smile2

Деревня. Лето. Восьмилетний Серега, сосланный к тетке на откорм на свежем воздухе, медленно сходит с ума от безделья. Телевизора – нет, книг детских нет, друзей – знакомых с которыми можно поиграть – нет. Есть только старая скакалка двоюродной сестры и бесконечный день впереди. Серега берет скакалку и начинает прыгать.

Это лето ему не забыть никогда. Каждое утро он выходит во двор, выбирает место, где земля потверже и начинает прыгать. Когда ноги наливаются свинцовой тяжестью, он садится и отдыхает, но потом снова принимается прыгать. Больше заняться нечем! Даже мяча нет!

Чтобы как-то оправдаться перед собой, он убедил себя, что на скакалке прыгать не стыдно, ведь боксеры на тренировках прыгают, значит – это нормальное мужское занятие. Серега прыгает и считает прыжки, его цель - прыгнуть тысячу раз, ни разу не сбившись. Найдя ритм, он начинает вспоминать свою жизнь.

100-300. За пределы двора выходить запрещено. Это продиктовано вовсе не заботой о безопасности. Прошло уже два года, но все по-прежнему помнят, что Серега – «беспощадный маньяк-убийца», который посек прутом соседских цыплят. Никто не задумался, что он пошел на это в шесть лет от такого же тягостного и мучительного ничегонеделания. Это была крутая игра! Цыплята были страшненькие, они уже покинули фазу желтых комочков и утратили миловидность. Он гонялся за ними по улице, воображая себя охотником на динозавров, резким ударом прутика заваливая монстров. Взрослые это прекратили, но не ругали и не наказывали, только смотрели жалостливо, как на малолетнего дурачка. Было очень обидно. Расплакался. Взрослые подумали, что он сожалеет о содеянном. На самом деле он жалел себя.

300-400. Недавно родственнички решили развлечь Серегу и взяли его в лес по грибы. Лес в двух шагах от деревни, но нет, они пошли в дальний, где грибов больше. Пройдя пешком пять километров, Серега сел на пенек и сказал, что дальше не пойдет.

Он вообще грибы не любит. Пришлось тетке возвращаться и вести его домой. Назад. Пешком. Пять километров. Сходил за грибами называется.

400-600. Тяжело! Когда ты любишь, а тебя нет. Серега влюбился в девочку, с которой сидел в школе за одной партой. Даже признался ей в этом недвусмысленно. Ну как признался? Она бежала между рядов, а он поставил ей ножку. Она разбила коленки, разбила нос и губу. Как тут не понять, что это не шутки, а любовь? Не поняла! Ох уж эти девчонки!

600-800. Я же не плохой человек. Забочусь о родителях, за младшей сестренкой приглядываю. Недавно был у друга на дне рождения, так принес ей печенье, половинку конфеты и кусок бисквитного торта… в кармане.

Мама смеялась, но хвалила, что не забыл про сестру.

800-999. Ног уже не чувствую. Они перестали сгибаться. Дергаюсь всем телом верх, чтобы подо мной проскочила скакалка. Очень хочется бросить, но заветная тысяча так близка. Может быть закончить? Все равно никто проверять не будет! Но я же сам буду знать! Себя не обманешь, надо терпеть!

1000. Получилось! Жаль рассказать некому, родители и сестренка далеко, а здесь мои дела никому не интересны. Пойду пса покормлю, пока никто не видит. Близко походить страшно, издали хлеб брошу. Я хотя бы не на цепи, а ему совсем плохо одному!

В начале девяностых мы с женой купили дачу. Дачу – громко сказано. Стены да крыша.

Но сказано не тихо – это был капитальный сруб обложенный кирпичом.

Решили строительство, как водится начать с печки. Знакомые порекомендовали знаменитого в прошлом на весь район печника.

Им оказался весьма колоритный персонаж. Дед, живущий между полстаканом и стаканом вина. Пока с утра не выпьет полстакана – работать не может, потому что очень сильно трясутся руки, но если выпивает стакан – его вырубает, и он спит, пока не протрезвеет.

Вот так он и строил печку, балансируя между этими двумя границами. Спал он в доме прямо на земле, хотя мы поставили ему кровать в той части, где был черновой пол. Говорил, что ему так привычней, на кровати не может заснуть.

Иногда на него снисходило красноречие, и он рассказывал о своем прошлом. Оказалось, в старом здании школы, где я работал, печи были сделаны его руками. Сначала, он со всей душой и старанием клал их. Как же иначе, ведь это для детей? А спустя годы, когда в школу провели паровое отопление, своими руками демонтировал безукоризненно работающие печи. Жалко было, но ничего не поделаешь – прогресс.

Вспоминал времена, когда огромная очередь выстраивалась из тех, кто желал иметь печь сделанную именно им. Он был молод и охоч до работы, деньги текли рекой. Женился, построил дом, родились дети. Сейчас - месяцами сидит без заказов, дом, как и его хозяин, состарился и покосился, жена ушла, не в силах терпеть беспробудного пьянства, дети выросли и разъехались.

Долго ли, коротко ли, но печь была построена. Неидеальная, глаз у старика уже не тот, но работающая как часы. И до сих пор, за более чем двадцать лет, нисколько не утратила своих качеств. Огонь разгорается быстро, а тепло она хранит очень долго.

Спустя некоторое время, после того как дед-печник закончил работу и вернулся в деревню, он заболел и умер. Получается, у меня на даче стоит последний, построенный его руками, дом, где живет огонь. Каждый раз, когда пламя вспыхивает в печи, мы всей семьей вспоминаем этого человека с благодарностью.

Пламя гаснет – память остается.

- Она не хочет меня больше видеть! – удивленно, словно сам не верит в то, что говорит, сказал Сашка.

- Кто она? – спросил его сосед по блоку Серега Булыжников.

- Ольга. Понимаешь, я у неё был первым мужчиной. За три месяца я научил её всему, что знал в сексе. Она подчинялась мне беспрекословно, делала все, что я только пожелаю. Мы занимались этим везде. Последние дни, согласен, перегнул палку, но у меня словно крышу сорвало, как увижу её, сразу набрасываюсь. Вчера в общаге на общей кухне прямо на столе её имел, вообще соображать перестал, не удивлюсь, если узнаю, что кто-то заходил на кухню во время процесса.

А теперь она говорит, что я сделал из неё шлюху и не хочет меня больше видеть, а

я не могу ни есть, ни спать, ни думать о ком-то другом.

- Может быть это любовь?

- Какая на хрен любовь?! – вспыхнул Сашка, - это сказочка, для наивных детишек! Меня ломает, как наркомана без дозы! Не поверишь, я настолько подошел к краю, что собрался сделать ей предложение выйти за меня замуж!

- Так сделай!

- Не дождется! Не родилась еще такая, что меня окольцует.

Три дня Сашка терпел, а потом пошел и сделал Ольге предложение.

Он вернулся от неё взбешенный и растрепанный. Ольга ему отказала. Он думал, что контролирует ситуацию, оказалось это не так. От бессильной злобы Сашка пинал двери и якобы случайно бил посуду. Ольга поставила перед ним, «тяжелейшее» условие – относиться к ней как к человеку, а не средству удовлетворения своей похоти.

Успокоившись, он привел себя в порядок, купил цветов и пошел делать вид, что согласен на все условия. Но его очередной хитроумный план добраться до вожделенного тела провалился.

Тогда Сашка решил все бросить и начать с чистого листа. Мол, на его век девушек хватит.

Однако этот стопроцентно надежный способ, выручавший его ранее, не помог. Что он не делал, все было пресным, серым и скучным. Сашка приуныл и как побитый пес поплелся к Ольге сдаваться. Попытка примирения неожиданно закончилась скандалом. Сашка вернулся в общагу, твердо убежденный, что теперь уж точно все кончено! Как бы не так!. В течение месяца, они еще несколько раз мирились, потом скандалили, пока, наконец, окончательно не разбежались.

Окончательное расставание продлилось две недели, после чего они сошлись, съехались и подали заявление в ЗАГС. Но расписались только через год, потому, что снова поругались и забрали заявление.

О дальнейшей судьбе Сашки и Ольги мне неизвестно, потому что Серега окончил институт, и вернулся в родительский дом. Я думаю у них все хорошо, но это не точно…

Хорошая сестренка - это почти брат. Наши забавы были достойны кинематографа. Представьте! Молодая мама возвращается с работы, в квартире детей нет, но зато помещение похоже на лесную опушку, укутанную мягким и пушистым снегом. Через открытые окна и балконную дверь он спокойно влетал в помещение и ложился где ему заблагорассудится. Вдруг с балкона ей навстречу выбегают два синих от холода детеныша одетые только в плавки и кричат:

- Мама, мы загораем! Давай к нам! Мы уже подушки и одеяла вынесли, пол на балконе застелили. Можно начинать!

Или другой случай, когда мы были чуть постарше. Пока никого нет дома, решили сыграть в хоккей. Сестренка на воротах в балконных дверях, я нападающий.

- Харламов выходит один на один с вратарем и бьет по воротам! – ору я что есть сил.

Замахиваюсь клюшкой, зацепляю люстру, но, не останавливаясь, бью по шайбе, и она, пробив оба стекла, оказывается на балконе.

- Гооол!! – ликую я, и в этот момент люстра падает мне на голову.

К приходу родителей стекло мы убрали, а дырку заткнули тряпками.

- Это не я! – сразу сообщила им сестренка.

- А мы на тебя и не думали, - честно признались родители.

- А вот это было обидно! – подумал я, - неужели кто-то другой не мог в квартире все разбить?

Мама всегда знала, чем мы занимались в её отсутствие. Как мы не старались скрыть следы своих проказ, она безошибочно определяла, чем мы занимались и что брали из того, что брать нельзя. Мы ломали голову, как ей это удается, а затем не выдержали и спросили:

- Как ты узнаешь, что мы делали?

- Я просто на работе все по телевизору вижу! – ответила мама

Наивная! Сама выдала свой секрет! Узнав её тайну, мы с сестренкой в следующий раз, прежде чем шалить, закрыли телевизор одеялом - подстраховались. Однако мама снова каким-то непостижимым образом узнала, что мы делали.

- Как же так? – снова спросил мы, - Ведь через телевизор ты никак не могла нас увидеть!

- Я вас видела через маленькие видеокамеры, которые спрятаны по всей квартире, - призналась мама.

Это был приговор всем нашим мечтам и надеждам. Против камер мы ничего не могли сделать. Возможно, будь мы чуть старше, мы бы удивились, какие могут быть микро- камеры в 1970-м году в обычной семье, но мы были малы и доверчивы. Поверили на слово. Однако жить под постоянным наблюдением было невыносимо, и мы с сестренкой устроили революцию.

Когда мама вернулась домой, её заметили не сразу. Два перемазанных акварельными красками чертенка, были заняты. Они с упоением прыгали на кроватях, подбрасывали подушки и громко кричали, обращаясь туда, где, по их мнению, были спрятаны камеры:

- Смотри, мама, смотри! Мы больше не боимся!