Strawberry fields⁠⁠

Когда-то очень давно Паша Краснопольский был моим соседом по даче. 

Участки принадлежали нашим тещам, мы появились там почти одновременно

и сразу подружились. Нас многое связывало: оба приехали в Москву из провинции,

рано женились, быстро наплодили детей - через несколько лет на даче пасся уже 

целый выводок, двое моих и трое Пашкиных. Оба не то чтобы были подкаблучниками, 

но уважали жен и не отлынивали от семейных обязанностей. 

В том числе копались на огородах.

Мне повезло: моя жена относилась к садоводству без фанатизма, тесть и теща им 

совсем не интересовались. Так что я работал ровно столько, сколько сам полагал 

нужным. Малину видно среди крапивы - и хорошо. 

Паше приходилось туже, на их участке (а участки были старые и большие,

по 8 с лишним соток) был засеян буквально каждый клочок. 

Всю осень варились варенья, закатывались соления и компоты, зимой все это съедалось, несъеденное раздавалось друзьям, и весной цикл начинался сначала. 

Половину участка занимала самая трудоемкая культура - клубника. 

С рассвета и до заката Паша полол, рыхлил, поливал, подрезал, окучивал, 

подкармливал, изредка прерываясь на то, чтобы наколоть дров или шугануть детишек.

Вечером, покончив с делами, Пашка частенько заходил ко мне с бутылкой наливки. 

Выпив, он всегда заводил один и тот же разговор:

- Ты не думай, я Любашу люблю и детей тоже, и теща хороший человек.

Но больше так не могу. От этих клубничных грядок тошнит уже. 

Свобода мне нужна, ты понимаешь, свобода!

- Да забей ты на огород, как я. 

Поорут и перестанут.

- Да собственно дело не в огороде. Свобода - это... ну как тебе объяснить?

Вот представь - прерия... и ты скачешь на коне, в ковбойской шляпе, лассо в руках...

и ни одной души до самого горизонта, только твое ранчо где-то вдалеке. 

Вот это - свобода!

А это - тьфу! - и Пашка с ненавистью оглядывался на свой образцово возделанный участок.

Шел 85-й год, в Москве начался Всемирный фестиваль молодежи и студентов. 

На следующее лето Любаша приехала на дачу с детьми и бабушкой, но без Пашки.

На расспросы она не отвечала, точнее, отвечала, но в этих ответах было очень много эпитетов и очень мало смысла. 

Как я понял, Пашка закадрил на фестивале какую-то иностранку и с нею сбежал. 

Как выглядел его побег с точки зрения виз, развода, алиментов и прочей бюрократии 

- не спрашивайте, не знаю.

Прошли годы, очень много всего случилось и с миром, и со мной. 

Никогда не думал, что попаду в Америку, но вот попал. 

И не так давно, путешествуя по стране с молодой женой и младшим ребенком, 

где-то в Северной Каролине, как говорят американцы - in the middle of nowhere,

свернул с шоссе, чтобы купить у фермеров свежих овощей и фруктов. 

Здесь фермеры продают урожай вдоль дорог, прямо как где-нибудь под Рязанью, 

только цивилизованней, в маленьких лавочках.

На парковке стоял замызганный фермерский грузовичок, к нему была привязана 

оседланная лошадь. Тощая и веснушчатая, но довольно симпатичная для американки фермерша торговала овощами, сыром, домашним вареньем, очень вкусным самодельным хлебом. Но главной специализацией фермы были ягоды.

Мы купили всего понемножку, а клубники - много, клубника была замечательная.

Пока я укладывал покупики в машину, из лавочки вышел самый настоящий ковбой, 

словно только что сошедший с экрана вестерна. Сапоги, замшевая куртка, шляпа, 

шейный платок - недоставало только кольта. 

Ковбой сел на лошадь, повернулся - и тут я его узнал.

- Паша! - заорал я.

- Черт тебя побери! Пашка! Краснопольский! 

Как ты тут очутился?

Ковбой соскочил с коня и кинулся обниматься.

- Знаешь, - признался он, - меня уже двадцать лет никто не называл Пашкой. 

Я теперь, понимаешь ли, Пол Редфилд.

В тот день мы не поехали дальше, заночевали у Паши на ранчо. 

Когда жены и дети оправились спать, новоявленный Пол Редфилд повез меня

- на грузовичке, не на лошади - в местный бар, где мы до утра пили пиво

в компании его друзей, таких же сошедших с экрана ковбоев. 

После третьей кружки меня уже не оставляла мысль, что в салун вот-вот 

ворвутся индейцы, и начнется стрельба.

На обратном пути Пашка остановил машину на пригорке, достал две сигары. 

Мы вышли и закурили. 

Вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля, подсвеченные восходящим солнцем. 

Было красиво и очень тихо.

- Это моя земля, - сказал Пашка. 

- Вот от этого столба и во-о-он до того - кругом моя земля.

Дальний столб я не разглядел, а ближний видел сразу в двух экземплярах, 

но общий смысл уловил.

- Паш, - сказал я, - а ведь это та самая свобода, о которой ты всегда говорил. 

Ты мечтал об этой свободе, мечтал, и вот теперь наконец получил ее.

Да?

Пашка крепко задумался. 

И только когда закончилась сигара, спросил:

- Ты помнишь, сколько было клубничных грядок на моей даче?

- Сотки четыре?

- Три. А здесь - одиннадцать акров. Вот и вся, блин, свобода.

P.S.

11 акров - это, чтоб вы знали, порядка 450 соток. 

Для Северной Каролины - вполне средняя ферма.