Lloii7000

— Зачем она это делает? — выпалил я.

Голова тяжело выдохнула:

— Я любила твоего отца всем сердцем и хотела стать для вас матерью. Людочка тянулась ко мне, но твой отец боялся, что ты можешь быть против сразу трех новых людей в семье. Не все дети даже к одной мачехе привыкают. Когда с Людочкой случилось несчастье, он решил оставить все, как есть, и посвятить жизнь только своим детям. Мы окончательно расстались, и… я не вынесла этого.

Голова на миг замолчала, грустно улыбнулась и продолжила:

— Моя мать винила во всем твоего отца и однажды прокляла его. Теперь он скитается по миру, оторванный от детей, без любви, ни жив и ни мертв.

— А Гришка?

— Он выпустил зайца и навлек беду на вас с сестрой. Моя мать винила его, но все же понимала, что это лишь череда событий. Однако возраст отобрал у нее память, но оставил ненависть к этому человеку.

— А я? В чем моя вина? Почему я – убийца?!

Из мертвых глаз головы потекли слезы:

— В том, что твой отец выбрал не меня, твоей вины нет. Моя мать лишь хотела, чтобы я жила. Она была готова выместить боль и обиду на всех людей, потому что они были живы, а я нет. Ты не убийца, Виктор. Верни ей зубы, и пусть она найдет покой хотя бы на том свете.

Голова вдруг замолчала. Ее мягкие черты лица начали расплываться, уступая место заостренным скулам моей сестры. С горечью в горле я отвернулся и побрел прочь. Мне осталось найти Гришку, и все закончится.

11.

На главной дороге было пусто. Все жители деревни уже давно мирно спали в своих постелях, а я по-черному им завидовал. Завидовал и упорно шел дальше. В конце моего пути меня встретил знакомый покосившийся забор, и пусть в доме Гришки не горел свет также, как и в соседних, атмосфера вокруг все же отличалась: отовсюду веяло холодом, словно от древнего склепа. Я поежился.

Собаки во дворе не оказалось. У будки я заметил цепь с порванным ошейником. Сбежала, значит. Я бы тоже сбежал, но старуха везде меня найдет, раз уж после смерти не оставляет в покое.

В доме Гришки было холоднее, чем на улице. Света не было, и мне снова помог фонарик. Однако долго по дому мне бродить не пришлось: в гостиной среди блестящих вещей сидел деревянный манекен. Я обрадовался, что мне не придется искать его по всей деревне.

Шея и руки Гришки были покрыты бусами из камней и браслетами разных размеров. Гришка-таки успел побывать не только у меня и Лизка. Манекен, глядя мне в глаза и улыбаясь, встал на ноги, и возле его ступней я приметил отцовские часы. Их металлический ремешок был погнут, а циферблат разбит. Меня охватила дикая ярость.

— Настоящий Гришка не стал бы портить то, что можно продать! — закричал я и кинул в манекен фонарик.

Комната погрузилась во мрак. Я мигом бросился на куклу с топором, но она отскочила в сторону. Я забрался на диван, ожидая ответного выпада, и Гришка не заставил себя ждать: он бешено замахал руками перед собой и побежал прямо на меня. Я взял с подоконника горшок с цветком и кинул его в противника. Послышался хруст, и правая рука Гришки перестала вертеться. Все украденные украшения разом посыпались на пол. Глядя на это, я пропустил удар по уху.

В голове зазвенело, а мои ноги подкосились, но я все же устоял. Крепко сжав топор, я изо всех сил ударил Гришку обухом по колену. Хотел лезвием, но вовремя одумался. Однако деревянный шарнир все равно раскололся. Я взял с подоконника еще горшок и новым броском попал прямо по голове куклы. Снова послышался хруст. Голова Гришки откинулась назад, а я быстрым движением выудил нож и бросился вперед.

Получилось сбить манекен с ног и придавить его своим весом. Гришка вертелся и колотил меня здоровой рукой то по голове, то по телу. Я почувствовал, как у меня из носа пошла кровь. Новая порция боли придала мне сил, и я воткнул нож прямо в мерзкую улыбку. Поворот лезвия, и золотой зуб выпрыгивает на пол. Это конец.

Мгновение и подомной лежит человек с окровавленным лицом. Гришка смотрит на меня, пытается что-то сказать, но лишь захлебывается кровью. Колено Гришки, по которому я попал обухом, распухло и посинело. Его правая рука осталась обугленной и скрюченной, на переломанных пальцах виднелись голые кости.

Гришка инстинктивно прижал больную руку к груди, попытался встать, но снова рухнул на пол. Когда я вызвал ему скорую помощь, он уже был без сознания. Я поднял зуб, топор и, подумав, решил прихватить и лопату из Гришкиного сарая. Как-никак, а зубы нужно вернуть непосредственно владельцу.

12.

Дорога до кладбища заняла приличное время. Начало светать. Я долго искал свежую могилу и наконец нашел ее за холмом. Без ограды и памятника. Только деревянный крест и табличка с именем. Я воткнул в землю лопату. 

Мне было все равно, увидит меня кто-нибудь или нет за этим занятием. Я был весь в крови, потный, грязный, с разбитым лицом и синяками по всему телу. Моя сестра мертва, а старый друг еще не скоро покинет больницу, однако несмотря ни на что, я был счастлив. Совсем скоро все это закончится. Я брошу проклятой ведьме ее зубы и потребую все исправить.

Спустя несколько часов я добрался до гроба. Пара ударов топором по крышке, и вот я уже вижу глаз старухи, который пристально за мной наблюдает. Еще удар и еще. Старуха сердито сопит и щурит глаза. Думай, что хочешь, старая ведьма, но я выполнил условия твоей магии. Я уже победил.

Лицо цыганки открылось полностью, и я увидел, что она смеется надо мной:

— Проклятья уже сработали, назад дороги нет!

Я не стал спорить, лишь взял топор, засунул его лезвие в рот ожившего трупа и немного надавил. Челюсть старухи хрустнула и отвисла.

— Этот зуб проклял моего друга — сказал я и вставил коронку на верхний клык. — А этот зуб проклял мою сестру.

Вторая коронка осела на другой клык. Я убрал топор, и глядя в глаза цыганке твердо произнес:

— Я вернул тебе зубы, теперь отменяй проклятья и возвращай все, как было.

— Тс-с, — старуха облизала десна, теперь ее голос зазвучал у меня в голове. — Каждый получил то, что заслужил. Твой друг всю жизнь воровал. Так пусть теперь ворует все подряд, пока однажды не попадет в беду в последний раз. Кому от этого плохо? Тебе? Ну как знаешь… А Людочку, конечно, жаль. Она так мечтала снова ходить, что прокляла саму себя. Этот зуб возвращать нужно было не мне. Хм… а где зуб, который я в тебя бросила? Ты не коснулся его? Но и не принес назад. Впрочем, это не мое дело.

— Погоди! — взревел я. — Это твои проклятья! Что значит – жаль?! Я вернул тебе зуб! Верни мою сестру!

Я изо всех сил ударил топором по крышке гроба. Лицо старухи не дрогнуло.

— Хотела бы, но не могу, — цыганка улыбнулась, и я рассмотрел набор золотых коронок, однако на двух нижних зубах их не было. — Ее смерть – это твое проклятье. Убийца.

Я не поверил своим глазам. Она успела проклясть меня! Но как? Когда?

— Я не трогал твои зубы! — я снова закричал и снова ударил топором по крышке гроба.

Лицо цыганки вдруг дернулось, она закрыла глаза и замерла.

— Нет! — я ударил ее по холодной щеке. — Эй! Верни мою сестру, слышишь?!

— Успокойся уже, — кто-то стоял у меня за спиной.

— Михей? — солнце слепило меня, и я не мог разглядеть фигуру.

Михей одним рывком вытащил меня из могилы. Его глаза были налиты кровью, кулаки то сжимались, то разжимались. Он явно хотел меня ударить, но сдерживался. Михей шумно выдохнул и спросил:

— Помнишь нашу встречу у твоего дома? Так вот… Я дал тебе чай, в который подкинул золотой зуб. Сам хотел тебя проклясть, но бабушка решила мне помочь. Знаешь, чтоб наверняка. Мы не прогадали.

Я смотрел на Михея и не мог его понять:

—  За что? — у меня опустились руки. Тяжелый топор выскользнул из ладоней. Упади он мне на ногу, я бы этого не заметил.

— Я хотел, чтобы ты лишился всех дорогих тебе людей, как я лишился своей матери. Мне тогда было всего два года, и у меня уже никого не осталось. Теперь почувствуй и ты мое одиночество.

Михей развернулся и взмахнул рукой. Не помня себя от злобы и бессилия, я бросился на него с кулаками. Кто знает, во что бы я превратил лицо этой твари, если бы не подоспели деревенские в сопровождении полиции.

Кто-то ударил меня по затылку и перед глазами все поплыло. Мгновение и я сижу в машине, закованный в наручники. Меня куда-то везут по проселочной дороге. Машину мотает из стороны в сторону, я ударяюсь затылком о сиденье и меня выворачивает. Машина не остановилась, никто не спросил, в порядке ли я. Только водитель открыл окно со своей стороны.

Мы выехали на трассу, и я смутно припомнил место, откуда начинался злополучный склон. Людка, моя любимая сестра, помнишь, мы как мы мчались вниз? Был сильный ливень, я не справился с велосипедом, и мы с тобой упали в овраг. Я прильнул лбом к окну, чтобы лучше рассмотреть местность. Прошло столько времени, и никто не удосужился оградить склон хотя бы дорожными барьерами.

Вдруг меня снова замутило, я откинулся назад и стал разглядывать одиночные царапины на лобовом стекле. На моих глазах одна из царапин удлинилась, расширилась и лопнула. Стекло за мгновение продавилось внутрь и разлетелось на миллионы кусочков. Я тут же закрыл лицо руками, но успел увидеть, как что-то упало в салон и забилось в немой истерике. Машину мотнуло в сторону, колеса взвизгнули и меня окружил нестерпимо яркий белый свет.

Очнулся я уже в больничной палате. Месяц назад я перестал чувствовать ноги. Врач твердит, что дальше может быть только хуже, и надеяться на полное восстановление уже не стоит. А я и не хочу выздоравливать. Память постепенно вернулась ко мне, и теперь я не знаю, что делать с собственной жизнью. Скоро состоится суд, где меня признают убийцей моей любимой сестры. Я также отвечу за то, что избил до полусмерти друга, надругался над могилой старухи и напал на ее внука.

Я бы мог рассказать про проклятье, но ни один судья мне не поверит. Даже если я покажу живого деревянного зайца с золотым зубом во рту. Того самого зайца, который бросился на полицейскую машину, чтобы в итоге я получил то, что, по моему мнению, давно заслуживал.

Сейчас он лежит у меня в ногах. Врач считает, что мне не стоит хранить такую жуткую статуэтку, но я не могу от нее избавиться: заяц все время возвращается назад.

(Конец)

— Как это – не было?! А кто тогда притащил этот чертов манекен в мою комнату? Куда он потом делся? Напугать меня решил?!

Вдруг на первом этаже раздался сильный грохот. Я подскочил на месте, Людка вскрикнула.

— Что это было? — прошептала она.

— Я не знаю, надо проверить.

— Не надо! Не оставляй меня одну!

Я подхватил сестру и усадил обратно в коляску.

— Я так устала быть беспомощной, — тихо произнесла Людка.

— Жди, скоро вернусь. Запри комнату.

Я вышел в коридор и вынул из чехла нож, хотя не имел ни малейшего понятия, каким образом он мне поможет. Ожившие куклы, зомби-цыгане, а дальше что? НЛО прилетели?

Я осмотрел все комнаты и когда дошел до своей спальни, обнаружил упавший на пол шкаф. Все вещи и документы с письменного стола были разбросаны по периметру. Кровать выпотрошена и сдвинута с места. Все выглядело так, будто здесь искали что-то ценное. Разбираться с ворами не хотелось. Я начал было прибираться, но краем глаза заметил, что кто-то стоит за моей спиной.

Резко обернувшись, я увидел перед собой знакомую живую куклу. Всего лишь Гришка. Я выдохнул и чуть успокоился. Но что с ним делать? Наладить контакт? А он меня услышит с деревянной-то головой?

Манекен не двигался, я тоже замер на месте. Мы смотрели друг на друга, каждый в ожидании действий от оппонента. Правда, если у куклы была выдержка статуи, то у меня уже начало пульсировать в ногах.

Я сделал маленький шаг назад, и манекен двинулся в мою сторону. Я резко бросился вправо, но Гришка не стал меня ловить. Вместо этого он подошел к письменному столу и выломал единственный уцелевший ящик. На пол посыпались ручки, карандаши, тетради и отцовские часы. Импортные, японские.

Я хранил их для отца, надеясь, что когда-нибудь он вернется и снова их наденет. Теперь же эти часы прикарманила жадная деревянная лапа.

Крепко сжимая нож, я бросился на манекен, но тот одним точным ударом отбросил меня на пол. Сильно влетело. Попало в плечо, но рука осталась на месте.

Кукла вышла из комнаты, улыбаясь мне широченной улыбкой. Вскоре я услышал, как хлопнула входная дверь. Гришка ушел вместе со своей добычей, а я, поверженный, остался лежать на полу.

Если мне придется драться с ним за проклятый зуб в его челюсти, он в два счета прикончит меня. Я заставил себя подняться на ноги. Сейчас самым разумным будет закрыть на замок входную дверь, взять еду и воду и запереться на втором этаже вместе с сестрой. Людка, несомненно, была очень напугана. А я? Я просто устал и хотел спать.

Людка снова вернулась в свой угол, но больше не плакала, и в целом была спокойна.

— Вить, что происходит? Внизу постоянно слышен шум. Ты то появляешься, то пропадаешь. Бегаешь с ножом, как Рэмбо. Этот непонятный манекен, который ты таскаешь за собой. Я ничего не понимаю…

Я сел рядом с сестрой и обнял ее. Я сам до конца не понимал, что происходит, и чем все завтра обернется для нас. Но я все рассказал Людке. Ведь так будет правильно, верно? Думал ли я, что она поверит мне? Нет. Поверила ли она мне? Нет. Но другой правды у меня для нее не было. Ее не убедили ни мои доводы, ни мои синяки и царапины, ни ее собственные наблюдения.
Под конец истории я выудил из кармана носовой платок и развернул его. Людка хотела было взять золотой зуб, но я одернул ее.

— Жить надоело?

— А если и так, то что? Я все равно в твои сказки не верю. Сколько мне, по-твоему, десять?

— Я рассказал, как есть. Добавить мне нечего.

— Не хочешь говорить, не надо, но что ты будешь делать с зубом?

— Завтра вырежу из дерева еще фигурку и попробую заколдовать одну из наших куриц. Потом достану зуб, и посмотрю, вернется ли курица в прежнее состояние. Если вернется, пойду освобождать Гришку.

— И ты думаешь, зуб сработает? Ты же просто выбил его у старухи без всяких проклятий.

— Если она хотела, чтобы я прикоснулся к ее зубам, значит, не имеет значения, что она там кричит. Проклятье уже в ее зубах.

Я повертел золотую коронку на свету.

— Опасная вещица, однако, — вдруг засмеялась Людка.

— Угу, — кивнул я. — Опаснее только волос из носа.

Мы начали говорить об отвлеченных вещах. О нашем доме, о матери и отце, и о том, что я не против вывезти Людку в санаторий, если она, конечно, этого хочет.

— Я бы хотела снова уметь ходить, — в ответ на мое предложение сказала сестра. — Ты знаешь, когда я была маленькой, мечтала танцевать на большой сцене. Помнишь мою любимую шкатулку с балериной? Я часто представляла, что, когда вырасту, буду такой же. Ну не смешно ли? Я до сих пор ее храню, но уже только как память о маме.

Я не нашелся, что сказать. Извинения и утешения тут не помогут. Сестра была беспомощна в стремлении вернуть утраченное, а я был беспомощен в стремлении сделать ее жизнь полноценной. Никто из нас не приблизится к цели: моя сестра никогда не сможет встать на ноги, а я однажды покину ее насовсем, так и не сумев подарить ей счастье.

8.

На грустной ноте я сам не понял, как уснул. Когда проснулся, было уже далеко за полдень. Мне пришлось спать на полу, и пусть я подстелил одеяло, все равно мои руки и ноги затекли, а шея с трудом поворачивалась. Интересно, Гришка в деревянном теле чувствует себя также скованно?

— Людка, ты как? — спросил я сестру, потягиваясь и разминая мышцы.

Ответом мне была тишина. Я обернулся на кровать, но она была заправлена, а дверь спальни открыта нараспашку. У моих ног стояла пустая коляска.

Мое сердце пропустило несколько ударов.

— Людка! — закричал я изо всех сил. Никто не отозвался.

Я выбежал в коридор и снова крикнул:

— Людка, где ты?!

В доме по-прежнему было тихо. Иногда Людка перемещалась по комнатам ползком, пусть в ее распоряжении и было несколько колясок. Она говорила, что так хотя бы руки у нее будут крепкими. Я очень надеялся найти ее где-нибудь с очередной книгой, но… Я обошел весь дом, заглянул даже в погреб и выглянул на улицу. Людка пропала.

— Черт! — меня охватило отчаяние.

Это все старуха со своими проклятьями! Я вытащил из кармана смятый платок и швырнул его в стену. Платок расправился в воздухе и мягко приземлился на пол. Зуба внутри не оказалось. Я похлопал по карманам, осмотрел щели в полу. Если бы зуб выпал, был бы глухой удар, но я ничего не услышал. Страшная догадка пришла мне в голову, и я кинулся в комнату сестры. Постельное белье, одежда, книги – все полетело на пол.

«Помнишь мою любимую шкатулку с балериной?» — звучал голос Людки в моей голове.

«Помню, — отвечал я. — Раньше ты хранила ее у кровати».

«Я ее убрала. Мне грустно смотреть на нее каждый день».

Я выронил вещи из рук и побежал к самой дальней двери в коридоре. За ней находилась лестница, ведущая на чердак. В этой небольшой комнате были вещи родителей. Выбросить их не поднималась рука. Кроме того, там был старый комод, письменный детский стол Людки и большое зеркало во весь рост, которое раньше служило дверцей шкафа. Я подошел к зеркалу и провел рукой по пыльной поверхности. Я был напуган и взволнован происходящим, пытался храбриться, но со стороны я выглядел, словно загнанный в угол зверек.

Вдох и выдох. На мгновение я прикрыл глаза, которые начали слезиться от пыли. Людки не было ни внизу, ни на чердаке. Я ожидал, что встречу хотя бы Гришку, но, видимо, он сбежал с концами. Точнее с часами. Может, и еще что-то украл, кто знает. Сейчас нужно было сосредоточиться на другом.

Я открыл глаза и ничего не увидел перед собой. Что-то гладкое и холодное закрывало мое лицо, и я почувствовал это только сейчас! Оно стояло позади меня, наваливалось на мою спину, опиралось на плечи. Новая волна страха сковала мое тело, не давая пошевелиться.

Меня держали за голову, но больше ничего не происходило. Я осмелился поднести ладонь к лицу. Медленно. Осторожно. Пальцы нащупали ту же гладкость и прохладу. Я провел рукой вдоль непонятной поверхности, и ощутил, как что-то сдавило мой череп еще сильнее. Стало невыносимо больно. Я одернул руку, замер, и давление ослабло. Что происходит? Я вспомнил труп цыганки, который так же схватил меня, пытаясь проклясть. Однако старуха действовала решительнее, а здесь со мной будто забавляются, но дают шанс на спасение.

«Угадай, кто?» - в детстве сестра часто подкрадывалась ко мне с этой игрой, когда я делал уроки. Быстро закрывала мне глаза и не давала повернуть голову. Также, как и сейчас.

— Люда? — в надежде выдавил я и приготовился к самому худшему. Однако я снова уловил дневной свет. Я все также находился на чердаке перед зеркалом, но теперь за моей спиной стояла рослая статуя без лица.

Крик ужаса застрял в горле. Я вжался в плечи и зажмурился, стараясь не дышать. Вокруг было тихо на столько, что зазвенело в ушах. Я стоял и ждал. Ждал чего угодно, но лишь услышал, как легкие шаги удаляются от меня. Когда я решил еще раз посмотреть в зеркало, позади меня уже никого не было.

— Что за черт?! — я схватился за сердце и попытался выровнять дыхание.

Мысли жужжали в голове, не давая успокоиться. Людка? Это страшилище было моей сестрой? Она что, выкрала зуб и прокляла себя, чтобы стать статуэткой от шкатулки?! Сумасшедшая! Поверить не могу!

— Ох… ну и дела…

Вместо одной проблемы теперь было две, но сестра была важнее. Если подумать, то, что выглядывало у меня из-за спины и правда похоже на фарфоровую балерину со шкатулки, но, если память меня не подводит, сама фигурка была не очень большой, без трещин и отверстий. Куда же Людка могла вставить зуб, чтобы проклятье сработало?

Пока я думал, мой взгляд блуждал по чердаку в поисках подсказки и вскоре нашел ее. В углу валялась синяя коробочка с разбитым музыкальным механизмом. Я поднял шкатулку и внимательно осмотрел. На ее крышке болтался поломанный штырь, за который раньше цеплялась ногой статуэтка. Возможно, Людка сумела вкрутить зуб балерине в пятку. Мне же осталось только его достать.

Повинуясь совершенно абсурдной идее, я вытащил из комода длинную простыню. Если получится набросить ее на Людку и сбить ее с ног, то есть шанс вытащить зуб, а заодно и проверить мои догадки. Будем надеяться, что она не стала такой же сильной, как Гришка.

На цыпочках я спустился с чердака и на полпути остановился. В коридоре я снова увидел ее, статую, которой стала Людка. Она стояла спиной ко мне, не двигалась. Темная краска на фарфоровых волосах потрескалась и облезла. Из розового костюма торчали осколки балетной пачки. Статуя стояла на правой ноге, левая немного выступала вперед. Тут же пришло в голову, что на эту ногу, с зубом внутри, наступать не очень удобно.

Я достал нож, расправил простыню и тихо пошел вперед. Было страшно и волнительно одновременно. Я чувствовал себя охотником на тигра. Если что-то пойдет не так, я как минимум порежусь об осколки пачки, а максимум – мою голову сомнут в кровавый блин.

Тут половица под моей ногой предательски скрипнула. Статуя вдруг сорвалась с места и бросилась от меня к лестнице на первый этаж. Хочет поиграть в догонялки? Это похоже на маленькую Людку.

Я кинулся следом за ней. Мгновение, и нас друг от друга отделяет пара шагов. Перед лестницей я бросаю на Людку белую ткань и тяну на себя. Статуя спотыкается, теряет равновесие. Тяжелая. Руки сами собой отпускают края простыни, а фарфоровая балерина летит вниз по лестнице.

Глухой удар – оглушающий звон. Миллиарды осколков покрывали лестницу и до крови впивались в ступни. Вот лежит фарфоровый палец, разбитая рука, потрескавшееся колено. Тело статуи напоминало лопнувший цветочный горшок. У самого подножья лестницы лежали рассеченная голова и левая ступня со сверкающим в ней золотым зубом.

Я почувствовал, как по моим глазам текут слезы, но до конца не мог поверить в происходящее. Я упал на колени, притянул к себе голову сестры и завыл от отчаяния.

— Нет, — зашептал я себе. —  Я не мог ее убить. Если вытащить зуб и вернуть его старухе, Людка вернется.

Лезвием ножа я поддел золотую коронку. Зуб упал на пол и заскакал по коридору. Из отверстия в стопе заструилась алая жидкость. Секунду назад я ощущал холодную поверхность фарфора, а теперь мои пальцы впивались в белоснежную кожу. Меня затрясло.

Я посмотрел на лестницу, и увидел, что она вся была в крови. Красные капли стекали по стенам и ступеням, образуя кровавый ручей. Там, где были осколки, теперь лежала порубленная человеческая плоть. Мои майка и штаны пропитались кровью. Голова, которую я обнимал, смотрела на меня глазами Людки со злостью и отвращением.

— Ты испортил мне жизнь, — искривились синие губы, — ты испортил мою мечту.

Не помня себя, я вскочил на ноги и бросился прочь из дома.

9.

Во дворе меня встретила вечерняя прохлада. Возле мастерской у меня подкосились ноги, и я свалился на землю. Кажется, я кричал, а может, задыхался в слезах, уже не помню. Я пролежал так до глубокой ночи, а затем ко мне обратилась соседка, Антонина. Ее знакомый голос казался таким далеким и не настоящим. Я еле ее расслышал:

— Витька, ты что ли?

Я не ответил, и на меня опустился луч от фонарика.

— Ничего не вижу, — пробубнила соседка, — совсем слепая стала.

— Ты еще и глухая! — в этом голосе я узнал Ваньку-дылду, мужа Антонины. — Чего по чужим участкам шаришь?

— Показалось, что кто-то там лежит.

— Лежит и лежит. Тебе какое дело? Отдыхает человек!

— А если это чужой кто притаился? — Антонина почти перешла на шепот. — Сегодня виделась с Лизком из ларька, так она говорит, прошлой ночью в ее дом кто-то пробрался. Говорит, заходит в спальню, а там… Голова – Во! Руки длиннющие! Роется по ящикам и улыбается страшно так…

— Слушай эту дуру больше! —  отмахнулся Ванька. — Напьется и чудится всякое. А может, Гришка решил молодость вспомнить.

— Нет, Лизок говорит, что он дня три назад пропал. Никто его не видел. Странное дело…

— А я знаю, кто у Лизка шарился ночью! — засмеялся вдруг Ванька. — Это была ты! А говорила, дежурство-дежурство…

— Что ты несешь, старый? Ну и шутки у тебя!

— А что? Ты же с Гришкой сама по молодости на чужие участки бегала.

— Ничего не бегала! — цыкнула Антонина. — Только один раз была у цыганки, что у кладбища жила. Уж похоронили сегодня, упокой ее душу… Она зайцев разводила. Гришка решил одного украсть, а я узнала об этом. Хотела с поличным его поймать, да сдать в милицию, а то сил уже не было, как он своими выходками всех изводил! Только вот ничего не вышло. Под вечер цыганка с дочерью уехали, Гришка пробрался к ним в огород, и я за ним. Тут начался сильный ливень, я за малину спряталась, чтоб выскочить и напугать этого вора. Гляжу, а Гришка зайца уже тащит. Огромного такого, чуть ли не с меня саму. Глаза красные, бешеные. Вырвался из рук. Гришку – в грязь, а сам за забор. Только и видели.

— А потом что?

—  Ничего. Я замерзла и домой убежала, а Гришку с тех пор жаль почему-то. За что ни возьмется, все из рук вон плохо. Цыганка потом за ним с вицей бегала, уж не знаю, как прознала.

—  Зато я знаю. У тебя не язык, а помело. Разболтала небось всем в деревне… Ай! Да за что?

— Цыц, старый! Расскажи я кому, мне бы тоже попало.

— Тоня?

—  Ну что?

— А Людка не из-за этого ли зайца в аварию попала? Вроде Витек что-то про это говорил.

— Ну тебя! Не приплетай всякое. Домой лучше пошли, а то холодно.

(продолжение следует)

От увиденного я вскрикнул и осел на пол. На кровати вместо Гришки лежал деревянный манекен. Он смотрел на меня выпученными глазами и улыбался во все 32 зуба. Правая рука манекена была обуглена, а на вывернутой ладони виднелась недокуренная сигарета. Пытаясь совладать со своим страхом, я накрыл эту куклу одеялом и вылетел из комнаты.

Если Гришка хотел меня разыграть, то у него здорово получилось: у меня сильно тряслись колени и проступил холодный пот. Кто знает, может, у меня бы и сердце остановилось, но пронесло. Я был уже не в том возрасте, чтобы сказать шутнику, как здорово он меня провел. Нет. За такие выходки я готов и лицо разукрасить.

В ванной комнате я как следует умылся холодной водой, привел мысли в порядок. Я ожидал, что как только выйду из ванной, появится Гришка и начнет угорать над моей реакцией, но этот юморист все не появлялся.

На втором этаже я проведал сестру и заодно отнес ей завтрак. Она все еще спала в обнимку со своими книжками. В ее комнате не было ничего подозрительного. Если Гришка решил разыграть и ее, точно его прикончу.

Я проверил другие комнаты и даже чердак. Гришки нигде не было. Тогда я снова спустился вниз, выглянул из кухни во двор. И там никого. Видимо, Гришка испугался, что кукла разгорится от сигареты, и убежал. Что взять с пьяного дурака?

Я окончательно успокоился, и мне вдруг стало интересно, чисто с профессиональной точки зрения, как был сделан манекен. Такие наверняка могут быть проданы в магазин или на рынок служить вешалками для одежды. Но дерево не было обработано, не было окрашено, зато суставами служили шарниры. Я бы смог делать такие же на заказ. Сделал бы даже лучше. Мне захотелось снова взглянуть на ростовую куклу.

Я вернулся в комнату, где лежал манекен. Он все еще глупо таращился и улыбался неизвестно чему. Я решил проверить его суставы. Осторожно взял куклу за руку, легко согнул ее в локте, и деревянные пальцы сомкнулись на моей ладони. Манекен повернулся ко мне.

Я остолбенел. В голове пронесся образ птицы, угодившей в силки. Манекен смотрел на меня неживыми глазами. Он не двигался, и я медленно начал вытаскивать свою руку из шершавой ладони. Он не двигался, и я отступил назад на пару шагов. «Не двигался». Эти слова я начал крутить у себя в голове, как мантру: «Не двигался, он не двигался». Я все еще пьян, и мне мерещится всякое. Как привиделась кричащая фигурка зайца, которую я выбросил прошлой ночью.

Я резко выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь. Это уже не смешно, это никакая не шутка. Это... Это...

— Он не двигался! — произнес я вслух. Собственный голос вернул меня в реальность. А реальность такова, что неживое двигаться не может. Я вспомнил про нож, который подарил мне Гришка. Руки дрожали, но я смог вытащить его и выставить его вперед в защитной позе. Чтобы убедиться в происходящем, я приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Деревянная кукла сидела на кровати и улыбалась мне. Я закричал от ужаса и потерял сознание.

Было уже темно, когда я очнулся. Голова гудела, в глазах немного двоилось. Мгновение я не мог вспомнить, как оказался на полу в коридоре, а когда вспомнил, снова чуть не упал в обморок. Я начал шарить по полу в поисках единственного оружия, какое у меня было. Пальцы нащупали холодное лезвие, и я рванул на второй этаж, к сестре.

В комнате Людки горел свет, что немного меня отрезвило. Я вошел к ней в комнату и незаметно для сестры закрыл замок. Я был очень напуган, но не хотел пугать и ее. Отчасти мне все еще казалось, что то, что я видел не было реальным. Да и Людка посчитает меня поехавшим или подумает, что я перепил и словил белочку. Как ни крути, а ситуацию так просто не объяснить.

Людка сидела за ноутбуком и что-то печатала.

— Вить, что-то хотел? — спросила она, не отрываясь от экрана.

— Н-нет я-я... К-хм... просто хотел узнать, как дела.

— Все нормально, но я хочу есть.

— Прости, я был в мастерской, заработался. Сейчас что-нибудь принесу.

Людка оторвалась от компьютера и пристально посмотрела на меня.

— Я слышала внизу шаги, звала тебя, но ты не отвечал.

— Наверное, слишком задумался и не обратил внимания.

Сестра ничего не ответила, вернулась к своей работе, а я снова остался один в своих мыслях. Наверное, сейчас я был очень бледен. С меня ручьями стекал пот, а в руке под светом лампы сверкало лезвие ножа. Людка ничего из этого не заметила или не хотела замечать. От части я был этому рад. Все было как обычно. Будто мне снова приснился плохой сон. Осталось только успокоиться.

Я вернулся в темный коридор. Привычная обстановка в доме придавала мне сил, на всякий случай я прошелся по всем комнатам на втором этаже, включил везде свет. Жуткой куклы нигде не было. А если бы была - я стиснул в руке нож, набираясь храбрости – ей пришел бы конец.

Я осторожно спустился на первый этаж. Ни на кухне, ни в гостиной я не встретился с куклой. Комната, куда я отнес Гришку была пуста. Я мог бы с уверенностью сказать, что напился вчера до чертиков, и мне все привиделось на фоне ночных кошмаров, но прожженная дыра в простынях говорила об обратном. Гришка куда-то исчез и его чертов манекен тоже.

— Кажется, я схожу с ума, — произнес я вслух, и меня тут же вырвало. Кое-как я добрался до своей спальни, рухнул на кровать и отключился.

5.

Утром меня разбудила Людка. Она подъехала ко мне с графином воды и дала осушить мне пару стаканов. Вид у сестры был взволнованный, но вела она себя спокойно, и, как обычно, отстраненно.

— Зачем столько пить, если не умеешь? Тебя стошнило в гостевой комнате, пришлось убирать.

— Я не пил вчера, мне просто стало плохо.

— Как скажешь, — она пощупала мой лоб. — Температуры нет. Я приготовила завтрак, оставила на кухне. Поможешь подняться наверх?

Я молча перенес сестру в ее комнату.

— Вить, если тебе не с кем выпить, позови лучше Гришку или Антонину. Она очень любит застолья. Все лучше, чем одному, понимаешь?

Я удивлённо посмотрел на Людку:

— Нет, не понимаю. С Гришкой мы уже виделись, но вчера я не пил. Не веришь?

— Как тут поверить, если в гостиной сидит деревянный манекен с бутылкой водки в руках? Я начинаю за тебя беспокоиться.

Мое сердце ушло в пятки. Ничего не сказав, я выбежал из комнаты. Сестра крикнула мне что-то вслед, но я не расслышал.

В гостиной и правда оказалась эта проклятая кукла. Она сидела на диване и держала в одной руке водку, в другой - рюмку. Когда я вошел в комнату, голова манекена со скрипом повернулась ко мне. Его резные пальцы сжались, и все, что было в руках, со звоном лопнуло. Кукла замерла. У меня перехватило дыхание, и я не смог закричать. Оно смотрело на меня, оно улыбалось мне, и оно поднялось на ноги.

Я бросился прочь из гостиной и быстро захлопнул за собой дверь, перекрыл ее комодом. По ту сторону двери не было ни звука. Я ожидал, что манекен будет ломиться наружу. Ожидал какое-нибудь демоническое рычание или крик, переходящий в визг. Но было настолько тихо, что я четко слышал каждый удар своего сердца. Я осел на пол, не понимая, что происходит, и что делать дальше.

Перед глазами висело лицо этой куклы. Ее выпученные глаза, вырезанная улыбка... И этот желтый зуб на верхней челюсти. Меня словно облило ледяной водой. Точно ли я увидел золотой зуб? В голове сразу всплыл образ деревянного человечка.

— Это мушкетер, — зачем-то повторил я Гришкины слова.

На негнущихся ногах я выбрался на улицу. Прохладный ветер приятно студил кожу. Я обошел дом и осторожно заглянул в окна гостиной. Кукла стояла напротив двери, словно солдатик: ноги вместе, руки по швам. Эта штука явно чего-то ждала. А может, продумывала план, как убить меня или сестру.

Вдруг голова манекена развернулась ко мне лицом. Я резко присел, надеясь, что кукла меня не увидела, но, конечно, она меня заметила.

Я решился бежать. Сломя голову понесся прочь от дома. Все мои мысли начали крутиться вокруг сестры, но мне все больше казалось, что Людка в безопасности. Этой кукле нужен был только я, иначе сидел бы этот демон столько времени на диване просто так?

Я остановился только когда мне перестало хватать воздуха. Оглядевшись, я понял, что все это время бежал к Гришкиному дому. В окнах его лачуги свет не горел. Собака во дворе тоскливо завывала. Я набрал воздух в легкие и закричал:

— Гри-и-ха-а-а!

Собака Гришки залаяла на меня. Я позвал друга еще раз и еще. Заходить к нему домой мне не хотелось. Я уже и так чувствовал, что его там нет, но я все же надеялся на обратное.

— Чего разорался? Нет его.

С соседнего участка выглянула Лизок, женщина средних лет, работающая продавщицей в ларьке. В зубах у нее торчала сигарета.

— Лизок, ты давно Гришку видела?

— Пару дней как. А чего хочешь? Денег тебе должен?

— Да, — решил я соврать, — но немного.

— Я б на твоем месте забыла про долг, — Лизок подозвала меня поближе и вдруг перешла на шепот. — Шла я однажды с магазина, смотрю, Гришка идет, а навстречу ему старуха, цыганка которая, знаешь ее? Смотрю, она в рот полезла, вытащила что-то и в Гришку кинула. Как закричит: «Вор! Вор!» А оно и ясно, что вор. Кто ж этого не знает. А она кричит и кровь у нее изо рта идет. У меня аж сердце со страху екнуло.

— Ну и что с того? Старуха в маразме. Не осознает, что делает.

— Все она осознает! Ты слушай… Бабка моя по отцу тоже цыганкой была, говорила, что так в их таборе проклинать людей учили. Говорила, нужно человеку дать что-то от себя в знак платы за темную силу, и чем ценнее вещь, тем сильнее будет проклятье.

— Хочешь сказать, та цыганка Гришку прокляла? — я тут же вспомнил, как мне под ноги тоже полетел золотой зуб.

— Не знаю, — прошептала Лизок, - но чтоб проклятье сработало, человек должен обязательно коснуться этой вещи. Если Гришка подобрал зуб, то он уже проклят.

— Но ведь цыганка крикнула ему «вор», какое ж это проклятье?

Лизок покачала головой:

— Не хочешь мне верить - не верь. Но сам посуди, Гришку прокляли, и вот он пропал.

Я посмотрел на темные окна Гришкиного дома. Его собака снова заскулила, скучая по хозяину.

— А что ж делать, если тебя так прокляли?

— Вернуть проклятую вещь цыганке. Ну или она должна сама отменить проклятье.

— Да-а уж... — протянул я. Двадцать первый век на дворе, какие проклятья? Но если это и правда проклятье, то нужно заставить цыганку отменить его.

Я попрощался с продавщицей, и медленно побрел назад. В голове была сплошная каша. Живой манекен в моем доме и пропавший Гришка – вот две мысли, что крутились друг за другом, смешиваясь в водоворот.

И внезапно меня осенило: манекен в моем доме и есть пропавший Гришка. Как я сразу про это не подумал? Я же сам собственными руками вырезал для него деревянного человечка! Гришка вставил в него проклятый зуб, прикоснулся к нему и сам стал деревянным. А на меня проклятье не сработало: зуба, который был предназначен мне, я не касался, брезговал.

Я вдруг вспомнил, как ночью деревянный заяц зашевелился в моих руках. Неужели мне повезло, и я просто выбросил проклятую вещь?

Я почувствовал слабое облегчение. Сейчас я в безопасности, моей сестре тоже ничего не угрожает, но Гришке нужно как-то помочь. Как долго он сможет жить в деревянном теле? Его рука уже обгорела от сигареты. Необходимо найти цыганку и потребовать отменить проклятье. В конце концов, ни я, ни Гришка ей ничего не сделали. Она просто была не в себе, и, если сейчас ей лучше, не откажет в помощи.

Я свернул с главной дороги в пролесок, откуда начиналась тропа, ведущая на кладбище. Рядом, на пустыре, была хижина, где жила цыганка со своим внуком.

6.

Сам я мало что знаю об этих соседях. Цыганка жила в деревне еще до того, как моя семья сюда переехала. Вместе с ней жила ее дочь. У дочери были длинные черные волосы, неестественно бледная кожа и впалые темные глаза. Это то, как я ее запомнил. Сама старуха была типичной цыганкой и ничего общего со своим ребенком не имела.

Удивляет, как они вдвоем справлялись с домашними делами. Помню, как им помогал мой отец, может, и еще кто-то помогал. Сами они огорода не держали, но у них была машина с прицепом. Они разводили птиц и кроликов и увозили их на рынок на продажу.

В какой-то момент дочь цыганки пропала из моего поля зрения, но появился мальчик, тот самый внук. Сейчас ему должно быть лет тридцать, чуть больше. Нелегко ему пришлось с больной бабкой-то.

Я довольно быстро дошел до их дома. Старый забор покосился, калитка открывалась и закрывалась от малейшего ветра. В окнах горел тусклый свет. На крыльце, скрючившись, сидел тот самый внук.

Я поприветствовал его, но он не отозвался. Мне нужно было действовать решительнее, и я просто зашел во двор. Я снова позвал мужчину, но он взглянул на меня только тогда, когда я легко потряс его за плечо.

— Что вам нужно?

— Я хочу увидеться с вашей бабушкой.

— Увидеться? — мужчина хмыкнул. — Ну, заходите в гости.

Немного волнуясь, я проник в дом, словно шпион на задании. Внутри было довольно темно. Не зная, куда идти, я пошел на тусклый свет, горевший в конце коридора. Дальше я оказался в просторной мрачной комнате с облезшими обоями и истрепанной годами мебелью. На полу у стен были поставлены свечи. В комнате пахло ладаном, а посередине стоял гроб с открытой крышкой. Внутри лежала цыганка.

От увиденного у меня опустились руки. Как же так? Что мне теперь делать? Я подошел поближе к бездыханному телу. Морщины на лице цыганки немного разгладились. Ее руки были сложены на груди, седые волосы заплетены в косы. Ее болезнь взяла свое, и безмятежный вид старухи говорил о том, что ей уже лучше. Гораздо лучше, чем мне. Но что мне теперь делать?

— Что мне делать? — в отчаянии повторил я вслух, и цыганка улыбнулась.

Я отскочил от гроба, словно ужаленный. Нет! Мне показалось! Вот же она – лежит передо мной. Ее лицо похоже на фарфоровую маску, и нет никаких эмоций.

Я снова подошел к гробу. Если просить отменить проклятье уже не получится, то тогда нужно вернуть сами зубы. Если слова Лизка из ларька – правда, а я уже не знаю, во что верить, то Гришка снова станет человеком. Но если забрать зуб у Гришки означает убить его? Что если с зубом я заберу у Гришки последние крохи жизни? Я стану убийцей, как и назвала меня старуха…

Есть только одна возможность проверить догадку. Мне нужно вернуть свой зуб и проверить проклятье на ком-нибудь еще: на курице, кошке, собаке… Задумавшись, я произнес вслух:

— А сработает ли?

— Нет, — прошептала старуха и зло улыбнулась.

Вокруг задуло все свечи. Комната погрузилась во мрак. В свете окон я уловил очертания цыганки, которая теперь сидела в гробу. Ледяные пальцы схватили меня за руку и с силой потащили вперед. Моя ладонь коснулась ворота платья старухи. Я пытался вырваться из крепкой хватки, но у меня ничего не выходило. Острые ногти впились мне в кожу, заставляя продвигать руку наверх, к холодному подбородку. Я почувствовал, как рукой начинаю вдавливать мертвые губы цыганке в лицо. Она приоткрыла рот, и я коснулся чего-то жидкого, что тут же потекло по моим пальцам. «Это же кровь!» - пронеслось у меня в голове. Неужели она хочет, чтобы я коснулся ее зубов?

Я истошно завопил, пытаясь оторвать от себя цыганку. Второй рукой я бил ее по плечу и рукам, но она не отпускала меня. Я боялся, что не просто коснусь ее проклятых зубов, а навсегда лишусь пальцев. Я как следует замахнулся и ударил ее по челюсти. Раздался хруст, и цыганка отпустила мою руку. Я рухнул на спину, а в мой локоть впилось что-то твердое.

Вдруг зажглась электрическая лампа, и на мгновение я полностью ослеп.

— Что происходит? Вы в порядке? — внук цыганки помог мне подняться на ноги. Я огляделся по сторонам. Свечи вновь горели по периметру комнаты. Умершая старуха лежала в гробу все с тем же безмятежным лицом, только черная жидкость скопилась в уголках ее губ. Моя ладонь была вся в царапинах и кровоточила. Я обвязал ее носовым платком, стараясь не показывать это мужчине.

— Все в порядке, я просто переволновался.

— Пойдемте на свежий воздух.

Мужчина вышел из комнаты. Я снова огляделся, приходя в себя. Рядом с местом, где я упал, еле заметно блестел золотой зуб. Я поднял его замотанной рукой и поспешил к выходу из дома. Внук цыганки ждал меня на крыльце.

— Курите?

Я покачал головой.

— Меня зовут Михей.

— Виктор, — я пожал протянутую мне руку.

— Мне казалось, моя семья не ладит с вашей, — Михей сделал затяжку и выдохнул облако дыма. — Бабушка говорила, что моя мать чуть не вышла замуж за вашего отца, но они поругались. В итоге мать наложила на себя руки.

— Соболезную. Правда, я впервые обо всем этом слышу.

— Так и я недавно узнал. Мне бабушка рассказала, что ваш отец часто приезжал помочь с зайцами, хотя они его мало интересовали.

— С зайцами?

Михей задумчиво почесал затылок:

— Моя бабушка раньше разводила зайцев, продавала их важным шишкам для спортивной охоты. Развлечение такое – выпускать зайцев и охотиться на них. Все легче, чем отслеживать настоящего дикого зверя. Вы и правда ничего не знаете?

— Откуда мне? — пожал я плечами. — Дела отца меня не интересовали.

— А если так, — Михей снова затянулся, — тогда зачем вы здесь? Мы не друзья, не родственники. Что вам нужно?

Я не знал, что на это ответить, и выдал все, как есть:

— Твоя бабушка прокляла моего друга, и я надеялся, что она снимет проклятье.

Михей присвистнул.

— Таки прокляла?

— Друг стал живым манекеном. Заперт сейчас в моем доме.

— Ого, как… — Михей выпустил клубок дыма.

— Да, как-то так, — пожал я плечами. — Меня тоже хотели проклясть, но мне повезло.

Михей задумчиво посмотрел вдаль:

— А вот в это не верю.

— Почему же?

Михей указал на ступеньку крыльца перед собой. Я спустился вниз, пытаясь найти что-нибудь примечательное.

— Что там?

— Приглядитесь.

Он присел и постучал по деревяшке у своих ног. Там красовалась еле заметная надпись:

— Лю - доч - ка, — прочел Михей. — Тетя Люда, сестра ваша, нацарапала, когда была маленькой.

— Отец брал ее к вам?

Михей пожал плечами.

— Бабушка была доброй и любила детей. Ей нравилось возиться с вашей сестрой, и она никогда бы не стала проклинать вас. Хотя… в последнее время она и правда была не в себе. Но знаете что? Вам бы к Антонине сходить. Пусть вас осмотрит. Всего доброго.

Михей потушил сигарету и, не дожидаясь моего ответа, скрылся за дверями дома, а я медленно побрел прочь. До этого дня я и не думал, что покойная цыганка как-то связана с моей семьей. Я с ней даже не здоровался, а она, оказывается, чуть не стала моей бабушкой. Почему я этого не знаю?

Через карман я нащупал зуб, который подобрал в доме Михея. Образ старухи, сидящей в гробу, будоражил мысли. Может, я и правда спятил?

(продолжение следует)

— Спасибо, но зачем мне носить с собой нож?

Я уже начал беспокоиться, что Гришка хочет втянуть меня в одну из своих авантюр, но он лишь сказал:

— Как зачем? Ты же мастер на все руки, вдруг пригодится. Тем более, жизнь у нас такая...

Взгляд у Гришки помрачнел. Я знал о многих его похождениях, но некоторых вещей он никогда в разговоре со мной не касался. Чтобы сменить тему, я прицепил нож себе на ремень:

— И правда удобно.

— А то! — снова засиял Гришка.

Я предложил ему присесть за столик возле мастерской. Оттуда был виден край деревни, за которым простирались поля и река. Красивый вид на природу дарил мне умиротворение и вдохновение. Я вдруг захотел опробовать нож в деле. Принес из мастерской пару брусков и дал волю воображению. Гришка же набросился на водку и соленья.

— Как Людка поживает? — вдруг спросил он.

— Все также: из дома не выходит, со мной почти не общается.

— Может ее в санаторий какой?

Я почувствовал, как начинаю закипать, но попытался успокоиться. Гришка задел тему, которая мне не нравилась, и прекрасно это осознавал.

— А здесь тебе чем не санаторий?! — спросил я его. — Природа, воздух, красота.

Гришка выпил еще рюмку.

— Ты, Витька, не злись, я ж так, по доброте. Знаю ж, каково это - в четырех стенах сидеть. Там, в санатории-то, и врачи есть, и процедуры всякие, и с людьми бы она пообщалась нормально. А у нас тут что? Ванька-дылда, сосед твой, только жену в карты не проиграл. Лучший собеседник! Лизок из ларька, пять детей и все от разных мужиков. Спивается. Чем не подруга, а? А моя работа вообще не для мирской жизни...

Гришка начал наливать уже в стакан.

— Не с кем у нас разговоры водить… О! Есть еще эта, старуха больная, у кладбища живет со своим отпрыском.

Всю Гришкину тираду я старался пропускать мимо ушей. Когда он напивается, его заносит непонятно куда, и слушать это довольно утомительно. Хотя сейчас мне вдруг стало любопытно.

— Ты про цыганку эту?

— Да, — Гришка сделал большой глоток. — У нее там вообще крыша поехала.

— Ты это о чем?

— Как это о чем? Недавно шел себе по делам, а она - мне навстречу. Идет, улыбается противно так, и вдруг кидает в меня каким-то мусором. Забирай, говорит, ворюга. Смотрю на нее, а она смеется и дальше идет. Вот что это было, скажи мне?

— А она в тебя случайно не этим кинула?

Я достал из кармана платок и развернул его. Золотой зуб засверкал в свете заходящего солнца. Гришка присвистнул. Он тоже достал откуда-то грязную тряпку и показал мне:

— Гляди, такой же подарочек. Видимо, чувствует скорую смерть и нажитое раздаривает.

Гришка засмеялся, а мне стало грустно. Я посмотрел на брусок, который теперь имел очертания человечка с очень большой головой. У Гришки в детстве голова казалась тоже раздутой.

— Зато у старухи внук есть, который о ней заботится. А о нас кто позаботится, когда мы такими же станем?

— Э-э, друг, что-то тебя не туда понесло. У тебя же юбилей, праздник все-таки! Бросай свои деревяшки и со мной лучше выпей. Что это вообще у тебя?

Я показал Гришке фигурку, и он искренне расхохотался:

— На тебя похож. С такой же башкой и ушами, как у мартышки! Дай-ка мне его сюда…

Он взял фигурку и выудил складной ножичек.

— Сейчас мы и его заставим веселиться.

Гришка нацарапал на лице человечка корявую улыбу и ряд зубов. Добавил выпученные глаза и треугольный нос. Фигурка стала похожа на щелкунчика, только без броской одежды и шикарной шляпы.

— Чего-то ему не хватает, — пробубнил Гришка и на месте улыбки человечка начал вырезать небольшую выемку. Мне было интересно наблюдать за потугами Гришки в искусстве. Я выпил пару рюмочек, а третьей чуть не подавился от смеха. Гришка вставил в выемку зуб цыганки и грозно произнес:

— Ар-р, тысяча чертей, каналья!

— Тебе десять лет, Степаныч? Опять в солдатиков играешь?

— Это мушкетер, — обиделся Гришка.

— Больше на пирата похож.

— Тогда за пиратов? — Гришка протянул мне стакан с водкой.

— Давай лучше за тихую и спокойную жизнь.

— И старость без маразма?

— И старость без маразма.

Мы рассмеялись и выпили каждый свою порцию. Взгляд Гришки тут же поплыл. Он медленно съехал со стула, что-то пробурчал под нос и вырубился. Я притащил Гришку в пустующую спальню на первом этаже, подальше от глаз Людки, а после вернулся к мастерской.

Солнце садилось за горизонт. На небе начали появляться первые звезды. Я вдохнул полной грудью свежий воздух, достал нож и, снова поддавшись вдохновению, начал вырезать следующую фигурку. Человечка я успел подложить Гришке под руку. Если он проснется посреди ночи, то пусть как следует испугается своей куклы-вуду.

Я просидел на улице еще пару часов. Водка и закуска с моей помощью подошли к концу. В глазах начало двоиться, и я почувствовал, что пора идти спать.

Я внимательно осмотрел получившуюся фигурку. Заяц. Толстый, с короткими ногами и большим круглым хвостом. Голова, как и у человечка, тоже получилась слишком большой. Я добавил зайцу объемные глаза и подумал, что было бы забавно и ему подарить зуб цыганки. Пара минут, и выемка во рту была готова. Я выудил платок с зубом, и, стараясь не касаться мерзкого подарка, вдавил его в фигурку.

Заяц получился уродливым и противным. Он смотрел на меня безжизненным взглядом, и я почувствовал исходящую от него угрозу. Он будто ждал момента, когда я отвлекусь, чтобы вцепиться мне в горло. Его деревянные глаза вдруг стали красными, будто налились кровью. Острый зуб угрожающе сверкнул во мраке.

Я понял: заяц хотел доделать то, что не смог сделать много лет назад. Какая прекрасная ему представилась возможность!

В ушах отчетливо звучали слова безумной цыганки: "убийца, убийца..."

Заяц зашевелился в моих руках, его рот исказился в крике, похожем на скрип колес. Я выронил фигурку и пнул ее подальше от себя. Заяц покатился по земле и вскоре замер.

Пользуясь моментом, я опрокинул в себя последнюю рюмку, набрался смелости, подобрал зайца и тут же выкинул его в сторону пролеска, который граничил с мастерской.

«Через забор он явно не перепрыгнет», - подумалось мне, и эта абсурдная мысль меня успокоила и даже развеселила. Неужели я напился настолько, что мне начало мерещиться всякое? Я вернулся в дом и заглянул в комнату к сестре. Как и ожидал, с ней все было в порядке. Она спала на кровати, обложенная со всех сторон разными книгами. Стараясь не разбудить, я погладил ее по светлым волосам и отметил, что кое-где начала пробиваться седина. Людка старела быстрее, чем я.

(продолжение следует)

— Никаких проблем, — я попытался улыбнуться, но вышло криво.

— Еще раз извините, — продолжил мужчина. — Могу я угостить вас в знак примирения?

Он достал из сумки пластиковую бутылку с чем-то темным внутри.

— Это травяной чай с дикими ягодами, — объяснил мужчина. — Делаю сам. Вкус хороший и соседи хвалят. Но могут попадаться косточки. Берите-берите. Я и Антонине принес в благодарность за помощь.

Мужчина открыл сумку пошире, и я увидел несколько точно таких же бутылок. От долгой работы под солнцем мне очень хотелось пить, и я не стал отказываться. Когда цыганка с мужчиной ушли, я сделал пару глотков. На вкус обычный чай с мятой, малиной и, быть может, черникой. Я осушил бутылку, и вдруг почувствовал, как что-то твердое проскользнуло мне в горло. Меня почти стошнило, но все обошлось. Надо было пить медленнее, предупреждали же о косточках.

Я вернулся к своей работе, присел к земле и краем глаза заметил яркий камушек. Приглядевшись, я увидел рядом с собой золотой зуб. Эта цыганка кинула в меня своим зубом! Я вспомнил кровь на ее подбородке и меня передернуло от отвращения. Теперь ни один чай не смоет эту картинку у меня из головы. Я выудил из-за пазухи платок и завернул в него находку. Наверно этот зуб стоило вернуть владелице, но лучше сдать его в ломбард и купить новые петли, а то эти совсем проржавели.

Каждый день мы с Людкой вставали так рано, что солнце еще не успевало взойти, и возвращались домой поздно, когда уже наступали сумерки. В один из дней я задержался в школе с ребятами. Заставил сестру смотреть, как мы играем в футбол с местными парнями. Тогда мне казалось очень важным защитить честь своего нового дома, перестать быть пришлым городским и стать своим. Но сейчас, спустя столько лет, я жалею об этом. Никакая показная дружба не стоила жизни и здоровья моей младшей сестры.

Футбольный матч закончился нашей победой. Последний забитый гол был мой, и я был невероятно горд собой. В мыслях я все прокручивал этот момент, ни на что не обращая внимание. На автомате я усладил сестру на раму велосипеда впереди себя, на автомате закрутил педали.

Было уже очень темно. Моросил дождь. Дорогу до дома освещали проезжающие мимо машины. Пару раз кто-то сигналил, и Людка что-то кричала мне, но из-за ветра и из-за того, что я мысленно раз за разом переживал свой триумф, я ничего не мог разобрать и в целом не понимал, что сейчас происходит на дороге.

А на дороге был заяц. Упитанный грязный заяц с красными глазами прыгал по трассе, как ни в чем не бывало. Машины успевали увернуться, чудом не задевая его. Заяц бегал от колеса к колесу, пока, наконец, не прыгнул на мой велосипед. Я ехал под горку с приличной скоростью, уже плохо видел перед собой из-за дождя. От удара о переднее колесо, руль велосипеда резко накренился вправо. Сестра завалилась вперед, ее ладошки заскользили по раме в попытках ухватиться покрепче. Она закричала, я запаниковал. Велосипед перестал меня слушаться, тормоз не справлялся со своей задачей, а я изо всех сил старался не потерять равновесие. Мы резко съехали с трассы в глубокий овраг. Колеса начали путаться в жесткой траве. Мои голые ноги резало и жгло со всех сторон. От боли я поднял их выше, в конце концов бросив педали.

Под общие крики мы пролетели вперед еще на несколько метров, пока не наехали на голые камни. В одно мгновение заднее колесо велосипеда взметнуло к небу. Сестра слетела вниз, я упал на нее, а меня придавила тяжелая металлическая рама.

Какое-то время я не мог прийти в себя. Дыхание сбилось. На языке я почувствовал кровь и осколки выбитого зуба. Я еле встал на ноги, осмотрелся, и… с ужасом понял, что Людка не двигается. Ее глаза были закрыты, а челюсть вывернута набок. Левая рука тоже была неестественно изогнута. Я перевернул Людку на спину и с облегчением понял: она дышит. Слабо, но дышит.

Я выбрался обратно на дорогу в поисках помощи, и первая же машина остановилась рядом. Кто-то выбежал из салона, начал успокаивать меня и спрашивать, как я тут оказался. Я был весь в грязи, крови, мокрый от дождя. Моя сестра, еле живая, поломанная, лежала на дне оврага. У меня началась истерика, но я смог все рассказать. Мужчина, успокаивающий меня, тут же бросился вниз к сестре. Он вызвал для нас скорую и сопроводил до больницы.

Наверно сейчас он уже глубокий старик, но спустя годы я все еще благодарен ему, что он не проехал мимо, хоть я тогда и не запомнил его лица. Как и лица врачей, которые осматривали меня. Кто-то из них сказал, что я не должен был трогать Людку, ведь мог сделать ей еще хуже, но если бы я тогда не узнал, жива она или нет, я бы сам бросился под машину.

Людка пролежала в больнице больше полугода. Сломанная рука и вывихнутая челюсть быстро зажили. Однако ноги у нее отказали. Сестре не смогли помочь ни у нас, ни за границей. Отец отдал все сбережения на лечение Людки и ни разу не обвинил меня в ее травме. Хотя я знал, что винит.

Спустя несколько лет отец начал пить. Он пил один, на крыльце дома, слушая старые песни по радио. Иногда он разговаривал со мной на бытовые темы, но ни разу не говорил о сестре и ее проблемах со здоровьем. После очередной командировки отец не вернулся. Никто из знакомых с работы не знал, куда он мог пропасть, а родственников у нас не было.

Мне в скором времени уже исполнилось восемнадцать. Я закончил восемь классов и уже года три работал в качестве подмастерья у местного столяра. Не бросил и домашнее хозяйство, которое давало нам с сестрой еду круглый год.

Людка тогда еще жила на первом этаже. Ездила на коляске в магазин, старалась помогать с огородом. Мы завели несколько куриц, и однажды Людка наехала на одну из них. Молча, целенаправленно. Сестра без всяких эмоций смотрела, как хрупкое тельце вдавливается в землю и перестает двигаться.

Я был в ужасе. Все это время мне казалось, что я могу дать сестре жизнь, которой она лишилась из-за меня. Но я и понятия не имел, кем она стала за эти годы. Снаружи она улыбалась, шутила со мной, но внутри… Я не знал, что было у нее внутри.

Я дарил ей книги, швейную машинку, набор для рисований, настоящий, как у профессиональных художников, в конце концов, накопил ей на ноутбук. Тем не менее Людка все больше замыкалась в себе, а потом и вовсе перестала общаться с людьми и в целом появляться на улице.

В это же время я построил собственную мастерскую по работе с деревом. Стал брать небольшие заказы на табуретки или будки для собак. Иногда помогал соседям чинить крышу, устанавливать заборы, теплицы. Словом, делал все, что умел и зарабатывал на этом.

Время шло. Наша лачуга превратилась в большой двухэтажный дом со всеми удобствами. Баня с душевой, беседка с зоной для мангала, разросшаяся мастерская и просторный гараж. К несчастью, все это требовало своевременного ухода.

(продолжение следует)

Эта песня точно о их короле? Впрочем, их правитель сам стал заложником обстоятельств.

Мысленно проигрывая в голове детские стишки, Ремер затянул покрепче пояс с кинжалами, натянул на голову капюшон теплого плаща, расправил лямки набитого до верху рюкзака и с грацией чешуеперой лани выпрыгнул из окна своих покоев.

Его миссия была тайной и со стороны походила на диверсию, но жить так, как живут сейчас все люди в королевстве, больше нельзя.

Ремер грузно приземлился на переплетение мягких лиан. Советник был слаб и его провидения хватило лишь на простой призыв, что мужчина, конечно, учел. "Не жалко," — промелькнула в голове мысль, ведь магия никогда не была сильной стороной Ремера, и он редко на нее полагался.

Мужчина неспешно пересек дворцовый парк, скрываясь в висящих ветвях серебристых ив. В глубине парка, в условленном месте, советника встретил вооруженный страж и повел тайной тропой в сторону причала, где Ремер должен будет сесть в лодку к деревенскому рыбаку за нескромную плату за обе услуги.

От причала было только одно название. Это был небольшой песчаный берег с каменной кладкой для привязи весельных лодок. По рассказу владельца излюбленной Ремером таверны, "причалом" пользовались те, кому не хватило места и денег на аренду стоянки в центральном порту. Тайный выход к морю для ловли синего осьминога с летающим жаброхвостом и тайный заработок королевской стражи, о котором, конечно, никто ничего никогда и не знал.

Ремер оглянулся по сторонам и еле разглядел слившиеся с белым песком очертания седого гоблина. Старик с молотком в руке сидел возле перевернутой лодочки и весело насвистывал незамысловатую мелодию, раскачиваясь в такт из стороны в сторону.
Заприметив советника, гоблин, что-то прокричал на своем языке, от чего Ремер сильно вздрогнул.

— Не бохся, — с акцентом прогнусавил старик, подойдя к мужчине, — стесь никво.

— Вы друг Зорки, хозяина "Бочки моряка"? – Ремер протянул гоблину руку для приветствия, и рыбак протянул в ответ свою.

— Та! Сорхи просил помощи перет... — На этих словах старый гоблин запнулся и заметно ссутулился. Он неловко переложил молоток из одной морщинистой ладони в другую, явно давая понять, что ему тяжело закончить предложение и говорить на эту тему он не будет.

Ремер знал, что Зорки умер несколько дней назад. Кто-то нашел портового трактирщика с лопнувшими кровавыми язвами и пустыми глазницами на кухне «Бочки». Возможно, свидетелем жуткой сцены стал этот гоблин, но лучше не стоит об этом спрашивать. А что до Зорки… Кровавая чума — не самая лучшая смерть для того, кто пятьдесят лет бесплатно угощал эльфийской настойкой всех моряков в округе, когда те возвращались без крупной добычи.

За размышлениями Ремер на автомате помог гоблину перевернуть лодочку. На дне посудины было несколько заплаток, и глядя на них, советник начал сомневаться, что ему не придется добираться до цели вплавь. Тем не менее, он ничего не сказал старику и вместе с ним толкнул судно на воду. Выбора все равно не было.

Лодка мерно покачивалась на воде, чьи мягкие волны искрились на ярком солнце. Если бы не та самая цель, Ремер мог бы подумать, что согласился на морскую прогулку.

Деревенский рыбак ловким прыжком уселся за весла. Ремер осторожно забрался в лодку и сел напротив старика в ожидании отплытия. Советник уже думал, что сам будет грести, но гоблин его не пустил. Из перепачканных мазутом штанов он достал мешочек с травами, когтем подцепил несколько фиолетовых листьев и положил их себе под язык.

— Тахнахя макия коплиноф! — задорно отчеканил старик своему спутнику и вытянул руки перед собой, показывая, как неестественно забурлила на них плоть.

Морщинистая кожа гоблина начала разглаживаться и блестеть во всех местах, куда попадало палящее солнце. Дряблые мышцы исхудалого тела стали медленно надуваться, словно глотка ледяных лягушек в снежный сезон. Карие глаза рыбака налились кровью и стали похожи на бездонные демонические. Старик, обвитый пульсирующими венами, неуклюже размял мускулистые плечи, и лодка от этого движения закачалась еще сильнее.

Ремер вцепился в бортики судна крепкой хваткой. Он выглядел напуганным и даже приоткрыл рот, но не от удивления или желания закричать. Советник наконец осознал, какую траву съел его проводник, и эта мысль выбила его из колеи.

То, что сделал гоблин, не было никакой тайной магией, но было большой глупостью. Эти фиолетовые травы были сильным лекарством и сильным ядом одновременно, а назывались они "дыханием смерти". Сок "дыхания" давал выпившему силу и здоровье бравого война, но затем в удвоенном размере отнимал это. Глупый старый гоблин проглотил яд лишь для того, чтобы помочь незнакомцу по просьбе покойного друга. Пусть и за деньги, но, кажется, он уже не успеет их потратить.

— Хещо прихожусь, та? — улыбка старика больше походила на оскал. Вязкая слюна стекала по подбородку, придавая рыбаку дикий вид безумца. Но гоблин был в сознании. По крайней мере пока.

Ремер не мог точно сказать, когда действие трав прекратится и унесут ли они сразу жизнь обычного работяги. Мужчина с силой стиснул зубы и лишь мотнул головой в сторону, давая понять, что готов к отправлению. Ремер снова погрузился в себя. Советник совсем не рассчитывал на жертвы. В конце концов, его путешествие было спланировано не за этим.

Отлив помогал гоблину грести по направлению к открытому морю. Путь был близкий, но довольно трудный. Течение подхватило лодку по правую сторону от скал Гартта и чуть не затянуло их в подводную воронку.

Гоблин стал силен благодаря травам, очень силен, но недостаточно для противостояния водной стихии. Ремер снова воспользовался провидением, которое только-только успело накопится в его теле. Быть провидцем стихий не так уж и бесполезно, хотя оценивать полезность этих магов довольно сложно. Многие из них предпочитают быть ближе к природе, меняя семью и городской комфорт на дикую жизнь в одиночных скитаниях. Ремеру это было чуждо. Тишине и покою он предпочитал шумную музыку и бешеные танцы.

Когда-то предпочитал. Когда все это у него было.

Советник достал из-под плаща фляжку с водой и протянул ее гоблину. Может быть, мужчина хотел отблагодарить старика за самопожертвование или утешить, чтобы хоть как-то сгладить вкус сожаления о содеянном. Жалкий жест дружелюбия. Ремер не знал, что нужно говорить тому, кто уже находился на волоске от гибели, и кто решился на это по доброй воле. Поэтому молчал.

Гоблин перестал грести и с удивлением посмотрел на советника. Старик явно читал мысли, поскольку четко и ясно произнес:
— Я сделал это, потому что мог и потому, что ты можешь вернуть королевству былое величие. Зорки мне все рассказал… Знаешь, мои дети и внуки страдают от кровавой чумы, а соседи умирают от голода. Они каждый день из последних сил спасают свой урожай от пожаров и наводнений. Бессмысленное занятие. Я устал на все это смотреть.

Все тело старого рыбака пульсировало от сильной физической нагрузки, но он не сбавил темп ни у Пролива тысячи зубьев, ни у скал Драконьей пасти. Четвертый советник безучастно смотрел по сторонам и думал о том, какие же балы были при прошлом правителе. Мужчина вздрогнул, когда гоблин, тяжело дыша, произнес:
— Мы нха мехсте.
Рыбак уже стал похож на пересохшую, но растянутую мумию. Кожа, подхваченная ветром, ссыпалась с головы и дряблого торса гоблина, уносясь прочь, словно прах, выпущенный в последний путь. Старик, словно в замедленной съемке, отпустил весла и завалился спиной на дно лодки. Действие дыхания смерти закончилось, и гоблин умер.

Советник молча снял со спины плащ и обмотал им рыбака. Он перекинул тело за борт, после наблюдая, как медленно оно уходит ко дну. Это не похоже на настоящее прощание, но это лучше, чем если они оба будут гнить где—нибудь на скалах, терзаемые голодными врановыми дьяволами.

Мужчина сел за весла и проплыл еще немного до причала, где его встретила вооруженная тюремная стража.
— Кто такой? – прорычал высокий стражник, целясь копьем в голову незнакомца.
— Четвертый советник Ремер Верфаль, прибыл по приказу Первого советника короля, Гримуна Всевидящего, – холодным тоном профессионального переговорщика произнес мужчина.
— Зачем? Впервые слышу о приказе.
— Пусти его, — сказал второй стражник, низкий и тощий. В его руках уже находился выпотрошенный рюкзак Ремера. — Он пришел брать пробу.
— Уже брали, — не унимался первый. Острие его копья было в опасной близости от правого глаза советника.
— Случилось непредвиденное обстоятельство, — Ремер старался не нервничать, — лекарь не смог получить результат от прошлой пробы, и меня попросили на месте проконтролировать процесс и явиться с уже готовым результатом.
— Пропусти его, Бертс, — тон второго стражника больше походил детское хныканье, — он же советник. Даже печать в сумке есть. Да и сам подумай, кто вообще захочет сюда плыть с какими-то другими целями?
— Черт знает что в этой стране творится, — пробубнил Бертс и опустил копье.
Второй стражник протянул Ремеру руку, помогая взойти на причал.
— Вы поедете на лифте, — неприкрыто зевая, произнес он, — надеюсь, вам не нужно объяснять правила посещения нашей тюрьмы? Нет? Идите за нами.

От причала до первых ворот трое людей шли молча. Вокруг было тихо и спокойно, а шум прибоя и приятный прохладный ветерок одурманивали и усыпляли. Ремер почувствовал, как сильно вымотало его путешествие по морю. К тому же, он не ел с прошлого вечера. Мужчина нехотя осознал, как сильно он и старый гоблин оказались похожи в текущей ситуации. Сам Ремер тоже устал смотреть на изможденные вокруг лица, устал видеть вывески закрывшихся лавок и кабаков, а еще ему очень сильно приелось участвовать в бессмысленных заседаниях, выслушивая очередное нытье слишком юного короля. Умереть уже не страшно. У него все равно не будет сил на обратную дорогу.

Стража впереди мужчины резко остановилась напротив невысокой каменной ограды. Ремер в раздумьях чуть не влетел в широкую спину Бертса, а тот недовольно цокнул языком и, наклонившись, что-то прошептал своему напарнику. Второй стражник кивнул Бертсу в ответ и радостно сообщил советнику:
— Дальше мы не пойдем. За этими воротами территорию охранял Гритцель, но он заразился кровавой чумой и врановые дьяволы растерзали его тело.
Стражник поднялся на цыпочках поближе к уху Ремера и шепотом добавил:
— Оно до сих пор там, его тело. И не одно. Бертс считает, что видел за воротами призраков.

В руку советника был грубо всунут свиток с витиеватыми узорами.
— За стеной по тропе идите вперед до подножия башни, найдите высеченную руну и приложите к ней свиток. Появится лифт и отправит вас наверх. Все понятно?
— Раньше нас телепортировали провидцы науки, — подал голос Бертс, — но, как видите, на острове уже нет ни провидения, ни науки. Удачи.

Он без особого энтузиазма похлопал Ремера по плечу и пошел назад, к причалу. Второй стражник последовал за ним. Ремер остался в полном одиночестве среди шелестящих от ветра деревьев. Смеркалось, небо было ясным, окрашенным в оттенки от оранжевого до фиолетового. Где-то сияли звезды, и где-то можно было любоваться таким же закатом и не чувствовать себя слишком опустошенным.

Ремер подошел к крепким деревянным воротам и снял с них тяжелый засов. Ворота, нехотя, с громким визгом петель, поддались напору советника. Мужчина вошел внутрь ограждения и медленно побрел по узкой тропе в сторону длинного силуэта, темнеющего на горизонте.

Ветер, дующий с моря, больше не успокаивал, а окутывал холодом. Ремер поежился: теплого плаща у него больше не было. Ни плаща не было, ни друзей, ни семьи. Жизнь завела советника в окружение бескрайних полей, усеянных трупными лилиями. Очень красивые белые цветы с удивительно мерзким запахом и ядовитым соком. Ремер интуитивно старался не касаться ногами их пышных бутонов, пусть он и был в плотных штанах и кожаной обуви, а не в сандалиях, когда он впервые познакомился с этим растением.

Остров, на который попал советник, был тюрьмой, но не такой, как городские тюрьмы, с переполненными некогда камерами. Все пространство острова напоминало руины древнего королевства, у которого со временем уцелела лишь одна крепкая постройка — башня, шпиль которой уходил высоко-высоко в небо. С каждым шагом вперед его острие как будто взлетало ввысь еще на пару метров. Каменные блоки башни, при приближении к ней, становились крупнее раза в два, а периметр сооружения уже опоясывал территорию как минимум для пяти огрских домов. Колоссальные размеры.

Наконец Ремер остановился у подножия постройки и провел ладонью по шершавым плитам в поисках необходимой руны. Глаза Ремера отказывались искать ее среди трещин и сколов, а вот пальцы быстро нащупали причудливый резной узор, совпадающий с узором на свитке. Ремер приложил к высеченной печати мятый пергамент, и вдруг почувствовал, как почва под его ногами начала сильно вибрировать. Земля вокруг советника потрескалась и расползлась в стороны, оголяя под собой разноцветную мозаику. Ремер хотел было отпрыгнуть в сторону, но не успел. Появившийся из-под земли диск вдруг засветился по краям бледно-голубым светом, указывая на барьер, и мужчина больше не мог вернуться на безопасную поверхность. Диск начал подниматься вверх, постепенно наращивая скорость, от чего Ремер потерял равновесие и рухнул на спину не в силах пошевелиться.

Мужчина буквально вдавливался в мозаику на полу лифта. Глаза из-за встречных потоков воздуха сильно слезились, а дыхание перехватило. Без каких-либо ориентиров, например, окон или решеток, сложно было судить, сколько метров вверх советник уже пролетел. Хотя на такой скорости он бы в любом случае ничего не увидел. Ремер решил не двигаться и подождать, пока аттракцион не начнет останавливаться.

Через некоторое время, к облегчению Ремера, диск начал тормозить, а после замер у каменного выступа. Мужчина привстал на локтях и огляделся по сторонам с нескрываемым восхищением. Темный шпиль башни, который он не видел издалека, но представлял себе обычной железной конструкцией, оказался природной скалой. Башня, высеченная из природного камня, была сотворена, несомненно, сильнейшим провидцем стихий. Вот если бы у Ремера тоже была такая сила, ему бы явно не пришлось драться с поваром из-за слишком скудных порций жаренных змей.

Советник на трясущихся ногах ступил на твердый пласт скалы. Камень в свете взошедшей луны сиял холодной лазурью, а в тени сливался со звездным небом. Меж острых выступов Ремер заметил темный тоннель, с высеченными по периметру входа рунами.

Мужчина оглянулся посмотреть на мир, может быть, в последний раз, прежде чем войдет в пещеру. Расстояние от ворот до башни с такой высоты оказалось крохотным, хотя Ремер шел по тропе около получаса. Цветы в поле казались гораздо меньше мерцающих звезд над головой. Черное море опоясывало остров, сливаясь с небом на горизонте.

Ремер никогда не ощущал себя на столько маленьким и на столько большим одновременно. Он вытянул руку вперед и прикрыл один глаз. Ладонь, благодаря получившейся иллюзии, как бы накрывала весь мир, сжимала и разжимала целую планету по прихоти одного лишь Ремера.

Ему вдруг стало очень грустно. Он мог бы сбежать из Хтога куда угодно, жить как вздумается и ни о чем не беспокоиться, но он выбрал не этот путь. Ремер обернулся. Перед ним зияла огромная пропасть без света и надежды. Там обитала Она. Советник содрогнулся при мысли об этой женщине. Бесспорно красивая, умная и обворожительная с приятным голосом и умеющая вести ненавязчивые беседы. В их прошлой жизни они были друзьями. Он был юн и наивен, а она взяла его под свое крыло. Со временим их роли изменились. Изменились и они сами. Теперь же пора поставить точку в их истории.

Ремер заглянул в пещеру и увидел, что впереди есть слабо освещенное пространство. Советник прошел по извилистому коридору и вышел в огромную залу. Внутри пещера оказалась сплетением природного камня и искусной архитектуры. Пол пещеры был устлан белой плиткой. Где-то виднелись мраморные вазоны с дикими растениями. Те же растения лианами свисали со свода пещеры, обвивая у стен полуразрушенные мраморные колонны. Откуда-то сверху лился лазурный свет, от которого веяло равнодушием и холодом. Внизу же были расставлены свечи, и от их мерцания появлялось ощущение тепла и спокойствия.

В самом дальнем конце пещеры Ремер увидел зеркало в полный человеческий рост, а чуть ближе к выходу на круглом пьедестале была постелена колона в виде вазы с претензией на фонтан. Советник прищурился и разглядел, что на этой постройке лежит несколько рогатых черепов горных орков. Эти малыши сумели добраться и до башни, но участи их не позавидуешь.

Вдруг тень за колонной шевельнулась. Рефлекторно советник ухватился за рукояти кинжалов, но ничего не произошло. Ремер, стараясь идти бесшумно, приблизился к постройке. За колонной в свете свечей он сумел разглядеть женскую фигуру в темных одеяниях с золоченой вышивкой и тяжелыми украшениями на руках и шее. На голове женщины был капюшон, из-под которого выбилась длинная белая прядь.

Узница башни сидела на выступе с опущенными руками, чуть склонившись вперед. Возле нее восседал врановый дьявол с иссиня-черным оперением, двумя длинными хвостами и глазами, горящими алым огнем. Птица клевала ладони женщины, медленно отрывая окровавленную плоть и глотая ее, словно обычное насекомое.

— Лети в столицу, — произнесла женщина, — я хочу знать, как дела в рыболовном промысле.

Врановый дьявол послушно поклонился женщине, пару раз взмахнула крыльями, взмыл в воздух и устремился к источнику лазурного света у свода пещеры.

— Ты кормишь птицу своей плотью, чтобы та служила тебе и шпионила за нами. – тихо произнес Ремер. Он знал, что что-то подобное увидит в стенах тюремной башни, но все равно в тайне надеялся, что этого не будет.

— Это не запрещено, — ответила узница, — я всего лишь хочу знать свежие новости.

— Запрещено использовать кровавое провидение.

— Это крупицы, — парировала женщина, — на большее у меня сил не хватит.
— Вот как? Я как раз пришел это проверить.

Узница наконец обернулась на голос незваного гостя. Ее глаза с бардовой радужкой немного расширились от удивления, но выражение лица оставалось бесстрастным. Темные веки снова скрыли глаза за завесой равнодушия. Заключенная отвернулась от мужчины.
— Седьмой советник Ремер? Нет, извини… Уже ведь четвертый? – Женщина медленно обвязывала ладонь куском ткани. – Чем обязана визиту в столь нелегкое время?

Равнодушие заключенной вдруг разозлило Ремера. «Всем обязана!» — хотел он крикнуть в ответ, но вместо этого достал из рюкзака массивный прибор с тремя маленькими колбочками и трубочками, прикрепленными к небольшому глиняному горшку.
— Я пришел узнать правду, Агастель, — произнес советник, копируя безучастный тон собеседницы.
— У меня уже брали пробу провидения в этом месяце.
Женщина наиграно изобразила недовольство.
— Это особый случай, — спокойно произнес советник. — Нужен твой волос.

Всем вниманием мужчины завладело чудо провидцев науки, которым он пользовался чуть меньше, чем один раз за всю свою карьеру.

Узница меж тем спокойно подошла к массивному зеркалу, стоящему в глубине пещеры. Она взяла с каменного пола две малоприметные гальки и, поднеся к очередной свече, ударила их друг о друга. Вспыхнул огонек, немного озарив собой мрачный угол. Женщина зажгла еще пару свечей возле себя, сняла с головы капюшон и выудила из-под плаща маленький гребень.

Ремер тем временем возился со своим оборудованием. Он достал из горшка мешочки с серебристым, зеленым и черным порошком и рассыпал по колбочкам по щепотке от каждого вещества. Далее мужчина выудил из-за пазухи полупустую фляжку с водой и вылил в горшок остатки жидкости, а после обратно закрыл шершавый сосуд крышкой.
— Агастель, — обратился к женщине Ремер, — Все готово.

Советник вынул правый кинжал из ножен. Оружие сверкнуло в полумраке, и Ремер на мгновение встретился глазами со своим отражением на гладкой поверхности лезвия. Мысль, которая преследовала его несколько месяцев снова напомнила о себе. «Ее нужно убить,» — зашептал внутренний голос, — «Без суда и разбирательств. И плевать, что приказал король».

Вдруг навязчивый шепот оборвался и Ремер поймал себя на том, что уже несколько секунд смотрит, как заключенная расчесывает свои длинные белые волосы. Глаза Агастель были прикрыты, взгляд затуманен. Она равнодушно смотрела куда-то в глубь себя и казалась оторванной от реальности. Простая и… беспомощная.

Ремер всей душой хотел бы ошибиться в своих суждениях, но кровавая чума появилась в королевстве как раз после смерти его правителя. Слишком странное совпадение, о котором никто не мог думать, ведь тогда у каждого на уме была лишь одна мысль – выжить любой ценой. В некоторых селениях ученые-провидцы успешно противостояли этой страшной болезни, но вскоре все изменилось, и бороться с чумой было уже некому.

Со множеством смертей пришла нехватка рабочей силы и продовольствия. Урожай гнил на полях, привлекая внимание мелких зверей, на которых в свою очередь пришли охотиться звери крупнее. Больные, голодные люди забыли о безопасной жизни. Многие начали покидать дома, стараясь найти то место, где им помогут. Но они лишь распространяли заразу.

В столице Хтога был объявлен карантин. В город никого не пускали и никого не выпускали. Воины королевства сидели вместе с простыми горожанами, обеспечивая порядок на улицах.

Без стражи на границах дикие племена волколюдов начали делать набеги на полузаброшенные деревни, в конце концов, забрав львиную долю северных земель себе. Болезнь подкосила все сферы жизни государства. Некогда великая страна превратилась в оплот страха и отчаяния.

В груди Ремера кольнуло. По вечерам в своих покоях он долго размышлял о том, что же привело такую редкую болезнь в Хтог, и озарение не заставило себя ждать. Конечно, провидец крови. Только сильнейшему из провидцев крови подвластно такое дикое, необузданное проклятье.
— Ремер? — Агастель протянула гребень с волосом советнику, но тот все еще плавал в своих мыслях.

Женщина вздохнула и положила волос в колбу с зеленым порошком. Порошок мгновенно растворил седую нить и тускло замерцал изумрудным свечением. Узница немного ущипнула себя за кончик носа, от чего у глаз образовалось по капельке слез. Агастель подцепила соленую каплю кончиком пальца и смахнула жидкость в колбу с серебристым порошком. Порошок впитал слезу и тоже замерцал во мраке, словно крохотная звезда на небосводе. Осталась последняя колба, и для нее был необходим уже известный ингредиент, однако магия успела залечить раны на ладонях женщины. Она приметила кинжал в руке у остолбеневшего Ремера и потянулась к его рукоятке, мягко коснувшись пальцев мужчины. Прикосновение мгновенно вернуло советника на землю. Он отпрыгнул от узницы и прорычал:
— Не трогай меня, ведьма!
Лезвие кинжала сверкнуло возле лица Агастель, и та от испуга рухнула на землю.

— Я хотел сделать все по-хорошему, — дыхание Ремера сильно участилось, но он все же продолжил, — хотел узнать, остались ли у тебя силы после заключения. Использовала ли ты их, чтобы наслать на жителей Хтога чуму за то, что те с тобой сделали.
— А что со мной сделали? – лицо заключенной снова стало бесстрастным. Она поднялась на ноги. Родной сын грозился растерзать меня вместе со всем королевством. Ваш благородный правитель оставил мне на память шрам и кинул гнить в башне, посчитав меня недостойной собственной смерти. Но я все равно не желаю никому зла, а если бы желала, то все равно не смогла бы ничего сделать даже с помощью провидения. Я много лет была вашей королевой, неужели я бы предала свой народ, кому преданно служила долгие годы?
— Ты обманом захватила власть! — голос Ремера задрожал, — Чем ты можешь доказать, что не околдовала короля ради престола? Оборванка из низов и вдруг возомнила себя королевой.
— Раньше ты мне говорил совсем другое, Ремер. Мне даже немного обидно.
— Волк в овечьей шкуре! — крикнул в сердцах мужчина, — Если ты сдохнешь, всем будет только лучше!

Агастель вмиг лишилась своей выдержки. Она взмахнула рукой, и невидимые путы сжали горло советника. Ремер, выронив кинжал, вцепился обеими ладонями себе в шею, стараясь найти и разжать душащие его пальцы. Он почувствовал, как из ног и рук отливает кровь, все сильнее раздувая вены на голове и плечах.

Тем временем узница подняла с каменных плит оружие и приблизила острое лезвие к груди советника.
— Я была хорошим правителем. — шипела Агастель, — Страна при мне процветала. Чем я заслужила такое отношение к себе?

Без воздуха Ремер начал терять остатки сил. Его ноги подкосились, и он упал на колени перед бывшей королевой. Лицо советника стало пунцовым, на губах проявилась пена. Вдруг взгляд Агастель упал на еле заметные пятна, покрывающую кожу рук мужчины. Кровавая чума коснулась и его, Ремера, того самого весельчака и воображалу в монокле, что днем любил читать королеве нотации, а вечером — угощать дворфийским портером с тыквой.

Узница, ощутив прилив жалости, опустила меч и развеяла магию. Ремер тут же начал жадно глотать ртом воздух, но в конце концов сильно закашлялся. Агастель присела рядом с ним, шепотом прося прощение и пытаясь понять, чем может помочь с его недугом.

Откашлявшись, советник тяжело задышал. Одной рукой он потирал шею, а другой вдруг выхватил из-за пояса второй кинжал и с размаху ударил по животу ведьмы. В ударе рука Ремера вытянулась в бок, и алые капли крови, сцепившиеся с клинком, слетели с лезвия, окропив пол и забытый всеми горшок с колбами. Черный порошок растворил в себе недостающий компонент и стал еще темнее, полностью поглощая падающий на него свет. Вода внутри горшка забурлила, и все преобразованные элементы в колбах ссыпались через трубки во внутрь сосуда.

Агастель лежала на холодном камне, прижимая руки к ране на животе. Ремер все еще тяжело дышал, но уже мог встать на ноги. Он приблизился к узнице и тихо произнес:
— В детстве я размышлял: а что было бы, если бы провидцев крови не изгоняли? Я часто задавался этим вопросом, но и подумать не мог, что жизнь сама мне покажет ответ. Ты очень сильная ведьма, и я не понимаю, почему ты до сих пор жива.
Женщина улыбнулась. В глазах, переполненных болью, заплясали демонические огоньки.
— Как ты думаешь, Ремер, кто первый узнал о моих способностях? – спросила она.
— Откуда мне знать? Кто-то увидел, как ты скармливаешь мясо с ладоней своим врановым дьяволам. Это все, что я знаю.
— Это был Вурфельд, — засмеялась Агастель, — он был очень болен, и чтобы не ждать лекаря, я попросила птицу собрать мне нужные травы. Мальчишка застал меня врасплох и решил доложить обо всем страже. Ни отцу или советнику, а сразу страже.
— К чему ты это говоришь? – Ремер приставил кинжал к шее узницы для последнего удара.
— К тому, что кажется, мой сын, хоть и провидец жизни, но так и не научился принимать верные решения. Поэтому я до сих пор и жива.
— Это ненадолго.

Горшок с бурлящим внутри зельем затрясся за спиной Ремера. Пар, шедший из-под крышки, стал гуще и сильнее и отбросил глиняное препятствие высоко вверх. Приземлившись на каменный пол, крышка разбилась вдребезги, что отвлекло Ремера от своей цели. Советник резко обернулся, и увидел, что пар, идущий из горшка, белый и чистый, словно снег. Никаких примесей магии провидца крови. Агастель была слаба и оставалась без сил долгие и долгие годы.
Ремер обернулся к раненой женщине и взял ее за холодную руку. Он в любом случае поступил правильно. Скоро настанет и его черед.
В голове советника снова заиграла детская песенка:
«Лишь кровавый провидец раз в тысячу лет
Возвращается к нам, забирая наш свет,
Возвращается к нам, разрушая баланс,
Он войной убивает невинный детей,
Он сводит с ума бедных птиц и зверей,
О, король Хтога, защити же всех нас».