Про бабу Маню
Баба Маня была крайне организованной старушкой - всё планировала.
И - на всякий случай писала.
Потому что была грамотной (три класса церковно-приходской школы), а память - уже не та. Совсем девичья стала, хранила только молодость «до шешнадцати».
Планы-списки баба Маня составляла на год, потом на месяц, а потом разбивала по дням. Удобно ведь!
Девятого сентября годичный план закончился досрочно: пятилетку в три года.
Пенсия была получена, картошка скопана, Витька-зять закодирован, за внучаток в институте заплачено – всё хорошо, только делать нечего.
Оставался последний пункт: «помереть красиво», но он был назначен на Покров – чтобы торжественнее и все запомнили.
После Покрова помирать не красиво, да и трудности окружающим – земля на кладбище замёрзнет, долбать надо. И вообще, неизвестно, как Витька-зять Покров переживёт, вдруг раскодируется как в прошлом году. Одни хлопоты!
Организованная баба Маня села за стол, согнав со стула Рыжика и стала набрасывать подпункты к «помереть красиво».
На последний месяц получилось удивительно много дел!
С курами было ясно – на тушёнку и выслать её внучаткам в общежитие.
Завещание на хату готово; всё Свете-бедолажке, живёт с Витькой – мучается.
А вот что, например, делать с Рыжиком? Хороший, молодой кот, мышей ловит, муркает. Внучаткам в общежитие не отдашь, Свете в однокомнатной Витьки хватает, кому?
И ещё – со смертным узлом трудности: тапки клетчатые моль съела, платье синтетическое, правда, не тронула – но не лезет оно на бабу Маню. Теснит в груди и ниже. Как она в тесном платье лежать будет? Что люди то скажут?
С поминальным обедом - не пойми что.
Если в ресторане делать, на гроб самый простенький останется, если дома – дешевле, хороший гроб выйдет. Но - Свету жалко, убьётся готовивши, да и водку при Витьке хранить боязно!
Написав план (1. Кури, 2. Рыжык, 3. Вузел, 4. Абет) баба Маня приступила к его немедленной реализации – пошла в универмаг.
За тапками и расшить платье.
По дороге назад, пешком всё-таки, утомилась и села на лавку в начале своей улицы, у бывшего дома Матвеевны, учительницы.
Матвеевна померла ещё весной, до Пасхи, дом достался племянникам.
Села, опёрлась на палочку и стала горестно думать «Что ж делать с Рыжиком? Пропадёт ведь в сараях при закрытой хате».
В палисаде Матвеевниной хаты копалась молодая женщина, а во дворе мыл машину мужчина.
«Купили хату-то, задарма наверное. Хата никудышняя, не в пример моей, мою Света хорошо продаст», подумала баба Маня.
- Бабушка, вам плохо? – на не местном языке, чисто по-русски, из палисада спросила женщина.
Баба Маня перешедшая от жалостливых мыслей о Рыжике к подсчёту наличной водки на поминальный обед очнулась, и спросила:
- Мне? Мне – хорошо. А вы хату эту купили? Новые хазяева будете?
Женщина подошла к забору из ветхого штафетника, ближе к бабе Мане, и радостно сказала:
- Да! Мы купили этот чудесный дом! Я – Таня, а там мой муж Лёша. Вы наша соседка? Как вас зовут?
- Баба Маня, - сказала баба Маня.
А про себя подумала «Городские, облапошили Матвеенины племянники, гнилушку продали».
И тут же спросила городскую Таню:
- А вас кот есть? В хате без кота никак – мыши по головам пойдуть.
Таня оживлённо стала говорить:
- Пока нету, но хотим. И собачку Лёша бы взял, небольшую такую. А что у кого-то есть котёнок?
Баба Маня поджала губы и поднялась с лавки опираясь на палочку.
- Я вам готового кота отдам. Рыжика. Хорошего. Щас принесу.
- Ой, бабушка Маня, не надо! А сами то вы как без кота? – стала радостно щебетать городская Таня.
Поправляя пакет с новыми тапками баба Маня весело сказала:
- Так помирать я буду на Покров. Куда мне кот? Пусть Рыжик вам будет.
И через полчаса принесла Рыжика в подоле новым, городским владельцам.
На Покров всё было по бабыманиному плану.
Кур в тушёнке приехали забрать внучатки.
Света не убилась готовивши, потому что новорыжикавая хозяйка Таня помогала, водки было в аккурат. А раскодировавшийся Витька пел за столом под баян для Светы «Эти глаза напротив», а для покойной бабы Мани – «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
Счастливая девяностолетняя баба Маня в новых тапках и не тесном платье лежала в хорошем гробу на самом лучшем месте городского кладбища (благоразумно застолбив его лет двадцать назад).
И – радовалась.
Наверное.
