Эй, толстый! Четвертый глаз. Глава 8⁠⁠

Начало тут

Хотелось бы сказать, что двадцать лет назад Ромуальд Филиппович выглядел лучше, чем сейчас, что молодость придавала ему стати, а сам он излучал силу. Но это не так. Это сейчас он – на пике сил и возможностей – горделив и могуч. Это теперь накопленный опыт развернул его плечи и расширил походку.

А в 1998 году молодой гельминтолог выглядел неважно. Он был сутул. Походка его сопровождалась тяжелым шарканьем. Прозвище Айрон Мэйден, которым Ромуальд Филиппович ныне гордится, тогда являлось насмешливой кличкой, прилепленной одноклассниками. Обычно такие прозвища даются за глаза, но молодого Ромуальда однокашники не стеснялись, обидно обзывали прямо в изуродованное кислотой лицо. А юный гельминтолог лишь беспомощно хихикал, лелея тайную ненависть к надменным мучителям.

В себе молодой Ромуальд стеснялся всего. Он казался себе одним сплошным недостатком. Разумеется, он был уродлив, и его боялись. Зимой скрывать уродство не составляло труда – достаточно было замотать лицо шарфом, как будто бы тебе холодно, ходи на здоровье, почти никем не замеченный. Но летом начинался кошмар. Все было в жизни молодого Ромуальда – и испуганные женщины, и обкакавшиеся при его появлении дети, и глумливые предложения от киношников сняться в ужастике, и всеобщая брезгливость. Никто не хотел видеть, какой прекрасный человек Ромуальд Филиппович. Никто не хотел к нему даже приближаться.

В свои двадцать пять лет Айрон Мэйден оставался девственником. Что-то предпринимать было безнадежно. Ромуальд Филиппович свыкся с мыслью, что помрет, не поебавшись. Он ни разу не танцевал с девушкой медленный танец, не целовался при Луне. Вообще ни с кем не целовался. Даже в щечку. Девушки Ромуальда Филипповича избегали. Даже откровенные уродины.

Однажды летом, когда соседи по общаге разъехались на каникулы, юный гельминтолог решил переломить ситуацию. Он нашел в газете бесплатных объявлений телефон интим-услуг, вызвал в общагу проститутку. Когда девушка увидела Айрон Мэйдена, она вытащила из сумочки газовый баллончик и торопливо заговорила:

– Не приближайся, чертов урод. Еще хоть шаг – опылю нахуй.

Ромуальд Филиппович позволил ей уйти.

Он был несчастен и отвержен. У него адски стояло на всех женщин вообще. Он остервенело дрочил, но легче ему не становилось. Душа Айрон Мэйдена просила любви. Но, по воле злого рока, гельминтологу было отказано в простом человеческом счастье. Оно доставалось другим людям. Но только не Ромуальду Филипповичу. Он старался свыкнуться с жуткой мыслью, что его никто никогда не полюбит. Но до конца поверить в это не мог. В глубине души он совершенно абсурдно полагал, что однажды случится чудо, проклятие отверженности будет развеяно. И его всем сердцем полюбят. Так верила в своего принца Золушка, а в своего капитана Грея Ассоль. Вот и Айрон Мэйден также ждал любви.

«Где же ты ходишь, вторая моя половинка?» – размышлял Ромуальд Филиппович, вглядываясь в лица прохожих. Он романтично верил, что однажды встретит свою суженую.

Так оно, в общем-то, и случилось.

***

Наставником Айрон Мэйдена в гельминтологии был Кузьма Ферапонтович Грязской. Крепкий старик, академик, живая легенда.

Кузьма Ферапонтович был из крестьян Астраханской губернии. Шестой ребенок в многодетной семье, он родился хилым, старшие его обижали, а ровесники игнорировали. Кузьма стал пропадать в коровнике, где, как выяснилось, нашел общий язык с паразитами. Мальчик научился выгонять своих друзей из их теплых извилистых домов внутри коров, свиней и прочего скота, и играл с червяками. Известно, что в деревне секретов не утаишь, и будущий академик стал абсолютным изгоем.

Так бы и продолжалось, но все изменил случай. Во время коллективизации семью Грязских признали кулаками, погрузили в товарный вагон и повезли в Сибирь. Высадили в тайге – угрюмой и холодной, несмотря на то, что стояла ранняя осень. Еды не было, выживай, как хочешь. Пережили зиму ссыльные благодаря будущему академику. Тот быстро определил, в ком из товарищей по несчастью совершенно точно живет червь – в жирной бабе из некогда соседней деревни. Затем маленький Кузьма сгонял в тайгу, собрал нужные травы, сварил отвар, напоил им бабу и выгнал червя. Будущий академик зажарил семиметровую добычу на углях и накормил голодающих. Благодаря червям ту зиму и пережили. Дальше стало полегче.

Школу Кузьма Ферапонтович закончил в тайге, а поступать поехал в Москву, на биолога. По велению сердца, как позже писали в журнале «Наука и жизнь». Прошел огонь, воду, во время войны трудился для победы в стенах лаборатории. Был у него какой-то секретный проект, о котором академику, похоже, не терпелось рассказать, но было нельзя – мешал гриф секретности.

В 1990-м, на семидесятилетие, Кузьму Ферапонтовича мельком и бестолково показали в программе «Очевидное невероятное» и скромно поздравили в углу одной из начальных страниц журнала «Наука и жизнь».

Кузьма Ферапонтович был не самым эмоциональным человеком. Главным интересом в жизни для него были черви. Академик Грязской был холостяком, личная жизнь у него отсутствовала.

Лишь однажды он поинтересовался жизнью своего аспиранта.

– Сам откуда? – спросил он во время препарирования свежей проглоттиды.

– Из Ташкента, – ответил Ромуальд Филиппович.

– Угу, – сказал на это академик.

И больше никогда не интересовался деталями жизни своего ученика.

Впрочем, был еще один эпизод. Он произошел во время празднования 75-летия Кузьмы Ферапонтовича. В этот раз его поздравила только Академия наук. Да и то, прислали открытку на месяц раньше. На юбилей не приехали телевизионщики, да и «Наука и жизнь» не проявила к юбиляру никакого интереса.

Впрочем, юбиляр воспринял такое пренебрежение, как должное. Он не дрогнул лицом, не изменился в голосе. Отмечали в лаборатории, маленьким коллективом: сам Кузьма Ферапонтович, вахтерша баба Нюра, лаборантка Светлана Игоревна, охранник Витя, уборщица баба Катя и молодой аспирант Айрон Мэйден.

Неожиданно именно к аспиранту, человеку, который проработал в лаборатории без году неделю, обратился сам академик-юбиляр.

– Такова, юноша, судьба гельминтологов, – сказал он. – Кто, как не мы являемся мучениками науки? Нас презирают. Нас оплевывают…

– Да скажете тоже, Кузьма Ферапонтович, оплюешь вас! – вмешалась баба Нюра.

– Цыц! – рявкнул на нее академик. – Не жди, юноша, хоть какой-либо благодарности за свой труд. Мы – парии науки. Мы занимаемся своим неблагодарнейшим из дел только потому, что не можем им не заниматься. Это раньше у нас были – экспедиции. В Азию за червями ездили. Такое добывали – ух! А сейчас – не то.

Кузьма Ферапонтович был страстный рыбак. Стены его кабинета украшали черно-белые фотографии. Вот академик стоял с громадным сомом, которого взял на аскариду. А вот в Средней Азии – держал громадного червя. На фоне стоял меланхоличный верблюд.

– Наше научное направление хотят добить, – печально говорил академик за юбилейным столом.

На столе было оливье от бабы Нюры, огурчики от Светланы Игоревны, бутылка клюквы на коньяке от охранника Вити и коробка конфет от бабы Кати.

– Мы живем без финансирования, без поддержки, – говорил Грязской, пронзая Айрон Мэйдена пристальным взглядом. – Но я хочу, чтобы ты знал: это все-таки не зря. Кому-то там, – Академик ткнул пальцем в изувеченный пятнами плесени потолок, – наш труд все-таки нужен. Он не дает нам пропасть. Может быть, это Бог. А может и Великий Червь.

А потом Кузьма Ферапонтович выпил клюквы на коньяке из пластикового стакана и стал декламировать какое-то страшное стихотворение:

Но что за образ, весь кровавый,

Меж мимами ползет?

За сцену тянутся суставы,

Он движется вперед,

Все дальше, — дальше, — пожирая

Играющих, и вот

Театр рыдает, созерцая

В крови ужасный рот.

Уже позже Айрон Мэйден узнал, что эту жуть написал Эдгар По и называется она «Червь-победитель».

***

Спустя три года положение лаборатории стало совсем отчаянным. Только что обесценился рубль. Лаборатория в очередной раз была поставлена на грань банкротства.

В те годы Айрон Мэйден зарабатывал на Арбате. Он ходил по улочке в жутком балахоне и седом парике. Туристы думали, что он так загримирован под монстра с обложки Iron Maiden и охотно с ним фотографировались. Фотографии были платные. В общем-то, зарабатывал Ромуальд Филиппович совсем не плохо. За эти деньги и жил, и даже получалось что-то откладывать.

А вот лаборатория загибалась. И вместе с ней – смысл жизни.

Грязской ездил в Академию наук, возвращался оттуда злющий. Он пытался пробиться к Черномырдину, рассказать о важности исследований, и почти уже договорился о приеме, но тут Виктора Степановича отправили в отставку, а с окружением нового премьера надо было договариваться заново.

Ромуальд Филиппович видел, как в академике тяжело зреет какое-то решение. И однажды, вскоре после чудовищного падения рубля, Грязской сказал:

– Что ж, Ромуальд! Я долго старался избегать этого, но ничего не могу поделать. Мы пойдем к американцам.

– Так это же хорошо! – сморозил Айрон Мэйден.

– Дурак ты, Ромуальд! – сказал на это академик. – Когда-нибудь поймешь.

Айрон Мэйден немного обиделся и думал: «Почему это я дурак? Ведь продаться Америке – это круто! Это же страна супервозможностей! Вдруг нас туда заберут, в этот обетованный рай? Вдруг я найду там себе женщину? Это Кузьма Ферапонтович тормозит. Такое прекрасное решение. Почему он не хотел его принимать?»

С американцами у академика получилось договориться быстро. Им назначили прием в роскошном здании, недалеко от Смоленской площади. Ромуальд Филиппович с нетерпением ждал встречи с небожителями-американцами.

И вот этот день настал. И, конечно же, судьба Айрон Мэйдена в этот день переменилась.

Продолжение следует...