В те времена, когда самым тонким мобильнегом в мире щитался двухкилограммовый параллелепипед от "Моторолы" с нежным именем Дина (которым можно было нинапрягаясь покалечить нибальшое стадо гопнегов, кепок так в пятнадцать), довелось мне пару месяцев поработать на одном колбасном заводике.
Заводик не заморачиваясь раскинул все свои три с половиной цеха практически напротив Мечниковского морга на Пискаревке, и изнутри отличался от него разве что отсутствием бирок на копытах местных питомцев, да и складывали их там поаккуратней. А так то же самое - горы трупов, целая Аль-Каеда ахуевших крыс и перманентно шаройобящиеся по темным коридорам небритые амбалы с охуенски здоровыми тесаками и фашыстсково вида крючьями в руках.
Учитывая, што основную одежду амбалов составляли шерсть на груди, белые хитоны с кровавым подбоем и брезентовые фартуки времен Святой Инквизиции, встреча с ними в пределах одного здания по-любому означала для неподготовленного человека мгновенную смерть от обезвоживания вследствие аццково поноса. Тем более что каждая первая особь была окутана облаком такого концентрированного перегара, что лампочки над ними начинали искрить и потрескивать, а сдуру залетевшие в одно с ними помещение мухи тупо откидывали свои маленькие ласты вместе с обуглившимися крыльями прямо в чаны с фаршем.
Я туда по идее вроде каг новые печи с бригадой устанавливать приехал, но первые два дня только и делал, что тупо сосиски со стеллажей пачками точил, периодически от этих самых аццких колбасеров амбалов в тень ныкаясь. Почти как в старой игрушке «Пакман», тока ебальнег у меня тогда поуже чуток был. А на третье утро я в одном из цехов случайно увидел, как они куттер после ночи разгоняют, вместе с тупо проспавшими подъем крысаме внутри, и к колбасным изделиям как-то резко охладел. А когда проблевалсо окончательно, даже работать начал.
Тут-то и выяснелось, что сварщег наш штатный уже неделю как в запой съебалсо, и возвращаццо оттуда отказываеццо даже под угрозой немедленного упаковывания в натуральную оболочку из коровьих кишок в виде мелкого фарша. Пока думали чо с ним делать, один из белохалатников вдруг вспомнил, што однажды видел, как его сцуко дядя самогонный аппарат себе сварил, таг што теперь он вроде каг настоящий гуру в деле сварки. Ну и в виде тестового задания одел сварочную маску, почиркал электродом обо все, до чего дотянулся, и приварил к какой-то трубе сопцтвенный крестик на толстой цепочке. Причом не снимая его с шеи.
Проникшийся фокусом бригадир кое-как погасил халат аццкого сварщика, перекусил дымящую цепочку и съебался за валокордином, а по возвращении обрадовал присутствующих вестью, что сварщик найден. И предъявил нам существо по имени «дядя Витя». Дядя Витя представлял собой полутораметрового гуманоида в замызганном ватнике, с бородой в виде одного-единственного дреда и красными глазами. К удивлению окружающих, сварщегом дядя Витя оказался нормальным. Правда когда он узнал, что жрать колбасу на территории завода можно в неограниченных количествах, производительность электродугового труда вдруг резко упала.
Каждая деталь теперь варилась медленно, с соблюдением всех условий – дяде Вите песдец как понравилось то обстоятельство, что во время работы из его бороды где-то в районе предполагаемого местонахождения рта постоянно торчал небольшой пучок из двух-трех сосисок, так что время своего пребывания на волшебном заводе он решил продлить по-максимуму. И похуй ему на сроки. Но, каг бы ни старалсо дядя Витя затянуть процесс, через неделю все уже было практически готово, и в один несчастный день ему объявили, что завтра – последний день работы.
На дядю Витю, который за эту неделю набрал веса на целого Колю Валуева, было жалко смотреть. Он тоскливым взглядом обвёл уходящие в темноту стеллажи с колбасой, прослезился, и принялся набивать едой свои внутренние органы с утроенной скоростью, давясь и кашляя. Через час он понял, что за два дня ему все равно все не съесть, и тут в его куцей головенке созрел аццкий план. Слезно вымолив у бригадира аванс, ближе к вечеру дядя Витя практически полностью доварил все свои железяки, оставив на следующий день самую малость, и вышел из проходной одним из самых первых, хотя обычно его приходилось отыскивать всем дежурным составом охраны где-нибудь в дальних помещениях, где он старательно хомячил за обе щеки запас на предстоящую ночь вне завода.
На следующее утро дядя Витя доварил все, что оставалось недоваренным, и куда-то пропал. Бригадир привычно решил, что он опять забурился в какой-нибудь из цехов и привычно занимаеццо накоплением жировых запасов на голодные времена, из-за чего особо и не расстроился, но вдруг к нему подошел один из орангутанов в халатах и пожаловался, что никак не может открыть один из холодильников с готовой продукцией. А еще, как ему показалось, из этого самого холодильника дяди Вити голос вроде каг слышиццо. Охуевший бригадир с толпой рабочих ломанулсо к холодильнику, и к своему полному ахую узнал, што: дядя Витя уже час каг заварилсо в холодильнеге изнутри, с собой у него три грелки с самогоном и две буханки хлеба, и што ебал он бригадира в туза вместе со всеми печами вместе взятыми. На все дальнейшие уговоры дядя Витя ничем, кроме песни про Варяг, уже не отвечал.
Срочно вызванный директор завода сначала ласково обещал дяде Вите порезать его на паззлы ржавой ножовкой, потом тупо стучался головой в дверь и кричал, што все простит, а под конец даже пообещал ему дать с собой столько колбасы, сколько он сможет унести, лишь бы этот долбойоб оттуда вылез. Но дядя Витя уже вошел во вкус, песня про Варяг с каждым куплетом становилась все запутанней, а под конец и вообще тупо перешла в ниибательский храп. И тут директор не выдержал. Каждому из мясников было выдано по специально купленной по такому случаю кувалде и уже через двадцать минут приваренная изнутри дверь с нехуйовым грохотом рухнула внутрь холодильнега вместе с косяком. В десяти сантиметрах от головы спящего дяди Вити, который от таких перформансов даже не пернул – перевернулся на другой бок и захрапел еще громче.
Вот только пробуждение его ждало нихуя не такое сладкое, каким был сон. Полностью обмотанный скотчем, подвешенный за этот же скотч на крюк среди коровьих трупов, с кляпом во рту, дядя Витя медленно, но неумолимо приближался по конвейеру к двум типам брутального вида, которые здоровенными мачете срубали с подъехавших туш смачные пласты мяса. Вот до них осталось уже две туши, одна… Дядя Витя замычал и задергался, но скотч держал крепко. Даже мочу сцуко частично задерживал. Подошла и дяди Витина очередь. Амбал с пустыми глазами примерился к дяде Вите, выбрал на нем место, где мяса побольше, и размахнулся. Дядя Витя зажмурился, и в это время второй амбал отвесил ему ахуенного пинка под самый копчег. Как потом рассказывал сам амбал, он никогда до этого и никогда после не видел, чтобы люди срали так много и с такой скоростью.
А дядя Витя срался со счастливой улыбкой идиота, отдавая этому прекрасному занятию все ресурсы своей душонки, счастливый от того, что все его мясо осталось-таки при нем. С тех пор кстате вообще эту улыбку с еблета не убирает, настоящим анти-эмо стал. Дверь эту злоебучую он на радостях тогда за пять минут в одно рыло на место приварил, и колбасу с тех пор как пищу вообще не воспринимает. Увидит сосиску – на колени падает и крестиццо начинаед, вегетарианец хуев. А на заводе, как я слышал, даже бутылку с квасом с тех пор хуй внутрь протащишь – страхуюццо, сцуки.
