ПАРТИЗАН

Она скучала по нему много лет. С тех самых пор, как родители упаковали вещи и покинули крошечный уральский городок ради места побольше.

Был переезд, новая школа, свежие впечатления от города-миллионника, другая секция и кружки, новые друзья. Но его там не было. И она тосковала. Ну, как можно тосковать в десять лет, имея за плечами пятилетнюю дружбу, попахивающую первой детской любовью.


Они были почти ровесниками: чуть в разное время ходили в один детсад, вместе выгуливали во дворе обязательный с родительской точки зрения "хвостик" – младших сестрёнок, мучительно краснели, когда кто-то из собратьев по дворовым играм вопил вслед про жениха, невесту и тили-тили-тесто.


Да как бы и не спорили: да, вырастем и поженимся. Делов-то. От сверстников их, пожалуй, отличала выраженная любовь к ролевым играм: в Будулая и бандитов, в Штирлица и Гестапо. А главное и любимое – в немцев и наших.


Он всегда предпочитал роль пойманного фашистами партизана. Вместе с младшей сестрой, пухлой булкой лет семи, она крутила ему руки за спиной, уткнув в спину ствол игрушечного пистолета или подходящей по форме ветки и вела в подвал – допрашивать и пытать. Руссише швайне и партизанен охотно подставлял щёки под символические удары, руки – под "раскалённые" орудия пытки из тех же веток, стискивал челюсти и кричал "русские не сдаются" и "ничего врагам Родины не скажу". Потом она вела его во двор – расстреливать. Кричала "Ахтунг! Фоер!" и изображала звук выстрела. Он падал. Гордый, несломленный и несдавший своих.


Начитавшись историй о пытках пионеров-героев, они символически, всё той же палкой, вырезали у него на спине звезду с серпом и молотом, условно били чем попало, привязывали "голой" спиной к печке, швыряли в паровозную топку и вешали с табличкой "партизан" на груди. Он выносил всё гордо и молча. Как герой.


И было во всём этом что-то странное и стыдно эротичное, если такое слово применимо к их тогдашнему возрасту.


Она правда скучала, даже используя на всю катушку возможности большого города. Он был какой-то совсем свой, у них была странная тайна про несгибаемость и честь, про хихиканья о женихе с невестой. Но всё подвыгорело под солнцем прошедших лет.


Она закончила вуз, вышла замуж, родила двух дочек. Мучительно переживая столкновение с реальностью, развелась с рёвом и кровью. Сменила работу, другую. И вдруг, в социальной сети, столько лет спустя, увидела, что "в друзья" попросился тот самый он.


Причём почти не изменившийся: такой же худой, глазастый, с длинноватым носом, пушистыми ресницами и взглядом в камеру "пытайте, гады, русские не сдаются".


Разговорились, обменялись телефонами. Оказалось, что одинок, тоже разведён, что завёл собаку-овчарку, что не забыл и скучал все эти годы, что вполне сложилось с карьерой, но так, по-провинциальному – мелкий начальник на крупном предприятии.


И что очень хочет встретиться. Сердце жамкнуло, ударило волной крови в лицо и уши – она уже почти забыла, что это такое, когда мужские руки да по груди: всё же маленькие дочки, свежий развод, лишний вес и вторичный статус на брачном рынке.


В "Скайпе" он жизнерадостно болтал, постоянно твердил "а помнишь", звал в гости. Решилась в новогодье: сдала девчонок маме и бывшей свекрови, игнорируя мороз, крутила руль на поворотах трассы, волнуясь, запивала валерьянку чаем в придорожных кафе.


Он вышел из того самого подъезда, где жил почти тридцать лет назад: живой, сероглазый, с отодвинувшимся к макушке краем русых волос, свой, родной, настоящий.


Звякнули простые советские стаканы, коньяк мягко стукнул в затылок, ладошки в кольцах утонули в его руках. И смотрел неизъяснимо, и память открывала шлюзы о детях, которые, наверное, и правда ещё тогда до дрожи в коленках полюбили друг друга.


Она порадовалась, что по совету подруги купила красивое бельё. Он посмотрел серьёзно, значительно и грустно. И ей пришло в голову, что за таким – как за каменной стеной. Вот если бы родители не решили переезжать, если бы здесь, с ним, который и в детстве видел себя только несгибаемым партизаном...


Он погладил по руке, коснулся губами губ, обнял сильно и нежно, как никто и никогда, уронил: "Я сейчас". И вышел.


Она, теряя остатки реальности, поправила грудь в лифчике, выставила коленки, счастливо и обречённо вздохнула.


В глубине квартиры что-то скрипнуло и засуетилось. Минута, пять, она плеснула и отчаянно опрокинула в себя коньяк.


Дверь судьбоносно качнулась, впуская.


Он вошёл, глядя ласково и сложно: картинно порванная на плече рубаха, грубо намалёванный синяк под глазом. И бутафорские наручники в дрожащих руках, дескать, бери, пользуйся. Упёрся взглядом и сказал, задыхаясь : "Пытай, фашистка, я ничего не скажу".


Автор Зоя Атискова

2
Автор поста оценил этот комментарий

Так вот откуда все эти поклонники мазо берутся)) дети в подвале играли в гестапо...

2
Автор поста оценил этот комментарий
В тексте именно про то о чем я подумала?
раскрыть ветку
2
Автор поста оценил этот комментарий

А потом она достала страпон...