Хвоя: этимологический комментарий⁠⁠

Внимание: пост содержит обсценную лексику!

Выполняя обещание читателям, расскажу вам сегодня об этимологии самого главного русского матерного слова.

Сложность изучения таких слов с точки зрения исторической лингвистики заключается в том, что у них всегда много эвфемизмов, и этими самыми эвфемизмами они с лёгкостью вытесняются.

Проиллюстрирую наглядным примером. Возьмём обозначения МПХ в двух родственных и соседствующих языках, польском и чешском:

- польский: chuj /хуй/, kutas /кýтас/, fiut /фют/, pała /пáўа/ – дословно «дубина», kuśka /кýщка/, siusiak /щýщак/.

- чешский: pyj /пий/, pták – дословно «птица», péro – дословно «перо», čurák /чурак/, šulín /шулин/, pinďour /пиндёур/, kláda – дословно «бревно», ocas /оцас/ – дословно «хвост».

«Птица», «петух» и «хвост», кстати, – очень популярные эвфемизмы для лингама в очень многих языках, в том числе в русских диалектах, как мне подсказали в комментариях к посту о слове курва.

Интересный факт: в польском, в отличие от русского, слово chuj можно написать с орфографической ошибкой, даже двумя.

Оба ряда, польский и чешский, можно расширить в несколько раз, но при этом они почти не пересекаются, скажем, чехи слово хуй вообще не используют. Это важно для этимологии, поскольку для начала мы должны понять, было ли слово хуй уже в праславянском языке, или оно появилось позже.

Помимо русского и польского мы находим его в словацком, а также болгарских диалектах. То, что хуй присутствует во всех трёх группах славянских языков (восточной, западной и южной), говорит в пользу его праславянской древности, то есть мы можем восстановить праславянскую форму *xujь (где j = й, а ь – гласный типа краткого и).

Кстати, польский этимолог Францишек Славский считал, что в польском chuj – заимствование из русского, поскольку так говорят преимущественно в городах, а в деревне используют другие слова. Однако, во-первых, оно обнаруживается в говорах Силезии (см. карту в комментариях), а во-вторых, это слово появляется в польских памятниках письменности очень рано, в 1471 году, причём как имя собственное – Chuj, а также как вторая часть прозвища солдата – Łupichuj.

Но вернёмся к праформе. Позднепраславянскую форму *xujь можно пересчитать в раннепраславянскую в соответствии с законами исторической фонетики. Получается *xoujos /хоўйос/, поскольку позднепраславянское *u из раннего *ou. Теперь нужно разобраться, как мы членим эту форму: -os – это, понятное дело, окончание, но если здесь какой-либо суффикс?

Согласно одной из версий, да, здесь есть суффикс *-j-, с которым мы уже сталкивались в посте о ноже. В этом случае *xoujos раскладывают на *xou-j-os и сравнивают с латинским cauda «хвост, пенис» (от которого итальянское слово coda «кода (музыкального произведения)»). Но, во-первых, здесь не сходится фонетика (что само по себе хоронит эту этимологию), а во-вторых, латинское слово всё же означало именно хвост, а пенис лишь в качестве эвфемизма. Кстати, первое значение слова penis – тоже «хвост».

Другой польский этимолог, Анджей Баньковский, усмотрел в слове *xujь родственника глагола *-uti, который у нас сохранился только с приставками (обуть и разуть). Но эта версия тоже плоха с точки зрения фонетики.

Предпочитают же сейчас третий вариант, предложенный датчанином Хольгером Педерсеном ещё 110 лет назад. Он никаких суффиксов в *xoujos не выделял и предложил сравнивать корень *xouj- со словом *xwojā «хвоя».

Давайте разберёмся, всё ли в порядке с фонетикой в этом случае. В посте о ложке я уже писал о такой штуке, как аблаут, специфических чередованиях гласных:

По нормальной схеме аблаута в позднем праславянском *u чередуется с *y (ы) и *ъ, гласным типа краткого у. Соответственно потенциальные родственники слова *xujь должны иметь вид *xъj- и *xyj-. Однако таких слов не зафиксировано.

Но существует ещё одна, более редкая, схема аблаута, так называемый швебеаблаут (Schwebeablaut), когда корни вида *CeRC- варьируются с корнями вида *CReC- (где C – любой согласный, а R – любой сонорный согласный).

Поясню на примере. Было такое праиндоевропейское слово, *diēws /дйеўс/, которое обозначало небесного бога. Среди его «потомков» – греческий Зевс (Ζεύς) и санскритское dyauḥ «небо». В латыни *dious pater «небесный бог-отец» дало Iuppiter, Юпитер.

От этого корня есть производное *deiwos /дэйўос/, которое дало латинское deus «бог», санскритское deváḥ «бог», литовское dievas «бог» и германского Тюра/Тиу, в честь которого в английском назван вторник (Tuesday).

Соответствие *xouj- ~ xwoj-, в принципе, укладывается в эту схему, так что можно считать, что глобальных претензий со стороны фонетики к этой этимологии нет.

Какие же у хвои и хуя родственники за пределами славянских языков? Это, конечно, литовская skujà и латышская skuja «хвоя». Далее это албанское hu «кол, палка; хуй», где, как мы видим, изменение семантики пошло схожим путём, а также древнеирландское scé «боярышник».

Вопрос первоначальной семантики слова *xujь пока остаётся недостаточно прояснённым. Была ли это, скажем, отдельная хвоинка или, может, ветка хвойного дерева? Будем надеяться, что дальнейшие исследования покажут.

Источники:

Bańkowski A. Słownik etymologiczny języka polskiego. Warszawa, 2000. T. 1. Страница 161.

Pedersen H. Litauisch skujà // Jagić-Festschrift, 1908. Страницы 218-219.

Sławski F. Słownik etymologiczny języka polskiego. Kraków, 1955. Т. 1. Страница 87.

Этимологический словарь славянских языков. Выпуск 8. Страница 114.

P.S. Среди пикабушников немало татар и других тюркоязычных, поэтому я уже предвкушаю вопрос, родственен ли польский кутас тюркскому кутаку/котаку.

Нет, не родственен, хотя польское слово всё же является заимствованием из тюрскских языков. Раньше так по-польски называли кисточку, которую вешали на поясе. В татарских диалектах это слово представлено как кутаз «тесьма, тряпка и т. п., привязываемые как метка к скоту; колокольчик, навешиваемый на шею скота».