Фотооппарат⁠⁠

Потрясающая панорама, правда? Саша всегда выгуливает меня чаще в предпраздничные дни, но канун Рождества всегда казался мне особенным временем. Снежные дни, зафикисированные мной на плёнку, становятся словно чуть теплее, спешащие прохожие - чуть глубже, а сталь и бетон города - чуть душевнее. Вот и сегодня, только прилетев в этот чудовищный в своём всеобъемлющем желании жить город, Саша потащил меня на волю. Время работать.

Саша - мой владелец, хотя я бы оспорил это утверждение. Кто еще чей владелец, когда его сердце мёрзнет от моего стального корпуса, покуда он прячет меня под тонкой курткой, чтобы не замёрз я. Еще Саша специализируется на архитектурной фотографии. Вернее мы специализируемся. Я пропускал через себя петербургские дворы-колодцы и и лондонские дворцы, усадьбы французских мажордомов и лачуги испанских пастухов. Сотнями и сотнями. Неудивительно, что так получилось, правда..?

На крыше свежеотстроенного Уорлдвайд-Плаза я изменю судьбу Саши, изменив ему. Я ощущаю его учащенный пульс, он уже предчувствует перемены, пока не в состоянии, правда, понять, почему так волнуется. Списывает всё на своё важное задание, смешной. Но я уже знаю, как всё будет.

Выудив из недр одежд фотоаппарат, Александр прикидывает ракурс. Его пальцы слегка дрожат, словно танцуют, позволяя фотоаппарату самому примерится к намеченному им кадру. Александр верит, что его Зенит-С одушевлённый, более того, обладает самосознанием, что, в принципе, характерно для художников, прикипевших к своим инструментам. Фотограф подходит к самому краю крыши, заводит затвор, настраивает резкость, слышит щелчок ломающегося крепления шнурка и роняет фотоаппарат вниз.

Мне нравится лететь. Будто из меня вычищают всё, что копилось долгие годы, покуда я лежал в шкафах и тумбочках, чехлах и чемоданах, всё, оставленное на мне сальными пальцами и первых хозяев, и вторых, изображения их друзей и родственников, детей, застолий, свадеб, поездок. Жалко лишь улетать от Саши. Его руки - лучшее, что держало меня. Тем правильнее мой поступок.

Где-то на другом конце земного шарика прямо сейчас эти смешные люди умирают за свою свободу, другие чтут своих святых, семьдесят шесть лет назад напечатали первый кроссворд, а через два года умрёт великая империя. Я знаю, что уже не буду увековечивать такие важные пустые мгновения, но это не страшно. Я знаю это, потому что лечу.

Александр нетерпеливо топчется в лифте, смущая мисс Фэйтс, которая приезжала проведать сына-бизнесмена, но его сейчас мало волнуют такие мелочи. Его орудие, оружие, самый главный инструмент, его душа и любовь рухнули полукилограммовым камнем вниз с высоты более двухсот метров. Он даже не может удивиться звенящей пустоте в голове, ощущая лишь зуд в ступнях и тупую боль меж рёбер. Всё пропало! Когда лифт выпустил его из своего чрева, фотограф побежал вон из здания, мимо отключенного фонтана "Четыре сезона", за угол, чтобы увидеть свою любовь.

Зенит равномерно покрывал кусочками себя площадь около пары квадратных метров. Надеяться, что он выжил было глупо, но, повинуясь древнему инстинкту, Александр подбежал ближе, сел на корточки и тупо уставился на труп фотоаппарата.

- Сэр, если это вы развлекаетесь бросанием тяжелых предметов с крыш, то вам следует потренироваться в точности.

- Что?..

- Ну нет, "что?" в качестве извинений за покушение на убийство, тем более таким оригинальным способом, я не зачту, поэтому вы прямо сейчас поведёте меня ужинать, тем более, что время самое подходящее.

***

- Папа, что это?

- Это Зенит, Марк, такой был у меня когда-то, в далёкие времена, когда тебя еще не было на свете. Отличные снимки за весьма и весьма приемлемую цену, да... Береги его, Марк, береги, но не слишком сильно, иногда лучше упустить что-то из рук, чтобы оно привело тебя к чему-то новому, понимаешь?

- Не очень, пап.

(с) Олег