Записки из жизни современного оленеводческого села.⁠⁠

В ходе исследования пространственно изолированных сообществ на Севере европейской России я пришёл к выводу, что у изоляции, помимо очевидных минусов, есть и преимущества: возможность использовать окружающие природные ресурсы безраздельно и бесконтрольно (что отнюдь не значит безответственно), сплочённость сообщества, высокий уровень самоорганизации и жизнь в понятном и своём мире, мало тревожимом извне. Всё это проявляется лишь при значительном уровне изоляции и может даже перевешивать её недостатки. В результате значительно изолированные сёла оказываются устойчивее и благополучнее своих слабоизолированных и иногда даже вовсе не изолированных аналогов, расположенных в той же местности. В этой статье я расскажу об одном из таких удалённых и труднодоступных сёл, в которых мне довелось бывать.

На фото: В селе нет глухих заборов и практически не используются современные строительные и обшивочные материалы. Здесь не встретишь ни сайдинг, ни профлист, ни газобетон. Из-за этого сельское пространство выглядит очень целостно.

Это оленеводческое село основано в первые годы советской власти представителями двух северных народов, вынужденно перекочевавших на новую для себя территорию, спасая своих оленей от разразившейся в их родных краях эпидемии копытки. Сегодня, помимо их потомков (фамилии первопоселенцев сохранились и доминируют), здесь живут представители коренного для этого региона малочисленного народа, а также русские, под которыми я собирательно понимаю всех переселенцев из разных уголков СССР. Национальная идентичность ещё сохраняется, но на образ жизни она влияет мало. Население села после Перестройки сократилось хотя и существенно, но всё же не в несколько раз, как это было практически во всех периферийных деревнях средней полосы. С наступлением кризиса и падением реальных доходов уехали преимущественно относительно недавние переселенцы, не успевшие пустить корни. На сегодняшний день в селе проживает порядка 400 человек.

«Большая земля» и дороги заканчиваются в 140 километрах в районном центре. Транспортная доступность села зависит от сезона. Круглогодично раз в неделю из районного центра сюда летает вертолёт МИ-8, совершающий пассажирско-грузовые и чисто грузовые рейсы. Ориентировочно с конца апреля по начало декабря это единственная официальная и единственная предсказуемая возможность попасть в село. Рейсов сейчас существенно меньше, чем было в советское время, но, по крайней мере, они в последние годы осуществляются регулярно.

Чтобы попасть на рейс, необходимо заранее записываться. Если нужно лететь в «период пик», то есть, в первую очередь, в начале или в конце каникул, то люди начинают записываться за несколько месяцев до вылета. При этом улететь из села проще, чем прилететь в него. При определении количества рейсов в рейсовый день, а их может быть несколько, приоритет, по всей видимости, имеют улетающие. Когда я записывался на рейс туда, некоторое время было не ясно, смогу ли я улететь. Прилетев, я сразу пошёл к сотруднику аэропорта, чтобы записаться на обратный рейс, на что он ответил, что отсюда я точно улечу, и не стал меня записывать.

Врачи прилетают в село ежегодно, но основную часть времени на месте есть только фельдшер. Роль «скорой» выполняет санавиация, но за больным прилетают только в случае «жизненных показаний», то есть когда жизнь находится под угрозой. В остальных случаях, чтобы попасть к врачу, надо ждать рейсового дня. Трупы, если необходимость, отвозятся на вскрытие в город, причём значительно более отдалённый, чем районный центр.

Лекарства можно купить в ФАПе, при котором есть аптека. На постоянной основе там есть только базовый набор («нам не до разносолов»), но необходимые медикаменты можно заказать.

В селе две пожарные машины, однако проблема заключается в том, что для них не предусмотрены тёплые боксы, и они стоят на улице. Соответственно, зимой, когда стоят сильные морозы, их не завести, и в них нет воды наготове.

Завоз в магазины осуществляется вертолётом, из-за чего цены в селе значительно выше, чем в районном центре. Предприниматели, пользуясь безальтернативностью, поднимают их сильнее, чем того требует рост себестоимости.

Конечно, ценники сам видишь, какие. Хозяйственный магазин на речке коммерсант с райцентра открыл. Это труба! Пилка по металлу стоит пять рублей, а здесь четырнадцать! Но она тебе нужна! Ну или тот же хомут на машине. Он стоит три рубля, а здесь тридцать! А тебе он нужен, необходимость! И ты берёшь. Поэтому такие ценники.

Помимо магазина от райпо, «государственного, в селе есть четыре «коммерсантских», и все они открыты сторонними предпринимателями. Местные жители держат несколько неофициальных магазинов на дому. Интересно, что почти все магазины, в том числе официальные, работают без вывесок и каких-либо иных опознавательных магазинов, поскольку местным они не нужны, а посторонние здесь бывают редко.

Ездить в районный центр на снегоходах люди начали только с наступлением кризиса 90-х годов. Раньше в этом просто не было нужды, поскольку малая авиация летала часто, а перелёт стоил копейки. Полноценный зимник не организуется, и попасть в село автомобильным транспортом невозможно не только летом, но и зимой. Зимний путь содержится не властями, а жителями самостоятельно. Они ставят вешки и совместно с оленеводческим кооперативом строят и поддерживают придорожные избушки, в которых всегда есть печка, дрова и продукты. В избушках можно согреться, отдохнуть и, если техника вышла из строя, починиться в тепле.

Отношение жителей к труднодоступности села двоякое. Осознавая все трудности, они видят и массу плюсов, которые, в первую очередь, связаны с малым количеством нежеланных чужаков и вытекающими из этого безопасностью и возможностью сохранять привычный уклад. Мне рассказывали, что региональные власти предлагали построить в село дорогу, и жители высказались против. За выступают преимущественно недавние переселенцы.

Местные же ценят чувство безопасности и взаимного доверия, благодаря которым можно, уходя, не запирать дверь, оставлять дорогие импортные моторы на лодках, не беспокоиться о заглохшем на зимнем пути снегоходе.

- Дорога – палка о двух концах. С одной стороны, приток людей был бы. Одни приехали, другие уехали. Может быть, коммерция какая-то, торговля. Продуктовая коммерция, может, поживее бы была и подешевле. А с другой стороны, это уже будет не село самобытное. Это уже понаедут, это будет и воровство, и всякое такое хулиганство.

- Здесь можно дверь не запирать, когда уходишь?

- Мы чё-то никогда дверь не запираем.

Практически у каждого домохозяйства есть своя лодка. Не опасаясь воров, люди, приплыв, не снимают моторы. На рыбалку иногда уезжают за многие десятки километров. До ближайшей деревни вниз по реке 210 километров, и местные ездили туда на лодках, чтобы выступить в ДК.

Рыбалка, на которую ходят (и которую регулярно обсуждают!) даже многие женщины, и охота (ружья есть практически во всех домохозяйствах) являются для местных жителей очень важной статьёй самообеспечения. В каждом домохозяйстве есть по два-три больших морозильных ларя для хранения добычи. Даже относясь ответственно к природопользованию, селяне с точки зрения государства являются браконьерами, поскольку пользуются сетями или, не имея возможности получить лицензию, идут на охоту без неё. В период, когда зимний путь не налажен, представителям контролирующих инстанций трудно попасть в село незамеченными. Если рыбаки или охотники видят, что в нерейсовый день в село летит вертолёт, они могут просто прийти домой без добычи, узнать обстановку и вернуться за ней потом. Если же они на момент прилёта вертолёта находились далеко, односельчане постараются найти возможность их предупредить.

Сотовая связь в селе есть (на момент моей экспедиции работал один оператор). Помимо этого, в домах стоят стационарные телефоны. В отличие от ещё более удалённых деревень, в которых работают отделения этого же оленеводческого кооператива, сюда протянули телефонную линию. Уже после моего отъезда, насколько я знаю, была протянута ещё и волоконно-оптическая линия, так что проблем с интернетом у жителей нет. А вот ЛЭП как не было, так и нет. Электричеством село обеспечивает дизельная электростанция. Раньше её содержал совхоз, теперь под неё создана отдельная компания. В целях экономии свет отключают на шесть часов в ночное время. Холодильники и морозильные лари за это время разморозиться не успевают, но на случай перебоев у многих дома есть собственные генераторы и аккумуляторы. В целях бесперебойного электроснабжения и экономии топлива планируется использование альтернативных источников энергии, но эти проекты пока не реализованы.

В селе живёт порядка семидесяти детей и ста тридцати пенсионеров. Соответственно, около двухсот человек находятся в трудоспособном возрасте. Крупнейшим работодателем является оленеводческий кооператив, наследник работавшего в советское время совхоза. С начала 2010-х годов формальным председателем, инвестором и фактическим собственником хозяйства является состоятельный бизнесмен. Будучи уроженцем Казахстана и жителем регионального центра, он всё равно не является совершенно чужим человеком для села. Хотя его трудовая биография преимущественно связана с рыболовецким хозяйством на побережье, какое-то время он был комсомольским активистом и управляющим в одном из удалённых отделений совхоза. Стремясь сделать кооператив более прибыльным, он взял курс на увеличение поголовья, на несколько лет урезал масштабы забоя, купил новые технику и оборудование, перепрофилировал некоторые здания, занялся строительством новых оленеводческих баз в тундре и избавился от ещё остававшихся непрофильных активов. Если звероферма и поля (в том числе капустные и даже, говорят, кукурузные) сгинули уже давно, то ферма у кооператива сохранялась до недавнего времени. Новый председатель сразу решил её закрыть, а коров разобрали желающие пайщики. На момент моего пребывания в селе, у хозяйства ещё были рыболовецкие бригады, занимавшиеся промыслом на озёрах и в море, но сегодня, насколько я знаю, кооператив полностью сосредоточился на оленеводстве. От каждого оленя стараются взять максимум: кости и рога разбирают косторезы, шкуры, которые раньше сжигали, стараются продать, панты срезают. Говорят, что именно панты, которые продавали в Японию, и красная рыба, за права вылова которой хозяйство боролось с создаваемыми вип-турбазами, помогли кооперативу выжить в самые тяжёлые годы. Председатель старается повысить привлекательность работы в кооперативе, обещает поднять зарплату и выплачивает все надбавки в полном размере новым работникам, устроившимся в кооператив, если им ещё нет тридцати лет.

Местные, особенно молодые, одеваются современно. Зимой они, как и городские жители этого региона, носят яркую одежду, которая в московских магазинах позиционируется как горнолыжная или «для активного отдыха».

В кооперативе работают пятьдесят жителей села. На втором месте по количеству рабочих мест стоит школа – тридцать три. На третьем месте – детский сад (17). Затем идут транспортная компания (11), к которой перешла основная масса совхозных вездеходов и тракторов; дом культуры (7-8); дизельная электростанция (7); метеостанция (6); ФАП (5); узел связи (4); пекарня (3); библиотека (1-2); аэропорт (1); почта (1); «Сбербанк» (1). Помимо этого, в селе есть 2-3 социальных работника, 1-2 представителя лесничества, 8-10 работников магазинов и специалист сельской администрации, центральный аппарат которой находится в районном центре. Если руководствоваться исключительно экономической целесообразностью, то часть людей можно было бы сократить, но рабочие места на селе самоценны и способствуют удержанию населения.

Важным источником заработка является сдача ягод. Приёмом занимаются как местные, так и предприниматели из районного центра, нанимающие для этого кого-то из жителей села.

Если огород есть у всех («это даже безоговорочно»), то скот и птица – нет. Кто держит живность, обычно продаёт молочную продукцию и яйца соседям. Рыбаки могут продать рыбу нерыбачащим бабушкам. Широко практикуется самый разный калым – от колки дров до оказания транспортных услуг, причём часть заказов во время каникул разбирают школьники.

С некоторого времени туристы стали приезжать не только в лагеря, но и в само село. Директор ДК (по совпадению, тоже уроженка Казахстана, но приехавшая в село относительно недавно, в 2005 году), перепрофилировав одно из заброшенных зданий в сельской «промзоне», открыла гостевой дом, ориентированный преимущественно на участников дорогостоящих снегоходных туров, организаторы которых сотрудничают с селом. К туристам относятся несколько настороженно, но, пока отсутствует дорога, есть возможность контролировать туристические потоки. Особенно много туристов приезжает на оленеводческий праздник, небольшие же группы приезжают в течение всего зимнего периода. Их катают на оленях и возят на рыбалку, для них проводятся концерты фольклорного ансамбля и организуются ярмарки, на которых местные жители продают различные продукты и изделия собственного производства. Люди с удивлением понимают, что туристы готовы выкладывать баснословные по их представлениям суммы за самые простенькие и будничные товары.

Без официального трудоустройства остаются, по большей части, мужчины. С одной стороны, это связано с тем, что женщинам хватает работы в бюджетной сфере, с другой стороны, это сознательный выбор многих мужчин, которые не смогли устроиться пастухами. У пастухов и зарплата повыше, и свободного времени масса, да и сама работа в тундре вольная и для многих притягательная. А вот работать в селе – это неинтересное и, зачастую, экономически невыгодное времяпрепровождение.

Ягель - основная пища оленей.

На сегодняшний день спиртом на дому торгуют только две женщины, и бизнес их, по всей видимости, сходит на нет. В 90-е такая торговля была важным источником заработка. В кризисные годы люди пили больше, и многие спились или отравились техническим спиртом. В результате подавляющее большинство склонных к алкоголизму умерло, и сегодня сильно пьющих людей в селе, вероятно, можно пересчитать по пальцам. Работодатели теперь могут себе позволить уволить человека за запойные прогулы, поскольку они перестали быть нормой. Говорят, что сегодня большинство даже против того, чтобы магазины торговали алкоголем. Мол, кому надо, пускай привозят на снегоходах. К оставшимся люмпенизированным алкоголиками люди относятся добродушно-насмешливо. Они иногда приворовывают по мелочам, но, что характерно, всегда в противоположном конце села от того, в котором живут.

В остальном воровства внутри села нет. Участковый живёт и работает в районном центре. Поводы приезжать по долгу службы у него возникают редко, однако, будучи уроженцем села, он всё равно регулярно прилетает, чтобы навестить родителей. В остальное время его функции на добровольных началах выполняет его друг по кличке Мафия. Он сообщает о происшествиях и «утихомиривает мелких буянов и подростков, призывает к совести».

«Своя тусовка» здесь не только в том, что касается спасения в экстремальных ситуациях, но, во многом, и в вопросах поддержания функционирования села. Властям трудно и накладно помогать «отдалёнке». К тому же часть инфраструктуры существует неофициально, и на неё в принципе нельзя выделить бюджетные средства. К этому, например, относятся зимний путь, дороги и мосты внутри села, колодцы. Всё это поддерживается людьми самостоятельно и за свой счёт. Основным инициатором благоустройства выступает не пассивный ТОС, а женсовет, «шайка девчонок». Они же выдвинули из своих рядов специалиста администрации, которую в центральной усадьбе просто утвердили. Женсовет организовал сход, на котором было принято решение о введении неофициального ежемесячного подушевого самообложения. На собранные средства вывозится мусор (в селе действительно непривычно чисто), поддерживается кладбище, проводятся субботники, в том числе очень масштабные. Например, жители перенесли находившуюся за аэропортом свалку, поскольку пилоты отказались к ним летать: при взлёте и посадке летели пакеты.

Был организован церковный совет, координировавший строительство церкви, которая возводилась, в основном, на пожертвования жителей и преимущественно их же силами. Впрочем, стать священником никто не вызвался, хотя была возможность поехать на учёбу.

Численность детей в селе в сравнении с 80-ми годами сократилась многократно, но в начале 2010-х годов снова начала расти: «Сейчас прирост населения, раздобрилась наша молодёжь». Например, в 2012/13 учебном году в детском саду было 20 детей, а на следующий год – уже 26. Новое здание детского сада, строительство которого прекратилось в Перестройку, достроили, и теперь местный садик считается одним из самых современных в регионе.

Примечательно, что со стороны приезжают не только супруги местных уроженцев, но и люди ни с кем в селе не связанные, откликнувшиеся на вакансии в бюджетной сфере или кооперативе. Заработки здесь выше, чем, например, на периферии в средней полосе, а условия лучше.

О перспективах села местные говорят довольно оптимистично. Их воодушевляет рост рождаемости и строительство детского сада, новых жилых домов (причём строятся молодые!), церкви. Они не жалуются и убеждены, что живут хорошо, что особенно заметно в сравнении.

Автор: Артемий Алексеевич Позаненко, преподаватель кафедры местного самоуправления факультета социальных наук НИУ ВШЭ.

От автора: Cтатья основана преимущественно на данных 2013 года, собранных во время экспедиции, проводившейся в рамках индивидуального исследовательского проекта «Социальная структура локальных сообществ, пространственно изолированных от институтов публичной власти», поддержанного Фондом «Хамовники». Насколько мне известно, коренных изменений с тех пор в описываемом селе не произошло.

Фотографии А.А. Позаненко.

https://goarctic.ru/live/zapiski-iz-zhizni-sovremennogo-olen...

https://goarctic.ru/live/iz-zhizni-sovremennogo-olenevodches...