Гроб на двоих.⁠⁠

Эту историю я слышал в одном маленьком городке. Она не столько страшная, сколько неприятная.

Все знали, что девчонка Фишеров вздернулась.

И потому на молодого священника смотрели как на умалишенного, когда скромный гроб, на который едва наскребли деньги родители покойницы, закопали в черте кладбища. Они готовы были ноги целовать Огдену, который теперь в городе не получал ничего, кроме злых пересудов за спиной да извечных проклятий от бабки-акушерки из местной больницы, которая едва завидев Огдена в городе начинала поносить его на чем свет стоит. Священник хотел было пристыдить ее, мол, пожилая женщина с золотыми руками, помогшая явиться на свет всем коренным жителям городка, а ругается хуже никогда не просыхающего сапожника. На что Огдену было предсказано вариться в одном котле с девкой Фишеров.

"Какая дикость",- подумалось тогда Огдену. Не средневековье на дворе, и большинство жителей совсем не дремучие люди, а поди ж ты как, в котле ему вариться. Хотя, чем он лучше. Похоронил самоубийцу в кладбищенской земле, понадеявшись, что она сможет удержать в себе покойницу.

На первой же службе после переезда Огден ощутил, что его буквально прожигают взглядом. Пройдясь взглядом по прихожанам, обратившими свои лица к распятию за его спиной, священник увидел тихо хихикающую стайку юных девушек, которые задорно поглядывали на Огдена. Одна их них, сидела, гордо вздернув острый подбородок, игнорируя смешки подруг. Она делала вид, что внимательно слушает Огдена. Он прекрасно знал, когда именно делают вид, а не слушают на самом деле. Девица хотела обратить на себя взор священника, мол, посмотри, я очень заинтересована. Огдену, в общем-то было все равно, его дело - изобразить одухотворенность, вдохновенно озвучить текст, выслушать после проповеди желающих с ним побеседовать или исповедоваться.

Непроходимые дебри - так можно было охарактеризовать сад каждого прихожанина  и самого его владельца. Прогуливаясь по городку, Огден ни разу не встретил аккуратного, ухоженного сада. Все заросли сорняками настолько, что проще сжечь все, чем выкорчевывать. 

Однажды пропалывая свой сад, он увидел тут самую юную девицу, которая всегда сидела на проповедях так, словно у нее вместо позвоночника был негнущийся металлический штырь. Ее звали Кейтилин, и ей было шестнадцать. Она стояла возле забора, призывно улыбаясь. Огден впервые видел ее улыбку - на проповедях она слушала его с неизменно серьезным видам, в отличие от подружек, а будучи в городе с родителями, едва завидев священника, стыдливо отворачивалась и делала вид, что не замечает его.

Как только Огден подошел к ней, она протянула ему через забор плетеную корзину, от которой исходил дивный аромат. На девушке красовалась вероятно самое глубокое декольте, которое он когда-либо видел в своей жизни.

- Доброго дня,- жизнерадостно улыбаясь, поприветствовала его девушка,- я испекла вам пирог с вишней в честь вашей десятой проповеди. Маленькое круглое число, которое можно и нужно отметить.

Огден взял корзину, дно которой было теплым.

- Благодарю вас.

Девица переминалась с ноги на ногу. Очевидно, она ждала, что Огден пригласит ее разделить с ним пирог и угостит чаем, но священник лишь вопросительно смотрел на Кейтилин.

- Все никак не удавалось с вами поговорить,- она жеманно растягивала слова,- как вам наш город?

"Бывало и хуже, и лучше",- пронеслось в голове у Огдена, но вслух он сказал:

- Замечательный городок, такой славный и уютный.

Они еще с несколько минут вежливо побеседовали о погоде и грядущей ярмарке в конце лета, затем Огден еще раз поблагодарил девицу за угощение и, сославшись на необходимость прополки, он пошел в сторону дома, чтобы оставить корзину в кухне.

Вечером, перед чаепитием, в корзине помимо пирога обнаружилось короткое письмо, в котором юная Фишер желала священнику приятного аппетита и писала о том, что вишни в этом году много, если Огден пожелает, он будет получать пироги каждый день.

После ближайшей службы, Кейтилин проскользнула в будку для исповеди, пока ее родители о чем-то разговаривали с Огденом. Священник же мельком заметил девицу и усмехнулся про себя. Ну о чем ей каяться?

Кейтилин не каялась, она смаковала каждую деталь, о которой в красках рассказывала Огдену через сетчатое окошко. Юная Фишер с придыханием поведала о том, что ее первым стал сын владельца мясной лавки, что они занимались любовью в тот самый момент, когда ее родители молились в соседней комнате. Кейтилин зажала себе рот, чтобы и не застонать, и не рассмеяться. Боли никакой не было.

После седьмого, коим стал молодой фельдшер, Огден попросил у Кейтилин разрешения закончить исповедь на этом, потому что его уже блевать тянуло от подробного описания того, как девице залезали под юбку. Блевать Огдена тянуло не потому что он был ханжой, не потому что он был по мальчикам. Просто сам факт того, что он знаком с юной Фишер и ее родителями, которые выставляют свою дочь примерной, чистой и невинной, так контрастировал с услышанным, что волосы на затылке шевелились. Девица была красивой, но не очень умной, вероятно. Пытаясь обратить на себя внимание молодого мужчины своими умениями, она сделала все с точностью до наоборот.

Кейтилин исправно приходила к забору Огдена, каждый раз в ее корзине был новый пирог. Готовила она отменно, пирог с яблоками был выше всяких похвал. Так говорил товарищ Огдена, новый санитар в больнице, с которым он познакомился, когда пришел в последний раз побеседовать со стариком Бентоном. Все пироги отдавались санитару, Брайару, у которого как раз в тот момент были трудности с деньгами.

Следующая служба закончилась тем же, что и предыдущая - Кейтилин ловко прошмыгнула в будку, отстав от родителей. Приготовившись к худшему, Огден сидел как на иголках.

- Вы так красивы,- жарко зашептала юная Фишер,- меня в дрожь бросает от мысли, что вы понапрасну растрачиваете себя здесь. Если вы позволите вашей красоте сгинуть в этой глуши, мне кажется, вы отправитесь прямиком в ад.

Она глупо захихикала.

- О, и вы непременно тоже,- после короткой паузы сказал Огден. Хихиканье оборвалось и девушка вышла из будки. Огден почесал затылок. Он собирался оставить это при себе. Язык снова начинает превращаться в его врага, как уже было ранее и стоило ему как раз-таки назначением в это захолустье.

Кейтилин явилась с дождем под вечер к забору священника, когда он как раз заканчивал чтение на крыльце и собирался зайти в дом. Дождь хлынул с такой силой, что девица мгновенно промокла. Она стояла, клацая зубами, ожидая пока Огден, несколько замешкавшийся, наблюдающий за ней издалека, соизволит подойти.

Он не стал приглашать ее в дом, лишь спросил зачем явилась. Перекрывая шум дождя, девица выкрикнула:

- Я полюбила вас с самого первого мгновения, когда увидела вас впервые.

- Вы говорили это всем, начиная с сына мясника?

- Вас я люблю по-настоящему!

Огден видел, что по у нее глаза на мокром месте. Толку ей рассказывать обо всем, что крутилось у него в голове.

- Кейтилин, я в любом случае не могу и не стану.

Утром девицу нашли повешенной. Ее вытащили из петли, оставили в доме у родителей. А вечером она вновь стояла у забора Огдена. С синюшной кожей, с темно-синим отпечатком веревки на тонкой шее.

- Уходи!- крикнул Огден, перекрестившись. У него душа ушла в пятки, когда он увидел плотоядную ухмылку, с которой девица смотрела на его дом и на него, если он подходил к окну проверить там ли она еще. Не ушла, стояла до самого утра, пока тишину не развеял крик петуха. Нехотя, кряхтя и что-то бормоча, девица ушла восвояси, покинув Огдена, который позже обнаружил у себя несколько поседевших прядей. Он дошел до дома Брайара, угостился у него виски. Пока обжигающая жидкость спускалась по пищеводу, в голову священника пришла мысль о том, что если похоронить самоубийцу за пределами кладбища, на чем настаивала большая часть населения городка, то что Фишер помешает снова прийти к нему? Все же кладбищенская земля освящена, да и забор у его дома не такой крепкий, чтобы случилось что сдержать натиск гостьи. Осушив вторую порцию, Огден только лишь уверился в правильности своих мыслей, ими же он и поделился с Брайаром.

Через неделю после захоронения, священник пропал. В его кухне горел свет, когда к нему пришел в гости Брайар. На столе стояла чашка с недопитым чаем, раскрытая книга на главе о мертвецах, не нашедших покоя после смерти. В его доме, изначально почти стерильно чистом, все было сплошь загажено сырой землей, как будто кто-то зашел в дом поле дождя, когда дороги в городке раскисают, и, не удосужившись снять ботинки, сплясал на светлом ковре, потоптался на паркете, даже сходил на второй этаж и перевернул там все вверх дном. Однако, домом следы не ограничивались. Они вели к церкви, где вел службы Огден, а точнее на задний двор, где раскинулось небольшое кладбище.

После погребения юной Фишер земля на ее могиле так и оставалась в том состоянии, будто могилу зарыли буквально час назад.

Огден обнаружился в гробу у девицы. Весь неестественно скрюченный, точно его несколько раз сломали, чтобы он поместился с ней в гроб, рассчитанный на одного.

Фишер ласково обнимала священника, чье лицо было искажено гримасой ужаса, на ее же губах застыла победоносная улыбка. Его глаза были открыты, и он выглядел как живой.

Их разделили. Священник был мертв вне всяких сомнений, что подтвердило вскрытие. Умер от разрыва сердца. Несчастного Огдена похоронили в отдельной могиле. И затем пришлось это делать еще два раза: он снова и снова оказывался в гробу у Фишер. Потом на это махнули рукой и не стали доставать Огдена, который к тому времени успел прилично разложиться.

Фишер же оставалась нетронутой гниением.

Говорят, что остается такой до сих пор.