podzhogsaraev

Этот пост в какой-то мере является продолжением вчерашнего, а описываемые в нём события произошли через 56 дней после тех, о которых я рассказал вчера.

Почти весь май 1986 года я проболел, и участковый педиатр долго не закрывала мне справку. Продлив мне освобождение аж на три недели, она направила меня к оториноларингологу, которая назначила мне разные лечебные процедуры наподобие облучения горла ультрафиолетовым излучением, прокалывания носа спицами с последующим смазыванием горла люголем и ещё каким-то неизвестным составом, содержавшим в своём составе зелёнку.

Май восемьдесят шестого выдался тёплым, и в отличие от предыдущего и следующего годов, майский снегопад не состоялся. Учебный год подходил к концу, и я думал, что доболею до самых летних каникул. К концу третьей недели я решил, что уже выздоровел, и однажды тёплым майским вечером мы с отцом пошли на школьный стадион поиграть в футбол.

Но на тех самых ступеньках, по которым мы уже поднимались к стадиону, мы подобно тому одноглазому ёжику, ведущему ёжика совершенно незрячего, наткнулись как на сук на классного руководителя моего класса Ирину Робертовну.

– А я ещё болею, у меня справка есть,  – поспешил заявить я, опережая её вопросы.

– Ты мне не нужен, – отмахнулась Робертовна, – а вот вы, Владимир, как вас там, Афанасьевич – направила она свой взгляд на отца, – теперь от собрания не отвертитесь. Я вас с первой четверти не видала, дневник не проверяете… Поведением сына не интересуетесь... Я понимаю, работа, но сейчас-то вы точно свободны. Так что собрание через полчаса. Жду вас всенепременно.

Собрание было по итогам года, и пропускать его действительно было нежелательно, тем более после получения личного уведомления. Мы поспешили домой, и отец начал переоблачаться в полагающийся для такого случая костюм с непременным наличием галстука. Галстук завязывать он не умел, и я принялся завязывать его на его шее. За этим занятием нас и застала пришедшая с работы мать.

Говорить про собрание ей мы считали нецелесообразным – мало ли что Робертовна может рассказать про меня. Одно дело она расскажет это отцу – тот отнесётся к этому вполне адекватно, поскольку сам был в детдоме, а потом и в Суворовском училище троечником и хулиганом. Мать же с первого по десятый класс была отличницей, дома у неё стояло пианино, и весь неформальный аспект школьной жизни совершенно её не коснулся. Поэтому услышав про меня что-нибудь из сказанного Робертовной, она непременно затеяла бы скандал, причём не столько со мной, сколько с отцом, обвинив во всём его дурной пример и «белобандитские» гены – отец моего отца был белым офицером, а отец матери в ранней юности вступил в Красную Армию и до самой смерти состоял в коммунистической партии.

– Куда это ты собрался? – вызверилась мать.

– Да, у меня на работе важное мероприятие…

– Ага! К любовнице?

Сказав это, мать вцепилась ему в воротник, и воротник тут же оторвался.

– Да он же пошутил, – пришлось вмешаться мне. – Мы на стадионе на Робертовну нарвались, придётся на собрание идти.

Выгораживаешь? Вот, шумаковская порода. Дед баб менял как перчатки, отцу всякие шалавы по телефону звонят, и ты такой же растёшь.
* * *
Здесь надо напомнить тем, кто не читал мой вчерашний пост, что за несколько месяцев до этого на наш телефон настойчиво звонила нетрезвая женщина и требовала позвать к аппарату Володю. Путём расспроса мне тогда удалось выяснить, что Володя ей нужен совершенно другой – тот Володя был отцом Иры, с которой я после этого познакомился, перезвонив по телефону, на который и звонила подвыпившая дама, дозвонившаяся до нас по ошибке. Просто телефон того Володи и его дочери Иры представлял собой рекомбинацию цифр нашего телефона, но несмотря на то, что тогда, в марте, я объяснил матери весь расклад и даже дал ей позвонить по тому номеру, где действительно был Володя, а Иру, придя с работы, она застала однажды у меня в гостях, она так до конца не поверила ни мне, ни отцу.
Именно с этой Ирой я ездил на нашу дачу между майскими праздниками, из-за чего и заболел га три недели. Дело в том, что груши и яблоки осеннего урожая хранились на даче всю зиму. не гнили они потому, что в погребе держалась постоянная температура, и в тот день, когда мы туда прибыли, температура в погребе была около нуля. Наевшись замёрзших яблок и груш, мы тогда и заболели ангинами и проболели весь май.

* * *

– А почему он пойдёт, а не я? – продолжала возмущаться мать.

– Так ты ж только с работы пришла, а собрание через полчаса. Да и потом Робертовна сказала, что хочет видеть именно отца.

Так и не поверив нам до конца, мать решила идти на собрание вместе с отцом. Галстук пришлось разрезать, так как мать, потянув за его конец, завяла его так, что он не развязывался. Рубашку также пришлось надеть менее торжественную.

– Ну, Шумаковы пришли вдвоём, сказала Робертовна, – увидев моих родителей. Наверное завтра пойдёт снег.

Снег назавтра не пошёл – вместо него на следующий день,  во вторник 27 мая, выпал аномальный град.

Сейчас, когда люди испытывают огромные сложности в том, чтобы познакомиться по интернету, нелишне было бы вспомнить, как знакомились в советские времена, когда люди могли завязать отношения, просто познакомившись по телефону.

На дворе стоял март 1986 года. Помимо марта, на том же дворе стоял и каток, который, очевидно, растаяв, как таяли тогда все катки под лучами весеннего солнца, к вечеру превратился в огромную лужу машинного масла, оставшуюся на месте его дневной стоянки. К тому времени отец, выйдя в запас и устроившись военруком в полиграфическое училище, стал по совместительству ещё и начальником штаба ДНД – добровольной народной дружины, которая часто задерживала его допоздна. В один из таких вечеров, когда мать с работы уже пришла, а отец ещё допивал последнюю чашку чая у этой самой добровольной дружины, в коридоре на той самой тумбочке, пленником которой я однажды стал за 11 лет до этого, зазвонил телефон.

— Вал-ло-ддю п-поз-зовите! — проговорил на том конце пьяный прокуренный женский голос.

Володей, как все здесь присутствующие наверняка помнят, звали моего отца.

— И кто ж его спрашивает? — строго спросила мать, взявшая трубку.

— А сама-то ты хто? — по старому русскому обычаю вопросом на вопрос ответила дама.

Пришедшего с ДНД отца дома, естественно, ждал, мягко выражаясь, вопрос, но кто эта пьющая дама с прокуренным голосом он так и не вспомнил.

На следующий день тот самый телефон зазвонил вновь. Трубку взял уже я.

Приняв меня за Володю, дама стала распекать меня самыми последними словами:

— Вчера я тебе звоню, а трубку берёт какая-то баба. Ты там что, подженился? Сам же говорил, что мачеху дочери в дом не приведёшь. Или это ты говорил только мне? А встретил молодую, и сразу привёл в дом?

Обещания дамы вырвать мне, в смысле тому Володе, которому она набирала, весь остаток волос, окружающих лысину, убедил меня в том, что этот Володя и мой отец это, как Слава КПСС и Слава Метревели, две разные личности. И, чтобы убедить в этом ещё и мать, я выяснил, какой же телефон набирала та самая дама. Оказалось, что телефон этот выглядел в точности как наш, но только две последние цифры были переставлены местами.

Позвонив по этому номеру, я и спросил Володю.

— А папы нет дома, — ответил мне молодой женский голос.

Когда мать возвратилась с работы, я предложил ей набрать тот же номер и тоже спросить Володю.

— Ну, Светлана Петровна! Папа же просил вас больше сюда не звонить, — проговорила девушка, едва заслышав в трубке женский голос.

Буквально через неделю телефон снова зазвонил.

— Иру можно? — нагло проговорил на том конце мужской голос с гнусавым подростковым акцентом.

— Ну, и какой же номер ты набирал? — спросил я в ответ, и молодой человек уверенно назвал тот самый номер, по которому обитали лысый Володя, и его дочь.

— Это ты ошибся, братан, — объяснил ему я и повесил трубку.

Так я понял, что девушку с приятным голосом, дочку того самого Володи, зовут Ирой.

В те времена половину девушек звали Ленами. Представительницы же другой половины с равной вероятностью были либо Ирами, либо Наташами, и не было бы ничего удивительного в том, что я, набирая номер одной Иры, чисто случайно попал к другой. В те времена бытовала такая практика: друзья из разных школ, которые пересекались, например, на УПК, подсматривали в классном журнале телефоны самых эффектных одноклассниц и обменивали их на телефоны одноклассниц своих друзей, и, заполучив такой номер, пацан звонил однокласснице друга, называл её по имени, а потом, притворялся не туда попавшим и таким своеобразным способом завязывал знакомство. По сходному сценарию решил действовать и я и следующим же вечером позвонил по тому номеру с инверсионными последними цифрами.

— Здравствуйте, дядя Володя! — заговорил я, услышав в трубке мужской голос. — А можно ли поговорить с Ирой?

— А Ирка ушла в кино с этим, как его, Вадиком.

— Жаль, — проговорил я, и хотел уже было положить трубку, но Ирин отец неожиданно продолжил разговор:

— А мне, думаешь, не жаль? Связалась с этим шалопаем… Его, прикинь, даже из ПТУ выгнали.

— Да, — поддержал его я. — Именно такие потом и бьют жён. И почему самые лучшие девушки выбирают самых худших парней?

— А сам-то ты тоже из этой шараги? — продолжил разговор дядя Володя.

— Да нет, я в девятом остался, — ответил я, хотя сам на тот момент учился в седьмом.

В то, что я был девятиклассником, можно было легко поверить – к тому времени у меня росли довольно густые усы, благодаря которым я ходил в кино на те фильмы, на которые не допускались дети до шестнадцати.

— Ударник небось? — продолжил допрос Ирин отец.

— Да нет, тройка по алгебре, — ответил я чистую правду.

— Одна тройка это ещё ничего. А родители у тебя кто?

— Отец – подполковник запаса, а мать – инженер-строитель.

— Ишь ты! Интеллигенция! А я вот на катке работаю…

— На Медео? — спросил я, имея в виду алмаатинский высокогорный каток, на котором в те времена, да и сейчас, наверное, тоже можно круглогодично кататься на коньках.

— Медео? — удивился дядя Володя. — Такие катки наша промышленность, вроде, пока не выпускает. Я работаю на ДУ-50.

— Знаю такой каток — подхватил я. На нём ещё дизель Д-37 используется в качестве силовой установки.

— О, и в технике соображает, — с удовлетворением отметил мой собеседник.

— Точно такой каток работал на прошлой неделе у нас во дворе.

— Это где, в одиннадцатом?

— Ну да, там вдоль десятого дома теплотрассу ещё осенью перекапывали, траншею закопали, отопление пустили, а вот асфальт положили только сейчас.

— Так это ж я этот асфальт и укладывал, — обрадовался дядя Володя. — Значит, мы с тобою почти соседи. Ты в одиннадцатом микрорайоне живёшь, а мы — в двенадцатом. Заканчивая этот разговор, мы с Ириным отцом расставались большими друзьями, поскольку в процессе разговора выяснилось, что во время прошедшего осенью матча на первенство мира по шахматам мы оба болели за Карпова, а также оба считаем, что кайратовского игрока Бориса Евдокимова самым бесполезным игроком команды болельщики называют весьма незаслуженно. Однако расположение отца ещё не гарантировало расположение самой Ирины, но в дальнейшем эта история обрела неожиданное продолжение.

В отличие от 90-х годов, которые до сих пор кажутся мне самым длинным периодом в моей жизни, 80-е летели быстро и пролетали незаметно. Так, обычай переходить с 1 апреля на летнее время был, вроде бы, введён совсем недавно в восемьдесят первом, но 1 апреля в 1986 года, которое в том году выпало на вторник, страна делала это уже в шестой раз. Тем не менее, многие всё ещё продолжали путать, в какую сторону следует переводить стрелки часов, и в результате этой путаницы первый день четвёртой четверти несколько лет подряд превращался в день дурака — одна половина класса приходила вовремя, а половина второй половины приходила к третьему уроку, искренне недоумевая, почему её считают опоздавшей. Другая же половина второй половины в неравных пропорциях делилась на тех, кто опоздал специально, тех, кто опоздал нарочно и тех, кто опоздал намеренно.

Накануне же первого апреля, в последний день весенних каникул, родители не стали смотреть первую серию фильма «Во имя народа», демонстрировавшегося по «Орбите-4-Восток» после программы «Время», и легли спать в десять вечера, мотивируя это тем, что в этих сутках не 24 часа, а 23, и потому надо лечь спать пораньше, чтобы не идти на работу с недосыпом. Воспользовавшись этим, я утянул телефон в свою комнату и позвонил Ире.

Ира была дома. Как потом оказалось, вчера, в воскресенье, она поссорилась со своим Вадимом. Дело было так: в субботу Вадик позвонил, чтобы, как обычно, пригласить Иру в кино, но в этот раз трубку взял отец, который на его обычное «Иру позовите!» ответил так, что ответил в прошлый раз мне:

— А Ирки нет, ушла в кино с этим, как его, с Серёгой.

Разбив от досады трубку об автомат, Вадик решил разобраться, но не с этим Серёгой, а с самóй Ирой, и, подкараулив её в воскресенье в подъезде, после серьёзного разговора ударил её по лицу. Узнав, что я и есть тот самый Серёга, с которым она в субботу сама этого не заметив, вроде как ходила в кино, она страшно удивилась, а после того, как я в красках и в лицах начал дословно пересказывать ей сцены из фильма, который она со мной вроде бы как смотрела, она так рассмеялась, что своим смехом разбудила отца.

— Что, помирилась с этим уродом? — послышалось где-то на заднем плане.

— Да это не он, это тот самый Серёга, — ответила ему Ира.

— Ну, тогда Серёге привет! — прохрипел папаша и ушёл спать.

За окном уже брезжил рассвет, когда мы с Ирой договорились сразу же после школы пойти на этот же самый фильм. Однако у порога кинотеатра «Сары-Арка» нас ждал облом: фильм был до шестнадцати, а Ире было пятнадцать, и усы способные визуально прибавить возраст, у неё, в отличие от меня, не росли. Оставалось одно: сделать Ире взрослую причёску и разукрасить её косметикой. В парикмахерской, расположенной в первом этаже дома № 27 11-го микрорайона, в этой просьбе нам отказали:

— С мамой придёшь, тогда сделаю — строго ответила толстая парикмахерша.

— Нет у меня матери! — ответила Ирина, и обидевшись, выскочила из парикмахерской.

И тогда я предложил съездить на Курмангазы и Пушкина. Там, в доме № 15 по улице Курмангазы, в том помещении, где и сейчас располагается салон красоты под названием «Style», работал мой знакомый парикмахер-грек по имени Андрей. Работал он, правда, в мужском зале, но я очень надеялся, что Андрей сможет убедить своих коллегесс из женского прибавить Ире пару лет возраста. Поймав такси, мы прибыли к зданию Политпросвета, напротив которого и находился дом с парикмахерской.

— А зачем их просить? — удивился Андрей. — Три часа дня, народ на работе, школьники подстриглись в выходные, так что клиентов у меня нет. Я её сейчас сам так разукрашу, родная мать не узнает.

Творение Андрея превзошло все ожидания. Благодаря его стараниям, Ира стала похожа на одну из героинь того самого фильма, на который мы собирались идти. В «Сарайку» мы уже опаздывали, но этот же фильм шёл в расположенном рядом «Армане», куда мы и направились. Проводив Иру до подъезда, я отправился домой – было уже восемь часов, но едва я отошёл от дома, из кухонного окна высунулся Ирин отец в майке-алкоголичке, прозванной в США wifebeater, и попросил подняться. Ещё пару часов я, то и дело поглядывая на часы, беседовал с ним. Вернулся я домой лишь к окончанию программы «Время».