Серия «Как немцы персидский шёлк через Московию возили»

Караванная торговля подвержена высоким рискам. Необходимость многочисленной охраны, целые арабские племена жили грабежом корованов (дождались релиза :). Персы и турки часто воевали друг с другом. За исключением итальянцев, европейцам практически не удавалось проникать дальше Алеппо, и приходилось закупаться у посредников-армян. Назрела необходимость иного выхода на Персию.

На Россию впервые обратили внимание англичане. В середине XVI века основана Московская компания. Она получила монопольные права на торговлю с русскими, а затем - право торгового прохода на Восток. Дело в итоге не выгорело: состоявшиеся экспедиции (последняя датирована 1580 г.) оказались убыточными, а позже царь Иван Грозный отозвал привилегии из-за срыва политических переговоров с королевой Елизаветой.

Португальцы действовали успешнее. Ормуз был взят еще в 1514-м. Стоит заметить, что караванный путь не пересекался с морским, между Реем и Ормузом горы Загрос и Большая Соляная Пустыня; даже сейчас железная дорога проходит западнее. В целом, португальцам удалось монополизировать азиатскую торговлю и наладить прямые морские поставки в Европу. Правда, сами они не работали с продажами, а сбывали оптовые грузы голландцам.

Всё поломали испанские амбиции. Сначала Нидерланды восстали против притеснений, и испанцы решили подавить бунт силой. А потом король Себастьян поймал маслину в Марокко, не успев прежде заделать наследника. Испания провела спецоперацию, и Филипп II объединил братские народы. Юридически португальские законы продолжали действовать, но внешняя политика страны проводилась в чужих интересах.

Голландская Республика сумела отбиться от испанских штурмовиков. Торговля с голландцами в Лиссабоне была запрещена. Корабли стали ходить под ганзейским флагом, пока испанцы не захватили 50 судов в 1599 г. Что ж, где спасу́ет целый флот, там проскочит одна шхуна. Голландские купцы с английскими коллегами вскладчину снаряжают экспедиции в Ост-Индию. Рискованно, но в случае успеха и прибыль без посредников.

Всё хорошо в меру, и доведенная до предела свободная конкуренция станет мешать общему делу капитализма. Республика учредит в 1602 г. Ост-Индскую компанию. Отныне монополия на восточную торговлю принадлежит Компании. Со временем она разрастется в первую транснациональную корпорацию и установит непобитый до сих пор рекорд капитализации в 7.9 трлн современных долларов.

Запрет конкуренции компенсировался акционерной организацией Компании. Любой желающий мог купить акции, не менее чем на 50 гульденов, и получать дивиденды. Государство тоже стало акционером, оценив своё октруа (сборы на ввоз товаров) в скромные 25 тыс гульденов (бюджет Компании стартовал с 6.4 млн). Стоило ли оно того?

Отвлеклись. В Персии столкнулись интересы всех торгующих европейцев. Шёлк пока не был введен в оборот морской торговли, первое время голландцы возили перец и мускатные орехи из Индонезии, но обещал ту же сумасшедшую доходность. Поэтому в 1620 г. они с англичанами отбили у португальцев Ормуз.

Шах Аббас был расположен к сотрудничеству с Западом и предоставил таможенные льготы аналогичной английской компании. Помимо торговли, шах искал союзников среди европейцев в затяжной войне с турками 1602-27 гг. Дипломатия не сложилась, несмотря на пышные приемы послов и щедрые подарки. Но торговля шёлком была настолько важна, что караваны из Персии в Турцию продолжали ходить, и платили сборы обеим воюющим сторонам. Ведь spice must flow.

На море же складывается такая логистика: погрузка в персидском Бендер-Аббасе, перегрузка в индийском Сурате и накопление грузов в яванской Батавии. Конвой кораблей ждал благоприятного муссона и отплывал в Европу. В целом, одна ходка могла занимать год. Несмотря на длительные сроки и 15 тыс морских миль пути вокруг Африки до Амстердама, морские поставки получались выгоднее.

Не все так радужно. И дело даже не столько в теоретической возможности Компании устанавливать, как монополисту, произвольные цены. Во-первых, предполагалось, что Компания и октруа созданы временно в исключительных условиях и через двадцать лет будут отменены (в реальности это сделает Наполеон через двести лет). Во-вторых, рядовые держатели акций не имели никаких полномочий. Компания управлялась выборным советом Семнадцати Господ и 76 (затем 60) директорами. А отсутствие прозрачности приводит к произволу.

Прежде всего остановили выпуск новых акций. Дивиденды выплачивались только от 5% прибыли от взноса, то есть убытки ложились на вкладчиков. Первичные отчеты получали директора, тендеры распределяли директора. Пустить ложные слухи, чтобы повлиять на цену акций? Закупить у кого надо втридорога паруса? Кто сказал спекуляция? Нормальное ООО.

Недовольных спасала заграница. Голландский закон о монополии ограничивал только плавание в определенные земли и поставки товаров оттуда для голландских подданных. Значит, надо вступить в иностранную компанию и оформить параллельный импорт - хоба, и откруа не нужно платить! Частота правительственных предупреждений о недружественных иностранных компаниях косвенно свидельствует о широком размахе явления. Об одной такой прокладке пишет в письме адмирал Гейзелс ван Лир в 1647 г.

И непременно так и будет... Многие уважаемые люди из Нидерландов... потому что теперь тем же богачам приходится отдавать пять к одному, чтобы купить акции голландской компании... и таким образом многие благородные, лишенные возможности работать с компанией, как было сказано выше, профинансируют эту новую Бранденбургскую компанию.

[уж простите, здесь и далее, где будут цитаты из немецкой книги, в оригинале они на нижненемецком, архаичном языке, поэтому очень вольно могу передать смысл написанного]

Уф, вот мы и подобрались к герою статьи, и догадливые уже догадываются, что именно он пытался провернуть. To be continued...

Я дочь мою мнил осчастливить браком

Как буря, смерть уносит жениха...

И тут молва лукаво нарекает

Виновником дочернего вдовства

Меня, меня, несчастного отца!..

Фридрих сомневается, ведь царь мог и забыть о нём. Но после того, как узнал о тёплом приеме некого Иоганна Шумахера, то отправил Брюггемана в Москву «с чистой совестью... для восстановления дружбы». Любопытно, что Фридрих не стал упоминать о неудачном сватовстве царя Михаила к его сестре в 1621 г. Русские просили датского короля Кристиана IV (дядю Фридриха) оказать «благоприятное содействие». Однако готторпцы сослались, что Доротея Августа уже другому отдана (в итоге замуж выйдет только в 1633 г.) и просили Кристиана «мусковитского императора не раздражать» и что «открыты для добрых намерений мусковита».

Также Фридрих шлёт в подарок 12 пушек в полном снаряжении, которые уже в пути в Архангельск. В оружии и боеприпасах русские испытывали постоянную нужду, но голландцы и тут опередили, они вывозили зерно и продавали военное снаряжение через Архангельск с 1628 г., а в год приезда посольства купец Виниус разведал железную руду в Туле и купил право на открытие производства. В свою очередь, Фридрих разрешает вербовать в своих владениях наемников на службу, обещает русским купцам льготы и спрашивает разрешения закупить зерна «как можно больше».

Наконец, герцог просит разрешить его купцам торговать в землях царя. Он упоминает, что владеет удобными портами на Северном и Балтийском морях, и хочет основать компанию. И спрашивает, нельзя ли освободить немецких подданных на несколько лет от пошлин, поскольку начало всякой торговли сопряжено с трудностями.

к сожалению, текст голштинских грамот никогда не издавался, а оригиналы лежат в архивах. Так что приходится пересказывать изложение ранее упоминавшихся источников, и по Обзору Бантыш-Каменского, т.2, сс. 72-107

В ответе царь и патриарх (отец Михаила, Филарет) благодарят Фридриха за пушки. И дают предварительное разрешение на право прохода:

На то, что сказал ваш посланник, чтобы наше царское величество хотел бы, какие набранные немецкие солдаты пройдут по суше и воде через страну вашего высочества, то же самое [количество] должно быть пропущено свободно и беспрепятственно, без всякой задержки, и если посланники нашего царского величества пожелают путешествовать и придут через Деннемаркен [Данию] в Нойштадт и проедут через его [герцога] страну, то их будут сопровождать свободно и безопасно. Мы, великий государь и наше святешейство, отец-государь, принимаем это как великую дружбу, и если случится, что посланники или гонцы от вашего высочества [либо к нему] будут путешествовать через Московитское царство к другим правителям, наш великий государь... позволит этим посланникам и гонцам свободно и безопасно проезжать и переcекать наши земли.

Также разрешался вывоз двух груженых зерном кораблей (годом позже согласуют вывоз 30 тыс четвертей = не менее 3 тыс тонн получается). В освобождении от пошлин отказано. Торговать только при условии взимания таможенных сборов обеими сторонами. «Причина: если купцы не будут платить пошлины, то князьям и государям это будет невыгодно». Старый, добрый меркантилизм.

О заинтересованности в успехе и компетентности Брюггемана, свидельствует привлечение им к делу голландца Бальтазара де Мушерона. Именно он привез из Архангельска те самые пушки. Его отец, Мельхиор, первым из иностранцев построил факторию у монастыря Михаила Архангела в устье Двины, вокруг которого вырастет город, ставший на столетие единственным европейским портом России. После отъезда отца на родину, Бальтазар остался в России и в 1614 г. сопровождал царское посольство в Нидерланды.

Семья Мушеронов также известна энтузиазмом поиска альтернативных путей на Восток. Брат Мельхиора, тоже Бальтазар, спонсировал экспедицию Виллема Баренца по северным морям. Иронично, что после неудачи на севере (навигация там и сейчас затруднена), Бальтазар занялся поиском пути вокруг Африки в Ост-Индию в пику испанцам и португальцам, но разорился на этом неблагодарном деле и был вынужден уступить долю в компании своим партнерам. Те же через пару лет станут одними из учредителей Ост-Индской компании.

Брюггеман убедил де Мушерона оставить торговлю в Архангельске и стать постоянным представителем гольштинцев в Москве, наличия которого требовали русские. Гарантировалось, что «анбар» Мушерона в Архангельске останется в неприкосновенности. При этом Бальтазару «не дозволяется пребывать ни в каком месте, где бы оно ни было, но только в городе Мускове в posallischen канцелярии» (т. е. в Посольском приказе).

Пока что персидский проект в переговорах с русскими не упоминается. Дело в том, что про него узнали шведы, и поручили Иоганну Мёллеру, своему резиденту в Москве, «помешать этому». Вместо Архангельска он предложил использовать Нётеборг (бывший Орешек, нынешний Шлиссельбург, расположен у истока Невы из Ладоги). Шалость удалась, но было непросто:

Ибо никого я не опасался так, как его [Брюггемана]... Я уверен, что если русские согласятся на переговоры, он исхитрится до подписания соглашения, насколько мне известно, он вполне может предложить 300 000 рублей в год. Если дойдет до этого, русские были бы очень довольны, поэтому его здесь обхаживают Канцлер [Филарет?] и другие советники [Rethen непонятные]... Он уладил здесь все свои дела за четыре недели, знает, кому польстить, а кому заплатить ради дела... и за столь короткое время приобрел много друзей; комиссар [де Мушерон], которого он поставил здесь, был очень сведущ в этих странах и народах.

Что такое 300 тысяч в 1632 г.? Помните, идет война с поляками? Для неё сформировали 10 полков по иноземному образцу общей численностью до 17 тыс чел (Волков, pdf, с. 203). Новобранец «солдатского строя» получал 5 рублей жалованья в год и кормовых денег алтын в день (3 копейки, за год 11 рублей). К началу войны фактически набрали 6 пехотных полков, 9 тыс чел. Итого 300 тысяч хватит на два года содержания шести полков нового строя. На сдачу еще можно сто рейтар оплатить на тот же срок (им платили побольше - 36 рублей в год и 24 на содержание лошади). Кстати, война продлилась как раз два года и завершились неудачно, поэтому эти полки расформировали, как провальный эксперимент.

Тем временем Мёллер предложил Брюггеману представлять интересы обеих стран (Швеции и Готторпа). Он призвал посла поторопиться, нельзя было терять времени, ведь ожидалось прибытие нового английского агента, который должен был вести переговоры с царем о заключении похожей сделки. Если бы Брюггеман предложил 300 тысяч в год сейчас, несмотря на обещание не заключать договор без одобрения шведского короля, то, вероятно, получил бы разрешение России. Даже "голландцы не дремлют", а у немца тоже были заинтересованные купцы.

Как и в Москве, в Готторпе его уверенная манера поведения и умение вести переговоры должны были произвести благоприятное впечатление. Вероятно, Брюггеману была предоставлена полная свобода переговоров. Ведь он по собственной инициативе и без консультации с герцогом решительно изменил прежний план и выбрал маршрут через Балтику вместо Архангельска. В итоге сроки заключения договора сдвинулись на пару лет, ведь необходимо было согласовать условия и со шведами тоже.

Интерес Швеции был в подавлении Архангельска. Прежде торговля России с Западом велась через Ливонию. Иван Грозный даже захватывал ее на недолгое время и планировал создать вассальное королевство с ранее упоминавшимся Магнусом во главе. Но по итогу войны вынужден был уступить не только Ливонию, но и русское побережье. Затем при царе Федоре получится отбить у шведов ижорские земли, которые вновь уступят после Смуты. В таких условиях торговля была перенаправлена в Архангельск.

Шведская компания была основана в Гётеборге во время Смуты при Карле IX. И основной ее задачей был как раз выход на Персию. А после возврата Прибалтики - возобновлении там прежних оборотов торговли с Россией. В этих целях Мёллер лоббировал у царя запрет торговли с любой страной без наличия у той прямого представителя в Москве.

Тем временем Брюггеман выехал из России и отправился на переговоры с шведским королём Густавом II Адольфом. В это время в Европе бушует резня всех против всех на территории Германии, известная как Тридцатилетняя война. Король готовится одержать свою очереднюю победу, на этот раз при Лютцене. To be continued...

приветствую трех новых подписчиков, но в ближайшие дни предстоит работа, так что следующие посты не ранее выходных. по ходу сюжета где-то мы посередине

А теперь необходимо разобраться в курсах и деньгах. С голландским гульденом и имперским талером было просто, их ценность сравнивалась по весу серебра (1.5 гульдена за талер). На Руси пока не открыли собственных месторождений, из Сибири привозили мизерные пуды в год. В таких условиях пополнять денежную массу приходится иностранными монетами. Их клеймили русским гербом, присваивали номинал и пускали в оборот. В идеале курс бы приравнять к тому же талеру, но либертарианскую ересь еще не придумали.

Прежде всего запретили свободный оборот иностранных денег под угрозой конфискации, обязательно менять на ефимки. Можно купить готовые ефимки у государства по 36 копеек за талер. Можно сдать металл на монетный двор, где дадут 38 копеек, либо отчеканить самостоятельно. Со временем ефимки портились и курс рубля падал (за талер давали больше копеек), несмотря на завышение (до 33 копеек) государством. Олеарий, будучи в составе посольства 1633-34 гг., равняет рубль к двум талерам, а шиллинг (которых 48 в талере) - к копейке [кн. I, гл. V, с. 26; Барсов].

В этом отношении каюсь за предположение из предыдущего поста, что шведский резидент оценивал первоначальное предложение гольштинцев в 300 тыс рублей (в оригинале было просто число, немецкий автор предполагал талеры под знаком вопроса). Учитывая ход дальнейших переговоров и логику человека, который скорее будет думать о своих прямых затратах, чем о чужом денежном обращении, речь вероятно шла о 300 тыс рейхсталерах (= 150 тыс рублей).

Что касается Фридриха и миллионов. Стало любопытно, а через руки этого господина вообще проходили когда-нибудь такие деньги? В 1641 г., в момент обострения отношений со шведами, герцог собрал ополчение в своих владениях, 6 тыс чел. На их содержание в городе Киле (а это крупнейший его город, что-то около 3 тыс населения) дважды собирался налог, в среднем по 5 талеров с «плуга» (подушный налог еще не придумали, на Руси тоже вскоре введут сбор со двора; причем во время правления герцога реестр в Киле снизился с 220 до 160 плугов); всего планировался сбор 2500 талеров.

И это предел общественного согласия в условиях мирного времени. За десять лет до того, в 1630 г., кильский ландтаг согласился укрепить оборону города и одобрил набор двух рот рейтаров (ста всадников) с окладом в пол-талера. Герцог ничтоже сумняшеся на следующем съезде продавил набор 2500 человек, но ландтаг возмутился и не ввёл налог без серьёзного обоснования. И лишь в 1632 г., уже на третьем сходе, утвердил решение (на время, конечно). Ужасно скупые простолюдины; иногда Фридриху везло с благородными людьми - от раздела выморочного наследства графа Отто фон Шаумбурга, оцененного в 800 тыс талеров, герцог получил 170 тыс, помимо различных привилегий. [Schleswig-Holsteins Geschichte, сс. 539, 560, 578, 671]

За сим Оксеншерна удалился для более важных дел, все-таки война в разгаре, вместо военного гения на троне теперь малолетняя девочка, денег нет, а держаться надо. Поэтому его поверенный, Петер Шпиринг, стал требовать больше, в первый год 400 тыс талеров, и за каждый год повышать сумму на 100 тыс. В ином случае, шведы берут 6% с любого провозимого товара, и требуют скидку в 10% на интересующие товары относительно цен на них в Германии и Нидерландах. 200 тыс сразу после заключения договора, которые идут в долю компании, и своего директора в правление. Медь и железо, если персы проявят интерес, закупать только в Швеции. Срок договора 8 лет, по истечении не препятствовать шведам, если они захотят учредить собственную компанию. Вы заметили какие-либо гарантии либо льготы для готторпцев, кроме использования прибалтийских портов? Я тоже нет.

Посланники Фридриха начинают подозревать недоброе и язвят, что шведы перегибают в «прусской манере». Клянутся, что больше 500 тыс не дадут. В итоге согласуют платежи в размере 400-450-500 и за последующие годы по 600 тыс талеров, и примут остальные требования. Оксеншерна вновь появляется и говорит, что человек он маленький, и без согласия риксрода не полномочен подписывать договор. В мае готторпцы едут в Стокгольм, где королевский парламент ратифицирует соглашение, c небольшой правкой не торговать с врагами Швеции. Условие в первую очередь против датчан, которые параллельно вели переговоры с русскими. Да и король Кристиан IV формально являлся сюзереном герцога Фридриха.

В Россию решили направить общую делегацию, «дабы таким доверием и единением придать делу еще больший авторитет перед великим князем». Тем времен в Москве датчанам отказали, Мёллер [резидент] сообщал, что торговать будут только со шведами. Копенгаген бушевал и что-то говорил про нож в спину, но шведы успокаивали: «следует дать возможность продолжить и завершить дело, и тогда ваше королевское величество, как хозяин Восточного [Балтийского] моря, также будет в нем участвовать».

У Брюггемана вновь плохое предчувствие, он запрашивает инструкции у герцога, потому что шведы нагло дурят датчан. Фридрих же всем доволен, уверен в успехе после шведской «полюбовной уступки» и обещает купцу пост президента Персидской компании, «как создателю этого дела», с правом одобрения любых инвесторов и участием в управлении. Теперь вся ответственность лежала на Отто Брюггемане. Он получал 25% дохода герцога от компании в первые восемь лет, Филипп Крузиус - 5% в первые четыре года; доли обоих с временем уменьшались, но не менее чем до двух и одной тысячи талеров соответственно, c правом передачи по наследству.

Учитывая престиж шведской короны, в согласии русских уже не было сомнений. Поэтому сразу направили посланника к шаху в Персию. Поздней осенью 1633 г. Брюггеман и Крузиус отплыли из Гамбурга, 14 ноября были в Риге. Местный шведский губернатор встретил их с почетом, и сообщил в Стокгольм о прибытии. Декабрь, январь 1634 г., ответа нет. Из Нарвы пишут еще раз шведам. Пишут новгородскому воеводе, что скоро будут. В марте получают ответ от царя, что на границе их встретят и сопроводят до Москвы.

Чем занимаются шведы? В феврале в риксроде решают, нужно ли отправлять своего посланника к шаху. В марте наконец сообщат, что шведский посол к русским и по совместительству губернатор Ревеля, Филипп Шейдинг, до сих пор не выехал «вынужденно, по причине физической слабости». Готторпцы и русские слегка неудомевают, немцы возвращаются в Ревель. Они сдружились с губернатором Шейдингом, в ожидании других членов делегации из Стокгольма, и тот проболтался. Помните Шпиринга, которому Оксеншерна поручил вести переговоры в Галле? У того в столице были братья, Исаак и Арендт.

Шпиринги начинают лоббировать в риксроде отмену договора с готторпцами. Зачем вообще делиться с иностранцами? Так и быть, мы готовы помочь шведской короне и взять на себя рискованное дело восточной торговли. На семейной сходке Арендту поручено «способствовать, чтобы работа посланников принца Голштинского стала утомительна, и чтобы герцог Голштинский потерял интерес [к проекту] и корону Швеции оставил в покое [только шведы торговали]». И таки да, готторпцам указано ехать позади шведов.

Такой откровенной наглости Крузиус и Брюггеман не стерпели, и собрались было ехать сами. Пока наконец в мае (!! полгода потеряли) не состоялась встреча со всеми партнерами в Нарве. Готторпцы стали требовать соблюдения договора и ехать одной делегацией, на что полковник Флеминг отказал, дескать, у них и другие дела есть в Москве, нам не с руки создавать впечатление, что мы только ради персидского проекта приехали. Неизвестно, что именно сказали на это немцы, но шведам пришлось уступить.

Взамен стали требовать включения в состав делегации Арендта Шпиринга, который "лучше всех понимает дело" и пока, правда, не приехал... ах да, и верительные грамоты на ведение переговоров по торговле, вот незадача, у него. И поскольку Арендт будет директором в Компании, уж никак нельзя без него. Немцев даже жалко становится, они снова тычут в договор, что посланники должны путешествовать вместе. Говорят, что наш герцог уже понес столько хлопот и расходов, что имеет право назначить директора. Тем более, русским сообщали не раз о скором прибытии, и явиться без полномочий это фиаско.

Остатки совести еще были, поэтому шведы уступили. И тут же стали требовать присутствия на любых личных встречах с русскими. Дело в том, что гольштинцы всё еще хранили детали Проекта в тайне от партнеров. Не вызывает сомнения, пишет немецкий автор, что узнав детали соглашения, шведы предложат русским переговоры без посредников. Шведы шантажируют готторпцев, якобы голландцы предлагают им несколько миллионов. Немцы отвечают, что дело ведь не только в деньгах, а если шведы договорятся за их спиной с русскими, то герцог сделает так, что торговля никому не принесёт выгоды.

В июне дождались в Нётебурге прибытия Арендта Шпиринга. Шведы вновь пытаются вызнать подробности. На совещании же выясняется, что в шведских документах не упоминается герцог, Брюггеман с Крузиусом негодуют. Тем временем получено письмо от воеводы, что из-за размера делегации всех вместе принять не смогут. Шведы выехали в Москву первыми, готторпцы только через месяц и прибыли 14 августа.

По свидетельству Олеария, у стен города послов встречал почетный караул из 4 тыс всадников. Царь Михаил (Филарет к тому времени скончался) настроен дружелюбно, обещал, что ни в чем недостатка посланники иметь не будут, отмечал, что «[немцы] по правде более благородны, чем шведы», и поэтому обращаться с ними будут не хуже. Для пропитания послов в первый день доставили «8 овец, 30 кур, множество белого и ржаного хлеба, и, cверх того, 22 вида разных дорогих напитков, вин, пива, мёду и водки. Такие же припасы... получали мы и после каждый день, только на половину меньше; ибо у русских такой уже обычай, что чужестранные послы получают двойное количество продовольствия в первый день их прибытия и в день, когда бывают у руки его царского величества».

19 августа 1634 г. наконец приступили к обсуждению дела. To be continued...

Примечателен сам факт, что незнатный купец договорился с царским двором, где с «византийским высокомерием» относились к иерархии, титулам и рангам. Брюггеман произвел впечатление великолепными подарками: «они [русские] были поражены, что в Германии есть такие знатные вельможи или князья, которые могут снарядить столь респектабельное представительство... равное нашим знатным вельможам в отношении доходов». И это при годовом бюджете герцога в 280 тыс талеров; только за полугодовую задержку в ожидании шведов послы истратили 15 тысяч.

Вызывают опасения и неподъемные условия договора, для обещанных выплат требовалось изъять из оборота не меньше миллиона талеров, не считая транспортных расходов и зарплат сотрудников. «Разумные негоцианты» предупреждали герцога, что потребление шёлка в Германии не настолько велико, чтобы оправдать ожидания; вместо фиксированных сумм нужно было договариваться на процент оборота. Тем временем летом 1635 г. объявили о выпуске акций Компании, для финансирования первого рейса.

Ожидалось привлечение 500 тыс талеров, из которых на 122 тыс закупить английское сукно, кошениль [американский жучок, сырье для красителя; в оригинале почему-то Cockonille] и морскую рыбу. На выручку и остальную наличку предполагали закупить 500 тыс фунтов шёлка [= 227 тонн], 19 тыс фунтов ревеня [= 8.5 т] и драгоценные камни, что после продажи в Европе дало бы 1 856 250 талеров. Из доли герцога - треть, 651 тыс - следовало заплатить пошлины России и Швеции (по 300 и 200 тыс) и жалование посольству, поскольку Компания не имела отношения к международным договорам Готторпа. Компания должна была получить 145 тыс талеров прибыли. Учитывая условность оценки, это все равно больше, чем дивиденды голландской Ост-Индской компании, а товары, привезенные новым маршрутом, обошлись бы дешевле на 25%.

Прежде всего, вложиться в Компанию предлагалось подданным герцога. Из числа инвесторов выбирались и управляющие. Что-то пошло не так, и первоначальная стоимость пакетов акций была снижена. Возможно, обосновывалось необходимостью отправить посольство до конца года. В целом, у акционеров полномочия были шире, чем у голландских вкладчиков. Те же внимательно следили за становлением проекта. В письме директоров Ост-Индской компании губернатору Батавии в сентябре 1635 г. сообщается, что беспокоится не о чем, шёлк, идущий через Москву, не принесет прибыли из-за больших опасностей и расходов.

Дела шли неважно и у готторпского резидента в Нидерландах, Николая де Бей (Nicolaus de By). В течение 1635 г. он активно пытался привлечь инвесторов, и не смог найти ни одного. Чтобы обойти условие русских не допускать иностранного участия в Компании, герцог планировал переселить желающих в Фридрихштадт. Де Бей докладывал, что несмотря на интерес «самых знатных и могущественных жителей Генеральных Штатов», переезд ими не рассматривался. Они предлагали разместить своего представителя в Фридрихштадте, «как это принято во всех купеческих городах» и вносить деньги с общего счета, чтобы «вложить много тысяч, не выясняя, является ли это его [вкладчика] собственными средствами или он в долгу перед другими».

К концу года герцог дал согласие на присутствие голландского маклера [в оригинале - Faktor]. Но теперь голландцев возмутили 60%-пошлины в пользу князя. Они предоставили свои расчеты, что в лучшем случае прибыль не достигнет и 40%, из которых еще нужно выплатить сборы другим государствам и страховщикам, а «мы сами должны будем довольствоваться малой частью». Позиции Готторпа слабели, что выразилось и в ходе новых контактов со шведами. Оксеншерна оставался скептиком, что высказал Крузиусу, но требовал участия в торговле. Тот лишь добился от шведов извинения за свои «неразумные» действия в Москве, и переговоры были отложены.

Фридрих расширил полномочия Брюггемана, поручив тому составление писем к иностранным правителям. При этом держать их содержание в тайне, сообщить детали компаньонам лишь после приведения к присяге и уже в Москве. За послами оставалось последнее слово, «так как послы наши лучше всего понимают... чтобы ни в чем не поступалось наперекор им». Однако неловко начавшееся путешествие удачнее не становилось. Брюггеман обратил внимание, что

ветер треплет паруса... и увещевал штурмана быть повнимательнее; тот, однако, успокоил нас, говоря, что перед нами открытое море. Вследствие чего мы, идя на всех парусах, наскочили на скрытую плоскую подводную скалу и сели.

Причем утопили верительные грамоты. Пришлось срочно закупать «самые большие пергаменты... которые можно найти в Гамбурге». Пока их везли, судно окончательно потонуло в другом месте, с утратой подарков к шаху (например, часов за несколько тысяч талеров). На этот раз побоялись причаливать в Ревеле без лоцмана, и вышли в открытое море, где попали в бурю, которая выкорчевала мачты. Брюггеман раздал людям деньги и драгоценности, в сундуках смысла уже не было. Перед тем, как корабль разбило о берег, людей успели пересадить в шлюпки. Испытывая недостаток в хлебе, «должны были есть сыр-пармезан, которого еще оставался большой кусок». Каким-то чудом пересекли море на лодках, и высадились на эстонском берегу, где застряли до весны в ожидании грамот.

Дисциплина была строжайше укреплена, назначена часовая молитва утром и вечером, на которую созывают звуком трубы (вот для чего музыканты нужны). На молитву являться «немешкотно», опоздавшие обязаны платить штраф до половины талера, и лишаться стола до уплаты. И в целом, вести себя прилично, «к чужим всякий должен относиться дружелюбно и мирно». Что не помешало устроить с ревельскими слугами драку, в которой проломили череп посольскому «камердинеру Исааку Мерси, французу, человеку смиренному и благочестивому, выбежавшему на помощь к нашим из дому». Убийцу так и не нашли, несмотря на старания послов и содействие ревельского магистрата.

...Без приключений в конце марта 1636 г. посольство было принято в Москве. To be continued...

Что же было на самом деле. Русские не приняли грамоту, ведь «в сей ратификации во многих местах оказались неисправности и несогласие с записью». Прежде всего, они считали договор действующим с момента заключения, с декабря 1634 г. И, следовательно, требовали деньги: «как же вам доверять, посланники, если вы не соблюдаете свое же соглашение и не заплатили обещанных денег; так что это вопрос правды и справедливости». Немцы стали отбояриваться, мы прибыли теперь как послы, а не торговцы [что?]; наше дело - доставить грамоту герцога и ехать в Персию, чтобы «и там все привести в порядок». И вернуться, чтобы «начать торговлю как можно скорее».

Такие крепкие аргументы не сработали, послам пришлось назвать точный срок первой выплаты. Через восемь месяцев после их возвращения, когда «царь в Персии... разрешит свободную торговлю в своих царствах и землях», и остаток в конце того года. Вне зависимости, успеет ли прибыть первая партия товаров; если просрочат - неустойка в двойном размере. И «после горького опыта устных русских обещаний» потребовали неустойку в свою пользу на случай, если гольштинских купцов не пустят в Ярославль. Бояре потребовали еще конкретнее, через 16 месяцев, ведь путешествие займет 6-8 месяцев. Гольштинцы отказались, но сократили срок до семи месяцев после возвращения.

Теперь русские хотели убрать оговорку про разрешение шаха и гарантировать получение 600 тыс талеров, если поездка закончится неудачно. Немцы упрямились, обещали не задерживаться и вернуться через Москву, а не искать пути домой через Индию. Наконец, царь потребовал заверения новых условий Фридрихом. Послы составили письмо, и в Готторп выехал Григорий Неронов, «с объявлением князю, что послы его в Персию поехали, но в подъемах [= путевых расходах], подводах [= лошадей] и кормех учинился государю убыток с непривозом из Голштинии по договорной записи казны». Неронов вернулся в феврале 1637 г., с новой ратификацией и обещанием «условленныя деньги на урочный срок прислать в Москву».

Грамоту от царя обещали выдать послам по их возвращении. А ради же чего Брюггеман ходил тайно в Кремль? Герцог сообщал царю, что, по его сведениям, шведы разрешили голландцам поселиться в Ижорской земле [приграничье, побережье Финского залива], по осмотру инженера Ягана Опельмана [крепость собрались строить?]. Кроме того, груз табака, принадлежащий купцу, был арестован в России; с недавних пор запретили торговлю этим товаром. Еще передали письмо от царя к шаху, где просили осуществить пожелания послов, и проследить, чтобы они вернулись в Россию. Для чего прикомандировали специального человека, «Алексея Савиновича [Романчукова], человека лет 30, понятливого и очень хитрого».

Отпуск [= публичную прощальную аудиенцию] решили отложить до возвращения. Тем временем подготовили лодки для сплава по Москве и Оке, выехали 30 июня, 11 июля были в Нижнем. В Астрахань отплыли из Нижнего 30 июля и прибыли 15 сентября. Зафиксируем, путь на лодках [видимо, предоставленных русскими] от Москвы до Нижнего занял 11 дней, от Нижнего до Астрахани - 47 дней; пройденные расстояния Олеарий оценил как 150 и 500 миль, т.е. лодками шли быстрее, чем своим кораблём. Даже при такой осадке «Фридрих» десятки раз садился на мель и терял якоря, правда, без таких последствий, как на Балтике. Лучшее время для сплава - май-июнь, когда вода в Волге еще поднимается от разлива северных рек.

В Казани случилась первая размолвка между Олеарием и Брюггеманом. Секретарь был на рынке, где «затыкал нос от скверного запаха соленой старой гнилой рыбы», а послу не понравилось, что кто-то отбыл в город и приказал сняться с якоря и отплыть. Олеарию с товарищами пришлось брать две подводы и по берегу догонять корабль, который обнаружили на ночлеге спустя две мили [Олеарий использует немецкие мили; одну такую милю приравнивает к 5 верстам = 5.33 км] ниже по реке. На этот раз обошлось; вина Олеария очевидна, хоть ситуация и подана как самодурство Брюггемана.

Превратности пути по Волге (помимо мелей и замусоренного корнями деревьев дна, еще и постоянный встречный ветер) «измучили и обозлили людей постоянной работой» [были на пол-пути до Астрахани, проходили Жигули]. Ночная вахта днем вместе с русскими гребла на веслах, «пищу их составляли, большею частью, черствый хлеб, вяленая рыба и вода». И, наконец, «много неприятностей и тягот испытывали они еще со стороны посла Бригмана, о чем, впрочем, много говорить не стоит». В чем причина резкого ухудшения настроения Брюггемана? Может, дело в том, что дорога по Волге затягивалась дольше и давалась труднее, чем он ожидал? Из Москвы они выехали три месяца назад; по расчетам, что озвучивали бояре на переговорах, они должны были подплывать к Персии.

Жигули, из-за порогов, были известным местом для грабежа. Из Нижнего пришло письмо, что среди русского экипажа есть четверо настоящих казаков; и предупреждали, что впереди дежурят две-три сотни разбойников. Вскоре заметили множество огней, «хотя мы и раньше были бдительны, но тут стали еще бдительнее». Бывшие на берегу отвечали, что они стрельцы и посланы для охраны персидского каравана. Посланные к ним солдаты замешкались, и Брюггеману это показалось подозрительным; на его окрик они ответили, но слов из-за ветра было не разобрать. Он хотел превентивно шарахнуть из большой пушки, но Крузиус его удержал, «нам не подобало биться иначе, как лишь при обороне». Нервишки-с; обошлось, и до Самары добрались безопасно.

Расслабляться было рано. Рыбаки сообщали об отрядах казаков различного количества; встреченный русский купец Григорий Никитов также видел недалеко от Астрахани 250 казаков, но с него ничего не потребовали. После Саратова и правда заметили казачью лодку с 10 людьми. Брюггеман приказал их задержать и отправил солдат; казаки же под покровом ночи пристали к берегу и скрылись в лесу. Немцы вернулись ни с чем. Маршал фон Штаден, третий человек в делегации и отвечавший за охрану, «имел горячий спор с послом Брюгманом, которому говорил, что очень неудобно и опасно высылать людей ночью на подобные предприятия, в которых им нельзя оказать поддержки. Брюггеман отвечал резкими словами».

Вскоре встретили татарский караван из 16 больших и 6 малых лодок, под охраной 400 стрельцов. Здесь их ожидал Романчуков, которому поручено ехать в Персию с немцами, и тот самый персидский «купчина» из Москвы. Олеария с его товарищем фон Мандельсло отправили переговорить с ним. Обменялись любезностями, пожаловались на «русский обычай... что нас держали взаперти и не дозволяли посещать друг друга. По прибытию в Персию, по его словам, мы будем иметь больше свободы... надеялся.. что будет назначен нашим мехемандаром, или проводником». Далее прошли Царицын и путешествовали спокойно.

И вновь Олераий прикладывает Брюггемана. Он пишет, что посол вызвал «к себе людей из свиты и сказал, что он некоторых из них подозревает в тайном сговоре против него... ожидал не этого, но совершенного иного от них, да и заслужил, в виду трудной должности своей и ежедневно испытываемой заботы о них, совершенно иное отношение». Вызванные люди дали присягу и «попросили отныне не нападать, как это бывало до сих пор, на всякого без различия и зачастую безо всякой причины, со словами, затрагивающими честь и унижающими». Все чудесатее. Мог ли практически безупречный человек, умелый дипломат и успешный купец буквально за месяц стать таким дёрганым параноиком и угрожать успеху всего дела? Которое бы озолотило и прославило его самого и потомков?

Необходимо учитывать три момента. Прежде всего, Олеарий писал свою книгу после завершения путешествия, зная исход дела. Во-вторых, средневековая [ранне-модерновая, если угодно] манера обвинять человека во всех мыслимых грехах. Я не так давно делал анализ такой перебранки, и воспринимал ее буквально. Алпатов же в статье предупреждал, что нужно делать скидку на контекст эпохи: «если отбросить преувеличения и кривотолки, обычные во взаимных обвинениях». Так что постараюсь впредь опускать эмоциональные оценки Олеарием личности Брюггемана и критически оценивать логику его поступков. И третье, мы не знаем, как психологически повлияло на купца драматичное кораблекрушение на Балтике и разногласия на переговорах в Москве. В Нижнем Брюггеман еще держался, а вот в Казани начал срываться.

В Астрахани сделали длительную остановку, и обсуждали дальнейшие планы. To be continued...