Первая любовь (Эй, толстый!). День седьмой⁠⁠

Начало тут

Теперь толстый умудрен опытом. Надо купить цветы. И не жрать. Только и всего. Букет Саня взял подешевле. И не розы, а какой-то веник. Обычно в метро, стоило жирному сесть на сиденье, тут же объявлялась какая-нибудь бабка и начинала намекать: «Уступай давай место, толстый мальчик!» И жирный уступал, внутренне клокоча от ненависти к этим путинским старухам, которые манипулируют им. Он, Саня, молодой и крупный. Ему, может, тяжело стоять. И вообще – вот какого х*я он должен уступать место всяким старым бл*дям? Вот на Западе кто-то место старухам уступает? Нет! Там уступил бабке место, а она – раз! – и тебе за сексуальные домогательства иск выкатила. И вот это абсолютно правильно! Вот так и надо. А не как у нас – уступаешь место не пойми кому, а на тебя еще как на говно смотрят, и локтями пихают!

А вот с букетом на коленях жирный доехал сидя. Он даже не притворялся, что спит. Его просто никто не до*бывал, и старухи не у него над душой становились, а над кем-то еще. Сане казалось, что флюиды счастья, которые источает его душа, разгоняют старушечью нечисть. Хотя могло быть и так, что пенсионерок отпугивала его побитая физиономия.

Саня ехал с комфортом и мечтал о тихом семейном счастье. У него же теперь есть квартира! И он с этого, наверное, и начнет общение с Зоей. Нет, конечно, надо не так говорить, что, мол, слышь, чувиха, у меня квартира своя есть. Надо как-то словно бы со стороны намекнуть, как бы между прочим. Сказать что-то типа: «А вот люди без московских квартир, вот как они живут?» Это будет круто. Телка тогда сразу заинтересуется и спросит: «А у тебя, что ли, квартира в Москве есть?» А толстый так скромно скажет: «Есть». А то, что она, на самом деле, в Крекшино – никого не е*ет. И то, что жирный в ней еще не живет – тоже оставим за кадром.

«Я еще не по*бался, а как уже поумнел! – не без некоторой гордости думал Саня. – А что со мной станет, если по*бусь? Главное, чтобы телка не страшная была. А то на аватарке занавесила морду челкой – поди пойми, что там за этой челкой? Вдруг страшилище? Или бабка?»

Вдруг одна из этих бабок, которые стоят тут по вагону, и окажется его Зоей Смирновой? Вот будет номер, да?

«Да ну на*уй, – подумал жирный. – Если так, то сразу съ*бую. А, кстати, как я ее узнаю-то?»

Ответа не было. Хотя с другой стороны – много, что ли, вокруг того Пушкина телок с челками? Узнает ее Саня как-нибудь. Или она его.

«Станция Тверская, – объявили в вагоне. – Переход на станции Чеховская и Пушкинская. Осторожно, двери…»

Блин! Жирный подскочил с места и, почти никого не растолкав, пулей вылетел из вагона.

***

На выходе из метро была толпища. Жирный вышел и порядком прифигел. Он и не подозревал, что здесь будет столько народу. Если мерить стадионами, то как раз стадион людей был. Хотя, может, и два.

«Как же я теперь найду Зою Смирнову?» – задумался толстый. Ну, вообще-то, можно было попробовать. Но сначала, по любому, стоило протолкаться к памятнику.

Весь народ, в основном, к памятнику-то и шел. Большей частью Санины ровесники почему-то. Это жирному не понравилось. Одна из аксиом его существования гласила: «Где много ровесников, там легко получить пиздюлей».

На пути к памятнику он увидел металлические заборчики и арки металлоискателей. Вокруг полиция. Саня не так, чтобы часто, бывал в этой части столицы. Хера ли тут делать, вообще. Дальше, ладно, Кремль и Красная площадь. Но и там нечего делать. Тоже ведь скучища. А как представишь, что Путин где-то там рядом сидит, так и вообще гнусно делается. Так что заборчики с арками, возможно, там всегда и стояли.

В арке жирный ненадолго подзастрял. Успел даже немного перепугаться, что не вылезет. Но менты с той стороны его подтолкнули. Что важно – не обидно, а мягко так. И Саня вывалился с другой стороны.

«Проходи!» – махнули менты. Про синяк на роже ничего не сказали.

Жирный стал пытаться втиснуться в толпу. Люди размахивали какими-то плакатами. Были люди с украинскими флагами. Кроме ровесников было еще и много телок. К ним толстый присматривался – вдруг одна из них Зоя? Телки показались ему не особо интересными. Очкастых много, толстых тоже. Зои среди них, по счастью, не оказалось.

Саня, как мог, лавировал в толпе. Но памятник Пушкину становился нисколько не ближе, а как будто даже дальше. Толстый немного нервничал, потому что, кажется, уже опаздывал. Толпа вдруг вынесла его к небольшому прилавку, вокруг которого разносился чарующий запах свежей сдобы.

– Молодой человек, возьмите пирожок! – сказала улыбчивая телка за прилавком. Ну, так себе, тоже винишко в очках. Явно не Зоя.

Жирный насторожился. Мысль пожрать перед свиданием казалась заманчивой. Но не покидало Саню и ощущение, что он наступает на те же самые грабли. «Вдруг снова обосрусь?» – тревожно подумал он.

Саня уже почти сосредоточил силу воли, чтобы сказать: «Нет, спасибо!» , как услышал громкий, полувизгливый разговор двух ровесников сзади.

– Да бери пирожок, говорю тебе. Он пиздецки штырит, отвечаю.

– Чо, серьезно?

– Эй там, товарищ впереди! Ты или бери, или отходи.

Это относилось к Сане.

– Дайте, пожалуйста! – сказал толстый.

Девушка-винишко оценивающе посмотрела на Саню и дала ему два пирожка.

– Сколько с меня? – спросил он.

– Бесплатно, – сказала девушка.

К прилавку продрались два наглых хипстера. Это они стояли за толстым. Одному из них винишко дала пирожок. А второму сказала:

– А вы, судя по всему, уже ели пирожок. Имейте совесть.

– А почему этому толстому два?

– Ему из-за комплекции вообще, может быть, три полагается.

«Нет, три не надо, – испуганно подумал жирный. – С трех я, чего доброго, обосрусь».

Жуя на ходу, он двинулся прочь от прилавка, как бы не при делах. Осторожно обходил ровесников, ибо ну их нахуй на всякий случай.

И нос к носу столкнулся с дядькой – каким-то странным. Дядька казался чиновником в костюме хипстера. Притом этот костюм ему никак не подходил, что отметил даже жирный своим далеким от всякого гламура взглядом. А еще дядька был будто сильно пьян, хотя перегаром от него не пахло. Только дорогим, сигарным одеколоном.

– Эй, мальчик, а что это у тебя за цветы? – спросил дядька.

– Э… – сказал жирный.

– А ну, пошли-ка со мной.

Он цапнул Саню за рукав и потащил за собой. По направлению к памятнику потащил. А то б жирный уже вырываться начал. А так ему туда и надо было.

– Вот! – сказал дядька-чиновник, выталкивая жирного к какому-то бородатому и важному дядьке с крючковатым носом. – У нас будет революция вот этих вот цветов… Мальчик, как называются твои цветы?

– Нет-нет, Сережа, – сказал крючконосый. – Это какие-то хуевые и дешевые цветы. Они невыразительны. Да и мальчик оставляет желать…

Дядька-чиновник как-то сально захихикал и погрозил крючконосому пухлым пальцем. А потом стал выталкивать жирного.

– Иди, мальчик, иди!

Чего ему только надо было, непонятно.

А уже у самого постамента на толстого налетела кучерявая телка. Нихуя не красивая. Деловая и костлявая. Не Зоя.

– Так, а ты, с синяком, у нас в чьей группе?

– Чо? – спросил жирный, дожевывая последний пирожок. Без мяса, с какой-то сладкой фигней внутри. Только сладкая фигня была с привкусом, будто в нее таблетку истолкли.

– Ты по чьему приглашению? – допытывалась кучерявая.

– Я Зою ищу, – сказал он, чувствуя себя последним тупицей.

– Зоя у нас – вон там. Пошли, познакомлю вас.

Они стали протискиваться к жопе Пушкина. И там жирный вдруг увидел Зою.

У Зои Смирновой действительно была челка, которая закрывала ей примерно половину лица. Оставшаяся половина, по счастью, не выглядела страшной. Но не была особо и красивой. Вообще, честно сказать, Зоя немного напоминала пересушенную рыбу, которую многие любят погрызть под пиво. Она была маленькая, худая и, как показалось жирному, старая – лет двадцати семи.

Саня подобломался. Конечно, выебать можно и старуху. Но что-то в этом было не то. Было стремное чувство, что его наебали. По мелочи так. Но наебали.

– Зоя, это вот… – замямлил жирный, всовывая ей букет.

Саня боролся с тем, чтобы не начать говорить ей «вы». Все-таки она была сильно старше.

– Ой, спасибо, – без всякой улыбки сказала Зоя. – Как это трогательно!

– Серп, и молот, и звезда! – завопил кто-то не очень трезвым голосом.

– И за то, что пришел, тоже спасибо, – продолжала Зоя, разглядывая его синяк. – Становись к своей группе.

Жирный посмотрел туда, куда она показывал. Ему хотелось возмутиться: а гулять? А целоваться? Где это все? Почему он словно в школу на линейку попал?

Зоя, по ходу, была здесь кем-то типа вожатки. Ее (и жирного) группа стояла как раз под жопой Пушкина. Человек двадцать пять дрыщей, очкастых девочек и хипстеров. А среди них Саня вдруг увидел подозрительно знакомый ебальник.

Нет, это было бы слишком цинично, чтобы называться правдой. Потому что здесь, в этой же группе, под жопой у Саниного тезки, стоял и немножко смущенно улыбался пакостным своим еблищем Глист. Собственной, блять, персоной!

«Вот это, сука, поворот!» – возмущенно подумал жирный.

***

– Ну, здорово! – сказал Глист, протягивая вялую и мерзкую, как остывшие макароны, ладонь.

– Здорово? – возмутился Саня. – Ты что здесь делаешь?

– У меня встречный вопрос, – криво усмехнулся Глист. – А что здесь делаешь ты? Это, вообще-то, моя стрелка.

– Это? Твоя стрелка? – От возмущения у жирного перехватило голос, и тот сорвался на писк, хотя должен был звенеть рычанием.

– Это-это. Как ты сюда попал?

– Нет, это ты, блядь, как сюда попал?

Жирный не знал, откуда взялась злость. Она вдруг – раз, и откуда-то появилась. Стукнула в башку – хуяк, такая. Саня больше не видел в Глисте единственного своего друга. Он видел мерзкого, склизкого гада, который хочет выиграть их спор заведомо нечестным способом.

– Полегче, слышь? – храбрился Глист. – Зоя моей бабой будет. Она мне сама сказала.

– Да что ж ты, гнида, пиздишь!

– Мы с ней виртом занимались, прикинь, перед вебкой. Пиздатейшая телка…

Глист пиздел, как всегда тошнотворно и нагло. Притом, вранье его касалось реального человека, девчонки, которая стояла буквально в нескольких метрах, и которую жирный видел своей потенциальной любовью.

В голове взорвалась багровая вспышка.

И жирный втащил Глисту. Примерно как батя ему самому вчера. Сначала правой – по зубам. Потом в корпус догнал. Глист отшатнулся.

– Ты охуел? – трусливо завыл он.

В это трудно поверить, но Саня прыгнул на Глиста. Он летел, и время будто замедлилось. Жирный видел перепуганные лица, кто-то что-то орал, кто-то несся к нему наперерез.

А толстый в сполохах ослепляющей ярости, рухнул на Глиста. И начал его убивать, гвоздил кулаком по гнусной прыщавой роже, долбил коленом по яйцам. Кто-то бросился на Саню сзади. Его оттаскивали. Держали за волосы. Но жирный все равно страшно орал. Он хотел отгрызть, оторвать зубами нахуй нос Глиста. Но сейчас его держали, и он беспомощно клацал зубами над перетрусившей мразью, поливая гниду длинными слюнями. Правую руку Сане тоже перехватили, но жирный умудрялся, вдавив для опоры колено в яйца Глиста, левой рукой отвешивать ему оплеухи.

– Ты что делаешь? Ты ебнулся, мальчик? – заорали на жирного какие-то люди в очках, когда им все-таки удалось его оттащить. – Ты сколько съел пирожков?

При чем тут пирожки? Эти люди что – смеются над ним?

– Подождите! – послышался властный голос Зои.

Она встала перед Саней и требовательно, как настоящая училка, посмотрела ему в глаза.

– Саша, что с тобой? – Голос ее оказался вдруг очень ласков. – Ты расстроился? Ты шел на свидание, да? Так я буду с тобой. Ты хороший, Саша. Мы после митинга с тобой погуляем, хорошо?

От этих слов жирный стал очень счастлив. Счастье оказалось розовым и глупым, как в сказке про трех поросят.

– Хорошо! – тихо сказал он.

– Ну, вот и славно! – Зоя погладила Саню по щеке.

Тут к ней кто-то подошел, и голос Зои вновь стал властным и чужим:

– Кирилл, ну, что у вас случилось?

– У нас с ЛГБТ проблемы, – сказал Кирилл, человек с панковским ирокезом и трагическим выражением лица. – Собираем резервы. Разнарядка – по одному от группы на усиление.

– Так там же были люди.

– Одни девки. А у ЛГБТ – боевая задача.

– Вот бери бойца. Уже хорошо себя проявил.

– Я к пидарам не пойду! – сказал Саня, сам удивившись своей храбрости.

– Там на самом деле пидоров нет. Там только два придурка и лесбиянки. Никто там на тебя не полезет, – объяснял Кирилл.

– Да ну, нет! – сказал Саня.

– Ты что, гомофоб? – нервно спросил Кирилл. – Ты не продвинутый. Зоя, как этот ватник вообще сюда попал?

– Чо? – Саня напрягся.

Кто-то дернул жирного за рукав футболки. Зоя.

– Наклонись ко мне, что скажу! – произнесла она.

Жирный наклонился, и Зоя совершенно неожиданно его поцеловала. Ее мягкий, извивающийся язык плел кружева у жирного во рту. Губы двигались вверх-вниз по Саниным, все еще в пирожочном жирке, зубам. Жирный словно перенесся в рай. «Я целуюсь! – ошалело думал он. – Ни хуя себе!»

– А сосу я еще лучше! – прошептала Зоя Сане. – Но после митинга.

У жирного встал хуй. А телка не могла этого не чувствовать. Но вида не подавала.

Саня влюбился. Все, что было раньше, теперь показалось ему пустой мелочью. Бирюльками. Во всем прежнем не было любви. А теперь она в Сане проснулась. Любовь наливала его мышцы силами, наполняла его достоинством. И жирный больше не был трусливым толстяком. Он сделался исполином, готовым уебашить любого противника.

Саня разыскал взглядом Глиста. Отметил, что тот видел, не мог не видеть, как Саня целуется. Сане хотелось заорать на весь мир: «У меня сегодня отсосут!» И это было счастье. Поэтому Саня даже не стал показывать Глисту средний палец, а лишь надменно усмехнулся.

– Все, давай, иди к ЛГБТ, – сказала Зоя.

Глист беззвучно заржал, кривил свое недоразбитое ебало, показывал пальцем, держался за живот.

Саня пообещал себе, что убьет Глиста. Саня знает, где его найти.

Сане хотелось, чтобы Зоя романтично посмотрела ему вслед. Но та на него даже не оглядывалась, словно вообще забыла о его существовании. Но жирный ее все равно любил. И даже еще сильнее, чем до того.

***

Терзаемый любовью и яростью одновременно, жирный пришел к колонне ЛГБТ.

В ней, действительно, стояли в основном девочки. Было два дрыща с крашеными волосами, очках и узких брючках. Жирный был на них совершенно не похож. Зато одна из лесбиянок оказалась просто вылитый Саня – примерно такой же величины и ширины, только сверху на брюхо еще и свисали сиськи. Наверное, родись жирный женщиной, он выглядел бы именно так. «Но она с кем-то еб*тся, – горько подумал Саня. – А я еще нет». Еб*лась жирная лесбиянка, судя по всему, с черной костлявой теткой, которая была скорее похожа на бабку. От нехуй делать жирный стал представлять, как эти две бабы между собой ебутся. Вот бабка сосет у жирной сиську, а вот костлявыми пальцами перебирает пласты жирной плоти в поиске пизды. А вот в эту пизду ныряет, а пизда такая чавкает, старуху обсасывая и обчмокивая.

Жирный поймал себя на том, что видит все это воочию. Картинки из его разума вдруг обрели плоть и даже объем 3D. И Саня видел все это так отчетливо, что у него снова встал хуй. Что хуже всего, на него смотрели перекрашенные дрыщи и хихикали между собой в ладони.

Саня тут же напустил на себя суровый вид. Нет. Он-то – не из этих петушар.

Туда-сюда сновал Кирилл с ирокезом, приводил парней. Те косились на жирного и старались держаться от него подальше. «Э, алё, что за хуйня? – подумал Саня. – Это они что сейчас про меня думают? Я-то – не из этих!» Впрочем, те, которые приходили дальше, начинали настороженно коситься на жирного и на тех, кто пришел раньше. А те, кто приходил еще потом, косились на тех, кто косился на тех, кто косился на Саню. Жирный быстро заебался отщелкивать эту ситуацию. И решил тупо не обращать на нее внимания.

Появился Кирилл с ворохом плакатов на палках:

– Так, берем, не стоим!

Он стал всовывать их кому ни попадя. Жирному достался плакат с надписью «Я хочу любить так, как хочу!»

В принципе, эти слова не шли вразрез с его жизненной позицией.

Вообще, здесь было нервно и нудно. Жирный стал скучать, хотя при этом его прямо на части разрывало от злости. От нехуй делать, он залез в «контакт» на телефоне. Никто жирному, по счастью, не написал. И Саня залез в аккаунт Зои Смирновой. У нее с жирным, действительно, был один общий друг – Глист.

«Вот же падла! – клокотал мыслями Саня. – Наверное, он чекал тех, кто ко мне добавлялся, а потом к ним подкатывал».

Другого объяснения, действительно, не было. Чтобы проверить, жирный осмелел настолько, что зашел на страничку Аделаиды Кулешовой. Нет, у нее в друзьях Глиста не было. Ну, наверное, подкатывал все равно, просто Аделаида не стала этого чмошника френдить. Это ж, блять, себе дороже с говном таким связываться!

Время тянулось. Ничего не кончалось и даже еще не начиналось. И Саня решил, пока тут ничего не происходит, вернуться к жопе Пушкина и дать новых пиздюлей Глисту. Вот прямо сейчас. Он успеет.

Но вдруг что-то началось. Перед колонной появился лысоватый дядька с бородой. В руках он держал большой матюгальник, который усиливал звуки.

– Привет, друзья! – рявкнул он.

– Хо-хо! – откликнулись ЛГБТ и примкнувшие.

– Скоро мы пойдем! У всех настроение хорошее?

– У всех! – крикнул кто-то.

– Отлично! Сейчас мы попрыгаем немножко. Для разминки.

Появилась девчонка в гимнастическом трико. Она стояла, вытянув руки вдоль тела, мягко и немного лукаво улыбаясь. Она была хорошенькая. Жирный в нее, может, и влюбился бы, но его сердце уже было занято Зоей.

– И мы начинаем! – провозгласил бородач.

Загрохотало что-то громкое и энергичное, типа «Продиджи». А бородач стал орать в матюгальник:

– Ва-те пиздю-лей! Ва-те пиздю-лей! Ва-те пиздю-лей!

Гимнастка подпрыгивала, хлопала в ладоши над головой. Бородач шевелил руками: мол, давайте, давайте! Прыгайте! Вскоре прыгала вся колонна ЛГБТ. Запрыгал и жирный.

– Отлично! – рявкнул бородач. – Теперь еще одна речевка. И!!! Пу-тин, еба-нись! Пу-тин, еба-нись!

А чо, было весело. Прыгать жирному понравилось.

Вся суета вокруг внезапно стерлась, растворилась и размылась, как акварель. Сейчас жирный Саня был центром мира! Он прыгал, и ему открывалась истина. Открывался внутренний взгляд, и то, что он видел, Сане нравилось.

– Отлично! – возопил бородатый. – А теперь мы – начинаем движение! Ура!

И вся колонна двинулась в сторону Кремля.

Продолжение следует...