Часть 1. Лима: перуанское отечество и его опасности.⁠⁠

Если я правильно понял, безопасность есть главный предмет тревог и забот среднего перуанца. Одни здесь думают лишь о том, как ее укрепить, другие—о том, как эти меры безопасности преодолеть. Вряд ли ошибусь, если предположу, что Латинская Америка является планетарным лидером по производству изделий из кованного железа.

Орешечено здесь все, а немногое оставшееся—зарешечено. Затейливость фантазии добропорядочных обывателей потрясает; вот уж, истинно: «Ад—это другие», особенно те, кто находится от тебя по другую сторону кованного тына. Ведь когда эти стальные пики привариваются, а спираль Бруно свивает питоньи кольца вокруг очередного дома, явно же заказчикам грезятся картины лютой смерти бандитов, причем—в подробностях. Этот вот хозяйчик, например, просто хотел бы нанизывать вторгающихся на пики, как на шампуры.

А этот затейник готов грабителям «кишочки-то повымотать».

А здесь и вовсе живет извращенная натура: право, нельзя так трепетно любить собственность и ненавидеть ближнего, который на нее покушается.

Сведения по поводу состояния общественной безопасности лучше получать от таксистов: они подлинные барометры погоды в области городского порядка и покоя. Если там, куда вы едете, все в порядке—таксист будет непременно барственный, наглый и хитрый. Если в пункте назначения напротив стремно—водила будет выглядеть затравленным и робким прохиндеем. Скажем, вот Кайяо—жуткий район Лимы, примыкающий к аэропорту.

Из-за такого соседства не всякий таксист осмелится везти вас на самолет: притормозишь на светофоре—и тут же объявится с битами пара местных «чоло»… Лобовое—вдребезги, карманы выдерут с корнем, да еще, глядишь, не всякий в машине жив останется.

Сунуться в такой «баррио» для постороннего—самоубийство. Хотя жизнь в трущобах течет, на первый, издали брошенный взгляд, спокойная, мирная... Но вот заносит сюда из внешнего мира предмет, одушевленный или не очень, и вокруг него начинает возмущаться пространство. Оно вихрится, пунцовеет, наливается энергией взрыва и, наконец, инородное тело аннигилируется, исчезает…

Чтобы материализоваться в виде трупа или, если предмет неживой и ценный—в чьих-то карманах, а, может, в сумеречно-подвальных жилищах. Я этот Кайяо из окна машины снимал и то на меня пассажиры орали: дескать, прекрати, местные камеру сейчас из рук вырвут, а потом—за соседей по автобусу возьмутся.

Над Лимой высятся несколько невысоких гор. У Серро де Сан-Кристобаль—особенная судьба: здесь когда-то располагалось индейское капище, а потом был установлен испанцами крест—полтысячелетия уже стоит, только что подновляют и подкрашивают.

Исторический центр города наводнен полицией и потому сравнительно безопасен: единственный риск здесь—быть обокраденным. После Лимы на моей камере чуть не остался вдавленный след пятерни—так люто я ее стискивал.

Трущобы и имперского размаха даун-таун в таком близком соседстве, что и не заметишь границу, на которой дворцы и соборы сменяются спичечными коробками домов, составляющих «барриос».