Огонь над Ловшей (рассказ из книги "Война девочки Саши")⁠⁠

5 октября 1942 года в районе кладбища деревни Вербяны партизаны разгромили немецкий карательный отряд. По одной из версий на теле убитого в бою партизана Клима Лапоухова были найдены документы, связавшие его с семьёй Волковых из расположенной неподалёку деревни Ловша. Немецкое командование приняло решение провести акцию запугивания местного населения, поддерживающего партизанское движение в окрестностях городов Шумилино и Витебск. Для «демонстрации» была выбрана Ловша.

Ночью 15 октября отряды немецких карателей и полицаев окружили деревню.

Ксения (10 лет, д. Ловша (Ловжа), Сиротинского (теперь Шумилинского) района, Беларусь)

«Наша мать умерла ещё до войны, оставив на отца четверых детей. Старшему Андрею было 14, младшей Саше – 8 лет. Мне – 10. Летом 1942-го года Андрей ушёл в партизаны. По всей округе немцы увозили молодёжь в Германию. Он не хотел, чтобы забрали и его.

По ночам Андрей приходил домой. Часто не один, с другими партизанами. Они ели у нас, сушили одежду, бывало, что и ночевали. Отец всегда им помогал, чем мог.

15 октября 1942-го года отец встал очень рано и пошёл к дядьке Тимофею в деревню Погост. У него там были какие-то дела. Я встала сразу, как он ушёл. Выгнала корову и повела её на пастбище. Гляжу – в деревне немцы. Ходят по улицам, стучат в дома. Много их. И полицаев много. Я уже за околицу вышла, а тут навстречу немец идёт. Начал что-то мне кричать. А я не понимаю. Он показывает, чтоб корову оставила и шла к церкви. А как я корову оставлю? Она ж кормилица, мы без коровы пропадём зимой. Мотаю головой, что не пойду, а он автомат на меня наставил, кричит.

Я и побежала обратно в деревню. Прибегаю в хату тётки Кати, а их нет никого. Печь горит, в чугунках-кастрюлях кипит что-то, чадит уже. А людей нет. Посреди хаты брошенное полотенце, сандалик детский, видно, что уходили второпях.

Я – на улицу. Гляжу – дым откуда-то поднимается. Запахло пожаром. В деревне пожар – страшное дело. Если что занимается, то все сбегаются помогать, тушить. А тут дым, огонь – и никого.

Горела хата Волковых, вокруг неё ходили полицаи Дударев, Нагибин и Марутков, растаскивая небогатое имущество, переругиваясь и споря из-за каждой тряпки. Семьи Волковых и Макаровых загрузили в машины и увезли в Шумилино, где их всех расстреляли в тот же день.

Я побежала в школу, в которую уже согнали всю деревню. Сидели в большом классе, было очень тесно, даже на полу места не хватало. Дышать было трудно, дети плакали. Тётка Катя нашла меня, схватила за руку и затащила к своим детям. Шепчет:

- Не говори, как тебя зовут. Ты моя! Я буду говорить!

- Где батька, брат? – шепчу в ответ.

Тётка Катя молчит, отворачивается.

Немцы продержали нас полдня, потом стали заходить, вытаскивать всех на допрос. Первый заходит, кричит:

- Галина Романова!

А Галина партизанам помогала. Значит, на смерть зовут.

- Галина Романова!

Все молчат.

Немец говорит:

- Если сейчас не выйдет, то будем расстреливать каждого пятого.

Бабы рядом шепчут:

- Галя, выходи.

Немец уже руку протянул, чтоб первого схватить, как Романова встала.

- Я,- говорит. – Галина Романова.

Немец её сразу бить начал за то, что не отозвалась. Пинком выгнал за дверь. Её потом расстреляли, ближе к вечеру, вместе со всеми.

Когда выкликнули тётку Катю, она вышла со всеми детьми и со мной.

Немец на меня показывает, спрашивает:

- Кто это?

- Сирота. Прибилась к нам. Кормим из милосердия, - говорит тётка Катя.

Немец ей в лицо заглядывает, но тётка Катя в ответ на него прямо смотрит. И даже брови хмурит, мол, что пристал, ирод?! Я очень боялась, что нам не поверят, что отнимут у тётки Кати. Рядом стоял полицай Нагибин, он знал, кто я. Но промолчал. Почему? До сих пор не знаю.

Немцы выкопали во дворе яму. Собрали всех, кто был связан с партизанами, их двадцать пять человек набралось. И расстреляли всех.

Вечером нас выпустили и дали подойти к яме, где лежали расстрелянные. Их было много. Мужики, женщины, дети. Отец там тоже лежал, весь в крови. Я закричала, заплакала, но тётка Катя схватила меня и утянула за собой».

Зинаида Грузневич (18 лет, партизанка отряда «Грозный» бригады имени Короткина, д. Ловша).

«Мой брат Дмитрий был партизаном. Ночью 14 октября он пришёл с очередного задания, усталый, мокрый и тут же лёг спать. Рано утром я услышала с улицы немецкую речь, разбудила брата. Он вскочил, схватился за автомат, но немцев было много, они мелькали за окнами, вламывались в соседние хаты. Тогда Дмитрий залез на чердак и закопался глубоко в сено. Я знала, что у него кроме автомата с собой две гранаты, и если что, живым он немцам не сдастся.

Слышу – и к нам ломятся. Сапогом распахнули дверь, вошли. Я сижу, будто по хозяйству что-то делаю, а у самой внутри всё колотится. И за себя страшно и за брата. Один, тот, что постарше званием спрашивает, мол, партизаны есть? Я ему – «Найн, найн». Он второму кивнул на чердак, у меня и ноги затряслись. Тот второй взял вилы и начал в сено тыкать. Брат сидит, не дышит. Немец его не нашёл. Спустился с чердака, выгнал меня из хаты. Следом выгнал сестру Варвару с малолетним сыном Володей и жену брата Дмитрия. Чуть ли не прикладами погнали в школу.

С самого утра до позднего вечера мы отсидели в одном из классов. Дети плакали, просили пить и есть. Окна закрыты – скоро мы начали задыхаться. Немцы заходили, вызывали по фамилиям. Они знали, кто сотрудничает с партизанами, им подсказывали местные предатели. Дударев, писарь из волостной управы, Нагибин, приятель его. Дударев больше всех старался. Хотел выслужиться перед немцами.

Уже к вечеру слышим – стреляют во дворе. Потом повели нас к яме. Она полная убитых, некоторые ещё шевелятся, так немцы их лопатами добивают. Там лежали наши соседи, наши друзья, родственники.

Комендант немецкий забрался на крыльцо, сказал речь. Мол, если будем партизанам помогать – то они новых ям накопают. Потом отпустили всех.

Той же ночью я в партизаны ушла. Бить этих гадов. Чтоб ноги их поганой на нашей земле не было».

Варвара Грузневич.

«В ноябре 1942-го на вызвали в волостную управу. Забрали вместе с младшим сыном Володей. Там держали трое суток, не давали спать и есть. Били, пытали. Всё спрашивали – где брат и сестра. Я говорю – брата в армию забрали, сестра на заработки подалась. Где они сейчас – не знаю.

А Дударев кричит: «Ты всё врёшь! Твой брат не в армии, а в партизанах! Говори!»

Ругался страшно, я всё боялась, что он сыну что-то сделает. Немцы так не злобствовали, как он.

Говорю: «Дмитрия ещё в первую мобилизацию забрали. Он в армии с начала войны».

Немцы поверили. Отпустили нас.

Ядвига Гуща

«Нас забрали с матерью, сестрой и младшим братом. Вызвали одними из первых. Отвели в пустой класс, где шли допросы. За столами сидели немцы, бургомистр волостной управы Александр Макеев, староста Иван Нагибин, писарь управы Дмитрий Дударев. Дударев заранее подготовил список партизанских семей и подозреваемых в связях с партизанами. По этому списку нас и вызывали.

На допросе Дударев сказал немцам, что мой брат пошёл в партизаны и участвовал в разгроме карательного отряда у кладбища.

Немец спрашивает у матери:

- Это правда?

Та отвечает, что сын на фронте. А Дударев смеётся, тычет в какие-то бумажки. Мол, он знает, что брат в партизанах.

Нам сказал:

- За убитых под Вербянами немцев поплатитесь головой. Кончилась ваша советская власть, больше никогда не будет!

Обратно к сельчанам уже не отводили. Держали в другом месте. Уже к вечеру вывели во двор, поставили на краю ямы. По дороге били прикладами, не давали прощаться. Мы уже знали, что последние минуты живём. Мать всё хотела с братом проститься, а они не давали. Заставляли становиться на колени, но никто не стал. Даже дети сопротивлялись. Начали стрелять как-то сразу, без команды. Закричали люди, падали в яму. Кто-то зацепил меня, и я упала вместе со всеми. На меня навалились тела, чужая кровь потекла по лицу. Я лежала там живая среди мёртвых и от ужаса, наверное, на несколько минут потеряла сознание. Очнулась – меня придавило так, что вздохнуть нельзя. Одежда вся в чужой крови. Немцы добивают раненых лопатами, кто-то шевелится, так ему стреляют в голову. Они очень торопились, боялись темноты, боялись, что ночью придёт партизанский отряд. Поэтому яму решили закопать на следующее утро.

Я лежала, не могла пошевелиться. А ночью слышу, плачет кто-то. Я застонала. А это Зина Грузневич, сёстры Жеребцовы Татьяна и Ганна пришли поплакать над сельчанами и над своей сестрой Ефросиньей Матузовой. Услышали меня, вытащили, спасли. Этой же ночью мы с Зиной ушли в партизаны.

Лида Ушакова (14 лет)

«Мы с тётей Матрёной возвращались из Оболи. Заходим в деревню – пусто. В домах распахнуты двери, со стен всё содрано. Хлева и сараи пустые. Дом Волковых горит. Мы растерялись. Надо было бежать, а мы пошли дальше. Школа была оцеплена немцами. Нас схватили и затолкали ко всем, в класс. Там уже была моя мать Мария Васильевна и малолетние братья. Немцы кричали, что наши старшие в партизанах. Мать плакала и доказывала, что они в армии, на фронте. Поверили нам, иначе лежали бы в яме, вместе с Мельниковыми и Галузо.

Немцы отобрали из нас человек двадцать пять, Тех, у кого сыновья были в партизанах, или тех, кто помогал им. Вывели во двор и расстреляли. Остальных вечером выпустили. Какой-то немец из начальства забрался на крыльцо и сказал:

- Ваши дома пустые, остались только стены. Мы всё забрали. Если будете помогать партизанам - сожжём и дома. Если будете пускать ночевать – приедем, выкопаем новые ямы. Смотрите, вот они лежат, те, кто пошёл против власти.

И пальцем в яму тычет. А там тела намешаны. Дети и женщины. Фруза Мельникова лежит. Мы слышали, как она кричала из коридора: «Люди добрые! Не жалейте жизни, убивайте оккупантов. Мы погибнем, но победа будет за нами»!

Фруза красивая была, прямо перед войной десять классов окончила, парни заглядывались. А пуля ей в лицо попала или в голову – всё кровью залито. Я её едва по одежде узнала.

Немцы сели на свои машины и мотоциклы и уехали. А мы бросились дом Волковых тушить. Самих Волковых уже не было, но огонь мог на другие крыши перекинуться. Сгорели бы всей деревней.

Фруза Мельникова (18 лет)

Фруза вместе с Надей Емельяновой были активными участницами партизанского движения. Распространяли листовки, собирали информацию для партизан, еду, одежду. Старшие братья Фрузы Михась и Фёдор были в отряде. Мельникова расстреляна вечером 15 октября вместе с отцом Павлом Ивановичем.

Ефросинья Матузова.

Её сыновья Леонид и Александр были в партизанском отряде. Погибли в боях. Ефросинья тайком собирала еду и одежду для партизан, пекла для них хлеб. Однажды спасла сбитого советского лётчика и переправила его в партизанскую зону.

Ефросинью забрали вместе с матерью Натальей Жеребцовой. Издевались. Руки связали колючей проволокой, били, допрашивали, выпытывая, где сыновья и внуки. Перед расстрелом матери с дочерью даже не разрешили обняться на прощание.

Варвара Галуза (Малашонок), её малолетний сын Толя и отец Максим Васильевич Галузо.

Братья Варвары Михаил и Пётр воевали в партизанском отряде «Грозный» (оба погибли в период 1942-44 гг.). Дударев сразу указал на семью Галуза, их вывели почти в самом начале. Когда раздались первые выстрелы, Максим Васильевич упал на дно ямы, его завалило телами, поэтому немцы его не заметили. Ночью он сумел выбраться из ямы. Варвара и Толя остались в яме.

Герасим Куприянов.

В партизанах были три его сына Александр, Владимир и Николай. Герасима расстреляли 15 октября вместе с односельчанами. Сыновья мстили за отца в партизанском отряде. Николай Куприянов погиб в бою летом 1944-го года.

Анисим Степанов

Дом Анисима стоял в стороне, на отшибе. По ночам туда часто приходили партизаны, Анисим помогал им, пускал переночевать. Из-за этого Анисим попал в «список Дударева» и был расстрелян.

Дмитрий Дударев

Летом 1941 года Дударев поступил на службу к немцам. Работал писарем в волостной управе. Есть версия, что именно он обнаружил документы на теле убитого партизана Клима Лапоухова. Известно, что именно Дударев, желая выслужиться перед начальством, составил списки партизанских семей деревни Ловжа и принимал непосредственное участие в допросах. Вместе с другим полицаем Шарковым он отбирал у сельчан скот, одежду, продукты. Неоднократно участвовал в арестах.

15 октября 1942-го года он сидел вместе с немцами в классе школы Ловши, где допрашивали жителей деревни. Издевался над обречёнными, вёл себя так, что даже гитлеровцы косились на него с презрением и недовольством.

Из воспоминаний партизана бригады им. Короткина Василия Хухрякова: «В августе 1942 г. я получил задание привести Дударева в отряд – для использования его на службе партизанам. Тот сказал: «Сегодня не могу, сначала достану пулемёт и ящик патронов, нужно и кое-какие хозяйственные вопросы уладить». Договорились встретиться через три дня в 11 часов вечера. Но Дударев донёс немцам: меня встретили ружейно-пулемётным огнём. С трудом удалось уйти из-под обстрела. Моя мать Хухрякова Евгения Алексеевна и малолетний братик Толя были арестованы. При допросе Дударев изобличал её как мать партизана. В момент первых выстрелов она живой упала в яму и с ней Максим Галузо. Так случайно они выжили. Толя был убит

В декабре 1943-го Красная Армия перешла в наступление, и Дударев сбежал вместе с немцами. Где его носило несколько лет – никто не знает. После войны он пытался спрятаться в городе Чкалове (сейчас Оренбург), но 14 февраля 1951 года был арестован. Военный трибунал Белорусского военного округа приговорил его сначала к 25 годам заключения с конфискацией имущества, но 27 ноября приговор был изменён. 22 февраля 1952 года предателя расстреляли.

От автора:

- Акция устрашения не удалась. После кровавых событий в Ловше более трёхсот жителей окрестных деревень примкнули к партизанским отрядам.

В рассказе использованы воспоминания Ксении Анисимовны Шутовой, переданные её дочерью Светланой Ковалёвой и материал собранный Виктором Грузневичем (г. Витебск)