Записи из дневника Клары Петровны Никитиной о своем блокадном детстве⁠⁠

"22 июня 1941 года. Солнечное утро не предвещало ничего плохого. Настроение было хорошее. Впереди целый день без осадков (так вещало радио накануне). Я взяла рукоделие и голубую табуретку, которую для меня сделал сосед дядя Паша, и пошла во двор. Села под окно и стала вышивать. Из окна высунулась Зоря и стала мне кричать, но так как она шепелявила, я не сразу поняла, о чем. Но потом сообразила, что это война, напали немцы и бомбили Киев…"

"— Люди простаивали в магазинных очередях с 8 утра до 8 вечера 12 часов в надежде хоть что-нибудь получить по карточкам. Но продуктов не было, и вечером расходились все по домам. Но не все могли вернуться домой. Несколько трупов остались лежать, так как они уже мертвые стояли в очереди, зажатые живыми, и не могли упасть — так плотно был забит магазин людьми, ожидавшими продукты. Мертвых оттаскивали на край панели и оставляли их до того, как бригада на санях не вывезет их на братское кладбище, которое образовалось на месте бывших огородов на правой стороне реки Смоленка на острове Декабристов."

"— Мамочке становилось все хуже и хуже. Продукты, которые получили в конце декабря, съели, и в доме не осталось ни крошки. И не то что продукты, хлеб перестали выдавать. Вот тут пошла поголовная смертность. Мой сосед Женя Турманов позвал меня на Смоленское кладбище. Там были кусты малины. Мы пошли в лютый мороз наломать веток, чтобы их заварить кипятком и пить, как чай. Жене было 14 лет. Это был высокий мальчик, и если ему снег был выше колен, то мне по пояс. Я брела за ним по его следам, так как не было ни тропинки, ни дорожки. Падала, он меня вытаскивал из снега. Было ему нелегко, так как он тоже был истощен голодом. Замерзшие, все в снегу, мы добрели до малины, наломали веток. Обратный путь домой был трудный. Я без конца падала, а он меня тащил едва ли не на себе. Пришли домой, от мороза рот не открывался, руки были как крюки, нос побелел, так как я его отморозила. Мама, как могла, меня растерла. Поставили кофейник и старыми книгами вскипятили воду. Туда положили ветки малины, и чай был готов. Сестричка пришла из магазина. Она там простояла 12 часов, не имея крошки во рту, ожидая, что выдадут по карточкам хлеб, но напрасно, хлеба не было уже два дня. Какой вкусный и ароматный был чай. Розовый, и нам казался очень сладким. Потом мы жевали ветки малины. Они тоже нам показались божественными…"

"— Хлеба не выдали и на третий день. Зато на четвертый мы получили тройную порцию. Многие съедали его на выходе из магазина, а придя домой, ложились и умирали от заворота кишок. С нами могло бы случиться то же самое, но мы догадались покрошить его в тарелку и залить кипятком. Получился «суп». Вот поэтому такой беды и не случилось с нами…"

"…Дошел слух, что в столовой выдают суп по крупяным талонам. Я взяла бидончик и пошла. Давка стояла ужасная. Кто за кем, было непонятно. Руки было не вытащить, так как меня сжимали со всех сторон. Супа не хватило многим, в том числе и мне. А суп был вода, заболтанная с мукой. Передо мной вышла женщина с бидоном и поскользнулась. Бидон выпал из ее рук, и суп вылился на снег. Женщина закричала диким голосом, потом упала и стала грызть снег, на который вылилось содержимое бидона."

"Утром в 6 часов я взяла хлебные карточки и пошла в булочную за хлебом. Карточки у меня были мамина и моя на 375 грамм хлеба. Сестричка взяла свою карточку на 125 грамм хлеба и пошла в магазин дежурить (может, выдадут продукты). Мама ей сказала, чтобы она его выкупила и съела в магазине, так как там стоять надо было двенадцать часов.

Я выкупила хлеб, и только вышла из булочной, как какой-то парень вырвал у меня хлеб и убежал. Я кричала погромче той женщины, что пролила суп. Я орала так, что слышно было по всему Васильевскому острову. Люди ахали, охали, но помочь мне никто не смог. Парень убежал и, наверное, на ходу этот хлеб съел.

Я бежала домой по 17-й линии и орала не своим голосом, и на Камской улице, и в парадной, и не закрывала рот. Влетев в квартиру, я своим криком разбудила всех соседей. Все выскочили в коридор с вопросом: «Карточки украли? — Нет, хлеб. Слава Богу!»

Мы с мамочкой ждали мою сестричку. Она пришла вечером и вытащила из кармана свою порцию хлеба. Видимо, ей кто-то сказал в магазине, что у меня вырвали хлеб. Она не съела его. Она принесла его домой, и мы разделили эту порцию на три части."

"Еще в сентябре в нашей школе образовали госпиталь. И мы, бывшие ученики 11 школы 3А класса, договорились шефствовать над ранеными бойцами. До войны мы посмотрели фильм «Тимур и его команда», тимуровское движение нас всех захватило. Ну что ж, и мы так сможем, — подумали мы. Договорились между собой и пошли в школу. Никто не возражал, что мы будем приходить и помогать раненым, но только в ту палату, где мы учились — это был наш класс, и учительницей до войны была Насевич Валентина Александровна, старая, но очень нами любимая. Я, Люба Раскуратова, Лида Иванова, Шура Федорова, Надя Артемьева, Виктор Горшков, Алик Скалецкий, Слава Петров.

Мы писали письма по просьбе раненых, читали им книги, читали стихи, просто сидели и разговаривали. Многие умирали. Во дворе был сарай, куда их выносили. А когда сарай набился полный, их вывозили машинами на братское кладбище и хоронили в общих могилах. Постепенно наша группа редела. Первым умер Витя Горшков. Было уже очень холодно, и его мама не смогла его похоронить, так как земля была очень твердая. И его труп поставили в угол комнаты. Так он и простоял до тепла в комнате. Живые зимовали вместе с мертвым.

До войны мы с Витей сидели за одной партой. Это был хороший, жизнерадостный мальчик, озорной. Мы с ним часто ссорились. Я его выгоняла со своей парты, он послушно брал портфель и шел на «галерку». Но когда наша учительница входила в класс и видела его не на своем месте, то командовала: «Горшков, марш на свое место». Он так же послушно брел, взяв портфель, на свое место. Так и просидели мы с ним за одной партой три года. И, возможно, до десятого класса просидели бы, если бы не пришла к нам война."

Вот этот момент - совершенно меня перекрыл.

"В нашей квартире жил дядя Павел со своей женой. Он работал грузчиком. Они не голодали. Дядя Павел воровал муку, а его жена пекла хлеб в печке. У них и дрова были. Когда она пекла хлеб, то запах стоял по всей квартире, а у нас судороги сводили рот. И вот однажды жена дяди Павла тетя Настя дала нам с сестренкой заказ — связать ей скатерть. Мы вязали эту скатерть при коптилке, замерзшими руками, день и ночь. Все гадали, сколько нам даст тетя Настя хлеба за работу. А когда работа была окончена, скатерть получилась полтора на полтора метра, то мы получили 200 грамм хлеба. Тетя Настя пекла хлеб, а дядя Павел продавал его на рынке, то есть, менял на золото. Сотрудники ОБХС его «застукали», сделали обыск, конфисковали продукты и посадили. Больше мы его не видели. А тетя Настя опасливо прожила всю войну, но ни в чем не нуждалась."

"Моя сестричка часто падала в обмороки, и мама совсем не вставала с постели. У нас распухли ноги и болело сердце. Врачи ходили по квартирам, такие же голодные и слабые, как мы. Всем подряд выписывали белладонну, которая никому не помогала.

И вот, в ночь с 31 января на 1 февраля мама попросила сестренку позвать бабушку, которая жила в этой же квартире. Бабушка пришла. Маме было очень плохо. Она только и успела сказать бабушке: «Мама, не оставь детей» и умерла.

Плакала бабушка. Плакали мы с сестрой. Нет больше нашей мамочки. Не увидим мы ее большие ласковые глаза. Не погладят нас ее заботливые руки. И что мы скажем папе, когда он вернется? Писем от него все не было. А мы писали и писали ему.

…Сосед сколотил из фанеры гроб. Бабушка маму обмыла, причесала. И надо было нести ее хоронить на новое братское кладбище за рекой Смоленка. Могильщики запросили, чтобы вырыть могилу, 1 кг 600 грамм хлеба, 10 пачек папирос или 1000 рублей денег. Бабушка влезла в долги и уплатила.

2 февраля 1942 года похороны. В ночь с 1 на 2 февраля сестра отправила меня спать к бабушке, а сама всю ночь простояла у маминого гроба. Ей было только 35 лет, моей мамочке. Я проплакала всю ночь."

"Бабушка с тетей стали над нами шефствовать, а потом тетя стала нашим опекуном. Жить стали без мамы. Нужны были деньги, чтобы выкупать продукты, а их не было.

10 февраля сестре исполнилось 16 лет, и сосед дядя Миша Турманов пообещал устроить ее на завод Калинина, где работал сам. Через некоторое время сестра устроилась на работу, а я осталась дома за хозяйку.

Сестра проработала один месяц на заводе, а потом там всем поголовно сделали уколы от дизентерии. Очень много рабочих завода сразу же заболели, в том числе, и моя сестра. Открылся понос. Это была погибель для истощенного организма.

Вызвали на дом врача. Врач сказала, что организм не перенес прививку. Возможно, это было вредительство, чтобы убить много людей, которые работали для фронта на военном заводе.

Заболел после укола и дядя Миша Турманов. Мы думали, что он умер где-нибудь на улице, но оказалось, что его прямо с работы отвезли в больницу. Он очень долго там лежал и все-таки остался жив. И после войны еще долго работал на этом заводе, до самой пенсии."

https://www.facebook.com/alonsokexano/posts/1021351796317160...