Кризис среднего возраста⁠⁠

Впервые прыгнул с парашютом в 39 лет.

Что-то тогда в дружеской компании неожиданно выяснилось, что большинство собеседников в юности занимались в парашютной секции, сделали, кто один, а кто – три прыжка. Я подумал: «Мечтал же в детстве с парашютом прыгнуть. А если не сейчас – то когда?»

Узнал, что в Егорьевском районе есть аэродром, на котором по выходным организуют прыжки для желающих. Приехал в это Костылево. Стоило это удовольствие тогда рублей четыреста, что ли.

Думал – разок, и хватит. Но получилось не так. Потому что очень сильно испугался в этот свой первый раз.

Вот сижу я тогда в самолёте на прочной жёсткой металлической скамейке. Под ногами – надежный пол. А выходить предстоит просто в никуда.

Люк открыт. И мне видна там далеко внизу земля, ниточки дорог, машинки - как муравьи, лес – как трава, а людей вообще не разглядишь.

И предстоит выходить из такого прекрасного надёжного самолёта просто в это самое никуда.

Коленки не дрожали. Страх был в районе желудка. Невообразимый! Никогда раньше неиспытанный. Когда в армии отказался дедушке кровать заправить, то меньше боялся. Хотя, на самом деле, для здоровья это было гораздо опаснее.

И вот, смотрю я в этот раскрытый люк, и знаю, что сейчас от прыжка откажусь. И никто меня выталкивать не будет.

Просто вернусь на аэродром в самолёте.

Такие случаи бывают.

Ничего особенного.

Деньги мне не вернут. Нас об этом предупреждали. Ну и хрен с ними!

И вот я в этом самолете уже почти решил, что не буду прыгать, а останусь сидеть на этой прекрасной скамеечке, вцепившись в неё побелевшими от напряжения пальцами, и замечательно так буду сидеть до самого приземления, когда самолет, подпрыгивая на кочках, прокатится по грунтовой взлётно-посадочной полосе, и развернётся, и лётчики выйдут из кабинки в салон, откроют мне люк, откинут лесенку, пропустят вперёд, и техник подаст мне руку, а я не приму этой его помощи, а ловко выпрыгну, минуя лесенку, на такую замечательную землю, и мне будет безразлично, - что про меня говорят и думают лётчики, инструкторы, парашютисты, потому что я сяду в машину и уеду, и никто меня не сможет заставить приехать сюда снова.

Кроме меня самого.

Потому что еще я знаю, что там - на земле - буду клясть себя, что не прыгнул. Буду смотреть в небо, которое было так близко, а я не воспользовался этим случаем, чтобы в это небо шагнуть.

И я снова приеду сюда. Но в следующий раз перебороть страх будет труднее. Потому что дорожку-то возвращения в самолете я уже сейчас проторю.

Вот как-то так я думал, заворожено глядя в открытый люк, и ожидая команды выпускающего.

А он на первом круге выкинул грузик с парашютиком, чтобы посмотреть – куда его отнесёт.

На втором – выпустил «пристрелочного» парашютиста, который тоже «перворазник», но уже совершал несколько прыжков.

А я всё это время трясся от страха.

И только потом он скомандовал: «Первая пятёрка приготовиться!»

Мы встали.

Я шел вторым.

Уткнулся глазами в спину первого, чтобы ничего больше не видеть, и вывалиться сразу за ним.

Но инструктор, уперевшись ладонью мне в грудь, придержал меня.

Он посмотрел, как вышел первый, как раскрылся его парашют, и только потом сказал мне:

- Пошёл!

Я ткнул рукой в сторону открытого проёма, за которым ничего не было, и спросил:

- Туда?

Он засмеялся и кивнул.

Вообще-то нас перед этим полдня инструктировали.

Перворазники подъезжали и подъезжали. А подъемов не было. Ждали – когда ветер стихнет.

И время от времени то один, то другой инструктор собирал всех, и рассказывал, - что и как.

Как выходить.

Надо руки прижать к груди, сделать шаг, и ноги сжать вместе.

Как проконтролировать раскрытие парашюта.

Что купол должен быть ровным и круглым.

И что делать, если его стропой перехлестнёт.

В каких случаях открывать запасной.

И как его открывать.

Как контролировать обстановку при спуске. Чтобы не столкнуться с другим парашютистом.

Как управлять парашютом.

Как приземляться.

Как собирать парашют.

Они повторялись. Но мы всех внимательно слушали.

Один парень, помню, спросил у женщины-инструктора:

- А если что-нибудь забудешь?

Она махнула рукой:

- Там времени достаточно. Вспомнишь!

- А вдруг что-нибудь случится?!

Она успокоила:

- Никогда ничего не случается…

И вот теперь, в самолёте, я спросил:

- Туда?!

Выпускающий засмеялся и кивнул.

Разинув рот в немом крике, растопырив ноги и руки, вывалился за борт. Потоком воздуха закрутило так, что перед глазами невероятно быстро мелькали поле аэродрома, небо, лес, удаляющийся самолет, снова лес и снова небо.

Если бы я на выходе прижал руки к груди и сжал вместе ноги, то падал бы ровно, как капелька. А я же растопырился. Вот и крутануло.

Успел подумать: «Йёооо… Как же тут чем-то управлять-то…»

И тут почувствовал хлопок раскрывшегося парашюта, и почти сразу лямки подвесной системы врезались в промежность.

Это было не очень удобно. Но это была опора. И было уже совсем не страшно.

Рев двигателей самолета удалялся.

Простор, открывшийся мне, оглушал.

Вспомнилось встреченное в какой-то книжке слово – «окоём». То есть то, что вмещается в око. То, что можешь охватить взглядом. Этот окоём был невероятно просторен. Небо было рядом и вокруг меня, и немножко ниже. Казалось даже заметно, что Земля круглая.

Я вертел головой, чтобы увидеть больше, и всё запомнить.

Потому что не собирался снова лезть с парашютом в самолет и снова чувствовать там свой сжимающийся от жуткого страха желудок.

Хотелось петь, или просто орать. Это нормально. Это у многих так.

Между тем, земля приближалась.

Тут понял, что мне уже давно снизу орут в мегафон:

- Второй в первой пятёрке! Правую тяни!

Это я же был второй в первой пятёрке. И это мне надо было потянуть правую бобышку управления, чтобы развернуться лицом к ветру для более мягкого приземления.

Вообще предпочтительнее, чтобы перворазники всегда сразу разворачивались лицом к ветру, чтобы их меньше сносило. Я про это ещё потом, может, расскажу. И как однажды умничал и не слушался команд с земли.

А сейчас потянул правую, развернулся к ветру.

А инструктор снова кричит:

- Второй в первой пятерке! Ноги на приземление!

Это я должен ноги сдвинуть вместе, и слегка согнуть их в коленях.

Выполнил команду, и смотрю вниз.

А земля приближается всё быстрее! И ещё быстрее! И ещё!..

Только успел подумать:

- Бля! Она меня как сейчас ёбнет по ногам!

И она действительно – каак ёбнула по ногам! (хм... не заменить ли «ёбнет» на «вдарит» И «Бля» надо придумать, чем заменить, чтобы так же коротко и эмоционально)

Повалился я. Купол гасить не пришлось – он как-то сам опал.

И вот лежу на спине, раскинув руки и ноги.

И мне так хорошо!

Так хорошо…

И тут вспомнил, что с самолета на нас смотрят. Смотрят до самого приземления, и после приземления. И эта моя теперешняя поза, когда я лежу с раскинутыми ногами и руками, означает, что мне требуется помощь. Я вскочил, и помахал самолёту рукой. Так надо было сделать сразу.

Потом собрал парашют «косичкой», как учили на инструктаже, и пошел его сдавать.

И тут ещё вспомнил!

Вспомнил, что неправильно вышел. И крутило меня из-за этого.

Что после раскрытия парашюта не осмотрел купол.

Что, спускаясь под куполом, не смотрел – где находятся другие парашютисты, и нет ли опасного сближения с ними.

Что не смотрел вниз – не опускаюсь ли на другой купол. (Хоть и в первой пятерке, но всё равно – надо было посмотреть.)

Что поначалу не слышал команд с земли.

В общем – всё сделал неправильно, и всё это надо было переделать…

За следующие два месяца сделал 14 прыжков. Где-то на шестом заметил, что страха уже нет, а мысли только о том, чтобы сделать всё правильно – и выход, и спуск, и приземление. Потом, забросил это дело, но через десять лет свозил туда сына и сам спрыгнул с ним за компанию.

Выйти «на поток» и сейчас смогу.

Немолодой

https://www.anekdot.ru/id/985845/