Широкий жест
Героиня романа Достоевского «Идиот» бросает в камин 100 тысяч рублей, полученных от Парфена Рогожина. Выразить эту сумму в современных рублях с точностью вряд ли возможно.
Если опираться на тогдашнюю цену золота и типичные зарплаты, то соотношение между рублями (1860-х годов и современными) составит примерно 1 : 3200. Если же на потребительские цены — около 1 : 1700. То есть широкий жест Настасьи Филипповны стоил от 170 до 320 млн современных рублей.
А всё-таки зря потом Гавриил Ардалионович деньги вернул. Ведь так всё ладненько получалось: интересная работа, начальный капитал, небольшое предприятие по утилизации промышленных отходов, и, как следствие, улучшение характера и прекрасный аппетит.
Если бы она ебашила за копейки на каком-то птичнике олигарха, то понимала бы ценность деньгам. От безделья и праздности жизни это всё.
"Серебром, али ассигнациями?" Надо еще помнить, что в то время была немного разная стоимость бумажных и металлических денег.
"Реформа эта была, без преувеличения, революцией в истории денежного обращения. Вспомним "Мертвые души" Гоголя, как Чичиков покупал крестьян у пугливой помещицы Коробочки. "А чем платить будешь, батюшка? Серебром али ассигнациями?" – "Ассигнациями." Уточнение отнюдь не излишнее: это теперь разница между мелочью и бумажной купюрой чисто техническая. Мелочь карман оттягивает, а купюра лежит себе спокойненько в бумажнике, не говоря уже о виртуальном варианте – списании каких-то цифр с карточки...
Но во времена, о которых идет речь, люди очень даже понимали разницу между суммой в монете и суммой, обозначенной на бумажке. Серебряная монета действительно содержала в себе ценность, а на ассигнации была только надпись. А поэтому сложился внутренний рынок денег, согласно которому рубль серебром и рубль ассигнациями были в соотношении один к четырем, а порой – и один к пяти. "(с)
— Э-эх! — крикнула Настасья Филипповна, схватила каминные щипцы, разгребла два тлевшие полена и, чуть только вспыхнул огонь, бросила на него пачку.
Крик раздался кругом; многие даже перекрестились.
— С ума сошла, с ума сошла! — кричали кругом.
— Господи, господи! — раздавалось кругом. Все затеснились вокруг камина, все лезли смотреть, все восклицали... Иные даже вскочили на стулья, чтобы смотреть через головы.
— Матушка! Королевна! Всемогущая! — вопил Лебедев, ползая на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая руки к камину. — Сто тысяч! Сто тысяч! Сам видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая! Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в огонь вложу!..
Я бы её сожрал за такое.