Серия «Травма и ПТСР»

В Институте Психологии РАН, годовщине создания которого был посвящён мой предыдущий пост, есть лаборатория по изучению ПТСР.

Институт Психологии РАН

Руководила ею несколько десятилетий доктор психологических наук, профессор Надежда Владимировна Тарабрина. Её профессиональная биография отражает историю страны.

Например, в нулевые психолог ИП РАН была  членом Экспертного совета «Россия – НАТО» по социально-психологическим последствиям биологического, химического и радиационного терроризма. Сейчас, конечно, с НАТО никто из мэтров психологии не сотрудничает.

В перестроечные годы отечественные психологи с энтузиазмом переводили западные опросники. В новаторской для тех лет книге

во Введении есть слова и о сотрудничестве с американцами:

Приступив к изучению вопросов посттравматического стресса и проанализировав состояние этой проблемы в зарубежной и отечественной психологии, пришлось признать, что мы, в отличие от наших зарубежных, в основном американских, коллег практически не располагаем психологическим инструментарием для диагностики посттравматических состояний. Было очевидно, что для начала работы в этом направлении необходимо подготовить русскоязычные версии психологических методик, используемых для измерения посттравматических состояний. Такая работа стала возможной после установления делового контакта с психофизиологической лабораторией Harvard Medical School (США), возглавляемой профессором Р. Питмэном, известным исследователем в области посттравматического стресса.

и о переводных методиках:

Была достигнута договоренность о работе в рамках совместного кросс-культурального проекта, одной из задач которого было сопоставление особенностей посттравматического стрессового расстройства у ветеранов войн в Афганистане и во Вьетнаме, впоследствии подкрепленная грантами Национального институт а психическою здоровья (США), фондом Сороса и фондом РФФИ. Первым этапом этой работы был перевод и апробация комплекса методик, которые использовались для определения ПТСР у ветеранов Вьетнама.

Важно указать, что до 1994 г. диагноз ПТСР в Международной классификации болезней девятого пересмотра (МКБ-9) отсутствовал. ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения) включила диагноз ПТСР в свои классификаторы под влиянием американской диагностики (в Американском классификаторе психических болезней DSM-III диагноз ПТСР был, но относился к чрезвычайным ситуациям, пыткам, войнам. Остальные события шли по категории Расстройства адаптации).

После введения в мировой классификатор МКБ-10 диагноза ПТСР в качестве самостоятельного расстройства, интерес к методам диагностики ПТСР усилился, и другие страны начали активно заимствовать в том числе диагностический американский опыт.

В Лиге психотерапии на тему МКБ-10 был пост Что такое F43

и актуальный пост Как правильно диагностировать ПТСР по МКБ-11

Для интересующихся темой могу порекомендовать подборку материалов Травма и ПТСР

Монография, о которой я хочу вам рассказать, увидела свет в 2012 году и отражает следующий этап развития научного познания о психической травме. Во-первых, авторы соединяют зарубежный и отечественный теоретические подходы в интегральную модель, и во-вторых, они проводят на отечественном материале большое эмпирическое исследование.

Эмпирической основой монографии послужило исследование сопряженности посттравматического стресса и базисных убеждений, выполненное на трех контингентах испытуемых: участниках боевых действий, больных раком молочной железы и беженцах.

Психоги в 2012 году анализируют ПТСР у соотечественников, цитировать американский Афганистан и Вьетнам больше нет нужды. Впрочем, переводная методика легла в основу работы и тут: авторы работают с русскоязычным вариантом методики «World assumptions Scale» Р. Янофф-Бульман (Janoff-Bulman, 1992).

Написали книгу Мария Анатольевна Падун и Анастасия Владимировна Котельникова.

Психическая травма и картина мира: Теория, эмпирия, практика. – М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012. – 206 с. (Перспективы психологии)

Итак, что же интересненького там пишут? Обозначу тезисно (психологам книжку, конечно же, рекомендую прочесть целиком, тем более что написана она хорошим литературным языком):

• тип пережитой травмы менее важен по сравнению с тяжестью травмы и индивидуальной уязвимостью человека;

• ПТСР возникает только у части людей, переживших одно и то же травматическое событие;

• наибольшая распространенность ПТСР наблюдается после травмы изнасилования (до 65 %);

• участие в военных действиях приводит к возникновению ПТСР в среднем у 20% военнослужащих;

(продолжение следует)

Мемуары были написаны только тридцать лет спустя, в 1976 году. Автор не сообщает, были ли у него флэшбеки, ничего не пишет о том, что избегает людей в форме или сторожевых собак, ни разу не оговаривается о сверхбдительности - хватит ли еды, будет ли тепло в доме - после пережитых на Колыме лишений, голода и холода.

Обо всём этом мемуарист молчит.

О масштабе душевной травмы судят по степени умолчания о ней

Я не раз произносила слова: "О масштабе травмы судят по масштабу умолчания о ней". В мемуарах Яроцкого есть рассказ про заключённого, который получает реабилитацию.

"Как Безуглого не хватил инфаркт, я не знаю, но говорят, что он перескочил через печь, когда ему объявили Постановление Верховной прокуратуры.

Оказался порядочным человеком: когда он вернулся в Киев, ему выдали зарплату за все время пребывания под следствием в лагере, вернули квартиру, восстановили в партии, то он же нашел время разыскать жену сосланного кулака Кравченко, купил ей корову, помог деньгами и т.д.

Кравченко он прислал письмо, где написал, что его фотографию поставил на письменный стол и сказал жене: «Этот человек спас мне жизнь».

Когда Безутлый уезжал, то я спросил его, скажет ли он кому-нибудь о пережитом на Колыме. Он сказал: «Никому, даже жене!».

Лагерным постройкам около восьмидесяти лет

Яроцкий тоже ни о флешбеках, ни о сверхнастороженности после освобоождения не рассказывает. Строго говоря, по тексту мемуаров у нас и "жалоб на приёме" достаточно нет, чтобы современный диагноз ПТСР ему поставить. Однако "потребность в исповеди перед лицом смерти" оказывается сильнее, и признания ложатся на бумагу.

Как травматический опыт разрушает личность

Мы уже прочли о том, как была пройдена точка выбора, быть героем до конца или жить любой ценой, пусть даже и сотрудничая с самыми морально развращёнными типами. Часть 1/3 здесь.

Мы уже прочли о том, как хроническое недоедание и ожидание неизбежной смерти привели к точке отрешённости от всего того, что составляло прежнее Я мемуариста, как умер в нём интеллигент. В 1936 году он сравнивал себя с философом в сицилийских каменоломнях и анализировал уровень производства, сравнивая колымские прииски с демидовскими рудниками - технически это было одно и то же устройство. Он планировал привезти семью и жить "прежней" жизнью в новых обстоятельствах.

В 1938 году мемуарист живёт в отсеке сегодняшнего дня и радуется, что вместо штрафной пайки будет получать пайку четвёртой категории. Ни прошлого с его культурными контекстами, ни будущего с его планами привезти семью, в душе не осталось. Психическая смерть стёрла прежнюю идентичность. Часть 2/3 здесь.

В психотерапии, когда возвращается способность интересоваться игрой контекстов и появляется загад на будущее, мы знаем, что человек выздоравливает.

Сегодня мы читаем окончание книги и наблюдаем решение, к которому пришёл мемуарист, чтобы выжить психически, когда прежних его идентичностей не стало.

Фото золотых приисков Колымы 1940-х годов

Идентификация с агрессором (уголовниками в лагере) как способ психического выживания

"При Гаранине всю 58-статью выгнали и из бухгалтерии, и засела там банда воров и жуликов. Руководил этим предприятием главный бухгалтер Н.И. Бухтанов, договорник, человек мягкий, безвольный, но не плохой. Когда я пришел, то он меня послал в расчетную часть, которую возглавлял Данил Четверик, из т.н. аферистов. В те времена к этой категории лагерного мира относили специалистов по подделке аккредитивов, паспортов, дипломов, лиц, выдававших себя за тех, кем они не были и т.д. Он сунул мне пачку не протаксированных нарядов и сказал - валяй. Я в институте сдал два курса бухгалтерии, но практически не работал и с ужасом посмотрел на эту пачку. Но посидел, сообразил, что нужно расценок умножить на объем работы, подсчитать общую сумму и распределить по людям пропорционально числу отработанных дней и разрядам. Считал я на четах и арифмометре отлично, и дело пошло. Через два часа я подал Четверику выполненную работу, он на выборку проверил, оказалось правильно, и доложил главному - из этого доходяги будет толк".

"Не успел я привыкнуть к новому положению, как пришел приказ в двадцать четыре часа рассчитать всех вольнонаемных рабочих (освобожденных), и под конвоем направить их на «материк». Был объявлен аврал, и начался расчет. я работал с кассиром, подавал ведомости для подписи, а их было много, ставил галочки против фамилий и говорил сумму, кассир только отсчитывал сумму денег.

Расчет шел двое суток, день и ночь, причем он происходил на территории лагеря под охраной бойцов и палок нарядчиков. После расчета, когда мы все выспались, я стал подсчитывать кассу и убедился, что во многих ведомостях появились подписи там, где их не было.

Тот, кто это сделал, не заметил, что я ставил галочки, и я смог подсчитать, сколько взято, оказалось около 30 тыс. рублей. Я понял, что это работа Четверика и кассира, но промолчал, т.к. Бухтанов меня не защитил бы, а бандиты расправились бы люто.

Стыдно писать про такие поступки, но они были, и я стал битым фраером, который не продает".

Строительство административного здания на Колыме. Заключённые жили в палатках

Стыд, злость и вина в проработке посттравмы. Пример этапа стыда, мемуарист пишет о работе на банду, чтобы быть сытым

"Наступила зима, причем, даже по Колымским нормам очень суровая, обмундирования не хватало, началась массовые случаи обморожения и смерти в забое.

Моя роль в этой теплой компании была очень скромная - я работал за всех, работал часов по 16 в сутки, и спал прямо в конторе на столе. Сперва ко мне приглядывались, затем поняли, что я буду каменно молчать, и перестали стесняться.

У Волкова была оригинальная бухгалтерия: когда кончался месяц он посылал меня на склад, и я «снимал остатки», т.е. устанавливал фактическое наличие продуктов и «вешдовольствия» и составлял акт. Волков брал такой же акт на начало месяца, прибавлял поступление продуктов, отнимал наличие на конец месяца, и всю разницу относил в графу расходов. При таком методе учета недостача в принципе исключалась, а весь месяц со склада брали ящиками, продавали на сторону, проигрывали в карты и т.д.

Под такой расход нужны были оправдательные документы, и Волков их «делал», причем, всё списывал на лагерь, настоящие документы рвал, а делал свои, подделывая на каждом пять подписей и так, что их признавали за подлинные.

По ночам контора участка превращалась в притон, играло два баяна, плясали цыгане, спирт не сходил со стола, и не было только женщин. Это была лагерная мафия, в которой я был на самой низшей ступени, но был. Я работал на всю эту банду, чтоб быть сытым, и молчал, а за это кормили. От недавнего голода не сталось следа, на кухне мне повар подавал, угодливо изгибаясь, а год назад он бил меня по очкам черпаком. Ни зоны, ни вахты для меня не существовало.

Очень стыдно это писать, но факт остается фактом, около этой пайки я отъелся и пережил страшную зиму с 1938 на 1939 год".

Горькое признание про идентичность уголовника

"Пребывание в этой банде, не прошло для меня даром, я усвоил уголовный лексикон, даже особую дикцию манеру себя держать и внешний вид".

"К этому времени я отъелся, и вместо опухшего и полуживого доходяги превратился в полубандита. Мне ничего не стоило просто так, для спортивного интереса, ввязаться в драку с уголовниками в столовой, и я стал очень агрессивным и злым".

"...я жил в бараке горнадзора, где были заключенные прорабы, нормировщики, зав. взрывными работами и т.д., т.е. низовая производственная администрация, в отличие от лагерной (лаг-обслуга), которая жила отдельно. Это была теплая компания, ее можно назвать черной гвардией Дальстроя НКВД. В лагерной системе была четкая грань между людьми, которые работали, и людьми, которые заставляют работать. Вот эти заставляли.

Вот в этом бараке и жили те, которые заставляют работать: как я уже говорил, почти все они были бандитами, т.е. осужденными по статье 59з, которая гласила: «Бандитизм, т.е. организация вооруженных банд и участие в них, и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения, или отдельных граждан, остановке поездов и разрушении железнодорожных путей и иных средств связи.» Текст статьи не охватывал всю многостороннюю деятельность этих джентльменов, т.к. сюда относился и грабеж банков, сберкасс, магазинов, нападение на кассиров и т.д.

Ко мне они относились хорошо, т.к. в длинные, зимние вечера я рассказывал «романы», особенно им понравилась импровизация Чаплыгинского «Стеньки Разина». Естественно, этот роман был основой, а к ней я присоединял все, что знал об этой эпохе".

Упоение убийством в состоянии аффекта

"И вот, в этот барак зашел один веселый рыжий человек. Когда я на него взглянул, то все человеческое вдруг исчезло в моей душе, осталось только одно - убить, немедленно. Этот человек был тем Сашкой-десятником, из-за которого в 1938 году я попал в беглецы и фактически под расстрел, это он ударил меня кайлом, когда я, опухший полутруп, подошел к костру и сказал: «Сашка, что я тебе сделал?».

В таких случаях не говорят, а прямо делают.

Я сам не помню, но потом мне сказали, что я молча подошел к печке, взял топор, и «лыбясь», как выразился один из очевидцев, пошел на Сашку. Он понял, что это за улыбка, и хотя был выше и сильнее меня, но не пытался выбить топор, а побежал, и я стал гонять его вокруг стола. Зрителей было человека три, они подобрали ноги с прохода и наблюдали, не мешая, т.к. поняли, что я «получаю». Сашка бегал хорошо, вместо доходяги-интеллигента, объекта безнаказанных издевательств, сзади бежала сама смерть.

Сашка не схватил его, а удрал, и в тот же день перевелся на другой участок. До сих пор я горжусь этим поступком, не думал тогда, сколько дадут за этого мерзавца, а хотел его убить, и убил бы, не будь он таким ловким на ногу. Значит, не все во мне умерло, видно, голос и кровь предков толкнули меня на этот поступок, значит, осталась хоть часть человеческого достоинства и чести. А убил бы, мне дали бы 8-10 лет, и стал бы я лагерным волком".

Появляется критическое переосмысление идентификации с агрессором (уголовниками)

"Непосредственным результатом этого случая было изменение отношения ко мне - стали бояться и даже уважать. Вот, мол, это псих - духовой, т.е. человек, который может убить, а потом, на том свете, жалуйся кому хочешь. И я поднялся в глазах окружающих, - а вдруг тяпнет топором или прирежет! Для Московского интеллигента это была карьера. Когда я освободился из лагеря, я зашел к одному семейному человеку, у которого было четверо маленьких детей. Я очень долго не видел детей, не видел нормальной семьи, и захотел приласкать пятилетнего мальчишку, а он заревел и убежал в другую комнату.

На вопрос, почему мальчик заплакал, отец сказал - ты извини, Алексей, но глаза у тебя нехорошие, не может ребенок их вытерпеть, боится. Видно хорош я тогда был, кипела в душе черная злоба за исковерканную жизнь, до сих пор жалею, что на фронт не взяли, там опрокинул бы ее на немцев, и был бы толк".

Восстанавливается способность видеть свои поступки в исторической ретроспективе, оформляется идентичность раскаивающегося грешника

"Кончилось лето 1939 года тем, что меня назначили бухгалтером участка «Дарьял». Этот участок находился ниже по течению реки Утиной и получил свое название от ключа «Дарьял», имевшего крупные и каменистые берега, в миниатюре напоминавшие Дарьяльское ущелье. В мои функции входил учет материалов и инструмента, горючего, начисление заработной платы и лагерный учет.

Это была самостоятельная работа, и я ее начал «тронной речью», обращенной к подотчетным лицам. Сами вы можете брать и жрать, но если начнете отворачивать ящиками и продавать, то беспощадно оформлю по первой категории и сдам в солдаты.

В переводе на человеческий язык, я санкционировал самоснабжение и запрещал хищения с целью обогащения и наживы.

Теоретически, например, зав. складом получал тощую четвертую категорию и должен был ею довольствоваться, имея в своем распоряжении склад, полный продуктов, он как бы стоял по пояс в воде, но не имел права напиться.

Практически же они ели, что хотели, но списать то, что они съели, могла только бухгалтерия. Это было незаконно, но, по сравнению с торговлей, проигрыванием в карты и воровством с целью обогащения, это было «меньшее зло».

От него я не мог в той обстановке отречься, но сейчас стоя перед своей совестью, перед близким концом, когда лгать уже не нужно, думаю, что много грехов снимется с меня за другое. Когда на «Дарьяле», в тогдашних условиях немалая власть попала в мои руки, я не обратил ее для личного обогащения, а немало сделал хорошего.

Вот, если б мои грехи, обманы, подлости и прочие черные дела, соизмерить с теми лагерными пайками, что я раздал на Дарьяле, то, наверное, они бы перевесили, ибо это золотые пайки, т.к. нет ничего страшнее голода, а они несли людям жизнь. Еще на участке «Речка», бывало, подойдет какой-нибудь бывший профессор, у которого украли или отняли карточку, стоит замерзший, умирающий от голода, и просит дать новую карточку, а я, подыгрывая под бандитскую масть, кричу ему: «Работать нужно, что слюни распустил, пошел вон». А карточки лежат у Волкова в столе без учета, бери, сколько хочешь. Дневальный выгоняет такого несчастного интеллигента за двери, а я тихонько выйду и суну ему карточку - смотри, не продавай. Теперь я был хозяином и не нужно было быть бандитским прихвостнем".

Дилемма "скрывать - показывать". Не рефлексирует аналогию, но офицер скрывал свою идентичность, как мемуарист скрывал от бандитов то, что у него есть совесть

"Когда я сидел у его койки, произошел интересный эпизод. Рядом лежал узбек, не умевший говорить по-русски, лицо у него было восточное, и он говорил только по-узбекски со своими единомышленниками. А тут вдруг заговорил, да как! Он был в агонии, умирал, и находясь в состоянии бреда, закричал отчетливым командным голосом: - «Рота, по наступающему противнику пачками, пять патронов, огонь». Потом, было понятно, что он ругает пулеметчика, что противник близко. - «Приготовить гранаты - Кидай! - За мной в контратаку!»

Эти бешеные выкрики, в которых кипела страсть боя, были последними искрами жизни. Вместе с последней командой она ушла, он вытянулся, дернулся несколько раз, и умер.

Сбежавшиеся санитарки, легко больные и я видели эту смерть.

Один из санитаров в порядке некролога сказал: - «Ну, силен был офицерюга!» Как мог темнить, что русского языка не знает.

Действительно, нужно иметь железную волю, чтобы имитировать годами незнание родного языка. Видимо, это был белогвардеец, замаскировавшийся под темного дехканина".

После возвращения с Колымы включилась диссоциация, мемуарист диссоциировал тягостные воспоминания - о работе диссоциации свидетельствует то, что внезапно начинает говорить о себе в третьем лице

"...чем ближе подходила роковая дата - 10 ноября 1940 г., тем сильнее напрягались нервы.

Вот теперь, через много лет, врач невропатолог сказал мне - у вас полностью разрушена центральная нервная система.

Он не знал, когда она разрушилась, и с тех пор у меня бывают срывы, когда я делаюсь очень опасным для окружающих.

Прошли долгие годы, и в благополучном 1974 г. некий благообразный старичок плыл на туристском теплоходе по Волге. Одет он был прилично, вид был сытый и культурный, он был кандидатом наук, сотрудником Академии Наук Молдавии, короче говоря, он вполне вписывался в окружающую среду.

И вдруг!

Соседом по каюте этого научного старичка был один рабочий из Подмосковья, неплохой парень, но алкоголик.

От Москвы до Куйбышева он пил спирт с пивом, а в Куйбышеве родственники принесли еще литр чистого, и вдобавок он привел даму в каюту, где отдыхал почтенный ученый.

Но в миг произошло очень странное превращение, мирно спавший старичок вскочил и заорал каким-то чужим и страшным голосом:

— Вон, проститутка!

Когда дама встала с ложа любви, он толкнул ее в шею к двери и ударил ногой ниже спины. Потом схватил своего соседа левой рукой за горло, а правой бутылку и тем же бандитским, страшным голосом спросил:

— Ты что, кусок педераста, думаешь, я очень интеллигентный? Ты думаешь, я жаловаться в местком пойду, я сейчас трахну по твоей пустой башке, две недели стекла вынимать будешь.

Сосед струсил:

— Да что Вы, дядя Алеша, я думал, Вы спите,

— Прибрать каюту, вымыть пол, проветрить, и чтоб был полный порядок, приду через 30 минут.

На следующий день алкоголик сказал своему другу: - «Этот старик страшный человек, в морской пехоте служил, разведчик, я такого мата сроду не слыхал, психанет и убьет, с ним нужно осторожно».

Так из далекого прошлого, сквозь облик научного работника вдруг проглянуло колымским ветерком. А наивный парень не понял, откуда тянет".

Что диссоциировано? Идентичность уголовника, способного на убийство в состоянии аффекта

"За мою жизнь таких случаев было несколько, вдруг сорвусь и пойду на прямую, но по счастью, два раза рука друга останавливала и спасала от убийства".

Описываемые события происходили в течение пяти лет, с 28 до 33 лет жизни мемуариста, а прожил он до 75

"И вот настал день, прошли проклятые пять лет, десятого ноября не вызвали, прошли одиннадцатое, двенадцатое и только тринадцатого прибыла телефонограмма. Двадцать два километра до прииска я прошел за три часа, шел налегке в одной телогрейке, а мороз уже был под пятьдесят.

Пришел в УРЧ, там дают расписаться об окончании срока, и все ... и пролонгации нет, идете на вольный поселок. Я вышел как в тумане".

"Всю дорогу до «Дарьяла» я почти бежал и повторял строку из баллады о Василии Шибанове А.К. Толстого - «и князь доскакал. Под литовским шатром опальный сидит воевода», и счастье распирало мою грудь и туманило мою голову.

Я не знал, что вся эта новая жизнь будет в течение шестнадцати лет цепью унижений, что только через долгие годы я увижу свою жену, что в блокадных рвах Ленинграда окажутся мой брат и мать, и я их никогда не увижу, что я все равно буду отверженным, что даже в штрафной батальон меня не возьмут. Я этого не знал, и как пес, оборвавший цепь, бежал, задыхаясь от счастья".

Биографическая справка сообщает, что идентичность работника умственного труда воскресла. После реабилитации жизнь в Молдавии. Работа в Кишиневе в республиканской Академии наук. 1965–1976. — Работа над воспоминаниями (первая их публикация в 1989). Скончался в 1983 году.

Сесть за стол и записать воспоминания Яроцкий смог только через тридцать лет.

Автор разбора - админ Лиги психотерапии на Пикабу

Образованный москвич, инженер-путеец 28 лет, сын губернского секретаря, любящий муж и сын, пишет докладную записку, где предлагает пересмотреть предельный срок службы вагона до ремонта, и оказывается в эпицентре сфабрикованного дела вредителей-предельщиков, которые якобы саботируют работу Наркомата путей сообщения.

Особым совещанием его приговаривают к пяти годам на Колыме, и в 1936 году он оказывается в Дальстрое, которым руководит Эдуард Березин.

В 1937 году его везут на переследствие в Москву, и он снова оказывается в тюрьме, но уже другим человеком - лагерным. Яроцкий портретирует своё моральное перерождение, своё безумие и свой посттравматический синдром - а мы читаем вместе его мемуары.

Комментарии психотерапевта - в подзаголовках к цитатам.

Смерть "наивного" Я и рождение "садистической" инстанции Я

"В Бутырках все «предельщики», к которым я принадлежал, были доставлены для переследствия. Вначале, когда мы попали на «материк», мы наивно думали, что нас освободят, так как чувствовали себя не виноватыми.

Эти розовые мечты быстро увяли; в то время центральные газеты на Колыме были почти недоступными, и мы впервые прочитали их во Владивостоке. Эта литература сразу нас отрезвила, так как каждая строка газет 1937 года сочилась кровью, мелькали знакомые фамилии, проходил один процесс за другим; ужас охватывал, когда про хорошо знакомых людей писалось, что они пускают поезда под откос, являются японо-германскими, троцкистско-бухаринскими шпионами и т.д.

Меня вызвали на допрос в сентябре. Дело мое вел тог же следователь, который был в 1935 году и звали его Паровишников П.П.

На меня он посмотрел с ужасом и содроганием: вместо молодого интеллигента, работника центрального аппарата и преподавателя московского Института инженеров транспорта перед ним сидел человек, одетый в ватные брюки и опорки от валенок, заросший, в серой от неумелых стирок нижней рубашке (в Бутырках заключенные сами стирали белье во время бани, а сушили на себе), без очков, «о самое главное - в глазах был не страх, а злоба, упорство и ненависть. Это был совсем другой человек, московским работникам НКВД, видно, не часто приходилось видеть изделия своих рук, их дело было отправить человека в лагеря, а вот Что там делается с этим человеком, об этом они плохо знали.

И вот встретились, разговор начался светский, как в салоне.

«Как поживает ваша супруга?»

Я ответил с большим цинизмом, так как тогда больше всего на свете боялся за нее: «Не знаю, кто с ней сейчас живет».

Тогда, по классическому методу следователей всех времен и народов он решил ударить по психике и, стукнув кулаком по столу, закричал: «Что, троцкистская гадина, пятеркой вздумал отделаться? Я тебя сгною в тюрьме, ты член подпольного вредительского центра, я тебя заставлю подписать» и т.д.

На это я ответил так, как подсказывала тюремно-лагерная выучка. Разорвав на себе рубашку, я диким голосом завопил:

«Я на тебя ... положил. Понял? Мне здесь лучше, чем тачку возить, я тысячу лет здесь на юрцах (нарах) пролежу. Плевал я на тебя заразу, падлу и т.д.»

Естественно, что выразился я гораздо крепче, но не могу привести употребленные выражения, так как уж очень они красочны. Вдобавок я разбил лампу на столе".

Удовольствие от "садистического триумфа"

"Вызвал он меня и второй раз. Но от этой второй беседы я получил еще большее удовлетворение, так как страх за собственную шкуру уже преобладал в нем над всеми другими чувствами. Он спросил меня, как живут в лагерях бывшие сотрудники НКВД, на что я с большим старанием и со всеми подробностями рассказал ему, как одному бывшему прокурору уголовники отпилили голову поперечной пилой.

Это было правдой, и я тогда помнил эту историю со всеми подробностями, так как во время экзекуции лежал в палатке, а это происходило на улице рядом с палаткой.

На следователя эта информация произвела потрясающее впечатление.

По-видимому, он ждал ареста со дня на день, и я его еще так «подбодрил», что дальше он не мог вести допрос. Фактически он его и так не вел, и поспешно отправил меня в камеру.

Больше я его никогда не видел, но «тюремное радио» передало, что его взяли.

Был он старым чекистом, и в 1935 году на следствии не бил меня, но провоцировал и лгал. Сочувствия он не вызывал, так как, будучи честным человеком, не смог бы участвовать в создании фальсифицированных процессов. Он прекрасно понимал, что никто из нас не виноват, но продолжал творить свое черное дело.

Но началось уничтожение старого аппарата НКВД Ежовым, и настал и его час".

Суицидальные намерения как бунт против безнадёжности и бесилия

"За долгие месяцы совместного сидения мы разработали систему отметок в бане, через которую проходят все заключенные, и я знал, что уже все однодельцы взяты на этап, но добавили им срок или нет, - я не знал. Особое совещание свирепствовало во всю, полномочия его были расширены, оно уже могло давать не пять лет, как в 1935 году, а все 25 лет, по лагерному - «полную катушку».

И вот настал день, когда меня перевели в этапную камеру, каждую минуту я ждал, что меня вызовут и объявят новый срок. т.е. новое постановление Особого совещания.

Видимо в такие решающие часы и разрушается психика людей.

Я был на грани безумия. Мысли были такие: пять лет отбыть можно, уже полсрока прошло, но дадут 10 - это смерть, так не лучше ли рассчитаться сразу. Вот вызовет какой-нибудь чин, в прошлый раз майор НКВД, и скажет вежливо: «Садитесь, распишитесь вот здесь» и предъявит постановление. И в этот момент можно выхватить из под себя табуретку, хватить его по голове, снять пистолет, пристрелив пару надзирателей, почувствовать на один миг себя человеком, увидеть, как бегут и падают под твоими выстрелами эти сволочи, привыкшие издеваться над людьми, а затем сунуть дуло в рот и конец всем лагерям и тюрьмам.

Я бегал по камере как волк в зоопарке и вдруг открылся волчок, просунулась рука с ручкой - «распишись вот здесь», а верхняя часть бумаги была закрыта, ладонью.

Зная, что мне терять нечего, я уже на этапе, в нецензурных выражениях отказался расписываться. На угрозы карцера я ответил еще покрепче, так как на карцер была месячная очередь, и я знал, что когда она наступит, то я буду уже в лагерях.

Тогда предъявили бумагу уже полностью, и я убедился, что это тюремная карточка, где внизу была пометка — выбыл в г. Владивосток в феврале 1938 г. — и понял, что везут опять на Колыму; после этого я спокойно расписался, так как не только не боялся Колымы, а хотел туда вернуться".

За время переследствия Колыма стала другой: не Березинская, а Гаранинская

"На работу нас в этот день не послали, и я пошел осматривать лагерь, - был он обычного вида, т.е. ряды бараков и палаток, но появилась зона из проволоки и вышка с часовыми. Меня предупредили, что часовые стреляют без предупреждения, даже при подходе к проволоке, но не это поражало, а какая-то особая атмосфера подавленности, и люди почему-то все время слонялись по лагерю, как будто что-то искали. От линейки, на которой утром происходил развод, шла посыпанная песком аллея к столовой, обрамленная рядом плакатов. Когда я пригляделся к этим плакатам, то оказалось что это приказы со списками расстрелянных за контрреволюционный саботаж.

Эти приказы были написаны масляной краской на фанере, т.е. надолго и всерьез и подписанные начальником УСВИТЛа полковником Гараниным, и тут я впервые услышал эту фамилию, кровью вписанную в историю Колымы. Одних суток было достаточно, чтобы понять и помыслить о происшедших переменах.

Заработная плата была отменена, так же как и система зачетов, платили только ничтожные «премвознаграждения». Деньги, скопившиеся на лицевых счетах заключенных, были конфискованы в доход государства. Был введен знаменитый приказ Ежова (если память не изменяет №533), по которому питание дифференцировалось на шесть категорий от уровня производительности труда".

Полковник-чекист Гаранин ликвидировал систему моральных и материальных стимулов Берзина, и действовал на Колыме голодом и расстрелами в течение неполного года. Потом был осуждён на восемь лет как шпион и умер в 1950 году в Печорлаге

ПТСР автора мемуаров

"...когда декада кончилась, я и мой напарник получили штрафные карточки. Я по неопытности пошел к начальнику лагеря, который носил звонкую фамилию Зарубайло, а звали его Александр Васильевич. Он меня выслушал и сказал, что нужно работать, а не клеветать на администрацию, что я саботажник, сволочь, фашист, слишком грамотный и не хочу работать и т.д.

Вот тогда я только по настоящему испугался и понял, что пропал. Голод сломил волю... летом 38-го я перестал быть человеком. Потом, когда все осталось позади, и появилась возможность анализа, я понял, что если перестать человека кормить сразу, то он до самой смерти обычно остается человеком, а вот если его долго держать на голодном пайке, то происходит распадение личности.

Мне пришлось видеть, как бывшие партийные работники и герои гражданской войны, революционеры в прошлом, в полном понимании этого высокого слова, вылизывали миски после уголовников, рылись в помойках, воровали друг у друга корки хлеба, селедочные головки, полностью потеряв человеческое достоинство".

"Чем ближе было к осени, тем сильнее увеличивалась смертность. По приказу Гаранина, все враги, осужденные по 58-ой статье, были сняты с работы по специальности и тоже заменены уголовниками".

"Но вернемся в 1938 год. Вершиной моих несчастий был эпизод с селедкой, чуть не стоивший мне жизни. ...Десятником был какой-то рыжий бандит Сашка, ему было скучно, и он, пройдя в эту ночь по борту забоя, решил полежать на моем бушлате. Когда он на него лег, то почувствовал под ним что-то твердое, полез под бушлат и нашел накомарники с ивасями.

Отпираться было невозможно, я сказал «мой», и указал, где. Он ушел к костру, а вскоре прибежал бригадир и сказал: «Сашка на вас пишет, что подготавливаете групповой побег и запасаетесь продуктами». Я пошел к десятнику: «Сашка, что я тебе сделал?», - сказал я. «Какой побег, ну украл, жрать хочу, зачем беглеца из меня делаешь?» Он схватил кайло и с криком: «Ты, фашистская морда, еще разговаривать пришел?» Он ударил меня по голове, но я успел заслониться левой рукой. Он почти перебил мне руку, она страшно болела, почернела и имела такой страшный вид, что меня даже освободили от работы".

Момент психической смерти - отрешённость от жизни

"Сидели мы долго, около недели, есть давали раз в день баланду и 400 грамм хлеба. ...Нас должны были забрать в центральный изолятор в Оротукане, где производились расстрелы. Оправдаться тогда было невозможно, было заявление, а этого по тому времени было совершенно достаточно.

Помню, что нами овладело какое-то равнодушие, даже больше отрешенность и тупая покорность судьбе".

Смерть отступает

"Но все получилось иначе. ...Краснов посмотрел на меня и Ивана, худых, как скелеты, с опухшими ногами, заросших и страшных, и грубо, без злобы спросил: «Ну, а работать будешь?» Я сказал, что никогда не отказывался, и тогда последовал приговор: «Ну, пошли к такой-то матери в свою бригаду, не черта вам тут сидеть».

"Карточку дали четвертой категории, и я немного воспрянул духом. Я не знал, что с этого дня моя судьба резко изменится, и к этому были большие основания. Как я уже говорил, дорога в столовую была украшена приказами о расстреле саботажников. И вот в первый же день, когда я пошел на работу по освобождению, я увидел, как художник КВЧ закрашивал подпись Гаранина под приказами. Сперва я не понял, а потом дошло - нет палача, его взяли, что-то меняется".

"...с приходом Берии, немедленно были прекращены расстрелы за невыполнение норм выработки, прекратилась практика продления сроков наказания по решению местных троек, были разрешены работы по специальности для лиц, осужденных по 58 статье весной 1939 г.. На Колыму приехала спецкомиссия по пересмотру и снятию Гаранинских десяток, были предприняты срочные меры против смертности истощенных заключенных, а в 1939 г. в центре начался пересмотр и реабилитация лиц, осужденных в 1937 и 1938 гг."

Промывка золотого песка на прииске на Колыме (фото из архива Ивана Паникарова)

Справка

55 тонн золота в год добывали на Колыме заключённые

"Считается, что суммарная стоимость поставленных из Великобритании в СССР вооружений составляла 308 млн фунтов, а продукты питания и сырье — это еще 120 млн фунтов. По англо-советскому соглашению от 27 июня 1942 года вся военная помощь, оказанная Великобританией Советскому Союзу в ходе войны, была полностью бесплатной. ПОЛНОСТЬЮ БЕСПЛАТНОЙ, подчеркиваю. Но нужно иметь в виду, что до этой даты, то есть с 22 июня 1941 года по 27 июня 1942 года, то есть фактически ровно год, СССР все поставки из Великобритании оплачивал, расплачиваясь за них как золотом, так и за счет своих валютных резервов. Стоимость всех этих поставок за этот период времени сегодня может быть оценена в 55 тонн золота, которое из СССР транспортировалось в Англию кораблями британских ВМФ. Один из таких «золотых кораблей» — британский крейсер «Эдинбург», на борту которого находилось 5500 кг золота, как раз и был потоплен 2 мая 1942 года во время его перевозки.

В ходе уникальной операции на дне Баренцева моря в 1981 году удалось поднять 431 слиток золота весом 5129,3 кг. Затем золото разделили в соответствии с договоренностью сторон и правами собственности на груз в следующем отношении: 1/3 — досталась Великобритании, 2/3 — получил СССР. Спасателям было выплачено 45 % стоимости всего спасенного ими золота. Через пять лет в сентябре 1986 года операция по подъему была продолжена. Со дня извлекли 29 слитков весом 345,3 кг. Тем не менее пять слитков весом 60 кг так и остались лежать в глубинах Баренцева моря. Найти их в темноте насквозь проржавевшего корабля, залитого к тому же толстым слоем мазута, водолазы просто не смогли. Поскольку в советской печати сообщалось, что корабль перевозил золото в оплату за ленд-лиз, в головах советских обывателей прочно укоренилась идея о том, что ленд-лиз оплачивался золотом. Невежественные люди и сейчас так считают, однако на самом деле «золото «Эдинбурга», равно как и все прочее золото, поступившее из СССР в Англию с 22 июня 1941 года по 27 июня 1942 года, к поставкам по ленд-лизу отношения не имеет никакого. Это самая обычная торговля, когда люди расплачиваются за приобретенный ими товар. Еще раз подчеркнем – поставки за это время из Англии в СССР, это не ленд-лиз!" Отсюда

Баянометр ругался на фото Гаранина.