Станислав Говорухин, из книги "Черная кошка": Пришла ко мне девочка, мы ей давали прочесть сценарий на предмет героини (милиционера Вари Синичкиной) – Ты где-нибудь уже снималась?! – спрашиваю. – Да. – Где? – У Вас В тот момент, надо было видеть мою удивленную морду.
– Пригласила весь свой школьный класс на премьеру, а Вы меня взяли и вырезали! С ужасом вспоминаю: в Робинзоне был большой эпизод – Родительский дом. Снималась в нем чудная девочка, девятиклассница. Фильм со временем разросся, эпизод при монтаже пришлось выбросить. Девочку снимавшуюся в эпизоде (как это часто бывает в кино) предупредить об этом забыли. И вот мы снова с ней встретились. – Понравилась тебе роль героини? – спрашиваю. – Нет! Какая странная девочка, – подумалось мне Фильм явно будет иметь успех, сразу станет кинозвездой! – А кого бы ты хотела сыграть? – Маньку-Облигацию! – Ну что ты говоришь? Манька-Облигация, она же прожженная баба! А ты!? Да ты посмотри на себя.
Словом, после тех проб отправил я ее домой. Потом пробовал на Маньку разных (и даже очень знаменитых) советских актрис. И играли они вроде хорошо, а все равно как-то не по правде. Я, как Станиславский, говорил себе: Не верю! Уже съемки фильма начались, а Маньки-Облигации нет. И вот тогда я решил – без всяких предварительных проб, прямо на съемки – вызвать эту странную девочку. После первого же снятого кадра я понял: вот она, Манька-Облигация! Живая, сочная, настоящая!
Так что спасибо Ларисе Ивановне за то, что не растерялась перед маститым режиссёром, проявила характер и подарила нам такой запоминающийся образ!
Для лётчиков ПВО, в те далёкие времена, несущих Боевое дежурство на Севере и Дальнем Востоке, подъём с БД по иностранным самолётам, было довольно регулярным делом. В районе Кольского полуострова постоянно крутились самолёты противолодочной авиации стран НАТО, ожидая выход наших подводных лодок с базы. Самолёты разведчики RC-135 прилетали, если готовилось какое-нибудь событие в этом районе, как то: любые учения Флота или Авиации, пуски ракет на полигонах, экспериментальные запуски наших крылатых ракет или пуски баллистических ракет с подводных лодок на полигон Кура (Камчатка), смена радиочастот и радиоданных ПН, КП, экипажей, установка или пуск каких-то новых РЛС или радиорелейных станций и т.д. и т.п. SR-71 и RC-135 летали регулярно и по расписанию.
Было два маршрута полёта SR-71 - правая петля и левая петля. Чем это было вызвано (направление полёта его вдоль наших границ) так до конца и не ясно. Взлетал он с Англии, дозаправлялся в Норвежском море и начинал разгон с набором высоты. Выходил он на свой маршрут по петле на скорости 3000-3300 км/час и высотах от 20000 до 24000 м. Если крутил левую петлю, то шёл вдоль Кольского полуострова, Канина полуострова, о. Колгуев и начинал крутить левую петлю вдоль Новой Земли с разворотом в сторону Норвегии, а затем снижался, дозаправлялся и садился опять в Англии. Если он крутил правую петлю, то выходил в район Новой Земли и правым разворотом, мимо о. Колгуев, п-ова Канина, вдоль Кольского выходил к Норвегии, потом дозаправлялся и садился в Англии.
В это время все наши средства ПВО (ЗРВ, РТВ и Истребительная Авиация) приводились в готовность №1, включались все средства обнаружения и поражения, а Авиация ПВО с разных аэродромов вылетала в предназначенную каждому взлетевшему для перехвата точку, в которой (если вдруг по какой-то причине произойдёт нарушение госграницы разведчиком SR-71), можно будет с большой долей вероятности поразить нарушителя, а его обломки упадут в территориальные воды СССР. Но SR-71 ни разу не нарушил границу, не залетел за "ленточку" и пытался пеленговать все радиосредства ПВО, которые работали по нему, а он был напичкан разведаппаратурой "под завязку".
Однажды был отмечен случай, когда что-то произошло во время полёта SR-71 по правой петле. Скорее всего что-то случилось с его двигателем, когда он вдруг прекратил своё задание и посыпался со своего "потолка" на эшелон, который позволял ему (вероятно) лететь на одном двигателе. Перехватили интенсивный радиообмен между экипажем и пунктом управления в Норвегии, где он благополучно сел. Меня поднимали с Талаг по SR-71 раз пять, а потом меня перевели для дальнейшей службы в Елизово (Камчатка). т.к. этот полк приступил к переучиванию на МиГ-31 и нужны были инструкторы, лётчики для боевого дежурства, перегона авиатехники с завода и т.д. На Камчатке мне тоже много пришлось полетать с БД - по Р-3С "Орион", RC-135 и SR-71. Один из этих случаев я сейчас и расскажу.
Залез в свою лётную книжку, нашёл то, что и искал. 12 февраля 1988 года - "Боевой вылет по SR-71". Эта «Чёрная птица» (или как его иногда называют "Чёрный Дрозд") летал на Камчатку по расписанию и вылет по нему был довольно рутинный, всё было рассчитано до секунд: - в определённое время занял готовность, по команде взлетел, в определённой точке - форсажи, набор, выход в точку предполагаемого пуска и ждёшь - может нарушит границу? Но у него видно были хорошие навигационные средства - никогда не ошибался. Всё всегда было по раз и навсегда установленной схеме. И они, «супостаты», к ней привыкли. Но где-то у нас, в "верхах", решили проверить супостата на «вшивость» и была придумана новая схема вылета. Обычно его ждал МиГ-31 в ППС над Камчаткой, а по новой схеме вылетало два самолёта - один по обычной схеме, а второй уходил далеко в Тихий океан (т.к. SR-71 всегда шёл к побережью Камчатки на высоте 22-24 км под прямым углом, а затем левым разворотом уходил на Окинаву, едва не чиркая по "ленточке").
Штурманы на земле рассчитали всё до секунд, когда и что надо делать, чтобы SR-71 на бОльшей скорости и высоте прошёл над МиГ-31, летящем по его маршруту "и пришёл (SR-71) в точку начала своего разворота на наивыгоднейшей дальности пуска ракет с МиГ-31 в ЗПС, если SR-71 вдруг мазанёт по "ленточке". Вот тут ему будет п..ц с двух сторон. Подняли пару - один пошёл в глубь Камчатки, как обычно, а я, по новому маршруту, в точку начала разворота в Тихом океане. Получилось всё как надо - разогнался, набрал 20 000м, М=2.83, слушаю команды с КП. Слышу SR-71 - догоняет. Когда сказали, что: -"Цель над вами, выше две тысячи", сделал крен, т.к. мешает обзору вверх переплёт фонаря и «горшок» на голове (ГШ-6А), но сразу не увидел, вернее искал не там, где он оказался. Сначала заметил какой-то блик и очень короткую инверсию, а уж потом разглядел и сам SR-71. Его видно было не очень хорошо - тёмный на тёмном фоне неба был виден только силуэт. Обгонял он меня довольно резво (его скорость при таких полётах была где-то 3300 км/час) и где-то на дальности с КП до него 10 км, я говорю штурману: - "Давай излучение!"
Секунды через две-три после этого, не долетая "энное" количество км до обычной своей расчетной точки, этот "Дрозд" резко начал разворот влево от Камчатки и погнал куда-то в Тихий океан, вместо того, чтобы пойти обычным маршрутом на Окинаву. Наверно аппаратура предупреждения об облучении БРЛС и оповещения о постановке его на АТАКУ у него была в порядке, да и мощность нашей БРЛС на такой дальности так «лупанула» по его сверхчувствительной аппаратуре разведки радиотехнических средств, что видно дальше играть в "кошки-мышки" и рисковать ему что-то не захотелось. Да и ситуация для него развивалась не по установленному и поэтому непривычному для него сценарию.
Это всё было секунды, большего нам и не надо было - ведь SR-71 был в нейтральных водах, с ним ничего делать (а тем более стрелять по нему) было нельзя. Он ничего предосудительного не сделал, границы не нарушал - просто прилетел сюда, в эту Т.М.(точку в море) просто так, из любопытства и не более. Да и я тоже ничего предосудительного не сделал - просто путём включения прицела посмотрел на него - где он относительно меня и что делает в сию секунду. А то, что у меня в индикации на лобовом стекле загорелась команда "Атака", так это не я виноват, так работает прицел на МиГ-31 - увидел, захват и "Атака". Ну, а то что он так резко изменил своё полётное задание, ну, что-ж, может ему тоже так захотелось, может решил просто срезать угол, чтобы побыстрее прилететь к себе на базу, в Японию.
Что с ним дальше было, я не знаю. Мне надо было строить заход на посадку, т.к. топлива у меня оставалось не так уж и много. Сейчас вспоминаю, что после этого что-то подозрительно долго они не прилетали к нам на Камчатку, но потом всё вошло в своё русло и они опять начали иногда прилетать, проверять наши дежурные силы.
Коллеги Игоря Васильевича Курчатова быстро научились определять его настроение по манере поглаживания бороды - если он гладил бороду по шерстке, значит, все хорошо, а если теребил и тянул вниз, то дела идут неладно.
Игорь Васильевич Курчатов
А бороду он стал носить рано. Впрочем, и вся жизнь этого удивительного человека проходила с ускорением.
Физико-математический факультет Таврического университета он закончил за три года. Только начал научную карьеру ассистентом на кафедре физики Азербайджанского политехнического института - тут же перевели научным сотрудником в престижный Физико-технический институт в Ленинграде к самому «отцу русской физики» академику Иоффе. Ученая степень доктора физико-математических наук Игорю Курчатову была присуждена в 1934 году - без защиты диссертации. Через год он стал профессором. Ему было всего 32 года!
Игорь Васильевич Курчатов — сотрудник Ленинградского физико-технического института Академии наук СССР. 1926
Когда весной 1943-го он был назначен научным руководителем работ по использованию атомной энергии и под его руководством при Академии наук СССР была создана секретная Лаборатория № 2, отвечавшая за создание атомной бомбы, он был самым молодым ученым среди коллег.
Между тем Курчатову были предоставлены чрезвычайные полномочия и всемерная поддержка правительства. Появлялись засекреченные ученые, не менее тщательно засекреченные заводы. Проект лично курировал жесткий Лаврентий Павлович Берия.
А немногим ранее, заболев тяжелым воспалением легких, он отрастил бороду, а потом не стал ее сбривать - с окладистой черной бородой он выглядел солидней. Правда, пообещал: «Сбрею после Победы». Потом еще раз: «Сбрею после первой русской атомной бомбы». Оба раза обещания не сдержал - наверное, они и есть единственные не сдержанные за всю жизнь. А все коллеги его так и стали называть - Борода.
А сама знаменитая борода лопатой была поводом для множества шуток, на которые Курчатов, по многочисленным свидетельствам очевидцев, вовсе не обижался. Он и сам любил пошутить.
Как-то раз, сидя в президиуме авторитетного собрания на виду у всех, академик Анатолий Александров полез в нагрудный карман за авторучкой - и вместо нее вытащил расческу. В зале раздался смех: на голове у Анатолия Петровича не было ни единого волоса. Громче всех смеялся Курчатов, который собственноручно подсунул расческу в карман Александрову.
Академик Анатолий Петрович Александров, в 1975-1986 г.г. - Президент Академии наук СССР
Запомнил академик Александров и другой розыгрыш Курчатова:
Как-то Борода приехал в Институт физпроблем. Там мы ему напомнили, что он давал зарок не брить бороду, пока не сделает бомбу. Мы поднесли ему громадную бритву, таз с мыльной пеной и веником и потребовали, чтобы он сбрил бороду. Он посмеялся, увез с собой бритву - она и теперь в его домашнем музее. А за розыгрыш он со мной рассчитался: когда я ехал на завод, дал мне пакет для директора с заданием передать во время обеда. Я так и сделал, но оказалось, что в пакет он положил парик для меня и требование, чтобы я его тут же надел. Что я и сделал
Однажды утром, как обычно, Курчатов вышел из своего домика и направился к зданию института. Внезапно дорогу перебежала черная кошка. Академик тотчас развернулся и пошел другой дорогой. Маневр заметили молодые сотрудники и спросили: - Игорь Васильевич, неужели вы верите в приметы? - Нет, конечно, не верю! Это антинаучно! Но вы знаете, — добавил приглушенным голосом Курчатов, — говорят, что черная кошка приносит несчастье даже тем, кто не верит. И мне не раз приходилось в этом убедиться!
Как-то начальник спецслужбы Лаборатории № 2 докладывал Курчатову: - Подрались ваши сотрудники Леви и Котеночкин. Говорят, что виноват какой-то Аристотель. Я хотел привлечь его к ответственности, но такой у нас не числится. - Он уже умер, - отвечает Курчатов. - А виноват Аристотель в том, что недостаточно разработал законы логики: нехватку логики в научной дискуссии приходится возмещать кулаками
Игорь Курчатов и Юлий Харитон познакомились еще во время работы в Ленинграде в 1920-1930-е годы
А самого Курчатова смерть навестила в самом расцвете творческих сил, в 57. В 1960-м он приехал в гости к коллеге и другу Юлию Харитону, отдыхавшему в Барвихе.
Друзья прогуливались по зимнему парку, разговаривали, сели отдохнуть на скамейку. Неожиданно в диалоге возникла продолжительная пауза. Харитон посмотрел на друга и понял, что тот мертв. Причиной смерти стала тромбоэмболия. И это была, увы, не шутка
12 января 1903 года родился великий советский ученый и изобретатель, создавший всю советскую атомную отрасль и науку, создатель первого атомного реактора, атомной бомбы и атомной энергетики, трижды Герой Социалистического Труда, Лауреат четырех Сталинских и Ленинской премий, академик Игорь Васильевич Курчатов
При подготовке использовались: 1. Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. М., Наука, 1988 2. П.А. Александров - Академик Анатолий Петрович Александров. Прямая речь. М., Наука, 2002 3. https://www.biblioatom.ru/
Дача Булганина была в Жаворонках, по дороге на Николину гору, а прием — в честь его шестидесятилетия. Правда, слово «прием» тут не подходит, да русские люди и не любят этого слова: сразу представляется красивая сервировка стола, официанты, белые салфетки, хрусталь и прочие сковывающие душу атрибуты. Нет, это была наша родимая, нормальная русская пьянка, и я приехала в самом ее разгаре — дым шел коромыслом. Видно, меня здесь с нетерпением ждали — сам Серов, председатель КГБ, топтался на крыльце. Прямо из машины подхватили меня под белы руки и бегом в дом, где я и предстала перед всей честной компанией. Улыбающийся «новорожденный» провел меня на место рядом с собой, и под многозначительными взглядами присутствующих я села между ним и Хрущевым. Охватившее душу чувство смятения и напряженности уже весь вечер не покидало меня.
Собрался здесь очень тесный круг гостей — члены Политбюро, их семьи, несколько маршалов (среди них — знаменитый Жуков, после войны побывавший в сталинской ссылке). Впервые я видела наших вождей, с детства знакомых по портретам, всех вместе, да еще «дома», с чадами и домочадцами. Как странно выглядят они в домашней обстановке! За большим столом, заваленным едой и бутылками, тесно прижавшиеся друг к другу… Разговаривают громко, властно, много пьют. Чувствуется в них какой-то неестественный внутренний напор, будто собрались вместе волчьи вожаки и не рискуют друг перед другом расслабиться. Так вот он — «мозг и сердце нашей партии». Нет среди них только почившего в бозе Сталина и расстрелянного недавно Берии. Остальные верные соратники все на местах, и я имею возможность наблюдать за ними.
У всех — беспородные, обрюзгшие лица, грубые голоса, простецкое, вульгарное обращение между собой. В этом гаме постоянно слышен резкий, хриплый голос Кагановича, с сильным еврейским акцентом. Даже здесь, среди своих, — вместо тостов лозунги и цитаты из газет: «Слава Коммунистической партии!», «Да здравствует Советский Союз!»
С привычной топорностью льстят Булганину, особенно часто называют его «наш интеллигент», зная, что ему это нравится.
Женщины — низкорослые, полные, больше молчат. Внутренне скованные, напряженные… Видно, каждой хочется поскорее уйти и быть всевластной у себя дома. Конечно, ни о каких туалетах, об элегантности не может быть и речи — ни одной в длинном платье, ни одной с красивой прической. Они настолько обезличены, что случись мне на следующий день встретиться с кем-нибудь из них на улице — я бы не узнала. Их мужья не появляются вместе с ними в обществе, и ни на каких официальных приемах я этих дам никогда не видела.
А кругом плывут волной воспоминания:
— Никита, а помнишь?..
— А ты помнишь, как в тридцатых годах?..
Самая бойкая из жен — некрасивая, мужеподобная — кричит через весь стол:
— А помнишь, Коля, как ты появился у нас в Туркестане совсем молоденьким офицериком? Я Лазарю говорю: смотри, какой красивый…
Ага, это жена Кагановича.
— …интеллигентный молодой человек. Ведь ты у нас всегда был особый, ты ведь наша гордость!..
А с другого конца глухой, беззубый Ворошилов орет:
— А помнишь, каким лихим ты был кавалеристом?..
Вдруг и я вспоминаю: ведь некоторые из тех, кто молча сидит сейчас за столом — эти жены вождей, — были в сталинских лагерях по многу лет. А что же мужья? Они были свободны в те годы — и они отдали своих жен на расправу по ложным обвинениям… Они не защитили их, спасали свою шкуру, трусы! И вот теперь, когда Сталина нет, эти женщины вернулись к своим мужьям и сидят с ними вместе за этим столом. Интересно, о чем они сейчас думают? Я разглядываю их, стараюсь угадать, кто же из них побывал в тюрьмах. В разное время арестованы были как сионистки жены Молотова, Калинина, Буденного, Андреева, Поскребышева, жены маршалов… Кто из них остался жив и вернулся из сталинских лагерей?
Но я вижу всех их в первый раз, а по одинаковому выражению лиц нельзя понять, кто из них кто. Почему, Господи, я сижу здесь и слушаю эту циничную ложь, почему я терплю эти многозначительные взгляды? Ведь я их всех ненавижу, я не желаю быть в их обществе… И этот старик, который смеет так смотреть на меня! Да вот потому и смеет, что ты крепостная девка, а он — хозяин. И не делай вид, что ничего не понимаешь, здесь этот номер не пройдет… И все это только цветочки, а ягодки будут потом. А имя-то у нового советского царя, как у последнего Русского Государя, — Николай Александрович… Слышу рядом вкрадчивый голос:
— Я позвонил вам домой, но мне сказали, что вы там больше не живете, что вы сбежали…
— Не сбежала, а вышла замуж!..
— Правда? Поздравляю!
(Конечно, валяет дурака, разыгрывая удивление: небось, уже и анкету Славину проверили…)
— Спасибо…
— За кого же вы вышли замуж?
— Мой муж — виолончелист Мстислав Леопольдович Ростропович.
С достоинством и подчеркнутой гордостью произнесла я это имя и от волнения даже правильно его выговорила, что не удавалось мне еще очень долгое время. Подняла голову и встретила пристальный взгляд — Жуков… Он сидел недалеко от меня и, видно, давно уже наблюдал за мной. В генеральском мундире, без орденов. Средних лет, коренастый, крепко скроенный. Сильное лицо с упрямым, выдающимся вперед подбородком… Наверное, он единственный за весь вечер не проронил ни слова, я так и не услышала его голоса — все сидел и молча всех оглядывал (и было что ему вспомнить!). Вдруг сорвался с места, схватил меня и вытащил на середину комнаты — плясать «русскую». Ну и плясал! Никогда не забуду — истово, со злостью, ни разу не улыбнулся. Уж я стараюсь перед ним — и так, и этак, а он только глядит перед собой и ногами в сапогах будто кого-то в землю втаптывает. И поняла я тогда, что русские люди не только от счастья, но и от ярости плясать умеют.
Источник: Вишневская, Галина Павловна. Галина : История жизни. — СПб.: Библиополис, 1994. — 526 с. — ISBN 5-7435-0001-0.
Заканчивался срок моего пребывания в подмосковной учебке. Последний месяц был, наверное, самым трудным. Курсантов постепенно отправляли в части к постоянному месту службы, а оставшимся приходилось тащить двойную нагрузку. Меня ставили в наряды через день, а потом уже начали ставить каждый день. Я жутко не высыпался, и это очень неприятным бонусом добавлялось к привычным уже голоду и холоду. Ну, конечно, и раньше выспаться не давали, но тут я уже вообще стал как зомби, ничего не соображал, ощущал окружающую реальность как сон.
В первую очередь, отправляли из учебки на службу в СССР, позже – за границу. Прошел слух, что готовится отправка в Чехословакию, но туда попасть было не судьба в тот раз. Наконец узнал, что меня отправляют в ГСВГ (Группу Советских Войск в Германии). Эта новость меня обрадовала. Говорили, что в загранке служить легче, к тому же можно было посмотреть белый свет за казенный счет.
В день отправки, курсантов освобождали от нарядов, и оставляли после развода в казарме – готовиться к дороге. Многие пользовались этим, чтобы пошарить в чужих тумбочках. Хотя, что там можно было найти – мыло в мыльнице, зубную пасту, бритвенные лезвия? Впрочем, воровали и это. Воровство так сильно развилось (вообще-то его и в обычное время хватало), что приходилось все мало–мальски ценное носить с собой в карманах: и мыло в мыльнице, и зубную пасту, и бритвенный станок. Все ходили с оттопыренными карманами, а сержанты уже не обращали внимания на это вопиющее нарушение формы одежды.
По ночам начали тащить даже обмундирование, поэтому мы стали класть его под матрац, на котором спали.
В соседнем взводе у меня был друг – не друг, ну, знакомый один курсант, с которым мы обменивались приветствиями при встрече, такие приятельские, что ли отношения, и он мне казался приятным парнишкой, может внешность у него такая была – располагающая к себе, не знаю.
Он попросил дать ему часы в караул. У меня имелись наручные часы, и в 1985 году в Советской Армии они имели некоторую цену.
На следующий день он часы не вернул, я стал искать его, оказалось – уехал на новое место службы. То есть, он меня обманул насчет караула, он просто хотел завладеть моими часами.
Перед отправкой в Германию, мне выдали юфтевый ремень и юфтевые сапоги. Это было шикарно! До этого я ходил в кирзачах и подпоясывался ремнем из слоящейся пленки. И кирзачи были говно, и ремень. Вот я думаю так: если хочешь отправить человека воевать или на возможность войны, так дай ему нормальную кожаную обувь и хороший ремень, дай ему теплую куртку, дай ему нормально выспаться, и хорошо его накорми. Но в советской армии, видимо была другая концепция и иной взгляд на этот вопрос, потому что все делалось строго наоборот.
А юфтевые сапоги и ремни нам выдали не потому, что это была такая забота о нас, а потому что мы выдвигались на передовые позиции фронта между СССР и проклятым Западом и нас бы могли сфотографировать, например, вражеские западные журналисты и мы могли бы на этих гипотетических снимках выглядеть не слишком презентабельно в кирзачах. То есть, наша задача была — показать, что на нас такая же форма российских солдат, что и во всем остальном СССР, бойся супостат! Мы все тута в юфтевых, не токмо в ГДР. Мы богаты и сильны, в кожной избе на столе щи с говядиной.
Выданные мне великолепные юфтевые сапоги оказались малы на размер, я стал просить старшину выдать мне сапоги бОльшего размера, но он равнодушно ответил, что на складе большего размера нет.
Собрали группу человек из десяти тех, кто едет в Германию, дали каждому сухой паек – 2 банки мясо–растительных консервов и банку мясных, из расчета на одни сутки пути. Еще дали буханку хлеба на всех. Назначили сопровождающим незнакомого офицера из другой роты, и рано утром мы отправились в Москву.
В Москве офицер отвез нас в аэропорт, сейчас уже не вспомню в который, в аэропорту был отгорожен скамейками участок внутри зала ожидания, там кучей громоздились солдатские вещмешки и спали на полу солдаты. Больше я этого офицера не видел никогда, он нас завел нас в эту охраняемую зону и свалил куда–то по своим делам.
Стояла нелетная погода, рейсы отменяли, мы просидели в зале ожидания трое суток. Хуже всего было то, что жрать было нечего. Сухой паек я съел еще в первый день, хлеба этого, который «на всех» я вообще не увидел, в общем, голодал. Солдат из этого огороженного зала не выпускали, но я уже был теперь сержант, а сержантам позволялось выходить в аэропорт. У меня с собой было совсем немного денег – меньше рубля мелочью. Я на эту мелочь купил в буфете пару раз булочки какие–то, а потом осталось только 15 копеек, и я решил на них позвонить домой по автомату междугородней связи, хотя был сильный соблазн и эти 15 копеек истратить на еду.
Позвонил домой, сообщил, где я и что. Разговаривал я с мамой, и не мог тогда представить, что это наш с ней последний разговор в жизни. И он был совсем короткий, не помню, сколько тогда 15 копеек давали времени разговора, минуты 2–3, кажется. Пообещал сразу же написать, когда прибуду на постоянное место службы.
И вот кончилась мелочь, я бродил по аэропорту, проходя мимо буфета видел недоеденный хлеб на тарелках, какие–то коржики, хотелось подойти и, незаметно взять, но я преодолевал соблазн.
В туалете подошел к молодому пареньку, грозно нахмурил брови и в угрожающем тоне попросил мелочи. Парнишка оказался с другом, они пролепетал что–то, типа "нету мелочи" и улепетнули.
Почему в подобной ситуации грабеж показался более приемлемым для моей совести, чем воровство с тарелки? Парадокс советского воспитания?
Там было довольно много солдат только что призванных, я хотел было их пощипать, по поводу домашних пирожков, но оказалось, они уже больше недели путешествуют по пересылкам и сами голодают. Тогда, я стал ходить между ними, и выспрашивать – нет ли кого, кому выдали сапоги слишком большого размера? Это похоже на чудо, но мне удалось отыскать такого человека. Мы с ним обменялись сапогами и каждому из нас они стали впору.
А я уже натер мозоли, хотя до тех пор думал, что после тех мозолей которые набил себе кирзачами в учебке, мне уже ничего не страшно. У меня вся подошва стала к тому времени как пластмассовая я иногда по ней щелкал ногтем и звук был такой, как будто по школьному пеналу для карандашей.
В Москве вьюжило, а в Германии еще даже листья не все пожелтели на деревьях. На военном аэродроме, нам навстречу попалась колонна дембелей улетающих в Союз. Они приветствовали нас дружным гоготом, свистом, криками "Духи, вешайтесь! ", в нашу колонну полетели ремни.
Пересылку в Франкфурте–на–Одере я помню смутно, мы там прошли весьма поверхностный медицинский осмотр, кажется, искали, в основном, кожные болезни, вроде чесотки, и не без успеха.
Во время осмотра, я с некоторым удивлением обнаружил, что за 4 месяца службы в Советской Армии похудел на 20 килограмм (я пришел по спецпризыву в июне). Весил 80 кг при росте 1. 82, а стал весить 60. Кормили в учебке паршиво. А организация кормежки была еще хуже, не раз и не два бывало такое, что ты выходил их столовой не съев вообще ни единой крошки. Или могло случиться так, что вбежав в столовую (да, в столовую нас не вводили а загоняли бегом, да еще и не по одному разу, повторяя этот забег снова и снова, под предлогом того, что мы вбегаем через двери недостаточно быстро) мы видели на столах соседнего подразделения нетронутые чай и куски белого хлеба намазанного сливочного масла. Это сержанты мордовали взвод за какую–то провинность, наверное командовали "встать! — сесть! " пока время завтрака не заканчивалось.
Можете себе представить мотивацию человека теряющего в месяц по семь кг живого веса, по отношению к бутерброду с маслом?
Тогда я пришел к выводу, что нам нарочно не дают возможности нормально питаться (наряду с прочими видами угнетения, в первую очередь, с помощью физических нагрузок, пытки недосыпом, моральным давлением) чтобы зачморить до полного безразличия к своей судьбе, сломать волю. На это можно сказать, что из нас готовили бойцов, солдат, убийц. Такой точке зрения противоречит, тот факт, что нас очень плохо учили обращаться со своим вооружением, и по нашей воинской специальности. Я имел очень приблизительное понимание, в этом вопросе, хотя получил запись в военном билете о специальности командира машины по дезактивации техники. Нет, нас просто превращали в послушных запуганных забитых рабов, которые выполнят то, что им скажет начальник. Это и было целью, ничего другого.
Весь день мы проторчали на пересылке во Франкфурте–на–Одере, а ночью нас погнали к железнодорожному вокзалу. Выстроили в колонну по шесть, получилась весьма внушительная толпа народу. На каждом солдате была шинель в скатке, вещмешок. Во главе колоны поставили бронетранспортер. Он ехал со средней скоростью пешехода, но колонна растянулась, наверное, на пару километров, и в какие–то моменты приходилось бежать, чтобы не отстать.
Со всех сторон нас подгоняли солдаты ВАИ, одетые немного странно – в черные кожаные костюмы (штаны и куртка), и белые портупеи.
А на портупеях еще мигала светомузыка, но только без музыки, просто лампочки мигали синхронно, видно у них батарейки были где–то подцеплены к портупее. Они пинали бегущих солдат ногами и полосатыми жезлами по спинам и задницам и кричали (почему–то по–немецки): «Шнель, Шнель!!! »
Один солдат споткнулся, упал, покатилась скатка, котелок, другие скачут через него, он ползает под ногами бегущих, собирая свое барахло.
А декорацией – спящий немецкий город, черепичные крыши, брусчатка.
Ни в одном окне не горел свет. Пока я бежал в толпе, я несколько раз поднимал голову, пытаясь увидеть свет хотя бы в одном окне. Тогда подумал, что немцев так запугали, что они бояться ночью даже свет зажечь, лежат под одеялом, трясясь от страха, пока там на улице грохочут сапоги этих восточных варваров.
Сейчас, по прошествии тридцати с лишним лет я думаю иначе: немцам просто были до фонаря все эти русские побегушки, а спать они ложились по часам (не как у нас), поэтому и не светились окна.
Пригнали нас к поезду, и тут я понял, что сейчас будет сложный момент, потому как поезд оказался маленьким (узкая колея к тому же), а народищу была хренова туча.
Но вышло так, что всех сержантов — выпускников учебок, собрали в отдельную колонну и эту колонну направили к вагонам в самую первую очередь, и я, конечно, тоже был в этой колонне. Я забежал в вагон, и сразу занял место на нарах. Нары эти были во всю ширину вагона, имелся только небольшой проход от двери. Начал набиваться народ в вагон, сначала заполнили нары, потом новоприбывшие стали садиться на нары в ногах у тех, кто занял место раньше, потом уже полезли под нары. В общем, ехали в ужасной давке, примерно какая бывала в советских автобусах в часы пик, просто пластами лежали друг на друге. Во время сна мы постоянно отлеживали друг другу то руки, то ноги, постоянно просыпались из–за этого, пытались менять положение.
И это, сука, происходило во второй половине 20 века, в армии страны, которая считала себя вправе учить другие страны, как надо правильно жить.
Ночью я проснулся от того, что солдаты железнодорожники грабили моих спутников, у одного отобрали часы, но искали в основном деньги. Меня это никак не коснулось, у меня уже теперь не было ни денег, ни часов.
Утром приехали куда–то, вывалились на перрон. На перроне один тщедушного вида парнишка кавказской национальности, вдруг сорвал с себя ремень начал крутить над головой и кричать на железнодорожных солдат, что они крысы, что пусть попробуют сунуться к нему. Железнодорожные солдаты противно щерились, гы–гыкали, но подойти к кавказцу не решились.
Нескольких человек (в том числе и меня) отделили от основной группы и отвели в какой–то спортзал с матами, канатами и шведской стенкой. К нам вышел толстомордый офицер и объявил, что мы давали присягу в том, что обязуемся стойко переносить тяготы и лишения военной службы, ну так вот, как раз нам и представится случай исполнить это свое обещание, потому что нам придется пол-дня провести а этом неотапливаемом помещении. Было очень холодно, я пытался укрываться матами, но они не сильно грели, кто–то пробовал делать упражнения на шведской стенке, чтобы согреться.
Вот не помню точно, кормили нас где–то на всем протяжении пути или я поел только в части? Мне, все–таки кажется, что только в части. Я, даже помню, что это была жаренная рыба, когда я ее ел, я полностью отключился от окружающего мира, жрал как животное, просто даже выключился, ничего не имело для меня значения в этот момент, кроме жратвы. Это — один из уроков службы в армии — понять какая тонкая граница отделяет тебя от зверя.
Я зашел в умывалку, там было мыло, и стал мыть голову холодной водой из крана. Я не мылся и не менял белье уже около месяца, с головы вода текла просто черная, я, наверное, все это время ходил чумазый и вонючий как бомж.
В армии я впервые понял, что собой представляет собой советское государство, и как оно относится к своим гражданам. Офицеры к солдатам обращались с подчеркнутым пренебрежением (мне даже показалось, что многие из них даже бравировали своим скотским отношением к подчиненным). Считалось нормальным оставлять военнослужащих сутками без еды, заставлять их спать на заплеваном холодном полу, держать в неотапливаемых помещениях, покушаться на их мизерную зарплату, оскорблять и унижать солдат. Рукоприкладство по отношению к солдату, тоже не было каким–то из ряда вон выходящим событием. Кроме того, для меня было очевидно, что офицеры негласно поощряют "дедовщину" — неуставные отношения, этим они снимали с себя заметную часть работы по поддержанию "порядка" в казарме. Дедовщина была не исключением, а правилом. Во всех частях где мне приходилось служить, офицеров называли не иначе как "шакалы". Солдат был полностью во власти своего воинского начальства, жаловаться было бессмысленно и некому. Широко применялись коллективные наказания, когда за ошибку или нерадивость одного, наказывали всех, хотя это было запрещено уставом.
Все эти впечатления вылились у меня впоследствии в стойкое неприятие советской системы и привели в эмиграцию, в конечном счете.
Современная Германия. Развалины советского военного городка.
Написав, очередной пост про воспоминания, я - удивился, сколько разнообразны комментов он собрал. В итоге, я решил опубликовать тут, свои мемуары. Ну, вдруг, кому-то станет интересно Моя жизнь, была - достаточно неоднозначной. Я родился в семье офицера и партработника... За жизнь я сменил несколько профессий. Дайте-ка подумать: Журналист, офицер ВМФ радиоинженер предприниматель (торгашь) пилот ГА айтишник
Я не очень умею буковками писать... Хотя, не - умею... Но, не люблю и вечно ленюсь. Но, мне интересно получать обратную связь, и... пожалуй, я стартану серию описания своей непростой жизни
29 июня в нашей стране отмечается День разведчиков и подпольщиков. Предлагаю вашему вниманию фильм из цикла "Соолдатские мемуары" советского телевидения, который рассказывает об участниках Великой Отечественной войны, разведчиках,кавалерах ордена Славы трёх степеней П. Атаеве, К. Куркевиче, М. Джапаридзе, К. Мамедове, С. Абдурахманове, И. Баранове, Р. Папаяне, В. Воробьёве. От выполнения этими разведчиками сложных и рискованных заданий зависел дальнейших ход, а главное - исход военных действий на том или ином участке фронта. С героями беседует Константин Симонов, и именно строка из его стихотворения "Разведка" взята в качестве названия ленты: "...и орденов своих с собою им не положено иметь..."
Предпосылкой установления памятной даты именно на 29 июня послужило то, что в этот день в 1941 году вышла Директива Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей, в которой указывалась необходимость создания партизанских отрядов: «в занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии..., создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия». Как известно из исторических документов, в годы Великой Отечественной войны в тылу врага действовали, в общей сложности, более одного миллиона партизан — мужчины, женщины, подростки. Ими было уничтожено, ранено и захвачено в плен более миллиона фашистов и их пособников, уничтожены десятки тысяч единиц боевой техники, включая танки и самолёты, было разрушено и повреждено 1600 железнодорожных мостов, пущено под откос более 20 тысяч железнодорожных эшелонов гитлеровских войск. Показательно, что в наше время инициаторами введения новой памятной даты в России выступили законодатели Брянской области — области, граничащей с Беларусью и одной из первых принявшей удары фашистов в 1941 году, а впоследствии ставшей одним из центров партизанского движения.