Неопубликованный пролог к роману Стивена Кинга "Сияние" (отрывок)
Наверху и внизу, в закоулках и коридорах - шла вечеринка. Музыка была громче, смех был громче, крики были громче, и Льюису Тонеру они всё меньше напоминали возгласы наслаждения и удовольствия и всё больше - крики предсмертной агонии. Возможно, таковыми они и были. В отеле жил монстр. Более того, монстр владел этим отелем. Его имя было Хорас Дервент.
Льюис Тонер, который пришёл на бал в костюме собаки (по просьбе Хораса, конечно), поднялся на второй этаж и пошёл по коридору к своему номеру. Собачью голову с оскаленной мордой он держал подмышкой.
Он повернул за угол и наткнулся на парочку, обжимавшуюся возле пожарного шланга, одна из секретарш Дервента...
Пэтти? Шерри? Мэрри?
... и один из молодых подающих надежды подчинённых Дервента, Норман Как-Его-Там. Вначале ему показалось, что на девушке надето облегающее трико телесного цвета, но потом он понял, что это её кожа - она была обнажена ниже пояса. На Нормане было какое-то одеяние из "Тысячи и одной ночи", дополненное туфлями с загнутыми носками. Его тонкие, похожие на ворсинки зубной щётки усы, которые он отпустил, чтобы быть похожим на хозяина, нелепо контрастировали с одеждой.
Пэтти-Шерри-Мэрри хихикнула, завидев его, и даже не попыталась прикрыться. Она безо всякого стеснения ласкала Нормана. Вечер превращался в оргию.
- Это Льюис, - сказала она, - Гав-гав, пёсик.
- А ну-ка покажи, что ты умеешь, - заплетающимся языком сказал Норман, дыхнув на него скотчем, - Служить, мальчик, служить! Перевернись! Дай лапу.
Льюис перешёл на бег, вслед ему доносился пьяный хохот. Мы ещё посмотрим. Посмотрим, когда он начнёт обращаться с тобой так же, как со мной сегодня.
Поначалу он не мог попасть в свой номер, потому что дверь была закрыта, ключ лежал у него в кармане брюк, брюки были под костюмом собаки, а молния костюма была на спине. Он потянулся и ухватился за застёжку молнии и, наконец, смог её расстегнуть, зная, что для них он выглядит гротескно, как женщина, пытающаяся выбраться из вечернего платья. В конце концов, жаркий шерстяной костюм соскользнул с его плеч и сложился вокруг ног.
Позади него продолжал звучать их смех, механический и скрежещущий, который напомнил ему свидание с его первым любовником, моряком родом из Сан-Диего. Его имя было Ронни, но все звали его Даго из Сан-Диего. Просто Даго. Они отправились на ярмарку, там была комната смеха, а слева от сцены, под огромным куском холста с надписью «Дом Тысячи Страхов», стоял механический клоун, который всё время смеялся, точь-в-точь, как сейчас смеялись над ним они, пока он пытался достать ключ от номера. Клоун смеялся и смеялся, повинуясь воле зацикленной плёнки с записанным звуком где-то в глубинах его нутра, и смех этот уходил в тревожную ночь, наполненную криками с каруселей, гуляющими людьми, пивом и режущими глаза яркими лампами. Его механическое тело наклонялось вперёд и назад, и Льюису казалось, что клоун смеётся над ним, очкастым, худеньким пареньком девятнадцати лет, гуляющим рядом с крепким моряком за тридцать, прикасающимся своим бедром к его бедру, высекая жалкие искры. Клоун надрывался от своего хриплого смеха, как сейчас эта полуголая парочка, как все эти гости внизу, в бальном зале, где Хорас выставил его на посмешище.
Гав-гав, пёсик. Перевернись. Дай лапу.
Ключ повернулся в замке, он вошёл в номер, закрыв за собой дверь.
- Слава Богу, - пробормотал Льюис и прислонился лбом к двери. Он подёргал засов и закрыл его. Накинул дверную цепочку. Наконец, он сел на пол и полностью стянул с себя костюм собаки. Голову он бросил на кровать, оскаленная морда глядела на своё отражение в зеркале туалетного столика.
Как давно они с Хорасом были любовниками? С 1939 года. Неужели прошло уже семь лет? Ходили слухи, что Хорас спит и с мужчинами, и с женщинами, но Льюис им не верил. Хотя дело было в другом.
Для тебя это было неважно, казалось, нашёптывали ему стены.
Он огляделся с благодарностью. Верно, так всё и было. Он утроился к Дервенту счетоводом десять лет назад, в 1936 году, сразу после того, как Дервент в эпоху депрессии купил киностудию. Ошибка Дервента, называли эту студию люди. Они просто не знали Хораса, подумал Льюис.
Хорас был не таким, как другие, с которыми у него был быстрый перепихон в парке, моряки, толстые и потные мальчишки в старших классах, проводившие слишком много времени в туалетах кинотеатров.
Я знаю, кто я такой, говорил он Льюису, и давно заржавевшие цепи и замки его сердца пали, словно Хорас дотронулся волшебной палочкой до какой-то сокровенной части Льюиса. Я предпочитаю принимать себя таким, какой я есть. Жизнь слишком коротка, чтобы мир мог диктовать тебе, что тебе можно делать, а что нет.
Льюис стал старшим бухгалтером "Предприятий Дервента" в начале 1940 года. У него была квартира в Ист Сайде и бунгало в Голливуде. У Дервента были ключи от обоих домов.
Иногда он лежал без сна рядом с этим огромным мужчиной (Льюис весил 60 килограмм, а Хорас почти в два раза больше), пока серый рассвет не заглядывал в окна, и слушал, как Дервент говорит обо всё подряд, как делится планами стать самым богатым человеком на Земле.
Надвигается война, говорил Дервент. Мы вступим в неё не позднее апреля 1942 года, и если нам повезёт, она продлится до 1948 года. "Предприятия Дервента" могут рассчитывать на прибыль в три миллиона долларов в год только от строительства самолётов. Сам подумай, Лью. Когда война закончится, "Дервент" станет самой большой компанией в США.
Разговор не всегда шёл о делах. Это были сотни разных вещей. Дервент рассуждал, сколько можно заработать на финале бейсбольного чемпионата, если получится прибрать к рукам парочку судей. Хорас говорил о Лас Вегасе и о планах, которые имели на него он сам и его деловые партнёры - в 60-х годах Вегас станет увеселительным местом для всей Америки, если всё сделать правильно, Лью. О том, что панически боится рака, который свёл в могилу его мать в сорок шесть и стал причиной смерти всех четырёх бабушек и дедушек. О своём интересе к геологии, долгосрочному прогнозированию погоды, машинам для изготовления фотокопий и возможности производства трёхмерных фильмов. Льюис как зачарованный слушал эти долгие раскатистые монологи, редко вставляя пару слов. Он думал: Хорас рассказывает об этом только мне.
Поэтому, когда люди говорили, что Хорас укладывает в кровать всех молодых актрис прежде чем заключить с ними контракт, что он снял своей нынешней любовнице роскошную квартиру в пентхаусе на пересечении Бродвея и Пятой Авеню, что Хорас - это превосходный образчик аморальности, считающий себя единственным живым человеком на Земле, Льюис только смеялся. Они не знали Дервента так, как знал его он, они не слышали, как он говорит всю ночь напролёт, перескакивая от одной темы к другой, как балетный танцор... или, если взять более опасное сравнение, как фехтовальщик, лучший мастер всех времён.
Он заставил себя подняться на ноги, пошёл в ванную. Его тело было скользким от пота. Голова болела. В желудке начиналась буря. Он знал, что даже горячая ванна не поможет ему сегодня заснуть. А снотворное он оставил дома. Ему несказанно повезло, что он успел сесть на рейс Нью-Йорк - Денвер. Его не пригласили полететь чартерным самолётом вместе с друзьями Хораса. Даже его приглашение пришло поздно. Ещё одно продуманное оскорбление.
Выложенная белым кафелем ванная была просторной и безнадёжно старомодной. Льюис заткнул ванну пробкой и открыл горячую воду. Он будет всю ночь лежать в своей кровати, слушая крики веселья, доносящиеся снизу, прокручивая в мозгу сегодняшний кошмар снова и снова... почему он забыл снотворное?
Перевернись, пёсик. Умри. Гав-гав.
Хорас посадил его на золотую цепь в 1939 году и спускал его с цепи, когда хотел позабавиться. Это и произошло сегодня.
Льюис был брошен на растерзание толпе.
Неужели он не видел, к чему идёт? сокрушённо спрашивал он себя, сидя в ванной с сигаретой. Ключи от квартиры и бунгало вернулись к нему в конверте "Предприятий Дервента" с безличной припиской личного секретаря Хораса, что Льюис, скорее всего, забыл их где-то. Ему внезапно стало сложно встретиться с боссом, потому что тот вечно был занят. Льюиса обошли при назначении на открывшееся место в совете после того, как старик Ханнеман умер от сердечного приступа. Это место обещал ему Хорас ещё в 1943 году. Хораса видели в Нью-Йорке, гуляющим по Бродвею с какой-то актриской (до чего Льюису не было никакого дела), и с новым секретарём (до чего Льюису определённо было дело). Его новый секретарь был британец, маленький аккуратный мужчина на десять лет моложе Льюиса. И конечно, куда красивее Льюиса. И самое худшее - что Хорас купил отель "Оверлук", даже не сказав ему, своему старшему бухгалтеру. Один из исполнительных директоров в авиастроительной компании - его звали Берри - сжалился над Льюисом и поведал ему, что теперь он главный бухгалтер только на бумаге, только по контракту.
- Он решил довести тебя, парень, - сказал Берри, - У него в руках заострённая палка с твоим именем. Он не станет увольнять или понижать тебя в должности, это не в его стиле. Наш Бесстрашный Вожак развлекается по-другому. Он будет тыкать в тебя своей заострённой палкой. По ногам, по животу, по шее, по яйцам. Будет тыкать в тебя, пока ты не сбежишь. А если ты ещё будешь рядом, когда ему наскучит эта игра, он ткнёт тебя своей палкой в глаза.
- Но почему? - воскликнул Льюис, - Что я сделал? Я хорошо работал, я... я... - но говорить об этом с Берри было бесполезно.
- Ты ничего не сделал, - терпеливо сказал Берри. - Он не такой, как другие люди, Лью. Он как большой, смышлёный ребёнок с кучей игрушек. Он берёт одну из них и играет, пока она ему не надоест, а потом выбрасывает её и берёт новую. Этот англичашка Харт - его новая игрушка, а тебя выбросили. И мой тебе совет: не зли его. Иначе он заставит тебя горько пожалеть.
- Он говорил с тобой? В этом дело?
- Нет. И больше я не скажу тебе ни слова. Потому что у этих стен есть уши, а мне нравится моя работа. Я хочу вкусно есть. Хорошего дня, Лью.
Но он не смог смириться. Даже, несмотря на то, что приглашение пришло поздно (и в нём не было ни слова о чартере из Нью-Йорка в Колорадо), он не смог смириться. Хорас приписал в низу приглашения своим уверенным почерком, как подписывал деловые бумаги: Если придёшь, нарядись собакой.
Даже тогда, несмотря на то, что всё сказанное Берри оказалось правдой, он не смог смириться. Он предпочёл увидеть в этом желание Хораса видеть его, пусть и написанное в резкой форме. Он отправился к самому дорогому костюмеру в Нью-Йорке, и даже выходя от него с большим свёртком в коричневой бумаге, отказывался смотреть на приглашение Хораса как-то иначе. Он хотел, чтобы это значило: Приезжай, дорогой, я простил тебе всё, а если ты не приедешь, я выколю тебе глаза - это последнее предупреждение.
А сейчас он знал, О да, он знал. Всё.
Ванна наполнилась. Льюис выключил воду и медленно снял с себя одежду. Говорят, что горячая ванна помогает расслабиться, помогает заснуть. Но сегодня ему не поможет ничего, кроме его таблеток. А они сейчас лежат в аптечке в двух тысячах миль отсюда.
Он со слабой надеждой взглянул на шкафчик для лекарств, висевший на стене. В отелях в подобных шкафчиках не найти ничего, кроме упаковки салфеток. Тем не менее, он открыл дверцу и уставился внутрь с изумлением. Там действительно лежала пачка салфеток "Клинекс", а ещё стакан, упакованный в вощёную бумагу и маленький пузырёк, на котором было написано просто: Секонал. Он взял пузырёк и открыл его. Внутри были крупные розовые таблетки, абсолютно непохожие на секонал.
Приму только одну, подумал он. Глупо пользоваться чужими лекарствами. Глупо и опасно. Отель пустовал с 1936 года, напомнил он себе, в том году последний владелец разорился и пустил себе пулю в лоб. Неужели эти таблетки лежат здесь с 1936 года? Эта мысль тревожила его. Может быть, не стоит их принимать.
Служить, мальчик, служить! Гав-гав! Хороший пёсик... вот тебе косточка, пёсик.
Хорошо, только одну. И в горячую ванну. Может, я смогу заснуть.
Но когда он тряхнул пузырёк, на ладонь выпали две таблетки, а когда он вытащил стакан из обёртки, то решил принять и третью. А потом - в ванну. Утром ему станет лучше.
***
Его нашли в три часа пополудни следующего дня. По всей видимости, он уснул в ванне и захлебнулся, хотя коронер из Сайдвиндера не был уверен, что подобное могло произойти, если только человек не был пьян или под наркотиками. Вскрытие не показало следов ни того, ни другого. Коронер попросил поговорить лично с Хорасом Дервентом, и тот принял его.
- Послушайте, - сказал коронер, - при первом опросе вы сказали, что вчера здесь была большая вечеринка.
Хорас Дервент признал, что так оно и было.
- Мог ли кто-нибудь подняться в номер к этому Тонеру и утопить его? Шутки ради, я имею в виду.
Шутки, которая зашла слишком далеко.
Дервент решительно отверг подобное.
- Что ж, я знаю, вы занятой человек, - сказал коронер, - и меньше всего мне хотелось бы причинять беспокойство человеку, который помог нам выиграть войну, или человеку, который планирует вновь открыть отель "Оверлук"... в котором всегда брали на работу местных жителей из Сайдвиндера, понимаете...
Дервент поблагодарил его за комплимент и заверил, что "Оверлук" и впредь будет использовать рабочую силу из Сайдвиндера.
- Но, сказал коронер, - вы должны понимать, в каком положении я оказался.
Дервент сказал, что сделает всё от него зависящее.
- Учитывая присутствие воды в лёгких Тонера, окружной патологоанатом говорит, что причиной смерти стало утопление. Но люди не тонут в ванне просто так. Если он уснул и погрузился под воду, его рефлексы, если они только не угнетены чем-то, разбудят его. Но у него в крови обнаружено лишь немного алкоголя, ни барбитуратов, ни чего-то другого. На голове нет ушибов, которые могли бы свидетельствовать о том, что он поскользнулся, выбираясь из ванны. Всё это выглядит необъяснимым.
Дервент согласился, что это действительно загадка.
- Поэтому мне пришлось заподозрить, что кто-то убил его, - продолжал коронер. - Самоубийство исключено. Нельзя утопиться в собственной ванне. Но убийство! Что ж...
Дервент осведомился насчёт отпечатков пальцев.
- Хороший вопрос, - восхищённо сказал коронер. - Вы, вероятно, думаете об уборке, которую делали за месяц до вашей вечеринки? Шеф полиции тоже о ней подумал, потому что одной из женщин, делавших уборку, была его сестра. Всего их было около тридцати, и они отдраили это место сверху донизу. А поскольку прислуги на вашей вечеринке не было, шеф распорядился прислать человека из полиции штата и обработать тут всё. Они нашли только отпечатки Тонера.
Дервент предположил, что это сильно пошатнёт гипотезу об убийстве.
- Вовсе нет, - сказал коронер, с глубоким вздохом из самых глубин своего живота. - Могло бы, если бы у вас, ребята, была обычная вечеринка. Но она была не обычная, а костюмированная. Одному Богу известно, сколько гостей пришли в перчатках или с искусственными руками или лапами. Знаете этого Харта? Англичашку?
Дервент признал, что он знаком со своим личным секретарём.
- Этот парень сказал, что пришёл в костюме дьявола, а вы - в костюме циркового укротителя. Так что вы оба были в перчатках. Кстати, и сам Тонер был в перчатках, учитывая, что он был в костюме собаки. Вы видите, как мы увязли?
Дервент сказал, что видит.
- Меня не радует необходимость говорить вам, что большое жюри вынесет вердикт "смерть в результате невыясненных причин". Это попадёт во все чёртовы газеты страны. Промышленник-миллионер. Загадочная Смерть. Ночная Оргия на Горном Курорте.
Дервент с некоторой резкостью возразил, что это была вечеринка, а не оргия.
- Ой, да для ребят из бульварных газет это одно и то же, - сказал коронер, - Они способны найти даже говно в букете лилий. Ваше имя окажется запятнанным ещё до того, как вы откроете этот отель. Это омрачит открытие. Что может быть хуже?
Хорас Дервент подался вперёд и начал говорить. Он рассуждал о множестве аспектов жизни и благосостояния маленькой общины в затерянном в горах городке Сайдвиндер. Он рассказал о контрактах, которые отель "Оверлук" заключил с городским советом Сайдвиндера. Он затронул вопрос необходимости построить в городе детскую библиотеку. Он попрекнул коронера за его же - коронера - мизерную зарплату, совершенно недостойную ушедшего на покой врача общей практики. Коронер улыбнулся и закивал. И когда Хорас встал, выглядя чуть бледнее обычного, коронер поднялся вместе с ним.
Я думаю, что у него случился припадок, - сказал коронер, - Смерть наступила в результате несчастного случая.
Эта история попала только на вторые страницы газет, даже в местной прессе. "Оверлук" открылся точно в намеченный день, почти половина персонала была из Сайдвиндера. Это было хорошо для города. Новая библиотека, дар от "Компании Штата Колорадо по Обслуживанию Оборудования" (принадлежавшая "Американской Компании по Обслуживанию Оборудования", которая, в свою очередь, входила в "Предприятия Дервента"), тоже была благом. Шеф полиции получил новый патрульный автомобиль, а пару лет спустя купил себе домик в Аспене. Коронер ушёл на пенсию и переехал во Флориду.
"Оверлук" оказался для Хораса Дервента непосильным предприятием, хотя и не смог обанкротить его. Дервент считал его очень дорогой игрушкой, которая перестала приносить радость, когда Льюис посмел отомстить ему, так необъяснимо умерев в ванной.
Ему пришлось подкупить целый город, прежде чем начать вести там дела, но дело было не в унижении, и он не ненавидел Льюиса за то, как он умер. Хуже было то, что он позволил шантажировать себя ухмыляющемуся коронеру из захолустного городка и поддался на этот шантаж. Много лет спустя, когда он уже избавился от "Оверлука", Дервент просыпался от того, что ему снилось, как коронер медленно и неуклонно загоняет его в угол, и Хорасу приходится платить, чтобы выбраться.
Он лежал, проснувшись в темноте, и думал: Рак.
Моя мать умерла от рака, когда ей было столько же, сколько мне сейчас.
И конечно, он так и не смог до конца избавиться от "Оверлука". Он оборвал все связи с отелем, но не отель - с ним. Просто эта связь стала тайной. Она существовала в секретных книгах, хранившихся за крепкими дверями, в местах, вроде Вегаса или Рино. Она принадлежала людям, которые оказали ему услугу, сделали его своим должником. Людям, которые время от времени всплывали на поверхность на каких-то громких сенатских слушаниях.
Перестановки в руководстве. Отмывание денег. Тайное убежище и тайный секс.
Нет, он так и не смог полностью избавиться от влияния "Оверлука". В этом месте произошло убийство - каким-то образом - и произойдёт снова.
