Окончание рассказа "Коготь оборотня"⁠⁠

Добрый день, для тех кто впервые натолкнулся на мои посты, вот вам ссылка на первую и вторую части рассказа.  На этом публикации не прервутся, у меня припрятана еще пара рассказов для вас, которые буду стараться публиковать ежедневно. Очень рад что люди читают и подписываются, это придает автору желание творить дальше.

Настало время моим читателям узнать чем закончился рассказ.

Где Егоркина изба?" - "На другом краю. Как раз по ветру", - вспомнил отец Офонасий. Так и поехали, по ветру. Остановившись посреди деревни, спешились. Здесь оставили Якима с лошадьми, сами двинулись ко двору кривого Егора. Ещё издали заметили, что в окне избы Егора горит свет. "Не спится иуде", - сказал на это Никодим. "То ли вестей ждёт из Почайки, то ли чует что", - добавил Карп. "Может, всех разом прихватим и второго тоже?" - сказал Еремей. "Погоди, увидим", - ответил Никодим.

Но как только они, довольно неосторожно, подошли ко двору Егорки, какая-то тень метнулась прочь и скрылась во тьме ночи. "Леший его забери, - выругался Никодим. - Кто таков? Еремей, Карп, - в избу. А мы попробуем следом за тем". Никодим, Григорий и отец Офонасий поспешили в темноту за беглецом. Однако быстро их погоня остановилась. Темень, хоть глаз выколи, в какую сторону кинулся беглец - неясно. Вернулись к избе, надеясь на удачу. Напрасно. В избе, рассказали Еремей и Карп, родители Егорки, братья с семьями, не причастные к делу, семья самого Егорки, а Егорки – нет как нет. "Значит, это он сбежал, - вывел Никодим. - Как дальше поступим? Можно, конечно, Силантия тряхнуть и выведать, где сейчас искать Егорку. Но ведь тогда возвращаться. Нет охоты. А?" - "Все равно по темну мы его не найдём", - сказал Еремей. "Верно". - "Может, собаку попробовать?" - предложил отец Офонасий. - "Собаку?" - "Есть здесь два брата-охотника, Анисим и Клим. У них собака есть. Говорят, нюхливая очень". - "А что? Попытка - не пытка. А? Давайте, пока след не простыл, или дождь не пошел".

Всполошили семью Анисима и Клима, их подняли на ноги. Пёс, со странной кличкой Искайка, которому дали понюхать онучи Егорки, покрутился по месту, где видели Егора, и пошёл по следу. Люди, при свете наскоро сделанных светочей, поспешили за ним. Пёс бежал все быстрее и быстрее, пока не уткнулся в речку. "Может потерять след, если по воде ушёл", - сказал один из братьев-охотников, Клим. Перешли речку, пустили Искайку, и он, не сразу, опять напал на след. "Похоже, очень торопился или испугался. Не додумался по воде подальше уйти”, - рассудил Клим.

От реки следы повели через поле к лесу. В лесу двигаться стало сложней, и из-за ещё более сгустившейся темноты, и из-за сучьев и кореньев, так и подворачивающихся под ноги, из-за ветвей, норовящих хлестнуть по щеке или ткнуть в глаз. Так и казалось, что леший таким неласковым способом встречает не прошеных гостей. "Погоди! - остановил всех Никодим. - Отдышимся малость". Все послушно остановились для отдыха. "Пес-то по следу идёт, не мает понапрасну? Леший не водит?" - "Что ты! Он умный", - ответил Анисим. "Куда ведёт, понимаешь?" - "Должно быть к болотам". - "К болотам это правильно, - сказал отец Офонасий. - От них от всех болотным духом пахло". - "Эх, - пожаловался Никодим, - только новые сапоги справил. На тебе, по лесам, по болотам. Измочалю". - "Это и не сомневайся, Никодим, измочалишь. Как есть измочалишь”, - поддержал целовальника Григорий и вздохнул сочувственно. Никодима не очень ободрила такая поддержка. Он закряхтел, вставая с поваленного ствола дерева, на котором сидел, и распорядился: "Будя отдыхать. Пошлите". Погоня возобновилась. И чем дальше они двигались, тем водянистее становилась почва. В самом деле, они приближались к болоту, месту, которое чаще всего окрестные жители избегали посещать.

"Чу!" - вдруг насторожился Яким. "Что?" - спросил Никодим. Все замерли. "Как будто послышалось что. Голос". - "Свет какой-то", - сказал Григорий. "Где?" - "А вон где", - Григорий указал немного влево, где по стволам берез прыгали неровным светом красноватые блики. "Неужто пришли? Тихо подходим и окружаем скрытно. А там я знак подам". Рассвет уже забрезжил, но робко сквозь разрывы туч. Подкрадываясь в направлении света, они увидели небольшую поляну, почти правильно круглую. В середине горел большой костёр подле истукана, идола, сделанного из дерева. Между идолом и огнём, в косматой одежде, с посохом в руках, стоял волхв. Как и положено волхву, он волховал, произнося какие-то заклинания и вскидывая руки к идолу. Перед костром ниц лежал человек, наверное, Егор. Из-за березы вышел Никодим и махнул рукой. Все приняли это за знак и тоже вышли из укрытий, взяв волхва, Егорку и идола в кольцо. Пёс залаял и рванулся к волхву, но Анисим удержал его. Волхв обернулся к ним: "А-а, пожаловали". - "Сдавайся по добру, не то..." - предупредил Никодим. "Ваша взяла", - признал волхв. Кривой Егор поднялся и тоже повел себя покорно. "А ты, поп, не радуйся, - обратился волхв к отцу Офонасию. - Не все ваш верх будет". - "Я радуюсь только одному, человече. Что ты Баженку, который случайно забрел к вам, не пожертвовал вот этому идолищу, как сначала хотел, а отпустил. Это хорошо, это по добру. Жизнь человеческую не отняли". - "А за моей жизнью пришёл? Меня ведь на костёр за волхование по вашим законам". - "Ты разве не знал, на что шёл?" - "Я знаю то, чего ты, поп, не знаешь".

Что дальше произошло, видел только отец Офонасий, потому что волхв сделал шаг в сторону за пламя костра, и так получилось, что от взгляда других он скрылся. Теперь волхв швырнул в огонь какой-то порошок, который вспыхнул яркой вспышкой, ослепившей отца Офонасия. А дальше, уверял отец Офонасий, волхв кувыркнулся и... превратился в волка. Волк одним прыжком сиганул в ближайшие кусты и скрылся.

"Обознался ты, отче, - не верил ни Никодим, ни иже с ним. - Он в лохматой одежке был. Стал на карачки и рванул в кусты. Сам говорил, "медведь" такое же вытворял". Подумав, Никодим добавил: "Ох-хо-хо, пропали сапоги, пропали". Отец Офонасий переубеждать никого не стал, только развел руками. Слишком быстро все произошло, да и не в его интересах было заставлять мужиков думать иначе, в пользу волхва. Поддержать священника мог бы Искайка, в момент обращения волхва в волка что-то почувствовавший и прижавшийся к коленями Анисима. Но Искайка был безмолвен и лишь поскуливал. Погоня за волхвом ничего не дала. Искайка идти по следу отказался.

По осмотру поляна оказалась настоящим капищем. Возле идола, в кострище, нашли кости животных, приносимых в жертву, козлов да баранов. Неподалёку от идола увидели вырезанную прямо по земле фигуру лебедя и какие-то таинственные знаки. Никто из присутствующих смысл увиденного объяснить не мог, хотя вспомнили, что в старину старинную на этом месте действительно находилось капище языческое.

Так что не получалось, что все произошедшее только татьба-воровство. Появившийся в округе волхв со своим "медведем" имел твердое убеждение возродить языческую "веру предков". Действовал он, якобы, от целого сообщества единомышленников. "Медведь", спасённый когда-то, где-то волхвом, был предан тому по-собачьи. Волхвом же и подготовлен невероятно выдавать себя за медведя, обладая как медвежьей силой, так и кошачьей ловкостью. Знал волхв толк и в разных мазях, порошках и травах. Потому и горели огнём глаза "оборотня", а из пасти вырывалось адское пламя.

Волхв первым в оборот взял Егорку, подкараулив его как-то у леса. Егор легко поддавался внушению через свою неиссякаемую строптивость. Пойти против общего мнения для него всегда было всласть. А через Егора был окручен и Силантий, одного поля ягода со сродным братом. Так и стали подручными в лихоимстве да разносчиками слухов.

"Нет, не было у них такой возможности подчинить язычеству округу, - рассуждал отец Офонасий. - Ни церковь наша, ни власть светская не допустили бы. Что они против властей? Но беды и шкоды разной из своей мечты могли б много наделать".

К полудню вернулись в Почайку. "Что ж, прощай отец Офонасий, - говорил Никодим, собираясь в дорогу и садясь на свою кобылку. - Ещё раз довелось нам с тобой через год в деле встретиться". -"Прощай и ты, Никодим. В следующий раз, может, доведётся и по хорошему случаю встретиться". Отряд Никодима двинулся по дороге в уезд. Преступников везли на телеге. Конечно, их могли бы и пешком погнать, но так и не решились развязывать "медведя". Он лежал в телеге туго скрученный двумя веревками. Все же что-то нечеловеческое было как в его облике, так и в силе, и в повадках.

"Жалко волхв убег. Возьмется за своё где-нибудь ещё", - посетовал отцу Офонасию Глеб. "Нет, я не жалею, - ответил отец Офонасий, поправляя на Соловке конскую упряжь. - И ты не жалей, Глеб. Его костёр ждал. А он все же Бажена пожалел. Ну и пусть себе рыскает волком по лесам. Сам себе судьбу выбрал. Без помощника своего ему теперь тяжелее будет". - “А все же он необычен. Так, батюшка?” - “Так. Да и медведь его... Ни понять, ни объяснить”.

Попрощавшись с почаевскими, привязав к телеге козу Белку, избежавшую жертвенной участи, отец Офонасий неспешно тронулся в сторону дома, в Любачево. В дороге, которая тянулась то полем, то лесом, после радостных размышлений, связанных с предчувствием о скорой встрече с семьей, его потянуло запеть.

В тёмном лесе, в тёмном лесе

За лесью, за лесью.

Распашу я, распашу я

Пашенку, пашенку.

Я посею ль, я посею ль

Лен-конопель, лен-конопель.

Уродился, уродился

Мой конопель, мой зелёной.

Когда отец Офонасий подъехал к своему дому, во двор высыпала вся семья, жена Наталья, сыновья Нестор и Семен, дочь Настя. После обнимания и поцелуев уселись на завалинку. Дочь Настя, указывая на гуляющую по двору пару гусей, честно отработанную отцом Офонасием, спросила: "Тятя, знаешь, кто они?" - "Гусак и гусыня, Настя". - "Не так, тятя. Они Медведь и Медведица". - "Что?!" - "Так дети их прозвали", - пояснила Наталья. "Дети", - повторил отец Офонасий с особым чувством, которое услышала жена. "Ты о чем?" - "Как ты думаешь, Наташа, хорошими людьми они вырастут?" -

"Господь не оставит, все ладно будет". - "И я думаю, хорошими. Потому что мы с тобою этого от каждого нашего сердца желаем. А что в сердце, то и в жизни получается, вот в чем дело". - "Ужинать-то пора, батюшка". - "Ну, так идемте".