Это мрак
В Волгограде женщина выбросила двоих детей с 16 этажа и спрыгнула сама
В Волгограде женщина выбросила двоих детей с 16 этажа и спрыгнула сама
На перроне Вильнюсского вокзала, где останавливаются транзитные поезда из Москвы в Калининградскую область и обратно, открылась выставка фотографий войны России против Украины. Цель — привлечь внимание граждан Российской Федерации к войне российских властей против Украины и призвать их не оставаться равнодушными.
Литовские железные дороги (LTG) совместно с Клубом фотожурналистов Литвы отобрали в общей сложности 24 фотографии, отражающие реальность войны. Фотографии были размещены на такой высоте, чтобы их могли увидеть пассажиры транзитного поезда, следующего из Москвы в Калининградскую область и обратно.
«Мы видим большое значение в использовании пространств LTG в экспозиции, которая отражает образы войны российского правительства против Украины. Благодарим партнеров - фотокорреспондентов, которые охотно и безвозмездно внесли свой вклад в эту инициативу. Украина в данный момент нуждается в тяжелой цене в борьбе за свободу, и эта выставка является ее символической частью», — говорит Эгидиюс Лазаускас, генеральный директор LTG.
Транзитные поезда курсируют из Москвы в Калининградскую область и обратно каждый день. Также есть транзитные поезда из Адлера и Санкт-Петербурга в Калининградскую область и обратно.
На Вильнюсском вокзале планируется каждый раз останавливать эти поезда, чтобы пассажиры могли увидеть фотовыставку. В среднем ежемесячно в Калининград и обратно проходит в среднем 100 транзитных поездов.
(c) google translate
источник - http://pressphoto.lt/naujienos/keleiviams-is-maskvos-tikriej...
- google translate или google chrome для перевода, если кому надо.
Автор: Сектор СВАТ
— Солнышко, ты никогда не рассказывала про бывшего. Почему вы расстались?
— Ты действительно хочешь знать?
— Ну да. Хочу получше узнать тебя. Мы знакомы уже три месяца, а ты для меня как черный ящик, — он нежно погладил ее по голове.
— Хорошо, — Саша встала с любовного ложа, открыла ящик стола. Её груди колыхались на фоне окна. — Почитай это, и все поймешь.
В руке у нее была ксерокопия рукописного текста на нескольких листах. Семен вопросительно посмотрел на ее лицо, включил ночник и начал читать.
---
Я стал лидером по продажам, что удивительно, ведь в магазине автозапчастей я работал всего ничего, да и стоял на невыгодных маслах. Директор магазина за это наградил меня путевкой в Египет. С этого все и началось. Двухнедельный тур за счет фирмы. Я сильно жалел, что тур на одного — Сашке тоже не помешало бы отдохнуть. В аэропорту она меня успокаивала: «Ничего, считай это мальчишником». Какая милая девушка — о такой можно только мечтать!
Мы подали заявление за неделю до вылета. После моего возвращения планировалась свадьба. Прошло меньше трех недель, а кажется, что целая вечность...
Не буду описывать весь отдых — все там были, все купались в Красном море чаще, чем в Черном. Пляжи, бары, рестораны, шведский стол, поездки в пустыню... В один из последних дней отдыха я отправился на экскурсию на какие-то барханы. Мы выехали в семь утра на верблюдах, двигались до полудня, потом был привал в поселении бедуинов. Один из них прекрасно владел русским. Мы с ним разговорились, он спросил, как там Москва, Арбат. Я, улыбнувшись, объяснил, что сам с Камчатки, в столице бывал только проездом.
Мой новый друг, Муса, рассказывал про обычаи своего племени. Поведал он мне интересный факт. У них день считается временем злых духов. И только с наступлением ночи демоны уходят, и добрая ласковая луна защищает людей. То есть ситуация, обратная нашей. У нас в темноте выползает нечисть, а днем светит солнышко.
Выпросив разрешение у экскурсовода, я поднялся на ближайший бархан, запечатлеть живописные виды. Выкладывать в «Одноклассники» пальму возле отеля мне показалось примитивным. На бархан при невыносимой жаре подняться оказалось трудно. Я сделал десяток кадров и почувствовал головокружение. Ладно, сделаю с другим объективом пару снимков — и нужно спускаться. Пока возился с камерой, мое внимание привлекло что-то темно-коричневое под ногами. Мелькнула мысль: а вдруг древний артефакт — туфля фараона, посох жреца?.. В итоге я раскопал старинную глиняную бутылку. На пробке была то ли арабская, то ли еврейская вязь, хотя евреев в Египте со времен Моисея не видно.
Пальцы сами дернули удобный выступ. Раздался хлопок, и из бутылки повалил густой едкий дым. На пару секунд я закашлялся, а открыв глаза, увидел перед собой мужчину. Смуглый, черноволосый, на голове чалма, а чресла подпоясаны выцветшей повязкой.
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, — кивок, как в фильмах.
Ничего себе сервис! Надо Сашке рассказать, как приеду. Это ж надо — прикопали бутылку в бархане, да еще с дымовой шашкой. Даже актера нашли русскоязычного.
— Ты джинн? — мне стало весело, хотя слабость становилась сильнее.
— Можно и так сказать, — под бородой мелькнула улыбка рыночного торговца.
— А сколько желаний я могу загадать?
— По количеству б'зиз.
Я могу ошибаться, но по-моему, он говорил именно «б'зиз».
— А сколько у меня б'зиз? — я тщательно повторил за ним непонятное слово.
— Три.
Понятно — все как в сказках, три желания, но еще каких-то б'зиз приплели.
Я рассмеялся:
— Тогда хочу себе последнюю «Феррари», хату здоровенную и... — я задумался, что еще пожелать, ну не девку же, меня дома невеста ждет. — ... и ноутбук самый прокачанный.
— Будет исполнено. Поезжайте домой.
В глазах потемнело. Когда я очнулся, надо мной склонились русскоязычный бедуин, экскурсовод и два немца.
— Ребята, классного джинна вы сделали! — я наткнулся на непонимающие взгляды.
— Виктор, тебе привиделось. У тебя был солнечный удар.
— А, ну хорошо, — я откинулся на землю. Как же хорошо в оазисах...
Вернувшись в номер, я начал распаковывать сумку с фотокамерой и бутербродами. Рука наткнулась на что-то твердое. Похолодев, я извлек бутылку. Глиняную. С арабской вязью на пробке. Ту самую, в которой, как я думал, была дымовая шашка. Маленькая, чтобы хватило на небольшие спецэффекты. Но мне же сказали, что джинна не было, что он мне привиделся. Может, у бедуинов такой юмор? Может, Муса, зная нашу тягу к анекдотам на тему трех желаний, дурит русских туристов? Но я точно помню, что не клал в сумку никаких бутылок. Хотя могли подложить, пока я был в отключке.
Несмотря на то, что я нашел логические объяснения происходящему, чувство тревоги не покидало меня. Все развлечения, весь этот рай для нищих и шутов мне стали неинтересны. Я не мог дозвониться до мамы, до любимой. Даже лучший друг меня бросил. В нарастающем волнении я возвращался домой в родной Петропавловск. А в самолете мне приснился сон.
Я сидел в центре круглой комнаты с темно-коричневыми стенами. Возле одной из них стояла классная доска. Недавний джинн, в костюме, с указкой, выглядывая из-под посверкивающих очков, объяснял мне закон сохранения энергии.
— Как ты знаешь, о изумруд моей сокровищницы, ничто не берется из ниоткуда и не уходит в никуда. В школе ты учился плохо, а потому в дебри термодинамики, — на доске сначала появились, а потом исчезли какие-то формулы, — углубляться не буду. Скажу лишь, что никакая материя не уходит в никуда. Никакая материя не берется из ниоткуда. А жизнь есть высшая форма материи, напитанная энергией под завязку. Одного человека хватит не только на то, чтобы сделать из него полцентнера тушенки, но и на автомобиль и на ноутбук. Главное, правильно распределить энергию, именуемую жизнью. А остаток, — учитель сверкнул глазами, — переходит мне. Ладно, урок окончен. У тебя еще все впереди. Кстати, совсем забыл, если делаешь из человека вещь, то душа его будет заключена в этой вещи. И она чувствует все! Абсолютно все. Так что береги близких.
... — Наш самолет, рейс номер восемьсот двадцать пять, Москва — Петропавловск-Камчатский, совершает посадку в аэропорту города Елизово, — я проснулся от голоса стюардессы. Вот мы и дома.
Когда я получал багаж, ко мне подошел работник аэропорта, смуглый, с черной бородкой. Видимо, тоже недавно загорал на пляжах.
— Виктор Алексеевич? Вам просили передать ваши документы и ключи.
Развернув пакет, я обнаружил документы на «Феррари F12» золотистого цвета, номер такой-то, свои права и ключи.
— Подождите, это ошибка! — я вертел головой, но работника и след простыл.
Ладно, на месте разберемся. На трясущихся ногах, ничего не понимая, я направился на стоянку. Точно, вот она. Вся сверкает, фары смотрят с любовью. Бибикнув сигнализацией, я сел в авто, закурил.
Итак, джинн был настоящий. Первое желание выполнено. Черт, да так не бывает! Джинны, аладдины — это все в сказках той девки из «Камасутры». После второй сигареты я смог кое-как успокоиться, осмотрел свою новую ласточку. На заднем сиденье лежала сумка. Уже догадываясь, что там может быть, я аккуратно взял ее в руки. Помимо ноутбука, разумеется, самого прокачанного, там лежали документы на дом общей площадью пятьсот квадратов, находящийся там-то и там-то. Все три желания исполнены. Джинн просто молодец! Что ж, домик можно продать. На вырученные деньги устроим с Сашунькой бизнес. А вот «Феррари» оставлю. И ноутбук стоит оставить, как память о том, что и мне улыбнулась удача, память о чуде.
— Йе-хе-хей!!! — я рванул с места на скорости, о какой раньше и не мечтал, регулярно сигналя, чтобы расступились: видите, хозяин жизни едет. Теперь я тоже мажор, тоже могу плевать на всех с высоты. — Да-а-а-а!!!
Я влетел на свой восьмой этаж без всякого лифта. Вот моей засоне подарок на свадьбу будет! Это ж надо, «Феррари», настоящая! И коттедж! Теперь заживем по-настоящему!
Квартира меня встретила могильной тишиной. Никого. Ни Сашеньки, ни даже записки. Немного огорчившись, я достал из принтера лист и написал, что вернусь скоро, у меня сюрприз.
Сам я поехал в новый загородный дом. Великолепнейший коттедж я бы оценил миллионов на тридцать как минимум. Огромный двухэтажный особняк в стиле помещиков заката империи.
По дороге назад я звонил маме и любимой. Но трубку никто не брал. Прежнее волнение стало возвращаться ко мне с новой силой.
Трехдневные поиски результата не дали. Саша в отпуске, все время проводила в подготовке свадьбы на пару с матушкой, которая три года назад вышла на пенсию. Так что расспрашивать на работе бесполезно. У друзей и знакомых они не появлялись.
Я поехал к единственному другу, Седому.
Меня встретили заплаканные девчата. Жена и приемная дочь — Полина.
— Юль, — я обратился к жене друга, — что случилось?
— Андрюха мой пропал, — голос безжизненный, глаза красные-красные.
— Как пропал?! — в животе образовался тугой ком, словно проглотил ледяных змей.
— Пятый день его нет. Уехал на работу, вышел покурить и все...
— Заявление...
— Подала, ищут.
Она посмотрела на ключи в моей руке.
— Ты на машине? Подвезешь до отдела? Узнаю, как поиски продвигаются.
— Да, поехали. Мне тоже туда надо, — на ее вопросительный взгляд я с трудом продолжил:
— Сашка с мамой пропали. Приезжаю, а их нет. Ни у кого из знакомых уже с неделю не появлялись.
Улица встретила нас безысходной серостью неба, заплеванным асфальтом и мелким дождиком. От такого пейзажа удавиться впору.
— Твоя «Феррари»?
— Да, выиграл в лотерею, — ответил я грустно. — Хотел Сашке сюрприз сделать.
— Ей понравится. Машинка — вылитая она.
Я присмотрелся. А ведь действительно. Кузов под цвет ее любимого платья, фары небесного цвета, как ее глаза. А в изгибах радиаторной решетки проглядывает выражение тоски и обиды, которое у любимой появляется в редкие моменты ссор.
— Юль, ты поезжай на автобусе. А мне надо в другое место. Я пошёл.
— Постой, куда ты? А машина?
— На ней нельзя, я не могу объяснить.
Я шел, и слезы катились по лицу. Тридцатилетний плачущий мужик, должно быть, жалкое зрелище. Кажется, я понял, где все дорогие мне люди. И я начал понимать дьявольскую термодинамику джинна.
Придя домой, я в первую очередь достал коробку. Аккуратно извлек ноутбук и чуть не выронил. Он был в узорах. Я хорошо помню этот орнамент. Я сам дарил маме этот халат.
— Мамочка, любимая, прости меня. Я все исправлю, обещаю...
Смотреть на дом, бывший моим другом, смысла не было. Крепкий, добротный... С крышей цвета седины. Седина у него появилась после прошлогодней поездки на Урал. Интересно, как же из восьмидесятикилограммового человека сделали дом? Ах да. Значение имеет не только масса, но и энергия жизни. Так говорил этот учитель?
Может, выяснить, что значит б'зиз? Мой компьютер разобран, а втыкать в маму сетевой кабель... я не смогу. Жить, катаясь на любимой девушке, тоже никак. И бросить их я не смогу.
Я в отчаянии завыл, обхватив голову.
— Джинн, паскуда, ответь!!! Что делать, как жить, исполнитель поганый?!! И что, что выше твоих дьявольских законов?!!
Хотя я уже знал ответ. Лишь кровь способна смыть кровь. И лишь жизнь берут демоны за жизнь. Я отдал проклятому духу тела и жизни своих родных, но не их души. Но заплачу я за ошибку душой. Я щедро напою поганого бородача своей кровью.
Милый читатель моей исповеди, я не знаю, кто ты: сосед, который заглянет на невыносимую вонь, или сотрудник полиции, который будет фотографировать мой труп, но поверь, это страшно: узнавать в компьютере маму, в автомобиле — девушку. И видеть лучшего друга с окнами вместо глаз. Этот последний абзац я дописываю, спуская кровь из левой руки через воронку в бутылку джинна. И я только что услышал от него, что значит б'зиз. Близкий человек.
---
— Саш, ты жила с сумасшедшим?
— Нет, милый. Это ты живешь с «Феррари». Помнишь, как от меня воняло бензином, когда мы познакомились? Джинн принял его жертву и отпустил нас.
Обещанная история о самолете с бычьими ногами (по просьбам желающих из этого поста Как октябрята на кладбище ходили).
Ребят, история, которую я обещал вам рассказать – несколько коротковата, поэтому, для начала я вам выдам фантазию на данную тему в некоторых традициях те самые страшилки, а уж в финале дам саму страшилку.
Поехали!
Жил рядом с аэропортом, буквально в двух шагах, от него, мальчик Витя. Законопослушный пионер, отличник, да и вообще – мальчишка верный идеалам коммунизма, вечно жалеющий о том, что родился он не в героические времена революции, или же еще более героические времена Великой Отечественной войны. Аэропорт, маленький, уездный, с парой лишь взлетных полос был от него лишь через дорогу, за высоким сетчатым забором с колючей проволокой поверх него, забора, намотанной.
Витя, каждое утро, как только просыпался, смотрел в окно, и видел тот самый забор сетки рабицы, а за ним бетонку взлетно-посадочной полосы, после которой на высоком шесте чулок матерчатый белый в красную полоску, что в ветреные дни надувался, и торчал в сторону колом, указуя силу ветра, а еще дальше, через широкую бетонку, на которой разворачивались самолеты, высоким, корябающим небо шпилем, торчала башня то ли диспетчерской, то ли наблюдения.
Он наскоро делал зарядку, чистил зубы, завтракал, одевался и бежал в школу, а после, на обратном уже пути, после уроков, всегда неспешно брел вдоль забора, и все думал – как бы ему пробраться на сам аэропорт. Даже как то перелезть пробовал через забор, да только порвал свою темно-синюю школьную форму об острые шипы колючки, да едва шелковый красный галстук на той самой колючке не оставил – зацепился неудобно, едва-едва его с шипа снял, чтобы не разорвать.
Пацаны одноклассники ему завидовали. Как никак каждый день видит он самолеты, из окна на них смотрит, даже вместе с ним к забору ходили, хоть и крюк потом делать приходилось немалый, и тоже вздыхали, и тоже хотели пробраться на летное поле, чтобы самолеты поближе разглядеть. Те хоть и небольшие были, не Ту какие, а все больше кукурузники, но все же интересно. Вот только не знали пацаны одноклассники, что Вите хочется перемахнуть через забор с колючкой не по этой причине, а всего лишь из-за одного самолета, который он никогда днем не видел, да и по ночам не мог разглядеть – ночью только один фонарь у башни и светился, до взлетной полосы недосвечивая.
В особенно темные, безлунные ночи, раздавался далекий стрекот и гул самолета. Витя прижимался к темному окну носом, вглядывался, но едва-едва мог различить темный силуэт на фоне черного неба, и вдруг, резко, мимо света фонаря вышки проносилась черная крылатая тень, и потом, вместо визга колес о бетон полосы, через открытую форточку окна, слышался… цокот быстро несущихся копыт.
И ближе к утру снова звук – громкий, чихающий, нарастающий рокот раскручивающегося винта, звонкий цокот копыт, и та же тень, то первых проблесков рассвета, уносилась ввысь. Витя вглядывался в нее до рези в глазах, но не мог разглядеть. И только стоило ей скрытся, как тут же красились несмелым багрянцем облака, показывался в далеком-далеке вниз по склону край светло желтого, восходящего солнца.
Именно для того, чтобы хоть одним глазком глянуть на этот самолет, Витя и хотел попасть на аэродором.
Однажды, когда он несся домой со школы особенно быстро, спешил, чтобы влететь в дом и с порога закричать: «я пятерку по контрольной получил!» - он споткнулся об незаметный в траве камень, и растянулся вдоль забора аэродрома. Тут же и мысль: «мать заругает за пузо грязное», но эта мысль лишь промелькнула, потому как узрел он прямо под носом нечто.
Это нечто – была небольшая ложбинка, неглубокая, уходящая прямо под забор аэродрома, и если просто идти, проходить мимо, то ничего не различить из-за травы, но теперь.
Витя скинул портфель, и, как был, в школьной форме, при галстуке, пополз в ложбинку. Спина, конечно же, уперлась в трубу, но он все упирался, отталкивался ногами, тянулся, цеплялся руками. Послышался треск материи, и вот уже он, Витя, по ту сторону извечного препятствия. Оглянулся, сквозь сетку рабицу увидел и портфель свой, валяющийся в траве, и дальше, в отдалении, дом свой – вот он и внутри.
Скинул пиджачок школьной формы, глянул на его спину – шов разошелся. Ничего – это быстро подлатается, вот только синюю рубаху не стоит травяным соком пачкать. Снова пиждак многострадальный накинул, застегнулся, пополз обратно.
Ночи он ждал с нетерпением. Луну он не отслеживал, но верилось ему, раз нашел он лазейку, значит и шанс у него появится сразу, и значит ночь будет темная, безлунная, черная-пречерная, такая, что хоть глаз коли.
Стемнело, Витя припал к окну, вглядывался в ночной небосвод. Темно – ни звезд, ни луны не видать. Как был, в одних трусах да майке, подошел к двери детской, приложил ухо к крашеной ее ровной поверхности, затаил дыхание, прислушался. Ни звука не доносилось из-за двери. Тишина. Может быть мама с папой спят уже?
Не торопился, стоял так долго, что уже замерз, но так ничего и не расслышал. Тогда, как мог тихо, оделся в повседневную уличную одежду: штаны вельветовые штопанные перештопанные, футболку старую, и тихо приоткрыл дверь. Темно, шел по памяти, выставив руки вперед, пробирался к выходу. Нащупал дверь, ботинки, тихонько, чтоб не скрипнула, открыл ее и выскользнул в сени, а после и на улицу, где и обулся.
Уже через пять минут он брел вдоль забора, ногой прощупывая траву, чтобы найти ту самую ложбинку. Нога провалилась в шелестящую траву почти по колено – вот оно!
Он улегся на землю и пополз под забор. На этот раз не зацепился, не порвал ничего, и вот уже перебрался на ту сторону. Вдруг стало ему немного страшно. Он на запретной территории. А вдруг сторож, а вдруг заловят, а вдруг…
Но что теперь думать. Он пошел на свет единственного фонаря, а вокруг шепталась трава, изредка подвывал ветер и в окружающей темноте чудилось ему какое-то движение, будто следуют за ним, на грани слуха, на грани видимости некие некто. Он и сам не заметил, как сначала пошел быстрее, а после и вовсе – побежал, да так, что ветер в ушах свистел. Добежал почти до границы света, туда, где на летном поле стоял одинокий дощатый кукурузник, остановился, переводя дух. Огляделся. Все было спокойно. На фоне темно синего небо бултыхался и хлопал чулок ветроуказателя, едва слышно шелестела высокая трава. Ночь, глухая, темная ночь.
Он залез под крыло кукурузника, уселся прямо на бетонку, обхватил озябшие плечи руками и стал ждать. Время тянулось долго, и снова стало все вокруг таинственным, пугающим, да еще и кукурузник этот древний то крылом скрипнет, то струнным низким голосом понесет от его растяжек меж крыльями, то особенно громко и заполошно хлопнет трепыхающийся ветроуказатель, да так, что Витя вздрогнет, да по сторонам заозирается испуганно.
Он уже едва ли не зубами стучал от ночной прохлады, а может быть и стучал бы, если бы страх его не сдерживал, под стук зубовный особо и не расслышишь ничего, вот и держался. И снова гул низкий и тихий, на грани слуха, наверное по растяжке кукурузника пришелся особо хороший порыв ветра, но… нет – гул нарастал, приближался, и вот он уже разбился на скорый перестук-стрекот, и на холсте темного неба появилась сплетенная из мрака тень.
Гул нарастал, Витя соскочил с места, перебежал за невысокий бетонный блок, что стоял чуть в отдалении, присел за ним на корточки, выглянул.
Самолет уже было видно: широкий размах черных крыл, длинное, акулье тело его вырисовывалось чернильным мраком на темно-синем фоне, и вот он уже закладывает вираж, заходит на посадку, вот сейчас коснется взлетной полосы и… стук копыт, быстрый, скорый, дробный, далеко разносящийся в ночной тиши.
Самолет пробежал скоро пробежал по полосе, и замер в отдалении. Всего то метров пятнадцать отделяло его от спрятавшегося, замершего Вити. Видно было плохо, что там у него за шасси такие стучащие, но вот то как он стоял, вздымая то одно крыло, то другое, было похоже на то, будто с ноги на ногу переминается.
Витя даже забыл, как дышать. Только сердце его бухало в ушах, да похлопывал чулок ветроуказателя за спиной. Что же это? Что? Он и хотел, и боялся, выползти из своего укрытия, и в обход, по траве, подползти поближе, когда…
В ночи громко фыркнуло, как лошади фыркают, - Витя ойкнул громко. Заскрипело что-то, и он увидел как от самолета потянулись тени, как фигуры – черные, бесшумные, на поводках столь же черных нитей за ними, что как пуповины тянулись от них к самолету.
Тени шли на его «ой», он еще думал, что может просто в его сторону, но нет – к нему, явно к нему, и тогда он соскочил, и помчался со всех ног прочь – к свету, под фонарный столб у вышки.
Позади не раздавалось ни звука, тишина, но он знал, что тени следуют – летят по-над бетоном летного поля, прямо за ним, а может его уже и догоняют, и еще чуть-чуть – схватят, сцапают!
Влетел в круг желтого света на всем ходу, прямо на столб, обхватил его руками на бегу, и ноги вылетели из под него вперед и он бухнулся на землю, мгновенно перевернулся на четвереньки и уставился назад.
Вот они – тени за кругом очерченным светом, встали, замерли, и то ли это трава шелестит, то ли сердце бухает, но будто шепот от них исходит, шуршание, зовущее, негромкое, тянущееся.
- …витя…витя…витя… - слышал он едва-едва, и меж именем его, как шорохом присыпанные паузы, будто и тогда говорят что-то, да только не разобрать ничего. Да и то как звали его – может и в голове, от страха, у него рождалось, а может и…
Теней все больше и больше было на краю круга света, они как водой растекались вокруг, обступали, заслоняя от него далекие огоньки города, и наползала с ними тишина ватная и непроницаемая. Вот уже и едва слышно как хлопает ветроуказатель, а вот и вовсе неслышно, а вот и пропал отдаленный гул дороги, что далеко-далеко отсюда, и чей звук был так привычен, что Витя его даже и не замечал, а заметил лишь теперь, когда он стих. И шепот зовущий был все громче, и вот он уже в коконе темноты, что и вокруг света, и над фонарем нависла – замурован во мраке.
А после мрак, будто туман, вдруг развеялся, пропал и все снова стало как и было, и даже силуэта самолета того странного, что должен быть на летном поле – не видно. А видно забор вдалеке, видно горящее окно их дома, и у забора стоит кто-то, а после:
- Витя, - голос явственный, знакомый, злой и зовущий издали – мамин голос, - А ну сюда! Тоже, надумал ночью из дома сбегать! Витька! Я тебе ремня всыплю! Быстро домой!
Витя вздрогнул, соскочил было, шаг сделал, и замер. Показалось ему, что проплывают за светом какие то струйки туманные, черные, как дымок легкий, курящийся.
- Что замер! Я тебя вижу, паскудник, а ну – марш домой! – мама кричала громко, а Витя стоял недвижно. Боялся.
- ИДИ СЮДА! – рявкнуло так, что у него уши заложило, зазвенело в мозгах, - Мелкий паскудник! ИДИ СЮДА!
И он сделал шаг назад, почувствовал, как прикоснулся спиной к столбу и медленно сполз на землю, выпростал из под себя ноги, уселся. И снова мрак окружил его, закупорил все звуки, огоньки свата города вдалеке, снова тишина, снова мрак за светом повсюду.
Сколько он так просидел, он не знал. Может час, а может и все пять, но все это время он слышал тихий призывный шепот, видел как тьма кружит вокруг света, сидел и ждал. И вдруг, резко, с шипением сотен тысяч змей мрак стал плавиться, выгорать красными искристыми точками, и он увидал сквозь эту пелену распадающейся тьмы свет рассвета. Вставало солнце там, в отдалении, за горизонтом, увидел он облака на небе подсвеченные красным рассветным заревом, соскочил с места радостно, улыбаясь.
Мрак распадался, рвался, не хотел уходить – истлевал, но вот от него уже и ничего не осталось. И Витя смело шагнул вперед, и еще шаг, и еще… черный хлыст тьмы рванулся к нему, Витя резко отпрянул, повалился на спину, и хлыст, как об щит, ударился об яркий фонарный свет, зашипело, завыло в ушах, полыхнуло ярко пламенем и снова тьма. Кругом тьма – нет рассвета, чернота кругом и мрак – ночь непроглядная.
Тьма…
Он сидел у столба, обхватив руками колени, сидел и плакал. Уже и папа его звал, и злой сторож наставлял на него черные жерла двустволки, и собака злая, сторожевая, огромная, как медведь, мчалась на него из темноты – он не двигался, все эти мороки разбивались о желтый фонарный свет. Лишь бы только он, фонарь, не погас, лишь бы…
И он погас. Погас и тьма, торжествуя, ринулась к Вите, ринулась, обняла его со всех сторон, присосалась к нему холодом своим колючим, зашептала прямо внутри головы непонятное, и вдруг распалась – завизжала резко, страшно, так что все пропало – мысли, страх, воспоминания – такой был это визг.
И свет зари хлынул, пролился на летное поле. Витя увидел, как черные тени на огромной скорости впитывались, втягивались обратно в самолет, что в рассветном свете был хорошо видим. Огромный, тоже черный, на крупных – бычьих ногах, и будто живой, играющий мышцами, сплетенными из темноты. И даже не дожидаясь, когда последние тени втянутся в него, он, цокая черными копытами, об бетон, развернулся, поскакал по полосе прочь, затарахтел заводящийся на бегу двигатель, и он взмыл ввысь, закладывая свечку – прочь от солнца!
Но то разгоралось ярче и ярче, и уже не скрыться, не убежать, и Витя видел, как заполыхал самолет на бычьих ногах огнем, полыхнул ярким, белым светом, как сварка, и растворился в рассветном небе, истлел легким темным, едва заметным, дымком.
- Все, - тихо сказал он сам себе, но с места не двинулся, а все так же сидел, обхватив колени руками, и ждал. Чего он ждал – не знал и сам. Просто сидел и сидел, никому и ничему больше не веря.
Его нашел диспетчер, когда утром шел на работу. Мальчуган, холодный как лед, замерзший, но недвижимый, сидел под давно погасшим фонарем. Сидел обхватив колени, смотрящий в одну точку.
- Мальчик, ты кто? – спросил диспетчер, но тот не ответил, не шелохнулся.
- Мальчик, - он подошел ближе, присел напротив него на корточки, - мальчик. Ты меня слышишь?
Тот молчал. Диспетчер протянул руку, потряс мальчугана за плечо, никакой реакции. Разве что почувствовал диспетчер, какой этот мальчуган холодный, будто мертвец, да и только сейчас он понял, что это не белобрысые выгоревшие на солнце волосы у мальчугана, а то что он сед – сед как лунь, как древний старец.
- Малыш, - вкрадчиво спросил он, - ты откуда?
Мальчик посмотрел на него, и у диспетчера захолонуло сердце, взгляд мальчишки был пустой и прозрачный, как у размороженной рыбы.
- Самолет, - тихо прошептал он, - самолет на бычьих ногах.
Диспетчер накинул на него свой пиджак, обхватил, взял на руки, и понес его в диспетчерскую. Там быстренько заварил чай для малыша, позвонил в милицию. Участковый приехал быстро, соскочил с мотоцикла, скорым шагом вошел в диспетчерскую. Витя сидел за столом в накинутом пиджаке диспетчера, перед ним остывал нетронутый чай.
Вскоре и шум поднялся там – за забором, это мама с папой искали его, на шум выскочил милиционер – позвал родителей. Те тормошили Витю, звали по имени, ругались, умоляли. Но он их будто не видел.
В себя он пришел только ближе к ночи, когда его укладывали спать. И не очнулся, не пришел в себя по нормальному, а дико завизжал, когда папа выключил свет в его комнате.
- Свет! Свет! Включите свет! – орал он не своим голосом, и папа щелкнул выключателем. А после успокаивал сына, который будто только-только очнулся от жуткого кошмара.
Теперь уже Витя стал большим, вырос, стал уважаемым человеком на хорошей должности, все же хорошо учился. Обращаются к нему не иначе, как Виктор Николаевич. Виктор Николаевич женат, у него двое детей, но и по сей день он никогда не выключает свет, и по сей день ему вдруг кажется, что он все так же сидит у столба, все так же охватывает руками свои тощие, мальчишеские коленки, и ждет рассвета.
А теперь и история в том формате, в каком она звучала в пионерском лагере:
Диспетчер устроился работа на аэродром. Ему сказали, чтобы, если он вдруг задержится до темна, никогда не выходил встречать самолет, который прилетит ночью. И вот он задержался на работе, уже стемнело и слышит – летит самолет. Он к окошку – и правда, подлетает. Садится. Не вышел тогда диспетчер его встречать, только удивился.
В следующий раз задержался, и снова прилетел самолет, и видит тогда диспетчер, что самолет то не простой, а как то садится странно – цокает, а не скрипит шасси. Но и во второй раз он не вышел его встречать.
И задержался он в третий раз, и снова прилетел самолет, и не удержался тогда он, вышел посмотреть, что это за странность такая, и видит что самолет полностью черный, а стоит он не на шасси, а на бычьих ногах. Побежал он от него, а самолет за ним…
Пришли другие работники утром, а диспетчера и нет – пропал. И с милицией его искали, и у родственников спрашивали – так и не нашли его. И если ты видишь ночью самолет летящий, то знай – это самолет на бычьих ногах летит, чтобы забрать кого-то.
Старинная церковь, стоящая на отшибе в запустевшей деревне таит в себе множество секретов: уже давно здесь не проводятся службы, отсутствует паства и хористы не поют псалмы. Древние фрески выцвели и осквернены святыни, выбиты окна и двери еле держатся на петлях. Здесь нету и остатков былого великолепия. Но когда спускается ночь, то можно увидеть как загораются свечи в этом храме. Мы решили разобраться в данной ситуации и навестили Дом Божий, чтобы наверняка узнать о происходящих здесь чудесах.
Здание церкви, видимо, было построено ещё до революции: чувствуется капитальный подход к подобным объектам, характерный для того времени. Весьма толстые стены, сделанные из огнеупорного красного кирпича крепко стоят до сих пор. К сожалению, секрет такой феноменальной устойчивости, канул в лету.
Одевшись, как подобает для посещения храма, мы вошли внутрь. Сразу исчезли все звуки окружающего мира: ни пения птиц, ни шелеста трав, ни дуновения ветра. Кажется, что мы попали в другое измерение: даже наручные механические часы начали сбоить. Нам не хочется нарушать покой здешней атмосферы и потому не разговариваем: кто знает, что нас ждёт впереди?
Мы входим в главное помещение церкви, туда, где когда-то собиралась паства, где шла служба и Святые Отцы проповедовали Слово Божье. По-разному, но люди из нашей команды почувствовали это: Нечто. Ощущение своей незначимости, суетности, мелочности, пустоты внутри, греховности. Кто-то начинает плакать без видимой причины. Некоторые из нас прошли немного дальше и после рассказали, что почувствовали себя пылинками в безграничной Вселенной.
Открыв Библию, каждый из нас начал читать ту молитву, которая была на его взгляд более подходящей. И тут произошло ещё кое-что: разные молитвы, читаемые разными людьми как будто сложились в одну, взмыли вверх, разнеслись по Храму и исчезли. Немного погодя, чувство нашей никчемности прошло и каждый как бы получил одобрение побыть здесь ещё немного.
Воспользовавшись этим приглашением, мы ещё посмотрели на старинные фрески и оставшееся убранство, сфотографировали их, чтобы более подробно изучить их дома. Кстати говоря, не все из них получились качественно: некоторые были засвеченными как будто снимались на обычную плёнку а не цифровую камеру. Видимо что-то не хотело, чтобы смертные проникали в тайны, не касающихся их.
По внутренним ощущениям прошло совсем немного времени, однако на улице начало темнеть. Не знаем, возможно ли такое явление как убыстрение или удлинение времени в обычных ситуациях, однако здесь творится что-то непонятное. Как только начали сгущаться сумерки, всю нашу команду охватила беспричинная паника и ноги сами вынесли нас из церкви. Наверняка в этом деле нужно собирать специалистов по паранормальным явлениям. А какие ваши предположения о происходящем в подобных местах? Напишите свои комментарии и советы.
2 6 8
Жалобный и истошный вой моей любимой собаки. Гул из подвала который давит на слух. Затхлым запахом сырости пропитан весь старый дом моих родителей. Подавляющая обстановка безысходности. Будто бы весь спектр отрицательной энергии сосредоточился в одном месте. Слишком большой дом для моей маленькой семьи. Особняк перешёл мне в наследство от моих стариков. Мы продали свою однокомнатную квартиру и переехали в этот дом. На вырученные от продажи деньги я открыл свой бизнес. Дни перетекали в недели, недели в месяцы. Время неспешно следовало вперёд.
Моё дело развивалось и я часто выезжал в другие города по работе.
Когда мы утратили равновесие? Мы стёрли наши ясные границы семейной идиллии. Сначала мелкие разногласия, а после крупные семейные ссоры.Они прорастали в нашу жизнь как грибы через асфальт. Ругань и диссонанс разносились по нашему дому, а вместе с этим расползалась и плесень. Мы вдыхали ядовитые споры. Она как будто впитывает все наши негативные эмоции. Мы пытались избавиться от неё, но результат от услуг специализированных служб был временным. Мы пытались съехать, но нас тянуло обратно. Неестественная зависимость от этого дома, как наркотическая ломка, заставляла нас вернуться. Мы хотели продать этот дом, но все сделки срывались! Гадкая дрянь, словно раковая опухоль поедающая здоровые клетки. Она проникла в наш разум, окутала наш дом, а потом отняла у меня жену и дочку.
После длительной поездки я вернулся домой. Я ждал встречи со своими любимыми. Но вместо них меня встретило нечто иное; безэмоциональное, холодное и бледное. Плесень съела их тела и создала что-то другое. Эта зараза уже за пределами. Она поразила почву и добралась до моей собаки.
Я допиваю залпом бутылку коньяка. Выхожу во двор крепко сжимая горло топора. Мицелии уже пустили ветвящиеся щупальца сквозь прогнившую плоть моей полуживой собаки. Я зарублю её раньше чем появится эта тварь! Позади меня расчлененное тело собаки. С лезвия топора капает чёрная кровь. Я иду в подвал, и мне уже нечего терять.
Осторожными шагами я спускаюсь в тёмный подвал своего дома. Плесень тянет ко мне свои щуплые ветви с поражённых стен. Гул становиться громче. Стены и потолок в сплошь усеяны чёрными венами, которые образуют плодовые тела, похожие на шляпки больших грибов. Они как динамики рассеивают звук по мёртвому подвалу. Они шепчут и кричат. Плесень впитала в себя всю ненависть и злобу которую мы дарили друг другу. Мы разбудили рознь в её благо. Она отравляла наш разум и становилась сильнее. Она уничтожила нас, но создала себя. Это простой закон выживания.
Они уже мертвы. Это не мои жена и дочь. Эти существа только внешне похожи на них. В полумраке я замечаю тела вросшие в стену и поглощённые плесенью. Они так часто дышат. Они жадно впитывают звук что издают грибы. Глухие удары топором сквозь проклятый гул который становиться громче. Чёрная кровь попадает мне на лицо! Плесень обхватывает мои ноги и не даёт мне уйти. Я обрубаю её щупальца. Выбираюсь из подвала. Бегу за канистрой бензина. Выливаю всё содержимое в подвал и поджигаю!
Так ярко сгорает вся моя жизнь... Все мои 28 лет закончились здесь. Я стою и смотрю как горит мой дом, не отпуская топор. Постепенно подтягиваются соседи. Слышен звук сирен. Редкий случай, но я признан невменяемым.
Я чувствую как по моим венам струится сила. Я ощущаю негативные чувства пациентов и врачей. Я научился питаться ими. Так много грязи в вашей жизни и так мало совести. Теперь я не зависим от своего дома... Я зависим от вашего внутреннего зла! Я та самая плесень, которая сломала меня и питалась злом. И поверьте мне, у вас его предостаточно, для того чтобы рано или поздно, я пробил эти мягкие стены и вышел на свободу!
Я ем вас и набираюсь сил. Это лишь вопрос времени и ваших подсознательных бесов!
Услышал по радио!
Не поверил сначала. Я не верю никому.
На слово.
Но нашёл в сети
https://www.gazeta.ru/social/news/2019/04/27/n_12913639.shtm...
И не только тут.
Вкратце.
Некий препод Оксфорда заявил, что инопланетяне давно среди нас.
Профессор
Оксфорда.
Не основатель кружка сектантов-сатанистов. В полутьме при свечах.
Не истерический докладчик сборища плоскоземельцев. Брызгая слюной в обшарпаной квартире в обществе таких же ебанутых на всю башку.
Не пьяный в дым Вася. В хитрой надежде, что другие нальют ему на опохмел.
Нет. Это совсем другой чел.
Прфессор, Оксфорда, блять!
На весь мир...Не в комиксе - в книге.
Инопланетяне.
Пока опровержения от Оксфорда не последовало.
Оксфорд не отправил свихнувшегося на лечение. Принудительное.
Не отозвал дипломы у тех, кому этот профессор умы калечил на протяжении всей жизни.
И первое апреля прошло. День дураков. Скоро первое мая. Весна. Весеннее обострение.
Я понимаю, когда некие деятели в программе тв сомнительной репутации.
Я понимаю, когда кому-то мерещатся зелёные человечки.
Я понимаю, когда некоторые сами летали. В летающих тарелочках..
Я понимаю, когда белочка.
Я понимаю, когда у людей проблемы...
Но когда Оксфорд. Когда - Профессор....
Не понимаю. И не хочу понимать.
Порвите свои дипломы, господа, окончившие сей рассадник мракобесия и тупизма.
Стыдитесь.. Ваши мамы согрешили с инопланетянами.
Срочно переучивайтесь. В наших колледжах.
Оксфорд - слушайте сюда! Если это не фейк - то всё ваше образование и престиж не стоят выеденного пасхального яйца. Когда у вас там не бухие вахтёры - а преподы несут пьяный бред публично. А вам пофиг! Вам надлежит самоубиться. Самовыпилиться. Ликвидировать себя, как светское учебное заведение. Потому что вы тогда - полные дебилоиды, терпящие в своих рядах полоумных. Срочно.
Или сам Оксфорд, Гарвард и ему подобные пафосные конторы - это не учебные заведения, а заговор инопланетян? С целью лишения нас, землян, последних остатков разума и здравого смысла?
Но я с утра был трезвый. Исключено.
Это всё...
Тогда этот вызов для вас! Мы зашифровали звездных капитанов команд нового юмористического шоу, ваша задача — угадать, кто возглавил каждую из них.
Переходите по ссылке и проверьте свою юмористическую интуицию!