Сосед. Глава II⁠⁠

Ярко-оранжевое абхазское солнце уже почти закатилось за горизонт, когда мы подошли к невзрачному пятиэтажному панельному дому, стоящему на отшибе. Навскидку, он выглядел лет на тридцать, на деле же оказалось, что дом был построен всего четыре года назад. По всей видимости, строили его на скорую руку, и разваливаться он начал гораздо раньше запланированного: штукатурка местами обвалилась, трещины разошлись по всему фасаду. Внешний вид не вызывал у меня никакой уверенность в том, что в одно прекрасное утро я не проснусь от того, что сверху меня придавит бетонная плита.

Когда мы зашли в подъезд, в нос ударил запах сырости и плесени: похоже, в подвале весной застаивалась вода. Поверх светло-зеленой краски на стенах красовались «наскальные» рисунки. В глаза бросился огромный мужской половой орган, нарисованный на правой от входа стене черным маркером, и надпись ниже: «Светуля, это тебе от Вадима с ЛЮБОВЬЮ». С остальным творчеством знакомиться не стал – не сложно было догадаться, что оно не особенно не отличалось от главного «шедевра». Квартира номер три находилась на первом этаже. Я очень наделся, что запах сырости в моем новом жилище не так ощутим. Котов повернул ключ и нажал на дверную ручку, но прежде чем открыть дверь, вновь взглянул на меня исподлобья. Я вопросительно пожал плечами, на что Котов в свойственной ему манере ляпнул то, что ему показалось очень уместным в данной ситуации:

– Увэлкам! – сказал он, исполнив жест дворецкого: толкнул дверь кистью, при этом оставив руку вытянутой, и слегка наклонив голову вперед.

Я ничего не ответил, просто зашел внутрь. Мы протиснулись в узкий коридор. Котов щелкнул выключатель, и помещение озарилось тусклым желтым светом. Я огляделся: светло-розовые обои совсем прохудились, местами отклеились от стен и обвисли, паркет помимо того, что был невыносимо грязным, еще и вздулся, видимо от недавнего потопа в квартире. Из мебели в коридоре была только старая металлическая вешалка на пять крючков и полочка для обуви. Если, конечно, эти предметы вообще можно назвать мебелью. Котов любезно предоставил мне гостевую пару тапок, и мы двинулись на экскурсию. Здесь надо заметить, что квартира была не совсем стандартной планировки. Я родился и вырос в семье военного, и городов и квартир мы поменяли не мало. Но такое расположение комнат я видел впервые: длинный коридор, в конце которого туалет и ванна. Справа от входа зал, затем кухня и спальная комната. Практически стандартная планировка трешки, вот только не хватает спальной комнаты слева от санузла. Может, забыли сделать проход в эту комнату…

Мы вошли в зал. Из мебели – телевизор, разложенный диван, напротив него железная солдатская кровать. Возле окна стоял старенький комод, а по бокам от дверей – два деревянных стула. Обои тоже местами отвалились, как впрочем, и во всех остальных комнатах. Правда, паркет в зале был более-менее нормальным и почти не скрипел. Кухня же оказалось светлой и просторной. Помимо стандартного набора из стола, табуреток и различных шкафчиков, я заметил газовую колонку – горячий душ приятно скрасил впечатление от первого знакомства с новым жилищем. Мы ходили молча, Котов на мои короткие вопросы только кивал или пожимал плечами. По стуку паркетных палочек друг об дружку можно было посчитать шаги не только свои, но и Котова. Когда мы дошли до санузла, пол стал скрипеть так, будто он стонет от тяжести наступающих на него людей. Мне в голову невольно пришла мысль, что если я ночью захочу по нужде, то при помощи паркета смогу разбудить соседей даже смежных квартир. Туалет и ванная оказались во вполне сносном состоянии. Перед спальней Котов остановился. Он взялся за дверную ручку и секунд пять смотрел в пол. Затем перевел взгляд на меня и сказал:

– Помнишь, я тебе говорил про домового?

– Ну.

– Вот это – его келья, – он произнес это чуть ли не с гордостью. – Здесь не может спать никто вообще!

– Может я попробую?

Я пока еще не сошел с ума и не мог верить человеку, с которым знаком меньше суток, тем более, когда он нес откровенную ересь.

– Ой, зема, я тебе не советую. А то он тебя невзлюбит с первого же дня, и потом пиши-пропало – будешь всю службу в казарме жить.

– Да ладно, неужели все так серьезно? – спросил я, пристально посмотрев в глаза Котову. Он тоже не отводил взгляд, по всей видимости, понимал, что если начнет бегать глазками, то я уже ни за что на свете ему не поверю.

– Блин, зема, все настолько серьезно, что сегодня ночью ты сам все узнаешь.

От этих слов мне стало не по себе. Через секунду я начал понимать, что, возможно, Котов действительно говорит правду, и мне совсем не стоит проверять на себе милость или гнев невидимого обитателя этой странной квартиры. Стоя перед дверью моя храбрость явно дала слабину. Но гордость не позволила показать это. Спустя мгновение, Котов толкнул дверь.

На этом месте, по всем канонам мистического триллера, я должен был почувствовать, как из комнаты повеяло могильным холодом, что мои глаза не смогли ничего рассмотреть сквозь непроглядную тьму, и что сама смерть уставилась на меня из мрака своими пустыми глазницами. Но ничего этого не произошло. Мы вошли в просторную, уютную комнату, оклеенную светло бежевыми обоями в серебристый цветочек. Паркет, правда, тоже был взъерошен маленьким наводнением и скрипел, пожалуй, сильнее, чем в кухне и коридоре. Еще одна солдатская койка, накрытая синим одеялом, стояла в углу напротив входной двери. У изголовья примостился деревянный стул. Старенький двухстворчатый шкаф стоял слева от входа. Я открыл его, но он оказался почти пустым, за исключением поношенного бушлата. По трем лычкам на погоне и размеру я сделал вывод, что бушлат принадлежит Котову.

Мы вернулись на кухню. Серега зашуршал пакетом, и через секунду на столе появилась бутылка и скромная закуска. Он умело орудовал ножом, брякнули рюмки и спустя мгновение скромный импровизированный ужин был готов. Я сел за край стола, так как все еще чувствовал себя гостем. Котов налил по стопке, и мы выпили за новоселье. Вторая пошла следом, внутри потеплело, я немного расслабился и закурил. Синий дым в момент заполнил помещение. Мы обоюдно молчали, изредка поглядывая друг на друга.

Я был слега насторожен и обижен на земляка из-за его рассказа о домовом. В голове у меня по этому поводу крутились две мысли. Первая, и на мой взгляд самая верная, что Котов – юморист и сказочник, шутник из того разряда, которые сначала придумают злую шутку-сюрприз, разыгрывают в течение долгого времени и наводят жути. А потом глубокой ночью, когда ничего не подозревающему объекту розыгрыша приспичит по нужде, натянув черный балахон и поросячью маску выпрыгивают из-за угла с криком: «А-а-а-а-а!» – и обеспечивают жертве преждевременное опорожнение мочевого пузыря, а в худшем случае – кишечника. Такое, пожалуй, я бы ему не простил до конца жизни. Второй вариант – менее вероятный и гораздо менее приятный, что Котов сказал правду, и что квартира действительно нечиста. Конечно, я не знал, насколько можно доверять своему соседу. Но в любом случае, я решил относиться к Котову с подозрением, до тех пор, пока все до конца не прояснится. Я докурил и затушил окурок. Наконец, Котов решил разрядить обстановку:

– Ну как тебе в Абхазии, зема? –

Он улыбался, наполняя в третий раз по стопке.

– Да еще как-то не осознал, что я здесь…

– А что тут осознавать! Взгляни в окно, вон там – горы, триста метров по тропинке за домом – и вот тебе море. Абрикосы, апельсины, киви, персики, виноград – фруктовый рай. С девушками, конечно, здесь не особо. Но есть жены офицеров, мужья которых иногда заступают на дежурство или уезжают в командировку. А кто еще согреет молодую, временно одинокую женщину, кроме как молодой мужественный контрабас*? Не переживай, освоишься потихоньку. Должность тебе вроде неплохую дали. О! Кстати, давай-ка дерябнем за назначение гвардии сержанта Смолина командиром отделения доставки ракет зенитной ракетной батареи первого воздушно-десантного батальона!

Он поднял рюмку, я сделал ответный жест. Мы в очередной раз брякнули стеклом и осушили стопки. Беседа потекла сама собой. Котов расспрашивал меня о доме, я же интересовался у него о службе. Водка закончилась быстро, и зема достал из своих запасов слегка початую бутылку абхазского вина. Напиток оказался сладким и приятным на вкус. Я впервые пил местное вино, и впечатление было крайне положительным. Когда бутылка опустела на три четверти, за окном уже красовался полумесяц. Я понял, что окончательно охмелел и пора бы уже ложиться спать, дабы не вставать утром на службу с чугунной головой. Котов, похоже, был того же мнения.

– Давай-ка, Леха, по кофейку, чтобы немного хмель сбить.

– Да, пожалуй, кофе сейчас не повредит.

Котов стал колдовать с горячим напитком, а я пошел в сторону туалета по нужде. Проходя мимо закрытой спальни, мне невольно вспомнился наш вечерний разговор о том, что в квартире, по словам Котова, живет домовой. Я вдруг понял, что до сих пор так и не удосужился спросить, в чем же, собственно, проявляется присутствие этого невидимого соседа. Я невольно остановился и прислушался к тому, что происходит за дверью. Но, конечно же, ничего не услышал, да и к тому же Котов довольно громко гремел на кухне посудой, убирая со стола и заваривая кофе. Я справил нужду и, выходя из уборной, вновь оказался рядом со злополучной дверью. Теперь моя хмельная голова стала рисовать образы всяких чертей и леших. Хоть я и вспомнил в этот момент милого домовенка Кузю

из доброго советского мультика, очертания его тут же заменил гоголевский Вий, созданный отечественным кинематографом. Теперь уже ни вампиры, ни оборотни, а именно Вий, тот самый – зеленый, обрюзгший, с огромными выпученными глазами и фразой, прогремевшей замогильным голосом и навеки застывшей на губах: «Поднимите мне веки!». Этот фильм впечатлил меня еще в раннем детстве. Несколько недель мне тогда снились кошмары. Со временем, конечно, образы стерлись, а от повторного просмотра я не раз отказывался. И вот сейчас, спустя столько лет, мое сознание выловило из самых удаленных уголков памяти причудливый, но в то же время кошмарный образ этого исконно-русского чудовища. Мне стало немного не по себе. Но я дал себе слово не подавать никаких признаков страха при Котове, и с этой мыслью вернулся на кухню.

*Контрабас – военнослужащий, проходящий службу по контракту.