Здравствуйте, уважаемые пикабушники! Когда я читала комментарии к своему первому посту «Двойная жизнь. Как я стала лицемеркой» http://pikabu.ru/story/dvoynaya_zhizn_kak_ya_stala_litsemerk...
я поняла, что рассказывать эту историю надо было с самого начала. То, что я описала - это
уже конец всей истории. Причины были заложены намного раньше, и там тоже была двойная жизнь, потому что я жила в «хорошей благополучной» семье. Что происходит за закрытыми дверьми нашей квартиры никто не знал.
Главный лозунг нашего воспитания был один: «Мы вас породили - мы вас и убьем». Об этом нам говорили каждый день, и я искренне верила, что родители имеют на это полное право. Потому что мы все безрукие, бесполезные, и мамочка абсолютно права, что «лучше бы она сделала аборт». Она совершенно права, что «лучше бы ты сдохла маленькая», потому что тогда всем жилось бы хорошо. Я искренне верила, что всё плохое в мире только из-за меня, и если я умру - все сразу станут счастливее. Я верила, что живу только потому, что все жалеют убогое и страшное создание, которое не имеет никаких способностей. Я была абсолютно уверена, что у меня нет ни слуха, не голоса, потому что каждый раз, когда я начинала тихонечко напевать, в ответ прилетало «закрой рот! Развылась она, аж бесит!» Других талантов у меня тоже не находилось, и было совершенно непонятно, почему я живу. И не только я, т. к. семья у нас была многодетная, (очень многодетная!), но по тем временам совсем не бедная. За других детей говорить не буду. Если захотят, сами когда-нибудь расскажут о том, как их унижали и гнобили. Но вряд ли захотят, потому что я и сама не думала, что буду об том рассказывать или писать, (даже анонимно). Об том даже вспоминать не хочется.
Детство до 7 лет я не помню: то ли особенности моей памяти, то ли и вспоминать особо хорошего нечего - не знаю. А всё, что помнишь с 7 лет хочется забыть. Потому что мы жили в постоянном страхе провиниться и получить наказание. А виноваты мы были во всем, даже в том, что родились на свет. Нам постоянно напоминали, какие мы неблагодарные сволочи, и что мы должны ценить, как родители стараются вырастить из го...на приличных людей.
У нас не было права голоса. За робкую попытку оправдаться тут же получаешь по морде, и радуешься, если на этом всё закончилось. Отделаться битьем по морде - это счастье! Получить можно было и просто за взгляд - чтоб не зыркала. Другим наказанием, которого мы не боялись, было стоять на коленях в углу: в угол коридора насыпали горох, гречку или соль, (смотря какая тяжесть вины), и надо было стоять на коленях несколько часов, пока тебя не простят. Самым трудным было не ржать в голос от счастья, чтобы родители не заметили, что тебе глубоко нас…ть на такое легкое наказание. К постоянной боли привыкаешь очень быстро, и воспринимаешь ее как часть своей жизни. Я в такие моменты представляла, что гуляю где-нибудь в лесу или сижу у речки.
Но такие наказания были редкостью и применялись только в том случае, если наша вина была НЕ очень тяжелой: плохо помыли посуду или пол, забыли вытереть пыль, не достаточно хорошо прогладили белье, (это была моя святая обязанность - до сих пор ненавижу гладить, и покупаю только то, что не требует утюга). Как то так, плюс прочая ерунда, чаще по хозяйству. К 7-8-ми годам каждый из нас, кто дорос до счастливого возраста, умел делать абсолютно любую работу по дому. Старшие должны были ещё заботиться о младших, нянчиться с ними, забирать из садика домой и т. д. В 9 лет я уже никогда не гуляла на улице просто так: либо коляску в зубы, либо присмотр за остальными мелкими, если коляску сунули другому. Новые малыши появлялись в семье, как с конвейера. Мы были убеждены, что так и должно быть. Только так – по-другому не бывает.
Я до сих пор помню, с каким ужасом мы ждали возвращения родителей с работы. Мы постоянно бегали по квартире, проверяя, все ли успели сделать, или что-то забыли. А потом стояли стайкой в коридоре и искренне надеялись, что к нам не будут придираться. Если мать была дома по-причине декрета, напряжение и страх были постоянно.
Забыть ужас и страх можно было только вне дома. Не так часто, как хочется, поэтому сходить в магазин и почувствовать себя свободным хотели многие. Переступая порог, ты попадал из одного мира в другой, а в нашем мире главным был страх. Ежеминутный страх и слабая надежда, что сегодня тебя не будут бить. Шпынять будут в любом случае - о том, что ты страшная, безрукая, тупая, и в будущем обязательно станешь проституткой, которая умрет под забором, ты услышишь по-любому и с подробным перечислением всех недостатков. Попутно услышишь всю «правду-матку» про братьев и сестер. В очередной раз подивишься, как родители вообще вас всех терпят. И будешь надеяться, что сегодня у тебя получится быть хорошей девочкой и не расстраивать мамочку с папочкой. Потому что тебе очень хочется быть хорошей дочерью. И так же сильно хочется, чтобы тебя не наказывали. А от наказания за провинность не спасало даже время суток. Даже если ты уже давным-давно спишь, а родители вдруг обнаружили неубранные вещи или игрушки, тебя за волосы вытаскивали из постели, чтобы убрала за собой, дрянь паршивая. А потом били.
Били нас по разному и разным: основной инструмент - шланг от стиральной машины. Ненавидели мы этот шланг всей душой. Именно ненавидели, а не боялись. Потому что страх чувствуешь только ДО наказания, потом совсем другие чувства: боль, обида… А ненависть к тому, чем причиняли боль была всегда. К родителям ненависти не испытывали, потому что твёрдо верили в их незыблемую правоту и свое ничтожество, искренне верили, что наша жизнь - это просто случайность и их безграничная доброта. Чувство вины за то, что живешь, было всегда.
Шланг от стиральной машины был не единственным инструментом. Он в равной степени разделял свою миссию с вымоченными розгами, резиновой скакалкой и металлической проволокой. Били обычно, пока рука не устанет, потом свободен. Но были и варианты. В семье было четкое правило: если виновник не известен – наказание разделяется на всех детей. Это правило стимулировало тех, кто боялся, стучать на других, чтобы избежать наказания. Работало не всегда, потому что подрастая, некоторые старались не выдавать друг друга, надеясь на ответную солидарность. Но были и те, кто предпочитал всё рассказать. Иногда нас били «за компанию», так сказать впрок – чтобы исключить тенденцию на корню.
Когда наказывали всех, младших садили на диван, наблюдать. Чтобы видели и запоминали – тогда будут вести себя правильно. Придумывала наказание мать, а выполнял отец. Мы становились в очередь. Первый подходил к отцу, снимал штаны и получал конкретное количество ударов. Не помню сколько, всегда по-разному, но всегда много. Остальные смотрели и морально готовились занять вакантное место. Так по очереди каждый из нас получал свою долю.
От боли старались не кричать. Потому что любой крик – получение ударов сверх нормы. Такой урок запоминается уже со второго раза, и когда тебя бьют, просто стискиваешь зубы и молчишь. У меня это получалось, а у других – не всегда. Мне было их жалко.
Девчонок лупили ещё одним способом: наматывали на кулак наши длинные косы, и «считали» головой стены и косяки. Свои длинные волосы я дико ненавидела и мечтала о такой короткой стрижке, чтоб ухватиться было не за что. Постричься самой было нельзя: убивать не будут, но сделают так, что сама захочешь умереть.
Ломали нас не только битьем, но и психику. Родители очень любили покупать живую рыбу. Когда её приносили домой, сначала выпускали в ванну, показывая что она живая, а потом заставляли чистить и потрошить. Девочкам это перепадало чаще, чем мальчикам. Когда это впервые свалилось на меня, я не могла этого сделать. Я знала, что если не сделаю, будет только хуже, но убить живую рыбку я не могла. Я ревела так, что глаза ничего не видели, а на мной смеялись вся семья. И дети тоже, им это было уже не впервой. До сих пор помню, как бьётся в руках живая рыба, когда ты снимаешь с неё чешую. Именно так: сначала чешуя, пока она ещё живая, а только потом разрезать брюхо и выпотрошить. Моя истерика всех только забавляла и веселила. Так нас готовили к взрослой жизни.
Приносить в дом каких-то питомцев нам запрещалось, а если приносили… Я принесла одного однажды, а потом долго ревела, когда его убили. Убила моего маленького друга мать. Она сделала это при мне, чтобы я видела, что будет, если ещё раз принесу какую-нибудь гадость. Остальные дети тоже видели и запомнили, что нельзя разводить в доме всякую живность, потому что от животных только грязь.
Такой была моя жизнь изо дня в день. Нас наряжали в красивые тряпки, у нас даже были дорогие игрушки, которыми мы могли похвастаться перед сверстниками. Но всё это было только когда ты выходишь за порог квартиры. Переступая этот порог обратно, ты превращался в ничтожество. Мы были даже не рабы, а никто и ничто без права голоса. И без права на такую шикарную жизнь. С нами обращались хуже, чем со скотом в деревне. Желания вырваться из этого ада не было, я думала, что бежать некуда – все так живут. Сказать кому-то из соседей или знакомых не приходило в голову, потому что мы думали, что так живут все дети. Другой модели семьи мы не знали.
В 10 лет в моем сознании что-то повернулось. Не знаю почему, но я вдруг перестала верить в родительскую правоту. Когда меня били, не важно чем и как долго, я больше не чувствовала себя виноватой и думала только о том, что когда вырасту… Что будет, когда вырасту? Я не знала, но твердо была убеждена, что всё изменится. Потому что, когда я вырасту – я не позволю себя ударить, и защищаться буду насмерть.
Училась я хорошо. Мне нравилось учиться, потому что во время учебы в школе ненадолго забываешь о том, что придётся возвращаться домой. Это совсем другая жизнь, и мне нравилось быть частью этой жизни. Даже не смотря на то, что у меня не было друзей в школе. Я сторонилась других, за что получила прозвище «гордячка», хотя причина была в моём неумении общаться с людьми. Если на меня обращали внимание, я впадала в ступор и ждала насмешек и издевательства за свою внешность, за свой противный голос. Другой причины обращать на меня внимание я не видела, поэтому всегда старалась держаться особником. (Самооценка ниже червя).
Второй причиной учиться без троек и двоек был всё тот же страх. За плохие оценки нас истязали с особой изощренностью. Эти подробности я писать не хочу, т.к. там было открытое членовредительство. Вспоминать о том, что с нами делали просто жутко. Меня эта участь миновала, потому что придраться было не к чему, а вот другим детям в нашей семье повезло намного меньше. Когда их наказывали за плохие оценки, остальных заставляли смотреть.
Так пролетело ещё почти одно десятилетие. За это время я сильно выросла, начала работать. Первая работа была в 14 лет. Официально трудоустройство оформлялось на мать, а выполняла работу уже я. Я была то посудомойкой, то поломойкой, то уличным продавцом газировки… Суть работы была не важна, главным было, что те, кто выросли, должны зарабатывать на себя сами, а не сидеть на шее у родителей. Зарплату надо отдавать, потому что это правильно, всё остальное - дурь. Карманных денег у нас не было никогда. Даже когда мы работали.
К тому времени, когда пришла пора выбирать будущую профессию, за меня, так же, как и за других, всё было уже решено. Наше желание не учитывалось в любом случае, так что не стоило даже рот открывать. Но я открыла. Прослушала стандартный набор оскорблений, и какая я неблагодарная тварь. В итоге мать взяла меня за руку, и отвела туда, куда решили они с отцом. Желания спорить и настаивать у меня не было, потому что иначе мою косу снова намотают на кулак и посчитают башкой все косяки. Иногда в фильмах показывают подобные сцены, и я всегда ухожу, чтобы не смотреть. Слишком яркие воспоминания, чтобы наблюдать за ними со стороны.
У родителей был четкий план на мою жизнь: 1-высшее образование; 2-приличный жених со связями, (хотя у самих этих связей было не мало). Обычные работяги не рассматривались в качестве кандидатов на звание зятя, потому что мать работала в госструктуре. Должность так себе, чиновница низшего звена, но кое-какая власть есть. Это обеспечивало уважение и авторитет всех соседей, а потому наша семья априори воспринималась как «благонадежная и благополучная». Отец тоже имел кучу подходящих друзей и широкие связи, хоть и работал в другой отрасли. Учитывая, что такая тупая дура, как я, не способна найти хорошего жениха, меня просто поставили перед фактом, что сами решат, за кого отдавать. У других детей было так же, даже мальчикам было ничуть не легче, (общаться с девчонками на свой вкус они тоже не могли).
Окунувшись в студенческую жизнь, я испытала шок. Наблюдать, как девчонки на каждой переменке бегут позвонить родителям, было просто дико. Осознать, что в других семьях с детьми дружат и не бьют, было невозможно. Это просто не укладывалось в голове и казалось каким-то бредом. На то, чтобы осознать, что такое бывает, мне понадобилось ОЧЕНЬ много времени и мыслей. Очень осторожных и трусливых мыслей, потому что даже думать, что родители не правы, было стыдно. Это не они плохие родители – это я плохая дочь, тупая и никчемная, совершенно бесполезная для этого мира. Эта истина была настолько крепко вбита в моё сознание, что думать по другому на тот момент я не могла.
Но чем дальше и глубже я окуналась в студенческую жизнь, тем сильнее и явственнее было осознание, в какой глубокой пропасти я живу. Не знаю почему, но с другими детьми этого не было, и они так же как и в детстве оправдывали родителей абсолютно во всём. Мои робкие попытки объяснить братьям и сестрам, что есть другая жизнь, обернулись настоящей войной со всеми членами семьи. От одного до последнего меня поливали грязью за неблагодарность и попрекали за непокорность.
И били. Не смотря на мой достаточно серьезный возраст и наличие паспорта, меня привычно таскали за косы, а дать сдачи на избиения казалось кощунством, потому что бить родителей нельзя. Даже если вас уже практически убивают. Но все имеет свой предел. В одну из ссор, когда мать привычно хлестала меня по лицу, я сама не заметила, как дала сдачи. И тогда шок был уже у всех остальных. Я мгновенно стала врагом №1, которого люто ненавидела вся семья. Братья и сестры ненавидели меня за то, что я такая бессердечная сука, посмевшая поднять руку на родителей. Даже в ответ.
Если раньше я думала, что живу в аду, то я сильно ошибалась. Настоящий ад начался только теперь. В стране наступил бардак и голодуха. Не знаю как именно, но родители потеряли все свои деньги и влезли в долги. Оба стали крепко пить. Причем не только отец, но и мать, и каждый день. Мать уволилась с работы. Вскоре без работы остался и отец. Долги росли, и их надо было как-то отдавать. Отдавать было не чем: всё, что только можно было продать, продавали буквально за гроши. Часть денег отдавалась кредиторам в счёт процента, остальное быстро пропивалось. Старшие помогали чем могли, не гнушаясь подворовывать, что плохо лежит. Младшие с утра ходили по улицам и собирали пустые бутылки, чтобы купить булку хлеба. В этот период они были не единственные, кто промышлял на жизнь этим способом – многие соседи по двору жили ничуть не лучше.
Я хваталась за любую возможность заработать деньги, чтобы купить младшим чего-нибудь вкусненького. За легальную возможность, без криминала и проституции. Не знаю почему, но для меня это был не вариант. Может потому, что я никогда не общалась с мальчиками и неосознанно боялась мужчин. Я им не доверяла, и всегда была готова драться за свою честь. (Как бы глупо и пафосно это ни звучало).
В нашей семье виновник всех бед был только один – я. Белая ворона, которая не отдает свою стипендию и осуждает воровство, неблагодарная тварь, которая даже мужика найти не может, чтоб он её содержал. Каждый день у нас были крики и скандалы. Если родители были трезвы, они обходились только криком, если у них была хоть одна бутылка водки, можно было даже не ложиться спать. По-пьяни они не боялись получить сдачу и активно распускали руки. Я часто закрывалась в ванну, но дверь просто выламывали и вымещали на мне всё зло. Остальные дети не вмешивались, потому что всё правильно, раз я такая неблагодарная. Только самые младшие прятались в свою комнату.
Мелких я любила, жалела их и подкармливала со своей маленькой стипендии, как могла. Они всегда встречали меня с учебы, потому что знали, что я обязательно раздобуду немного еды. Атмосфера в доме была такая, что хотелось повешаться, чтобы уже не видеть и не слышать всего этого. Драки с родителями стали происходить всё чаще и чаще, не только за себя, но и заступаясь за мелких. Я как могла защищала их, и в моем присутствии малышей старались не обижать. Старшие не вмешивались в наши драки и не пытались разнять, осуждая моё поведение со стороны. Сейчас я с ними практически не общаюсь. Так, созваниваемся очень-очень изредка. Но никогда по моей инициативе. Даже по телефону я слышу, что они уже бухие, а звонят обычно, чтобы попросить у сестры денюжку. Потому что хорошей работы с приличными деньгами нет, а работать за гроши не комильфо. Но кушать хочется, и тогда вспоминают про меня. Денег я не даю, а потому как была сукой, так ей и осталась.
Когда мне исполнилось 18, в моем сознании наступил кризис. Жить по-прежнему я уже не могла, а идти мне было некуда. Я хотела изменить свою жизнь, сломав устоявшуюся систему в семье. Но как это сделать я не знала. Не знаю, как можно что-то изменить, когда все против тебя. (Самых младших я не имею в виду). И по сей день, не считая тогдашних малышей, братья и сестры считают, что родители всё делали правильно. Они все считают, что это я «выкобенивалась на ровном месте», потому что сука и тварь. А уж тогда… Тогда меня люто ненавидели за упрямый как у мужика характер и открыто желали «чтоб ты сдохла». Желали так часто, что я невольно задумывалась, что это хороший выход из ситуации. Смерть не была для меня чем-то ужасным, это был способ уйти от кошмара, который я не знала, да и не могла прекратить. А когда всё детство тебе внушают, что ты недостойна жить, идея смерти воспринимается ещё более логично. Не смотря на всё понимание ситуации, у меня всё равно оставалось ощущение, что это я поступаю неправильно. У меня почему-то было чувство вины перед родителями и всей семьей. Не знаю почему, оно просто было и всё. Чувство вины за то, что я не хочу жить в этой уродливой системе, за то, что хочу другой, более лучшей и спокойной жизни. А может я её просто недостойна?
Чтобы разрешить этот внутренний конфликт, мне не хватало веры в себя. Единственное, что я понимала, что если всё останется так, как есть – я просто взорвусь. Я больше не выдержу этого напряжения и убью кого-нибудь в очередной драке. Просто возьму нож и убью, а потом сяду, окончательно испортив свою жизнь. Как этого избежать я не знала, потому что понятия не имела, что можно сделать в такой ситуации. Мне не хватало какого-то катализатора, который встряхнет меня и заставит бороться за своё право на нормальную жизнь. Мне не хватало уверенности не только в том, что эту систему надо ломать, но и что я, 18-тилетняя дуреха, МОГУ это сделать. Мне не хватало цели, к которой я должна идти. А поставить перед собой нормальную цель я не могла, потому что даже не представляла, что именно надо закладывать в понятие «нормальная жизнь». У меня не было такого опыта, а по тем крохам, что я могла увидеть у своих одногруппников, цельной картинки не составишь. И если я хотела двигаться, то совершенно не понимала куда и к чему мне идти. А ведь жизнь складывается из маленьких действий, из обычных поступков. Какими должны быть правильные поступки я не знала, но желание всё изменить нарастало, как давление в баке перед взрывом.
Когда я сейчас смотрю на всё это с высоты своих лет, я понимаю, что если бы в моей жизни не появился один замечательный человек, всё могло быть совсем по-другому. Всё могло сложиться совсем не так, и возможно, я действительно убила бы кого-нибудь и села в тюрьму. Именно этот человек вдохнул в меня веру в саму себя, помогая выбраться из глубокой ямы. Об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, сегодня и так много.
Если Вы дочитали до конца – благодарю за внимание и терпение!