1944 год. Апрель. На Смоленщине уже весна, но снег и лёд ещё держат свои позиции. Через не закрашенную щелку в стекле дверного проёма вонврач Люба Гинзбург наблюдала, как дети – десятеро воспитанников детского дома, которых эвакуировали из-за линии фронта только сегодня утром, стоят и держатся за руки. Держатся уже четвёртый час. Также четвёртый час шла операция в 442 МСБ (в медицинско-санитарном батальоне, который располагался в деревне Ситьково, Смоленской обл. – прим.автора), мы боролись за жизнь лётчика Саши. Люба внимательно осмотрела и ощупала детишек, у них у всех не было ресниц – пожар в самолёте лишил их. У всех болело горло, было сложно дышать, едкий дым пожара оставил свои последствия... Пока только на теле детишек... Их воспитательница – они её называли мама Валя, сидела прямо на полу в центре детского круга и старалась не плакать. Но у неё это плохо получалось. Люба видела, как время от времени содрогаются её хрупкие плечи... Рядом с детьми были ещё двое партизан, их Любины военфельдшера пытались забрать на перевязку, но они закатили скандал, и командир медсанроты Ласточкин разрешил их перевязать прямо в коридоре, где все ждали, отчаянно ждали и вслух, не стесняясь молили Бога, чтобы он спас Сашу. Фамилию она его тогда не знала. Да никто не знал. Ни десять стоящих в коридоре детдомовцев–половцев, ни девятнадцатилетняя мама Валя, ни гвардии дед Григорий (так он представился им перед перевязкой), раненный в обе ноги, ни политрук партизанского отряда Михаил, с пулевым ранением шеи и со множественным осколочным ранением спины... Операция закончилась. Она не решалась открыть дверь и тогда это сделал военврач Воронцов. Дверь операционной открылась с едва уловимым скрипом... Военврач Пётр Иосифович вышел к ним как был... Окровавленный халат, и, несмотря на холодное помещение (за окном заканчивалась зима) полностью мокрый от пота... В руках он держал оплавленные по краям, летные очки. Стекла были покрыты мелкими трещинами и были даже не похожи на стекла, они были совсем не прозрачными, скорее мутно–белыми ... Он облокотился спиной о стену коридора и, скользя по стене, сполз по ней до положения корточек. В этом положении он и уснул. Спал он крепко, также крепко он держал то, что осталось от летных очков. Она тоже подошла к детям и с ними, в полной тишине, встали полукругом вокруг спящего хирурга, и старались даже не дышать, хотя детям это было крайне трудно делать – в таких случаях опаленное горло чешется и всё–время хочется прокашляться.
Люба немного прокашлялась, привлекая внимание детей и начала свой рассказ:
– Я считала себя опытным военврачом, пока не привезли этого лётчика, но я всё равно не могу понять, как такое могло произойти, ведь это противоречит всему, чему меня учили в медицинском ... девяносто процентов ожога всего тела... от одежды, зимней формы пилота, просто ничего не осталось – она отделялась вместе с кожей. Война. Проклятая война. А ноги! Ноги! Деточки! Их же просто не было! Остались обгоревшие кости! Мышцы ног превратились в угли! Этот человек давно должен был умереть от болевого шока! Давно! Ещё до того, как его привезли к нам в операционную! У лётчика целыми были только глаза, только глаза... Лётные очки не выдержали и оплавились ... стекла потрескались, волосы сгорели, а он довел самолёт до аэродрома и сел ... Я боролась, Пётр Иосифович боролся, мы все боролись за его жизнь до конца. Ампутировали сгоревшие конечности, но с таким процентом ожога не живут ... царство ему небесное ... этот человек был из железа ... кованного железа ..., а его воля просто не поддается описанию ...
Мне, тогда мужчине, у которого тоже были ампутированы ноги, который прошел всю войну и видел всё, что только можно на ней видеть, каждое слово Любы, рассказанное в ночной тиши двигающегося по рельсам поезда, врезалось, как зубилом по граниту ... раз и навсегда ... она рассказывала так, что мне казалось, что я присутствую там сам... Она продолжила:
«В этот момент проснулся Пётр Иосифович.
Он по–прежнему крепко держал в руках летные очки.
Мы стояли вокруг него в полной тишине. Десять напряженных пар детских глаз, двое мужских и две пары девичьих, ждали, что скажет военврач Воронцов...
Один из детей сказал, что он отказывался верить тому, что услышал от меня, ведь он сам видел и слышал после приземления голос Саши, так звали лётчика ... он спрашивал у подбежавших бойцов, живы ли мы – дети ...
Петр Иосифович снял с головы медицинскую шапочку и сказал:
– Дети..., – тут он прокашлялся и продолжил, – дети, ваш лейтенант боролся до конца и умер с открытыми глазами ... и он попросил отдать вам свои лётные очки, это всё, что осталось целым от его военной формы... он попросил отдать вам их и сказать вам, чтобы вы хранили их. Сказать, чтобы вы помнили, что советский человек крепче любой стали, и сможет выполнить свой долг, несмотря ни на что, ни на холод, ни на огонь и воду, ведь враг может убить только тело, а воля и дух принадлежат только вам, и каким этот дух будет, зависит только от вас!
Он выполнил свой долг. Лейтенант спас ваши детские жизни и завещал вам вырасти достойными людьми! А достойный человек – это тот, кто не даст свою Родину, свою семью, своих друзей, и просто своих сограждан на попрание кому бы то ни было, хоть самому дьяволу! Или зверью в человечьем обличье, которое мы называем немецко–фашистскими оккупантами! А после Победы, а она обязательно будет, вы должны стать такими людьми, которые прославят свою Родину! Пётр Иосифович замолчал. Обвел глазами всех нас, перевернул свою медицинскую шапочку и крепко сжав очки руками разделил их на несколько частей. Стекла также покрошились на небольшие кусочки. Мы все молча подходили и брали из шапочки военврача кусочки очков Саши. Я тоже взяла кусочек стекла. Мутного стекла, немного острого по краям. Я крепко сжала его в кулаке и храню по сей день...»
Иногда, я рассказываю своим пациентам и друзьям историю о том, как один детский дом в полном составе остался на оккупированной территории, и вот зимой, в декабре 1943 года, кому–то из фашистских начальников пришло в голову звериное решение: использовать воспитанников Полоцкого детского дома № 1 как доноров. Немецким раненным солдатам нужна была кровь. Где её взять? У детей ... у беззащитных ... у кого же ещё? Директор детского дома Михаил Степанович Форинко не бросил деток, не убежал вместе с отступавшими войсками, а остался с ними до конца. Он пытался их защищать... Но это было невозможно! Оккупанты не считали нас за людей, потому у них к нашим детям не было ни жалости, ни сострадания... Но директор попытался обхитрить фашистов! Михаил Степанович убедил немецкого начальника, что больные и голодные дети не смогут дать хорошую кровь. Ведь в крови голодных детей недостаточно витаминов или хотя бы того же железа. К тому же в детском доме нет дров, выбиты окна, очень холодно. Дети всё время простужаются, а больные – какие же это доноры? Сначала детей следует вылечить и подкормить, а уже затем использовать. Немецкое командование согласилось с таким решением. Михаил Степанович предложил перевести детей и сотрудников детского дома в деревню Бельчицы, где находился сильный немецкий гарнизон. И опять–таки железная бессердечная логика сработала. Первый, замаскированный шаг к спасению детей был сделан…А дальше началась большая, тщательная подготовка. Детей предстояло перевести в партизанскую зону, а затем переправить уже на самолёте на большую землю. А это можно сделать только в Бельчицах. Директору поверили, детей перевели и начали откармливать. На убой. В буквальном смысле. Подготовка к побегу заняла около месяца. И вот, наконец, всё было готово.
В ночь с 18 на 19 февраля 1944 года из Бельчиц вышли двести человек детей и взрослых. Полторы сотни детдомовцев и около сорока воспитателей. Сопровождали и показывали дорогу в партизанский отряд члены подпольной группы «Бесстрашные». Они тоже уходили вместе со своими семьями. Сопровождали колонну разведчики из партизанского отряда имени Щорса (партизанская бригада имени Чапаева). Люба рассказывала, что иногда к ним в медсанбат доставляли раненых партизан. В детдоме содержались дети от трёх до четырнадцати лет. Старшие несли на руках младших. Ночь была очень темной. Все шли молча, предварительно обувь была обернута лохмотьями, чтобы не создавать шума при ходьбе по снегу. У кого не было тёплой одежды – завернули в платки и одеяла. Даже трёхлетние малыши понимали смертельную опасность – и молчали… Их встретила большая группа партизан, которая после прохода детей установила мины и растяжки, это они готовили немцам засаду, ведь рано или поздно фашисты обнаружат то, что дети пропали и бросятся в погоню... А в лесу ожидал санный поезд – несколько десятков подвод. Операция по спасению детдомовцев началась. Когда группа уже была в лесу, то раздался звук моторов множества самолётов. Фашисты объявили воздушную тревогу, заухали зенитки... Это был отвлекающий маневр советских лётчиков, они кружили над Бельчицами, отвлекая от побега внимание врагов. Всех проинструктировали, что, если вдруг в небе появятся осветительные ракеты, надо немедленно садиться и не шевелиться. В партизанском отряде всем были несказанно рады, угощали деток, чем могли. Больше всего детки радовались замороженной морковке ... Теперь дело было за лётчиками. 105–й отдельный гвардейский авиаполк. Лётчики, доставляя партизанам боеприпасы, в обратную сторону начали вывозить детей и раненых. Было выделено два самолёта, мы их называли кукурузники ... Под крыльями у них приделали специальные капсулы–люльки, куда могли поместиться дополнительно нескольких человек, ну и лётчики вылетали без штурманов – это место переделали для маленьких пассажиров.
В ходе этой операции вывезли более пятисот человек.
В начале вывозили раненых и совсем маленьких детей.
Последним рейсом осталось вывезти десять пацанов и девятнадцатилетнюю «маму Валю», но в последний момент привезли тяжело раненных партизан, которые защищали отход детей, устроив преследующим фашистам засаду... Ночь с 10 на 11 апреля 1944 года. За штурвалом самолёта был гвардии лейтенант Александр Мамкин. Ему было 28 лет. Уроженец села Крестьянское Воронежской области, выпускник Орловского финансово–экономического техникума и Балашовской школы. Уже после всего происшедшего стало понятно, что Мамкин был опытным лётчиком. За плечами – не менее семидесяти ночных вылетов в немецкий тыл, две государственные награды (Орден Красного Знамени и Орден Отечественной Войны 1 степени, Медаль «Партизану Отечественной войны» 1 степени). Тот полёт был для него в этой операции (которая называлась «Звёздочка») не первым, а девятым. Вместо взлётно–посадочной полосы использовалось озеро Вечелье. Лёд у него ещё был крепок, но сверху уже стояла по щиколотку растаявшая вода. В самолёт Р–5, за штурвалом которого находился самый жизнерадостный лейтенант полка, уместили всех оставшихся мальчишек, воспитательницу Валентину и тяжело раненных партизан.
Взлетели быстро, в полёте лётчик запевал разные песни, подбадривая детей, они же ему подпевали. При подлёте к линии фронта самолёт Р–5 попал в свет прожекторов, и дети сначала услышали свист осколков, а потом только услышали разрывы зенитных снарядов. Самолёт был подбит. Начал разгораться пожар. Линия фронта осталась далеко позади, а самолёт горел… По инструкции лётчик должен был покинуть горящий самолёт и выпрыгнуть с парашютом. Если бы летел один. Но лейтенант Мамкин летел не один, и не собирался отдавать детей смерти. Он кричал им, что всё будет хорошо, чтобы все детки сходили по–маленькому в свою одежду и накрыли ими свои лица, ведь дым уже давно не давал им дышать и они уже ничего не видели. Он кричал им, что не отдаст в лапы смерти, тех, кто только начал жить, тех, кого спасли из лап фашистских докторов, тех, кто пешком ночью убежал от фашистов! Потому он довезет нас, обязательно довезет! Лейтенант Мамкин пел своё любимое «Врагу не сдается наш гордый Варяг...» и вёл самолёт… он маневрировал, пытаясь сбить пламя, но огонь уже добрался до кабины пилота. От высокой температуры плавились лётные очки, прикипая к коже. Горела одежда, шлемофон. Как он вел свою машину в дыму и огне я не понимаю до сих пор. Когда нам привезли лейтенанта Мамкина, то я увидела, что от ног оставались только кости. Я помню запах жареного человечьего тела. Такое не забывается. Дети тоже не хотели погибать и выполняли все, что приказывал лейтенант Мамкин. Закрывали лица мокрыми тряпками, которые моментально высыхали и пели, пели его любимую песню! Как, каким образом, Александр Петрович Мамкин обнаружил площадку для посадки на берегу озера, неподалёку от воды для того, чтобы затушить горящий самолёт, и недалеко от советских частей, чтобы было кому оказать первую помощь, сложно сказать. Горящий самолёт был виден издалека. На земле знали, что в этом самолёте летят из–за линии фронта дети и женщины, и со всех ног бежали на встречу. Мы начали готовить реанимацию, предполагая, что пострадают все. Вот уже в горящем самолёте обрушилась перегородка между детьми и пилотом, у партизан начала тлеть одежда...
Самолёт сел. Мягко и безопасно. Практически на самом краю озера. Все начали выпрыгивать в воду. Тут уже пришла помощь. Бой со смертью Мамкин выиграл.
Мне рассказали о его последней фразе, которая была обращена к подбежавшим к самолёту бойцам:
После того, как он услышал ответ, что все живы, Мамкин потерял сознание и уронил голову на берег озера.
Мы все врачи, опытные военврачи, но ни тогда, ни сейчас так и не смогли объяснить, как мог управлять машиной, да ещё и благополучно посадить её человек, в лицо которого вросли горящие очки, а от ног остались одни обугленные кости? Как смог он преодолеть боль, шок, какими усилиями удержал сознание?
Похоронили лейтенанта Мамкина на следующий день. Был залп. Многократный залп.
Так отдают последнюю честь погибшим офицерам. Любовь Гинзбург закончила свой рассказ тем, что иногда приезжает на воинское кладбище в деревне Маклок (Смоленская область), чтобы просто помолчать.
Она мне подарила осколок от «мамкиных очков».
Теперь это самое дорогое наследство для меня, и если у меня когда-нибудь будут дети, то им по наследству достанется осколок этого стекла, и история, которую мне рассказала военврач Гинзбург из МСБ 442.
Отрывок из романа Летят Лебеди, том 2 "Без вести погибшие"
Вышлю всем желающим Пикабушникам на почту в формате электронной книги первые два тома (Том 1 – Другая война и Том 2 – Без вести погибшие)
Сначала Том 1, а после того, как его прочитаете, Том 2.
всем отвечу с удовольствием
