— Сыночек, — тихонько сказала мама и начала держать паузу. Притом смотрела не на меня, а в пространство
— Что, мам?
— Ты помнишь Айше, мою подругу?
— Ну… вроде помню.
— Ну во-от… Ее старший тоже, оказывается, в Париже. Уже год.
Я заволновался, чувствуя неприятности.
— Мама. Говори дальше.
— Айше сказала ему, что ты летишь в Париж…
— Посылки не беру!
— Нет, не посылку. Эмре хочет тебя встретить в аэропорту. Он таксист.
— Мама, нет!
— Тимур, уже поздно… Я не смогла переубедить Айше. Ей хочется похвастать сыном, Эмре хочется сделать тебе и маме одолжение. Он точно будет встречать тебя в Руасси.
— Пробегу мимо! Огородами!
— Пробеги, — ответила мама, улыбаясь.
Вещей у меня с собой всего-то маленький рюкзачок, ручная кладь. Поэтому я вышел из терминала первым. Эмре уверенно, будто знал меня всю жизнь, замахал табличкой с моим именем (конечно, на турецком), подбежал, обнял крепко и поцеловал в обе щеки.
— Братишка, привет! — отодвинул из объятий на вытянутых руках, рассмотрел, и добавил: — Да ты красавчик!
Блин, я совсем забыл, что меня встречают. Бежать огородами было поздно. Но почему-то я обрадовался. Приятно, оказывается, когда тебя рады видеть. Эмре был старше меня, и, пожалуй, красивее.
— Привет, братишка, — ответил я и засмеялся. «Эмре» и значит — «братишка».
— Бенвеню а Пари! Впервые здесь, а?
Я промолчал, не зная, что и ответить… Начал про себя подсчитывать, получалось то тринадцать, то четырнадцать.
— Ах, Париж! — произнес Эмре с энтузиазмом. — Какой красивый город! Какая красота кругом! — величаво обвел он рукой зал ожидания.
- Ататюрк красивее, — хмуро заметил я.
— Чиво? Я не за еропорт, я за город! Ататюрк-то канешна, но у тебя впереди таксоэкскурсия по Парижу!
— Мне на метро покататься хотелось, — поддержал я имидж деревенского простачка.
В приятной, хотя и обязательной беседе о здоровье и самочувствии родственников, друзей и домашних животных мы дошли до парковки, погрузились в машинку и покинули аэропорт.
Сначала мы ехали молча, но потом вдруг Эмре вдруг заорал: — Да вот оно, твое метро!
И показал пальцем куда-то вверх.
- Это что, метро? — переспросил я. Потом добавил с презрением: — Метро ходит под землей.
— Это наземный участок, — объяснил Эмре.
— Значит, это не метро.
— Сейчас я тебе абисню. Оно иногда выходит на поверхность, а потом опять уходит под землю.
— Заливаешь.
Выразив жестом бессилие, Эмре, чтобы сменить тему, снова указал на какой-то объект, находящийся в поле нашего зрения:
— Вон там! Смотри! Это Пантеон!!! — заорал он.
Машина замедлила ход, чтобы я смог осмотреть достопримечательность и повысить тем самым свой культурный уровень.
— А что, может, скажешь, это не Пантеон? — спросил Эмре. В его вопросе чувствовалось какое-то ехидство.
— Нет! — упрямо проворчал я. — Нет, нет и еще раз нет! Это не Пантеон.
— Так что же это по-твоему? — спросил Эмре. Насмешливость его тона была почти оскорбительной для собеседника.
— Лионский вокзал!
— Весьма возможно, — непринужденно отозвался Эмре, — ну и чёрт с ним. Ты вот сюда посмотри, малыш, какая классная архитектура!!! Это Дом Инвалидов.
— Ты что, совсем спятил? — сказал я. — Причем тут Дом Инвалидов?
— А если это не Дом Инвалидов, то што это?
— В лучшем случае это казарма Рейи. А может быть, какой-то ресторан.
— А ну тебя, — снисходительно пробурчал Эмре. Он не обижался, не вёлся на мои капризы, не переставал восхищаться видами из такси. В благословенном молчании мы проехали некоторое время.
— Тимур! — провозгласил Эмре с напускным величием, — если тебе действительно угодно посетить Дом Инвалидов и посмотреть настоящую могилу самого Наполеона, то я готов тебя туда сопроводить.
— В жопу Наполеона! Меня совершенно не интересует этот болван в дурацкой шляпе.
— А что ж тебя интересует?
Я молчал. А в самом деле, что меня интересует?
— Метро.
— Опять двадцать пять, — вздохнул Эмре. — Метро бастует. Таксисты тоже.
— Точно? Почему?
— Понятия не имею, — ответил Эмре, — я политикой не интересуюсь.
— А ты почему не бастуешь?
— Я не бастую? Я еще как бастую, просто ух-х как бастую! А как же?! Приходится! Тариф-то повышать надо!
— С твоей-то колымагой тебе бы его понизить не мешало! Ты ее случайно не на свалке подобрал?
— Почти приехали, — примиренчески заметил Эмре. — Вот и кафе на углу.
— На каком углу? — поинтересовался я с иронией.
— На углу улицы, где я живу, — невозмутимо ответил Эмре.
— Тогда это не то кафе, — сказал я.
— Как! — воскликнул Эмре. — Ты берешься утверждать, что это не то кафе, в котором я хотел угостить тебя обедом?
— Точно не то. Я хочу в «Погребок» на Сен-Жермен де Пре.
— Нет! Ты что, малыш?! Зачем? Сен-Жермен де Пре уже давно вышел из моды.
— Ты, старший братишка, может, намекаешь, что я по правде отстал от жизни?
— По правде говоря! — завопил Эмри. — Как будто ты знаешь правду! Как будто кто-то ее знает! Все это (широкий энергичный жест) обман! И Дом Инвалидов, и Пантеон, и казармы Рейи, и кафе на углу — все! Все — туфта! — Потом удрученно добавил: — Боже мой, как все это ужасно! — И, повеселев, добавил: — Кроме супа в этом кафе! — И решительно припарковался.
— Бон аппети, — тихо промолвил турок-толстяк, поставив супницу на стол. И осторожно начал разливать суп половником.
— Ах! Ах! — с удовлетворением произнес Эмре. — Консоме!
— Ну, не совсем, — тихо ответил толстяк.
Я в конце концов тоже придвинул тарелку. Как это ни досадно признавать, но я действительно был голоден, а крем-суп из лисичек имел превосходный вид, запах, и, как немедленно выяснилось, вкус.
Вслед за супом на столе появилась кровяная колбаса с картошкой по-савойски, гусиная печень, затем невероятно сладкий десерт и уже разлитый по чашечкам кофе, а в самом конце обеда — стаканчик гранатового сиропа, в который, как оказалось, было щедро плеснуто вишнёвки.
Заранее понимая безнадежность поступка, я попытался оплатить обед или хотя бы разделить счет пополам, но Эмре и тихий владелец кафе твердо отказались.
Эмре вел такси к центру, так и не спросив, куда меня везти. Попахивало похищением. А вдруг новоявленный братишь возьмет да и вернет меня обратно в родной нам Измир! Обед и вишнёвка усилили мою усталость, но и улучшили настроение.
Эмре прекратил именовать достопримечательности, но все так же обращал мое внимание на шедевры архитектуры. Хм, кажется, у нас больше общего, чем знакомство родителей.
Когда сквозь просветы высоток показалась Главная Железяка, Эмре ухитрился остановить колымагу, сделал сложный жест в сторону башни, и задумчиво произнес:
— Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было. Но теперь! Это как женщины, которые превращаются в мужчин от слишком интенсивных занятий спортом. О, вот, кстати, зырь, зырь! Вот извращенцы!
По тротуару, красуясь, шла троица крайне нарядных особей. Видимо, рядом находился клуб. Перья, каблуки, блестки, боа, театральный грим — на атлетически сложенных парнях это всегда эффектно выглядит. Дивы вошли в клуб, названия которого я не разглядел, потому что вывеска еще не была включена, а Эмре, неодобрительно качая головой, объяснил мне:
— Горносенсуалисты.
Я фыркнул и возразил:
— Красиво же.
— Ну красиво, — согласился Эмре. — Но смешно и нехорошо. Не вздумай, малыш, наряжаться так глупо! Обживешься здесь — увидишь, что такая фигня встречается очень редко.
— Не буду, — пообещал я. — Братишка, ты отвезешь меня домой? Мы всего в двух кварталах. — Я назвал адрес, Эмре вбил его в навигатор, и через несколько минут мы уже прощались у парадной. Снова объятия (Эмре пах сладким парфюмом и немного по́том усталого здорового мужчины. Не худшее сочетание). По требованию Эмре я назвал свой номер телефона, изменив всего две цифры. Когда он набрал номер, я нажал на плеер, из кармана заиграла музычка, и я кивнул, мол, принято. Еще одни обнимашки, и я вошел в парадную.
Когда колымага Эмре отъехала, я перебежал в соседнюю, теперь точно свою парадную. Закрыл тяжелые двери, прислонился к ним спиной и хохотал до тех пор, пока из глаз не полились слёзы. Отсмеявшись, долго протирал лицо салфетками — Марин всполошится, увидев меня заплаканным.
Марин не чтоб всполошился, а и вовсе офигел, выскочив на скрежет ключа в замке.
— Тимо! Сегодня что, уже шестое?! Вторник, что ли, уже?
— Ога, — ответил я. Судя по красным глазам и всклокоченным локонам, Марин потерялся во времени минимум в неделю. Интересно, зазубривал пересдачу или рубился в танки?
— Зай, да ты как добрался?!
— Самолетом, прикинь. Такой, знаешь, с крылышками.
— По городу как, чума?! Париж стоит третий день, правда, общая стачка! Метро, такси, трамваи — ничего не пашет, троллейбусы только и автобусы, но там такое, правда, творится! Ты чем вообще приехал?
— Добрые люди довезли.
— Ну велкам же! Рад тебя видеть, я скучал, правда! Привет, Тимурочка! Пожрать, правда, нечего, доставка тоже не работает. И бистро в нашем доме закрылось чото. Хлеб вроде оставался… с позавчера. И горчица, будешь?
— Меня и покормили, Марин. Привет, я тоже тебе рад. Погоди, мне надо маме отзвониться, что доехал нормально.
— …мам, а еще позвони тете Айше, скажи, что Эмре лучший в мире сын, самый красивый турок в Париже, и я был счастлив с ним познакомиться. И возьми у неё его парижский телефон для меня. Мы увлеклись разговором и забыли обменяться. Пока, мам, буду звонить. Твой Тимка.
