Н.А. Некрасов «Эй, Иван!». Читает Реми Майснер
Немного о житье-бытье в России, которую мы потеряли, но вот-вот найдём.
Немного о житье-бытье в России, которую мы потеряли, но вот-вот найдём.
В 1858–1859 годах Дюма (отец) совершил поездку в Россию. Во время визита он был частым гостем на даче, где жили Н. Некрасов и Панаевы. Кстати, Дюма считал Некрасова величайшим русским поэтом и лично переводил его стихи на французский.
Из воспоминаний Авдотьи Панаевой:
«Дюма был для меня кошмаром в продолжение своего пребывания в Петербурге, потому что часто навещал нас, уверяя, что отдыхает у нас на даче.
Раз я нарочно сделала для Дюма такой обед, что была в полном убеждении, что по крайней мере на неделю избавлюсь от его посещений. Я накормила его щами, пирогом с кашей и рыбой, поросенком с хреном, утками, свежепросольными огурцами, жареными грибами и сладким слоеным пирогом с вареньем и упрашивала поесть побольше. Дюма обрадовал меня, говоря после обеда, что у него сильная жажда, и выпил много сельтерской воды с коньяком. Но напрасно я надеялась: через три дня Дюма явился, как ни в чем не бывало, и только бедный секретарь расплатился вместо него за русский обед. Дюма съедал по две тарелки ботвиньи с свежепросольной рыбой. Я думаю, что желудок Дюма мог бы переварить мухоморы!»
Когда ты учишься в средней школе, то не понимаешь, что являешься объектом манипуляции. Манипулируют тобой, всё-таки долго несмышлёнышем, тысячи и тысячи взрослых людей. И ты почему-то считаешь едва ли не всех, кто над тобой, очень умными и опытными, желающими тебе добра, веришь в то, что они наставят тебя прямо на путь истинный.
Эти умные – составители школьных программ, методисты, авторы школьных учебников и те, кто худо-бедно поставил им материал для умозаключений, это учителя, и учителя учителей, и авторы учебников для них. Абсолютное большинство этих людей ты не то что в глаза не видал, но никогда и в воображении не представишь. И все они от наших младых ногтей определяют, что нам читать, учить наизусть, а главное, как все это единственно верно понимать-толковать. В советское время они сливались с отрядами непосредственных идеологов, постигших последние и наивысшие истины и готовых вдалбливать их в головы кому угодно.
Именно поэтому я и говорю о манипуляции. Познанию подлинной России, а уж тем более тайн души человеческой нас старательно не учили. У наших учителей имелись едва ли не на всё готовые ответы. Большинство из наставников были искренни, но догадывался ли кто-то из них, что их ответы, прежде всего, нуждались в проверке на научную истинность? Эта истинность была необходима всем – учителям и ученикам, большим и малым... блудным детям ХХ века.
Интересно, как обстоит дело с пониманием этих проблем в сегодняшней школе?..
Стоишь ты у своей парты и стараешься насколько можешь выразительнее бормотать (зря, что ли, зубрил, оценка нужна!): «Вот парадный подъезд. / По торжественным дням, / Одержимый холопским недугом, / Целый город с каким-то испугом...». И так далёк от тебя этот неведомый парадный, потому что твой подъезд – это подъезд хрущёвки, в подвале которой ты с друзьями хранишь сигареты и не раз уже по торжественным и неторжественным дням дегустировал с ними разливуху... Хотя, когда дойдёшь до строк «И пошли они, солнцем палимы, / Повторяя: “Суди его бог!”, / Разводя безнадёжно руками...», вдруг встанет перед глазами образ бабушки, что ходила к директору совхоза с просьбой выписать столбики и штакетник для ремонта завалившегося забора, да пришла ни с чем. А потом просила выписать дроблёнки, а потом... да всё приходила домой в слезах. Вспомнишь отца, который много лет стоял первым в очереди на квартиру, а когда доходило до дела, оказывался то третьим, то пятым – прямо за своими посредственными и непосредственными начальниками...
Иллюстрация к стихотворению Н. А. Некрасова
«Размышления у парадного подъезда».
Художник А. И. Лебедев. XIX век.
А то слушаешь вдохновенный или невдохновенный – тут уж как повезёт – голос учительницы: «Суров ты был, ты в молодые годы / Умел рассудку страсти подчинять. / Учил ты жить для славы, для свободы, / Но более учил ты умирать...», сам же занят созерцанием милой головки одноклассницы, которая совсем недавно была гадким утёнком и вдруг обернулась первой красавицей! Но краем уха всё-таки ловишь странный смысл услышанного и тут же отпускаешь реплику – «А зачем учить других умирать? Пусть сам и умирает, если жить не хочется»...
Остроумно ли, нет, но большинство в классе смеётся.
Потом, если школа не вытравила любовь к литературе, ты неизбежно продолжаешь отбирать и приближаться к своим писателям. Часто потрясение, вызванное их произведениями, делает их дороже и ближе тебе, чем собственные родственники.
Я пошёл дальше, т. е. посвятил себя удивительной профессии, аналитике текста, литературоведению. И по мере того как я в неё углублялся, произошло то, чего я не ожидал. Читательская избирательность осталась, но резко вырос интерес к тем авторам, к которым я прежде его не испытывал или даже отчасти, может быть, невольно игнорировал их творчество. Например, я долго не мог определиться со своим отношением к роману
Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Ведь, на первый взгляд, это вполне милое сочинение – рассказывающее о том, как «новые люди», разумные-святые спасают несчастных и падших, по большей части проституток, из «подвалов» и «преисподних трущоб». Так, может, и не знал бы, умиляться «новым людям» (а поначалу так и было!) или сомневаться в их подлинности (позже настало и это), если бы не помог Ф.М. Достоевский. Когда я проанализировал повесть «Записки из подполья» и роман «Преступление и наказание» как прямой ответ на «Что делать?», высветились не просто убогость и утопичность мыслителя Н.Г. Чернышевского, но и реальный ужас, который стоит за его прекраснодушными идеями. Однако это только увеличило мой интерес к нему и к его ближайшим соратникам, к Н.А. Некрасову и А.Н. Добролюбову. Нешкольное постижение их идей и творчества делало всё более объёмной, содержательной и реальной картину национальной, умственной и духовной, жизни. Анализ произведений Ф.М. Достоевского и ещё одного полемиста с Н.Г. Чернышевским, И.С. Тургенева, позволил проследить филигранно исследованный ими процесс становления религии «новых людей». Именно религии!
Редакция журнала «Современник». Художник О. А. Дмитриев. 1946 год.
Слева направо: А. Я. Панаева, Н. А. Некрасов, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, И. И. Панаев.
Она оказалась перевёрнутым, опрокинутым христианством. Место Христа занял Антихрист. То, что нигилисты, либералы (так называл себя тот же Н.А. Некрасов*) именовали «честным» и «благородным», «прогрессивным» и «передовым», на деле формировалось как культ сатаны. И в этом заключалась подлинная трагедия России – невыносимые реалии николаевского режима заставляли горячих и уверовавших в своё маломальское образование мальчиков становиться на путь социального протеста, исповедовать самые крайние идеи. На поверку же они оказались… идеями обыкновенных убийц, философствующих уголовников. Неспособная воспринимать запросы текущей жизни, российская власть опоздала, безнадежно опоздала с отменой рабства и внутренними реформами. Она своими руками старательно взращивала массы террористов и стремительно приближала свой крах.
Парадокс в том, что те, кто готов был разрушать и убивать или, по меньшей мере, благостно проповедовать идеи «смены декораций», претендовали на роль святых-мучеников. Власть, находящаяся в неадеквате, сама «делала биографии» неадекватам идеологам. Н.А. Некрасов явил себя одним из изобретателей революционного религиозно-поэтического канона, оформлявшим по нему соответствующие «биографические данные». 19 мая 1864 года состоялась гражданская казнь Н.Г. Чернышевского, за нею последовала ссылка в Сибирь. Соратник по перу посвятил этим событиям стихотворение «Пророк» (1874).
Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!..»
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
Так мыслит он – и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна…
Его ещё покамест не распяли,
Но час придет – он будет на кресте;
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.
Когда мы говорим, «о мёртвых либо хорошо, либо ничего», часто забываем, что цитата заканчивается словами «кроме правды». Для меня в этом и подобных стихотворениях сегодняшнего юбиляра, скрыта вся суть, весь итог его поэтической идейности. Подано предельно высоко, а на самом деле на наших глазах совершена подмена космического масштаба. Пришёл самозванец и сказал: «Я ваш новый революционный Христос». И это был соблазн. Такие подмены не проходят бесследно и безнаказанно, последствия от них тоже вселенские. Что случилось с Россией в результате того, что соблазнились, всем хорошо известно.
Зигзаги и повороты нашей истории и трагичны, и удивительны. Сколько сегодня наново построено парадных подъездов! Как актуально, издевательски комично звучит тема «Кому на Руси жить хорошо»! Почему-то представляется картинка: сегодня подрастающий мажор, сын чиновника или какого-нибудь Оболта-Олигархова готовит домашнее задание, учит стихи Н.А. Некрасова: «Безмятежной аркадской идиллии / Закатятся преклонные дни. / Под пленительным небом Сицилии, / В благовонной древесной тени, / Созерцая, как солнце пурпурное / Погружается в море лазурное, / <...> / Ты уснешь, окружён попечением / Дорогой и любимой семьи / (Ждущей смерти твоей с нетерпением); / Привезут к нам останки твои, / Чтоб почтить похоронною тризною, / И сойдешь ты в могилу... герой, / Втихомолку проклятый отчизною, / Возвеличенный громкой хвалой!..».
Смешно? Не очень? Вот и я не могу понять.
С юбилеем Вас, дорогой Николай Алексеевич Некрасов! Вы по праву завоевали себе бессмертие в русской литературе – и как пророк, и как абсолютно современный поэт!
Материал подготовил доцент кафедры журналистики и литературоведения Васильев Владимир Кириллович.
Их есть у нас! Красивая карта, целых три уровня и много жителей, которых надо осчастливить быстрым интернетом. Для этого придется немножко подумать, но оно того стоит: ведь тем, кто дойдет до конца, выдадим красивую награду в профиль!
Пришла немилость божия,
Деревня загорелася —
А было у Якимушки
За целый век накоплено
ДоллАров тысяч пять.
Скорей бы взять те доллары,
А он сперва настолочки
Из шкафа стал спасать;
Жена его тем временем
С миниатюрами возилася,
А тут изба и рухнула —
Так оплошал Яким!
Главным печальником горя народного 50-х - 60-х годов, был, безусловно, поэт Некрасов, гневно бичевавший пороки власть имущих.
О филантропы русские! Бог с вами!
Вы непритворно любите народ,
А ездите с огромными гвоздями,
Чтобы впотьмах усталый пешеход
Или шалун мальчишка, кто случится,
Вскочивши на запятки, заплатил
Увечьем за желанье прокатиться
За вашим экипажем...
Афанасий Фет вспоминал: «Шел я по солнечной стороне Невского лицом к московскому вокзалу. Вдруг в глаза мне бросилась встречная коляска, за которою я, не будучи в состоянии различить седока, увидал запятки, усеянные гвоздями. Напомнив стихотворение Некрасова на эту тему, я невольно вообразил себе его негодование, если б он, подобно мне, увидал эту коляску. Каково же было мое изумление, когда в поравнявшейся со мною коляске я узнал Некрасова».
(А.Дюков, историк)
Николай Некрасов в 1840-х заведовал журналом "Современник". Дела шли неплохо, но в какой-то момент все литераторы разом захандрили и ничего стоящего на печать не прислали. Некрасов сидит в редакции, за голову схватился — сдавать журнал в набор нужно было ещё вчера, а материала нет.
Тут забегает к нему Тургенев, волосы назад, и с порога заявляет: Николай Николаевич, нашёлся материал для выпуска! Тут один молодой талантливый автор такую повесть накатал, что вы как ознакомитесь, перо своё сломаете от зависти.
Обрадованный Некрасов тут же выкупил повесть и стал ждать текст. Как только его прислали из типографии, Некрасов снова схватился за голову. Такой "графомании" он давно не читал: все действующие лица — сплошь графы да графини, только и делают, что оттопыривают мизинчик, да несут какую-то псевдофилософскую ерунду.
Некрасов тут же пошёл к Тургеневу разбираться. Иван Сергеевич грустно прочитал "шедевр" и рассказал, в чём дело. Повесть эту ему читала одна барыня ангельской красоты. Да не просто читала, а аж нашёптывала в ухо, чуть губами не касаясь. Ну и бедный Иван Сергеевич так отвлекался, что всё содержание повести как-то пропустил мимо ушей.
Некрасов Тургеневу отомстил самым страшным образом: усадил за стол и заставил переписывать текст до приличного состояния. Тургенев всё отредактировал, но потом встал из-за стола и заявил в сердцах:
Хорошенько надо было бы высечь автора, чтобы он не смел никогда браться за перо! Да уж и меня кстати!
Сечь Тургенева Некрасов не стал, но на его мнение больше никогда не полагался.
Нелепая красота
Посмотрели, почитали, вспомнили...прослезились и листаем дальше