Эй, толстый! Четвертый глаз. 51 серия⁠⁠

Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве

Диктофон оказался действительно прост в использовании. Лена немного потренировалась в подъезде.
– Раз-раз! Я иду тебя искать! – сказала она, нажав кнопку REC.
Теперь кнопка STOP. Где она? Ага. Вот. С квадратиком.
PLAY – с вытянутым треугольником. Ну-ка, что получилось?
– Раз-раз! – оглушительно разнесся по всему подъезду ее собственный голос с совершенно дурацкими интонациями. – Я иду тебя искать!

«Я действительно так говорю? – ужаснулась Лена. – Теперь понятно, почему у меня мужика нет. Да еще и всякую хуйню несу. Вот что такое «Я иду тебя искать»? Кого я иду искать? Блин, жалко отдавать диктофон-то! Он пригодиться может. Если я так вот разговариваю, с такими ебанутыми интонациями, то надо с этим бороться. Блин! Как же меня воспринимают посторонние! Стыдно-то как!»

Но потом Лена подумала, что у нее есть деньги, и она может раскошелиться и на диктофон. Они недорогие. В принципе, его можно было и спиздить. Наука это нехитрая. Договориться с охранником, Лена даже знала, с кем именно. Многие так делали, но Лена опасалась ввязываться в мутные махинации, после которых начинаешь зависеть от непорядочных людей. Сама купит, невеликие деньги.

Уже в квартире Лена поняла, что никогда не разговаривала с матерью. Чтобы вот так вот, глаза в глаза: «Мама, надо поговорить!» Никогда! Наоборот, это мать рвалась с ней поговорить. Но что она говорила – Лене ли не знать! Кровавый бред! Его невозможно было воспринимать серьезно. И Лена от него все время пряталась – иногда уходила в другую комнату, иногда отключалась (такое, говорят, с мужиками бывает, когда их жены пилят). И слова матери сливались в общий фон, который не надо понимать. Говорит себе какую-то ерунду.

Но кому мог понадобиться матушкин кровавый бред? Да еще и за такие деньги! Может, Лену разыграли? Может, на счетчик хитро выставили? Да еще и прикололись.

– Борща пожри! – рявкнула мать из кухни.
Ее можно было бояться, на нее можно было злиться, но готовила она очень вкусно.

«Вот за столом и поговорим!» – подумала Лена. Она переоделась в домашний халат. Диктофон положила в карман. Пошла на кухню.

– Жри давай! – Мать подвинула к Лене миску с борщом, в который ляпнула сметану.
– Блин! Я не люблю сметану, ты же знаешь! – возмутилась Лена.
Потом подумала: «А что это я начинаю? У меня задание или что?»
– ЖРИ! – рыкнула мать. – С хлебом! С хлебом жри!
Подвинула толстыми ломтями, по четверть буханки каждый, порезанный белый хлеб.
– Меня разнесет, мамуль! – сказала Лена.
«Опять я не о том!» – одернула себя она.

Надо было начинать. Диктофон в кармане уже давно что-то там писал. Лена подумала, что Семен Аркадьевич, когда будет запись слушать, подумает, что Лена – такая дура! А она ведь, на самом деле, не дура?

Хотя все-таки дура. Потому что список слов в сумочке забыла. Не взяла с собой. И что теперь делать? Потом с матерью общаться? Но потом будет странно. Мать что-то заподозрит. Почему это дочка все время от нее бегала, уши затыкала, а теперь поговорить хочет?

«Ладно, – подумала Лена. – Была не была. Тем более, первое слово там «Новый год», а второе – кажется, «лотерейка».

– Ммм, вкусно, мамуль! – сказала Лена.
– Жри! – ответила мать, но уже довольным голосом.
Услышала комплимент, развиваем наступление.
– А на Новый год приготовишь такой борщ?
Мать что-то уронила на пол. Нож.
– Я подниму, – сказала Лена, снова кляня себя за дурость. Думала ведь нож от матери убрать!

Хорошо, хоть вспомнила, спохватилась.
Лена осторожно положила кухонный тесак на стол, подальше от матери.
Но та о своем оружии уже забыла. Глаза ее подернулись мутной пленкой.

– Вот хуй тебе будет праздник, если бабок не принесешь, – забормотала она, глядя в одну точку – правей и выше Лениной головы. – Вот хуй! Ты уебан несчастный, ничего не зарабатываешь.

«Ну и зачем я все это записываю? – в панике подумала Лена. – Она сейчас пилит своего вымышленного мужа. Как его там? Хрюшу? Степашку? Что-то из мультика. Гаврюшу!»

Последнее имя Лена произнесла вслух. И мать встрепенулась.

– Гаврюша! – завопила она. – Он-он! Неудачник сраный. Семь месяцев на работу ходил – не платили ему! Нормальный пошел бы, договорился. Вагоны бы поразгружал! Вагоны! В Макдональдс бы сходил. Да дворником бы устроился! А этот – уебан. Вот все у него так. И на работу ходил – чисто отметиться, ничего там не делал. И не получал ничего. От семьи прятался. Ага. А мы тут сидим, жрать хотим, бабкину пенсию прожираем. Нормально, да? А этот пойдет, хуйней пострадает в кабинете, письку свою подрочит, в носу поковыряет. «Я работал, – говорит. – Я, сука нахуй, работал. Весь из себя пиздец устал!»

Лена не хотела, а захихикала. Гаврюша вел себя как менеджер. Но не на тот, что в торговом зале, а тот, что в офисе.

– Он пальцем, блять, не шевелит! – заходилась мама. – Пальцем! Девки-проститутки растут. Что им носить? Ладно, Олька за Оксанкой донашивает. А Оксанка? Что ей, как бомжихе ходить?

«В общем, понеслась обычная хуйня про вымышленных дочек, – подумала Лена. – Дальше можно уже и не слушать».

Лена хотела уже отключиться и попробовать в другой раз вывести маму на разговор. Сейчас она очень устала. В конце концов, рабочий день позади.

«Стопэ! – вдруг сверкнуло в голове. – А почему бы не послушать и дальше? Я вот как-то не верю в этих дочек, хотя мать описывает их вполне конкретно. Я уже знаю, что Оксана – старшая, а Оля – младшая. Почему я так уверена, что их нет на свете?»

Лена похолодела. Ее бытие освещалось каким-то новым светом, под странным ракурсом.

«Сколько маме лет? – подумала Лена. – Пятьдесят восемь. Потому что меня она родила в тридцать восемь. Я поздним ребенком была. Но что мама делала до этого времени? Папа мне ничего не рассказывал. Он вообще с какого года с матерью-то сошелся? Да с 1993 года. Он же сам говорил. А познакомились они – в дурдоме! А как мать туда попала? Что с ней было до того? Неужели у меня есть сестры?!»

Теперь по коже пробегал вовсе даже не холодок, а вполне себе крещенский ядреный мороз.

– А куда делись Оксана и Оля? – спросила Лена. – Почему я их никогда не видела?
– Съебались, проститутки! – завопила мать. – С деньгами нашими!
– Так ты говорила, что этот, как его, Гаврюша денег не принес?
– Выиграл он их!
– В карты?
– Какие карты?! На вокзале. А до того – в телевизоре! А армян подглядывал.
– А это кто? Мой брат?
– Не брат он тебе! Сожрали мы его!
– С Гаврюшей?
– Гаврюша не ел. Чистоплюй херов. Дочкам значит можно человечину, а он – фу ты, ну ты! – нос воротит. Мне говорит салаты и шмалаты, монпансье, блять, и курвуазье. В ресторане-то за милую душу наяривал, а я пельменями давилась.

Лена очень быстро перестала что-то понимать. Слишком до фига всего было понамешано в словах мамы. Можно было запутаться. Где та ниточка, которая распутает клубок?

– А вот этот армян – он кто вообще был? – спросила Лена. – Он-то откуда взялся?
– Это я объявление дала, на остановке повесила. «Сдаю комнату!» Пришел. А деньги нужны были. Так он пришел такой деловой. Колбасу линейкой мерил, чтоб не съел кто! А бабка ночью ту колбасу жрала! А армян той колбасой потом Гаврюше в морду тыкал. А может, проститутки жрали – Оксанка с Ольгой.
Какая-то бабка то и дело всплывала в материной бредовой мифологии.
– А что за бабка?
– Так Вера Юрьевна. Даже не бабка. Прабабка. Девяносто два года. Ох-ох! Померла в тот же миг, как Гаврюша выиграл.
– Так подожди. Ты говоришь, он выиграл в телевизор. В лотерею, что ли?
– Так на Новый год, говорю же тебе. Там еще этот, в блестящем пиджаке, был…
– Вместе с армяном?
– Нет! Номера объявлял! И Гаврюша выиграл. А я ему на тот билет денег не давала. Он у армяна занял. А армян пришел, видит, что Гаврюша выиграл и говорит: «Это мой билет!» Ты сколько дал? Сто рублей! А билет – двадцать восемь миллионов! Двадцать восемь! И тут Вера Юрьевна Богу душу-то отдала.
– И что? У него остался билет? – спросила Лена, почти не сомневаясь в положительном ответе на свой вопрос.
– Ха! Хуй! Я его зарезала.
– Что?! – оторопела дочь. – Как?!
– Ножом. А Гаврюша, бестолочь, пшикалкой сортирной ему в глаза поливал. Мать семейства, значит, билась изо всех сил, а этот чахлый фраер пшикалкой попукивал!
– Ты убила человека? – все еще не верила Лена.
– Ха! И сожрала!

Лена чувствовала себя так, словно ей за воротник халата напихали колотого льда.

Нить за нитью Лена вытягивала из матери эту историю. Возникло странное ощущение, что история – это червь, тонкий и нежный. И его надо тянуть аккуратно, чтобы он вышел из глотки весь, не порвался в пути. «Фу!» – подумала Лена и потеряла аппетит. Борщ в миске так и остался недоеденным, но о нем уже никто и не вспоминал.

Лена холодела от ужаса. Но успокаивало ее лишь то, что это – материны фантазии. Как есть у детей воображаемые друзья, так и иллюзорные враги могут быть. Вот и мать навыдумывала себе кровавой хуйни с выигрышами в лотерею и каннибализмом.

Дыр и несообразностей, на самом деле было много. Например, Лена не могла понять того, как лох и неудачник Гаврюша научился выигрывать огромные деньги? Вот это был прокол, который не давал шарику вымысла взлететь. А еще было непонятно, почему этого армянина-квартиранта, если был весь такой из себя блатной и грозный, никто не искал? Какие-то друзья ведь у него должны были быть? Или он бандитский общак спиздил и скрылся?

Но рассказ о том, как Гаврюша уколол мать в грудь шприцом, вдруг добавили достоверности. Вика знала, что бывают такие транквилизаторы. Собака, в которую таким стреляют, разом с ног падает и лежит, хотя в сознании остается. Да Лена сама мать так однажды утихомирила (и об этом вдруг стало стыдно вспоминать).

– А потом он нож мне в голову воткнул и молотком стучал, – скрежетала мать.
– Что?! – ахнула Лена.

Девушку уже тошнило. Эта бездна кошмаров не может быть ее семейным прошлым! И вообще, Лена слушает этот бред только потому, что ей заплатили. Этого ничего не было! Если она дослушает до конца, то сойдет с ума.

И тут она вспомнила, с какой легкостью мать вынимала из черепа глаз. Вот не так давно перед кем-то из женихов.

– А потом я глупая стала, – говорила мать. – Все расплылось. И Гаврюша меня соблазнил.
– Что? – очень сильно удивилась Лена. – Может, ты хочешь сказать, что он тебя – изнасиловал?
– Не, – словно бы мечтательно протянула мама. – Соблазнил. Сладкий, стервец!

Вот это тоже был какой-то бред. Как можно было отдаться по любви после того, как в голову тебе потыкали ножом, да еще и молотком для верности приложили? Да и зачем Гаврюша тыкал маме в голову нож? Из жадности? Чтобы деньги забрать? Или…

Или чтобы мама его полюбила! Ведь всякая взаимная любовь – итог мозгоебства. Так, может, это было просто убыстрение процесса? Может, он в отдел мозга, отвечающий за любовь, целился? И у него получилось?

– Отец это твой, – бормотала мать. – Не Родька, а Гаврюшка.
– Да не может быть! – сопротивлялась Лена. – Куда же он тогда делся?
– Сбежал из семьи! Олигархом стал!

Лена вспомнила, что мать часто говорила ей про какого-то олигарха. Но выглядели эти слова как оскорбления. Потому что богачей мать ненавидела, она мечтала их убивать вместе с толпой восставшего народа. «Олигархова дочь» – это было ругательство.

«Ладно! – подумала Лена. – Сейчас прогуглю этого господина. Убежусь, или убедюсь, а то и убеждусь, что такого не существует. И баиньки!»

Она набрала в смартфоне запрос: «Олигарх». Что написать дальше? «Гаврюша»? Или «Гавриил»? «Олигарх Гавр…» А затем поисковик сам подсказал ей нужного человека.

Лена открыла ссылку. Увидела портрет ужасного толстяка, заплывшего отвратительным жиром. «Что? – подумала Лена. – Гаврюша – существует, что ли? И это вот этот урод? Да что за лажа?»

– Мам, ну, посмотри! Это же не может быть мой отец! – Лена протянула матери телефон.

И тут мать страшно закричала. Резко вырвала у дочки гаджет, дотянулась до ножа и, в непритворном ужасе вопя, стала бить по изображению олигарха. Стекло смартфона пошло трещинами. Затем что-то затрещало, и экран погас.

– Мама, что ты наделала?! – закричала Лена. – Это не может быть он!
– Это он, блядь! – орала мать. – Он! Отец твой!

Будто боксер Валуев многотонным ударом оглушил Лену. Перед глазами все расплылось и помутнело. А потом весь окружающий мир ухнул и усвистел куда-то прочь. Будто его пылесосом всосало.
Лена никогда не верила в героинь XIX века, которые падали в обморок. Но сейчас именно это с ней и случилось. Она потеряла сознание.

Продолжение следует…