождаются, растут, учатся здесь, но родители часто преподают им другую культуру. Необходимо понять и помочь. Бывает, что семьи приходят за помощью: я пытаюсь объяснить, что они не могут ничего навязывать своим детям. Зачастую родители просто молчат: они не знают, как со всем этим справиться. Есть те, кто не понимает, что можно сохранить наши ценности, живя в современной Европе. Это и есть наша задача».
В ответ на истории Алисон, Зои, Джессики и на рассказы о многих других женщинах, с которыми мы поговорили, Бен Мохаммед щурит глаза и впервые теряет самообладание: «Нельзя навязывать религию. И даже хиджаб. Это выбор человека. Тот, кто будет вынужден подчиниться, не будет ни последователен, ни умиротворен. Пророк не наказывал этого».
Школа
Из мечети Ченточелле до района Торпиньяттара ехать 20 минут: четыре остановки на трамвае, пересекающем жилой район города по виа Казилина, — и вы оказываетесь недалеко от школы Пизакане, одного из пульсирующих сердец района. Здесь учителя сталкиваются с проблемами, очень схожими с теми, которые видит имам Бен Мохаммед.
Торпиньяттара — один из районов с самым большим количеством иммигрантов в Риме: уже много лет за партами местной школы сидят ученики родом из Бангладеш, Египта, Марокко, а также из Восточной Европы. Поначалу их появление создало огромное напряжение: группы матерей «коренных итальянок» протестовали против присутствия слишком большого количества иностранцев, жаловались на перемены в питании, праздниках и условиях обучения, которые повлекло их присутствие. В результате — снижение количества поступающих в школу римлян, а далее — терпеливая работа учителей при поддержке методистов, артистов и районного комитета кардинально изменила ситуацию, трансформировав это место, несмотря на большое количество сохраняющихся проблем, в образец для подражания.
История Пизакане стала прототипом трансформации, охватившей школы по всей Италии, пусть и на разных уровнях. В последние 15 лет самые разнообразные образовательные учреждения вышли в авангард интеграции. Именно школа — это то место, где всплывают все проблемы и расхождения. Несколько месяцев назад история девочки в Болонье, родители которой обрили ее налысо, чтобы заставить носить хиджаб, попала на первые полосы газет. Об этом происшествии — подробности которого остаются пока неясны — рассказал учитель. И именно учителя — по инициативе учеников — первыми забили тревогу относительно судьбы Фарах, 19-летней жительницы Вероны, которую семья в Пакистане заставила несколько недель назад сделать аборт. Помимо этих крайностей, достаточно поговорить с учителями начальной школы и преподавателями в районах, где проживает наибольшее количество мигрантов, как в Риме, так и в Турине, в Милане, в Болонье, чтобы понять, что школа — это место, где становятся видны все подводные камни.
Школа Пизакане рассказывает свой рецепт против расизма
«В прошлом такого не происходило, но сейчас мы видим в классе маленьких девочек, которые ходят в хиджабе даже в детский сад. Им по четыре года, они бегают, потеют и не могут раздеться. Родители дают нам разные объяснения: говорят, что обрезали им волосы из-за вшей или чтобы они лучше росли. Или что дочери должны с малых лет привыкать к хиджабу», — говорит учительница из Рима. Как и другие, с кем мы говорили в ходе этого исследования, она предпочитает сохранять анонимность, чтобы не компрометировать отношения с семьями. Но она обеспокоена. «В последние годы мы стали свидетелями ужесточения правил, особенно внутри некоторых сообществ. Я говорю не обо всех семьях мусульманского происхождения: большинство, напротив, стремятся дать детям, и мальчикам, и девочкам, образование, видят в этом средство освобождения. Однако развивается и процесс замыкания сообщества, и мы являемся его первыми свидетелями. Порой нам удается сдержать это: когда дети перестают приходить в школу, мы идем искать их по месту проживания. Для девочек, которым запрещается танцевать и играть на музыкальных инструментах, мы подыскиваем альтернативные роли в спектаклях конца года. Пытаемся обсуждать ношение хиджаба. Но порой бывает, что нам не удается добиться ничего».
Ужесточение правил касается не только маленьких детей: у выхода из школ некоторых городов часто можно увидеть матерей, накрытых покровом с головы до ног, скрывающим в том числе и лицо. Или обнаружить, копаясь в данных министерства образования и науки, цифры, свидетельствующие о том, что в арабоговорящем сообществе наблюдается показатель ухода из школ выше среднего: 50,3% молодых людей в возрасте от 15 до 29 лет марокканского происхождения, присутствующих в Италии, и 49,3% молодых людей тунисского происхождения не учатся и не работают против 25% итальянцев. В 67% случаев речь идет о девушках, в Италии это 50%. Что делать? Учителя на фронтовой линии разводят руками: «Оказавшись в городах и кварталах без какой-либо заботы, имея мало возможностей, люди тянутся к тем, кто предлагает им готовый вариант, открывает перед ними дверь, — рассказывает другая учительница начальных классов из Рима. — В моем районе в последние несколько лет появилось множество молельных центров для мусульман. В этих центрах занимаются также и политикой. Если к этому добавить опасения, имеющиеся у многих матерей, что они не смогут справиться со своими мальчиками и девочками в подростковом возрасте в чуждой, как они ее воспринимают, реальности, вот вам и объяснение, позволяющее понять, что стоит за ужесточением правил в этом сообществе».
Совместно со своими коллегами эта учительница стремится создавать пространство и возможности для всех своих учеников. «Все направлено на готовность понять, а не на противостояние стенка на стенку. Есть родители, которые в начале года говорят, что их дети не смогут посещать уроки музыки и участвовать в спектаклях, потому что их религия запрещает им петь и танцевать. А потом нам удается всех привлечь без лишних усилий, и в результате, как правило, все участвуют в написании эссе. Интегрировать, работать вместе, взаимодействовать, учить одних, чтобы они обучали других — нам нужно только это».
Каминг-аут
Но не всем девочкам повезло встретить таких учителей: многие из них в поиске ответов оказываются один на один с собой. Совершенно естественно, таким образом, что местом поиска ответов, как и для многих других подростков во всем остальном мире, становится глобальная сеть. Женских групп, в которых говорят об исламе и женщинах, в Фейсбуке становится все больше: одна из наиболее популярных под названием «Сохраняя хиджаб» (Surviving Hijab), насчитывает почти 615 тысяч подписчиков со всего мира. Рядом с девушками, гордо демонстрирующими свои платки, открывается пространство сомнений и мучений многих, кто не чувствует себя в своей тарелке рядом с покрытыми головами и более традиционными интерпретациями ислама. В Италии подобных групп не существует: «Но существую я, и такие аккаунты, как мой. Платформа Фейсбука превратилась уже в пространство для общественных дискуссий», — шутит Сара Ахмед (Sarah Ahmed).
26-летняя Сара, у которой уже более 10 тысяч друзей в Фейсбуке, — итальянка египетского происхождения, и она стала авторитетным голосом в дискуссии об исламе от женского лица на итальянском языке. Благодаря своему писательскому таланту за несколько лет она стала своего рода критическим разумом молодых мусульман, «той, кто говорит то, что многие думают, но о чем немногие осмеливаются сказать во всеуслышание», как заявляет она сама. «Аллах, если мужчины получат по 72 девственницы в раю, можно ли мне получить всего одного двойника Омара Шарифа? Я прошу всего одного, а не 72», — пишет она в своем свежем посте. И далее: «Аллах, почему Мустафа может влюбиться в Кристину, а Фатима не может полюбить Кристиана?» Эти фразы лишь кажутся простыми на первый взгляд, в действительности же они затрагивают наиболее болезненные точки мусульманской доктрины, из-за которых бунтуют тысячи молодых людей — и не только они.
«Когда я начала писать на эти темы, я, разумеется, не стремилась стать публичной личностью, — размышляет Сара, — но мне было важно, чтобы меня услышали. Я посещала группы, близкие к "Молодым мусульманам", несколько раз меня приглашали на телевидение. Но я вскоре поняла, что это не место для разговора, потому что там слушают только тех, кто громче орет. Так я и начала писать свои посты в Фейсбуке».
Хиджаб на голове — знак ее набожности, правильный способ изложения мыслей, знание религии, — все это способствовало ее популярности. «Поначалу, — рассказывает она, — все казалось очень простым: я говорила о хиджабе, о том, почему решила его носить, о необходимости уважения по отношению к тем, кто сделал этот выбор. Я получала множество сообщений, в которых люди выражали одобрение. А потом я начала читать: чем больше я размышляла, тем больше у меня появлялось сомнений. Я поняла, что за всем этим стоит реальный вопрос: ведь многие, как и я, надели хиджаб по собственному желанию, а другие — нет. Потом я начала задаваться вопросом, где этот самый выбор: если с малолетства тебе говорят, что придет день, когда тебе придется покрывать голову, если тебя учат, что ты должна скрывать свое тело, что ты вызываешь сексуальные желания у мужчин, лишь появляясь перед ними с непокрытой головой… Где же этот выбор? Это невообразимое психологическое давление».
Во время разговора Сара поглаживает края голубого платка, покрывающего ее волосы: очевидно, что вопросы, которыми она в течение многих месяцев задается в Фейсбуке, — это не попытка завоевать свое место. То, о чем она написала — это ее личные метания. Она, однако, заплатила за это слишком высокую цену, став мишенью группы ненавистников. «Поначалу мне сказали, что мне лучше молчать, потому что своими словами я поддерживаю исламофобию. Потом мне стали говорить, что я пишу из тщеславия. Наконец, начались личные нападки: вымой рот, когда говоришь о религии, ты отверженная, как ты смеешь что-то говорить со всем этим макияжем на лице? А также то, чего я предпочитаю не пересказывать».
Возможно, мне также стоит начать мой джихад
Сара потягивает свою воду и продолжает: «Оскорбляют меня как раз мусульмане, которые родились и выросли здесь, как и я. Люди, которые не могут принять того, что женщина имеет право выражать свои сомнения о религии. У меня возникает вопрос: если бы молодой человек сказал то же, что написала я, стал бы он мишенью для таких же нападок, как и я? Думаю нет. Я вызываю раздражение у этих людей, потому что ношу хиджаб, а, следовательно, как думают эти люди, я должна соглашаться со всем. Но покрывать голову — не значит отключать мозг». На вопрос, не боится ли она, что вербальное насилие может перейти в физическое, Сара мотает головой: «Я предпочитаю об этом не думать, но надеюсь, что все это послужит поводом для начала дискуссии. Мы, мусульмане, должны уметь разговаривать: как читать Коран сегодня, какие речи Пророка подлинны, а какие — нет, кто использует нашу религию как предлог для того, чтобы проводить операции, уродующию женские половые органы. Но никто об этом не говорит».
Спустя несколько недель после нашего разговора Сара перестала носить хиджаб. Это решение не помешало ей продолжать размышлять о религии: «В Коране нет аята, запрещающего мусульманкам выходить замуж за немусульман», — так называлась статья, которую она написала через несколько дней после убийства Саны Чима. «Сана и Хина обе стали символом многих девушек, принадлежащих ко второму поколению иммигрантов, оказавшихся в заточении между исконной культурой их родителей и западной культурой, в которой они видят свое отражение и с которой ассоциируют себя. Сану и Хину убило не слово из Корана, не слово Магомета и Аллаха, а осуждение женоненавистнического сообщества, переполненного культурным наследием. Это сообщество дозволяет Мухаммеду жениться на своей возлюбленной-итальянке, немусульманке, и считает этот брак законным, но перерезает горло Сане или Хине в стремлении смыть их позор».
Кто смог воплотить свою мечту о любви, так это Лейла. Англичанка пакистанского происхождения, в хиджабе, дочь семьи, поставившей все на нее и на ее братьев… Эта ученица лицея потеряла голову из-за Марка, светловолосого, красивого, мускулистого и… симпатизирующего крайне правым ксенофобам и расистам. Настоящее столкновение, много секса и бесконечные компромиссы: эта пара отвоевала право не скрывать своего романа, несмотря на всеобщее осуждение. «Мне нравятся выстраданные истории, но это ведь и так понятно?— шутит Рания Ибрагим. Лейла и Марк — плод фантазии этой жительницы Милана египетского происхождения. Ей 41 год, в Италию она приехала, когда ей было два, она мать четверых детей, журналистка и эксперт по сетевому маркетингу. Ее первый роман «Ислам и любовь» (Islam in Love), опубликованный в прошлом году, приобрел неожиданный успех. Она рассказывает о страданиях и страстях, которые переживают многие девушки второго поколения мигрантов. «Я начала писать его много лет назад: это был сюжет, основанный на событиях моей жизни, на том, что мне самой пришлось пережить, чтобы в моей семье приняли человека, который в дальнейшем стал моим мужем и при этом был итальянцем. Но это не автобиография: я добавила туда секс, постоянно фигурирующий в разговорах мусульманок, приправила сюжет политикой. В результате родилась история, параллельная моей, и я захотела, чтобы роман разворачивался в Великобритании, как раз чтобы дистанцироваться от себя».
С самого момента публикации книга «Ислам и любовь» оказалась мишенью для критики: в погоне за любовью Лейла нарушает все табу. Она снимает хиджаб, лишается девственности, лжет семье и друзьям, очертя голову бросается в мир удовольствий и чувственности, усомнившись в вере и в навязанных ей правилах. «Эта книга — преувеличение, — размышляет писательница, — но я добивалась этого умышленно: я нагрузила ее всем, чтобы подчеркнуть проблемы, с которыми сталкиваются сегодня молодые мусульмане. Мне знакомо множество историй, похожих на историю Лейлы и Марка. На мои презентации приходит много девушек, я вижу, как они страдают. Они не знают, с кем поговорить, к кому обратиться — вот и вспоминают обо мне. Они приходят в слезах или пишут мне в Фейсбук: им плохо, кто-то влюблен в итальянца, кто-то гомосексуален, и они не решаются об этом рассказать. Они еще не нашли способа жить, добиваясь, с одной стороны, того, чего они хотят сами, а с другой — справляясь с тем, что хотели бы видеть их родители. Я их понимаю, потому что то же самое было и у меня».
Рания рассказывает свою историю: о любви к итальянцу, о первой встрече еще в подростковом возрасте, об искре при повторной встрече, о матери, запершей ее сперва дома и заставившей вернуться на полгода в Египет, чтобы она забыла своего возлюбленного. Потом подоспела помощь от деда, бабушки, сестер и братьев родителей, которые, находясь в Каире, убедили семью в Милане открыть двери перед столь упорным юношей, согласным принять ислам и немедленно жениться, миновав все формальности свиданий и сожительства. И вот сегодняшняя действительность: четверо детей, которые не едят свинину, открыто придерживаются ислама, видение которого им передала мама и уважает отец, а бабушка по отцовской линии принимает все изменения питания, связанные с религиозными ограничениями и постоянное опасается, что дети могут стать жертвами дискриминаций по причине вероисповедения. «Когда мы поженились, смешанные пары были еще редкостью, — размышляет Рания, — мы всегда чувствовали на себе взгляды окружающих. Это тяжелый взгляд, он словно прилипает к тебе, как будто ты постоянно все делаешь не так, как будто ты недостаточно мусульманка, несмотря на то, что твой муж принял другую веру из любви к тебе, несмотря на то, что ты воспитываешь детей в своей религии. Девушки порой не выносят подобного давления и, возможно, даже соглашаются носить хиджаб, только чтобы их оставили в покое. Лейла не делает этого. И я тоже не делала».
Ценой этой независимости становится остракизм: несмотря на то, что она проводит по несколько часов в мечети, преподавая итальянский язык вновь прибывшим девушкам, Рания многим не нравится, они говорят ей покрыть голову, непременно стремятся указать, что она не имеет никакого права говорить о религии. Среди полученных ею приглашений обсудить книгу было немало сообщений от мусульманских сообществ. «Я перестала принимать это близко к сердцу, — заключает она, — разумеется, я много раз говорю себе, что должна выглядеть более традиционно. Тогда все было бы проще, но нужно перестать прятать голову в песок, родители должны осознать вероятность, что их дети могут влюбиться не в тех людей, которых они считают подходящей для них партией. Хватит стыдиться этого, когда это происходит, хватит спрашивать, как они могут оправдать себя. Именно матери и отцы решили привезти сюда этих ребят, поместить их в другую действительность, как это произошло и со мной; нельзя жаловаться, если мы живем во внешнем мире. Ислам может быть и классным, а не только представлять собой бесконечный список запретов и предписаний».
Будущее
«Ислам может быть и классным» — эта фраза несколько дней крутится у меня в голове. Наверное, ни одна из девушек, у которых я брала интервью в эти дни, ни разу об этом не задумывалась, но, как бы то ни было, все они искали свой путь — к религии, к будущему, к синтезу двух разных миров. Синтезу, который необязательно столкнется с эпизодами насилия: большинство итальянских мусульманок — это студентки, служащие, журналистки, стилисты, и этот список можно продолжать и продолжать. Это женщины, предпринимающие активные шаги в политике и в обществе, которые зачастую помогли своим семьям стать частью итальянского общества, сыграв роль настоящих культурных посредников, несмотря на многочисленные нападки в связи с их религией. Однако, пусть их и меньшинство, но есть случаи, когда подобное стремление к синтезу вылилось в насилие.
«Мы видим перед собой девушек, которые подошли к моменту, когда они должны разыграть партию своей жизни: какие проекты они смогут реализовать? Какие семьи сформируют? Насколько смогут сохранить веру, стремясь к независимости и свободе? Эти вопросы должны будут определить не только их будущее, но и лицо ислама и нашего общества в ближайшие годы», — заключает Рената Пепичелли. И именно поэтому, сами того не желая, Хина и Сана стали символами чего-то намного большего — возможности или невозможности сосуществования сегодняшней и завтрашней Италии.