Иллюстрация Ани Мухиной
Он прикрыл дверь, обул ботинки, надел куртку, чёрные перчатки, надвинул на уши шапку и вышел в ночь. Точнее, сначала в межквартирный коридор, конечно, затем в подъезд, спустился еще на лифте, ну а затем уже — в ночь.
Так начинается множество историй про маньяков: примерный семьянин, владелец кота, с доброй женой — портрет всецело положительного гражданина. И его неуёмная тёмная сторона, ищущая выхода. О которой никто из окружающих, конечно, не подозревает.
Семён и был маньяком. Но маньяком особого рода: люди ему были нужны лишь в качестве свидетелей, никак не жертв. Жертв в его деле не было вообще. Собственно, не было и ничего непристойного. Да и на само это дело он отправлялся впервые. Но как долго о нем мечтал, как представлял, как фантазировал!
Проживал он не в самом людном районе, близком к центру города: домишек немного, все — невысокие, старые, много зелени и пустырей. Семён прошёлся вдоль парка, наслаждаясь ночным воздухом, и спустился вниз по крутой и узенькой улочке. Так он оказался на большой овальной площади — правда, сам маньяк, знавший район на зубок, здесь сразу уточнил бы, что никакая это не площадь. А просто так расширялась улица, которая носила странное для этих, да и для любых других, мест название: Пиковый тупик.
Но для случайных прохожих это была обычная площадь. На ней стояли троллейбусы, опустив рога-токоприёмники; множество, бесчисленное множество троллейбусов. Они стояли в несколько рядов по десять машин в каждом. И, ещё спускаясь по наклонной улочке, Семён присвистнул от открывшегося вида. Он чувствовал себя королём троллейбусов, способным, как в компьютерной игре, выделять их, выбирая нужное количество, и направлять в какую хочет сторону. Конечно, это была иллюзия: в свои тридцать девять Семён усвоил, что реальная жизнь куда скучнее компьютерных игр. Но одна задумка у него была.
Неподалёку, в паре остановок, располагался просторный троллейбусный парк, но даже он не был способен вместить все машины. На ночь лишние троллейбусы отправлялись на отстой, заполняя собою воспаленный узел, каким смотрелось на карте не пойми для чего спроектированное расширение Пикового тупика. Троллейбусы стояли здесь всю ночь — когда-то, помнил Семён, даже с открытыми дверями. Но молодёжь и бомжи не жалели троллейбусов, устраивая в них ночлежки с разбитием, распитием и огнем. Семён, проходя мимо, вбирал в себя боль троллейбусов — она блуждала в нем диким жжением по венам и внутренним органам, подбиралась к груди. Он болел, по нескольку дней валялся в постели. Ему даже снилось, как бьют троллейбусы, как измываются над ними варвары.
Но времена изменились: люди поумнели, повзрослели и стали жить лучше, а кто не захотел и поленился, тот спился, сторчался да помер. Троллейбусы уже не оставляли с открытыми дверями. Но Семёна это не смущало, ведь он шёл не спать на сиденьях. Он шёл выбирать свой троллейбус. Предназначенный ему судьбой.
Он прошёлся вдоль всех, осмотрел внимательно. Заглядывал в кабины: не сидит ли где припозднившийся водитель? Всматривался вдаль: не едет ли новый троллейбус занять свое место в строю. Но время было позднее, Семён не зря досидел до двух часов ночи, борясь с желанием пойти спать. Он ждал этой тишины, он ждал, когда застынет площадь и никто не увидит его здесь, не поймает и не прогонит. Его сердце затрепетало, чувствуя близость мечты, чувствуя выброс в кровь счастья.
Тогда он схватился за крепкие верёвки и поднял токоприёмники. Рога соприкоснулись плавно с проводами, и Семён потер руки, засмотревшись, как они блеснули в фонарном свете. Красиво блеснули! Так же блеснёт и Семён, простой человек, мужик, работяга, а вот овладеет сейчас троллейбусом! Огромной десятитонной машиной, и покатит она, одинокая, красивая, гордая, по маленьким и большим улочкам, на зависть ночным прохожим и встречным автомобилям. А за рулем он, Семён! Бог из машины, слышал он где-то. А он будет бог из троллейбуса!
Охваченный волнением, Семён поспешил к кабине. Толкнул дверь плечом, но она не поддалась. Это не расстроило Семёна: наблюдавший за троллейбусами с детства, он прекрасно помнил, где найти секретную кнопку. Она находилась спереди троллейбуса, под кабиной, достаточно было нагнуться и пошарить рукой, что Семён и проделал. Правда, шарить пришлось долго: искомая кнопка нашлась не сразу, да ведь и ищущий был не из тех людей, кто сдается.
Он одолел страх быть замеченным, и вот теперь наслаждался открытой дверью гигантской машины. Кабина, чарующая, манящая, была перед ним. Семён ступил по направлению к кабине и вдруг почувствовал, словно идёт по красной дорожке. К славе, к моменту истины, к главному сюжету своей жизни. К пиковому сюжету, совсем как диковатое название улицы. Была б его воля, Семён нанес бы на карту города своё, правильное название, придуманное еще в юности: Троллейбусная площадь.
Отсюда начинался его маршрут. Семён никогда не учился водить троллейбус, но он был толковым, с башкой на плечах и руками откуда надо, как про него говорили, да к тому же имел права разных категорий, мог и легковушкой, и газелью управлять, и даже фурой: жизнь сама научила, он не хотел — заставила. И вот теперь умел. Но по-настоящему Семён мечтал водить только одно транспортное средство — и не водить даже, а лишь однажды попробовать. Прокатиться. Ведь веселее всего, необычнее — когда троллейбус едет не там, где надо, а там, где никогда еще не ездил, или не по своему маршруту, или ночью, когда все приличные троллейбусы спят.
Разобравшись в управлении, Семён наконец привёл троллейбус в движение, и тот покатил. Свет в салоне водитель решил не включать, все равно пассажиров брать не будет. Чего попусту жечь.
Троллейбус вырулил на Пиковый тупик, а точнее на узкую часть улицы. В сторону депо Семён разумно решил не ехать: сотрудники могли засечь и даже устроить погоню. Представив её, Семён от души рассмеялся: и вправду, ночная погоня на троллейбусах — такого их маленький город еще не знал. «Нет, сделаю пару кругов и поставлю на место».
Медленно доехав до конца улицы, Семён свернул влево, на совсем маленькую дорожку, которая и переулком называлась по недоразумению. Рейсовые троллейбусы не заезжали сюда, лишь когда-то в незапамятные времена в городе существовал маршрут, нóмера которого уже никто и не помнил.
Поплутав по холмам, он выруливал к набережной, а затем возвращался обратно, но не по тупику, а по другой, параллельной улице. Власти тех времен постановили: махина-троллейбус будет мешать движению, транспортному потоку на узкой набережной, да и горожане вряд ли захотят торчать в унылых пробках, так пускай уж лучше идут пешком. Вот только провода, как бывает часто, забыли или не захотели снять.
Семён все больше осваивался за рулём троллейбуса, чувствовал себя в кабине уверенно, включил обогрев. Над стеклом болталась иконка на тоненькой ниточке: тот, кто управлял этой системой ежедневно, ничем не выделялся из водительского братства, выбрал Николая Чудотворца. Семён перекрестился и поехал чуть быстрее.
Ему нравилось наблюдать из своей теплой кабины за редкими прохожими, их реакцией. Он жадно ловил её, отвлекаясь от дороги: вот идет одинокий мужчина, задумчивый, курит, вот компания развязных молодых людей, вот парочка средних лет, эти вообще непонятно, как и зачем очутились в такой час на улице. Все эти люди бросали взгляд на троллейбус, но никакого интереса не проявляли. Удивления не демонстрировали. Шли по своим делам, и всё.
«Они что, каждую ночь здесь видят троллейбус?» — недоумевал Семён.
Он ощутил грусть. Ему хотелось поразить город, шокировать: глядите, мол, бывает и такое. Он ожидал, что застывшие граждане будут изумленно провожать троллейбус, щипать себя: не померещилось ли, цокать языками. Но ничего этого не было. Зато внезапно, перед самой набережной, из двора выскочила юркая полицейская машина, и на Семёна навалился страх.
«Приехал», — пробормотал он и резко остановил троллейбус.
Но полицейские промчались перед ним и вскоре свернули на набережную, скрывшись из виду. Похоже, они тоже считали, что столь поздний троллейбус на забытом богом переулке — в порядке вещей. Семён покатил дальше, собираясь с мыслями: предстоял поворот на пусть не оживлённую, но уже настоящую дорогу.
Поворот Семёну удался, что развеселило и расслабило после пережитого стресса. Набережная оказалась совсем пустой, и водитель прибавил скорость, радуясь своей поездке, собственной жизни и счастью. Он задёргался на сиденье, изображая танец, и громко запел:
И вот мы гадаем, какой может быть пpок
В тpоллейбyсе, котоpый идёт на восток.
Он хлопал руками по рулю, закатывал глаза и громко хохотал, вглядываясь в темноту ночного города: есть ли где-нибудь люди? Хоть кто-нибудь, кто его увидит! Ведь здесь же не ходят троллейбусы, ведь здесь же…
В тpоллейбyсе, котоpый идет на восток.
В тpоллейбyсе, котоpый... — всё громче пел он.
И тут он услышал грозу. Поначалу, наивный, Семён решил было, что это рога троллейбуса отцепились, громыхнув, от проводов. Но через секунду пошёл дождь. Лобовое стекло, через которое он смотрел на город в поиске ошарашенных лиц, заливало крупными каплями. Лило как из ведра, словно прорвало, как говорила в таких случаях жена, все небесные хляби. Что такое эти хляби?
— Черт, — выругался Семён, остановив троллейбус. Он включил дворники, но и те помогали слабо, лишь размазывая водные потоки по стеклу. Оставаться посередине пустой дороги в этой странной ситуации было опасно; теперь уже то, что троллейбусы здесь не ходили, работало против него. Следующий же патруль мог и вспомнить об этом факте. А если кто из троллейбусников окажется неподалеку? Город-то небольшой.
«Бежать?» — родился сам собой вопрос, но Семён отмёл его тотчас. Прежде всего, камеры, хотя, конечно, видимость и нулевая, но отследить по ним маршрут одинокого беглеца возможно. Завтра весь город только и будет говорить об этом: таинственный угонщик бросил троллейбус на набережной. Нет! Нет и ещё раз нет. Да и как это вообще можно — бросить троллейбус? У Семёна на миг сжалось сердце: он почувствовал стыд от того, что допустил эту мысль, просто успел подумать. Нет, троллейбусы не бросают. Не для того он так основательно готовился, так долго мечтал.
Они снова поехали, Семён и его троллейбус. Водитель вперился глазами в стекло: новый отрезок пути совсем не приносил радости. «Нужно довести до тупика, а потом домой, ну его на хрен. И пусть, что через депо. Всяко лучше».
Семён кое-как завернул с набережной, вписавшись в новую узкую улицу. Решил поддать скорости, но передумал. «Гнать вот только не надо», — ворчал он сам на себя, явно нервничая. Несколько раз останавливался отдышаться. Но страх быть замеченным — а что, дикий троллейбус видно издалека! — заставлял срываться с места. А потом…
Потом дождь кончился. Уткнувшись лицом в колени, Семён сидел посреди дороги, в бурлящем потоке воды, стекавшей с холма к набережной, и трясся всем телом. Его душили слёзы, нечем было дышать. Свинцовое небо накрывало колпаком город, наступало утро.
Когда адвокат объяснил, как мало шансов, да что там, сказал он, практически нет — «Вы же взрослый человек, все сами понимаете» — и ушёл по своим адвокатским делам, Семён остался наедине с женой, в тесном и запертом помещении.
— Все газеты пишут, — хлюпала она носом. — Ты у меня, блин, герой теперь. Герой дня. А я — твоя героиня. Так ведь выходит.
Он долго слушал, уставившись в пол, её всхлипывания, пока наконец не выдержал:
— Ладно. Иди уже.
— Её мать, — горестно произнесла жена, — ну, этой девочки. Она убить тебя хочет. Пустите, кричит, к нему. Я его порежу, гада! Уже несколько часов кричит.
— А чего ей, — хрипло сказал Семён, — дома не сиделось! Чего она ночью по городу шлялась? Не знает, как это опасно?! А мать куда смотрела? Сама-то…
— Пятнадцать лет ей, — прошептала жена. — Понимаешь, пятнадцать. Делаю, что хочу: захотела — ушла, захотела — пришла. А как ливень начался — поспешила домой. Вот скажи мне! — взвизгнула она отчаянно. — А тебе что дома не сиделось? Тебе что, тоже пятнадцать?! Нахрена ты всё это придумал?
Семён молчал, но жена смотрела пристально, силясь поймать взгляд, выпытать правду, тайну. И он выдавил, поразившись, как страшно и отстранённо звучал собственный голос:
— Просто хотелось попробовать. Я никогда не водил троллейбус.
— Ну ясно, — всхлипнула жена. Поднялась, достала платок. — Ты и в тюрьме-то тоже не сидел. Теперь попробуешь.
— Я просто люблю троллейбусы, — глухо произнёс Семен и повторил, словно отказываясь верить: — Люблю. Троллейбусы.